Эпоха фаворитства на закате

Эпоха фаворитства на закате

Из переписки Екатерины II и Ф. М. Гримма:

Я всегда чувствовала большую склонность подчиняться влиянию лиц, знающих больше меня, лишь бы только они не давали чувствовать, что ищут этого влияния, иначе я убегала со всех ног прочь. Я не знаю никого, кто бы был так способен помочь проявиться этой склонности во мне, как князь Орлов. У него природный ум, идущий своим путем, и мой ум за ним следует.

Из монографии «История Екатерины Второй» Александра Густавовича Брикнера:

И современники, и потомство не без основания резко осуждали фаворитизм при Екатерине. Односторонность и резкость отзывов в этом отношении, однако, лишали и современников, и ближайшее потомство возможности оценить беспристрастно личность императрицы вообще. Принимая во внимание необычайные способности Екатерины, обстоятельства, в которых она находилась, ее темперамент, нельзя не признать, что при обвинении ее не д?олжно упускать из виду нравы того века вообще и нравы при дворе в особенности. Фаворитизм не был новым явлением при Екатерине. Чуть ли не то же самое происходило при императрице Елизавете Петровне.

Из «Секретных записок о временах царствования Екатерины II и Павла I» Шарля Франсуа Филибера Массона:

Дабы удовлетворить свой темперамент, она имела бесстыдство учредить придворную должность с полагавшимися при ней: помещением, жалованьем, почестями, привилегиями и, самое главное, с четко предписанными обязанностями. Из всех должностей именно эта исполнялась наиболее добросовестно: краткого отсутствия, легкого недомогания того, кто ее занимал, было порой достаточно для того, чтобы его заместить. Кроме того, это было такое место, по отношению к которому августейшая государыня обнаруживала больше всего разборчивости. Думаю, не случалось такого, чтобы она определила к нему неспособного субъекта, и, если не считать периода междуцарствия (между Ланским и Ермоловым), она ни разу не оставила этого поста вакантным даже на двадцать четыре часа.

Александр Александрович Кизеветтер (1866–1933), историк, общественный деятель. Из очерка «Исторические силуэты. Люди и события»:

Эта коллекция поражает не только многой численностью, но и чрезвычайной пестротой своего личного состава. Неправильно было бы, конечно, сводить всю эту любовную эпопею к одной физиологической чувственности. Все же мы имеем достаточное основание сказать, что чувственность играла здесь б?ольшую роль, чем чувство. Правда, любовь Екатерины к Понятовскому носила характер подлинного взрыва страсти. Измена Орлова, после связи с Екатериной, повергла Екатерину в искреннюю печаль, и она признавалась, что Орлов ввек бы остался ей мил, если бы сам не оттолкнул ее своей изменой.

Из «Секретных записок о временах царствования Екатерины II и Павла I» Шарля Франсуа Филибера Массона:

Все офицеры, которые имели или думали, что имеют привлекательную наружность, старались как можно чаще появляться на выходах Екатерины. Даже при дворе, даже вельможи иногда уступали дорогу какому-нибудь красавчику, прекрасно зная, что ничто так не нравилось их августейшей государыне, как шествовать по залам своего дворца между двумя рядами красивых малых. Назначения в такой караул всячески домогались, показывая себя и хорошо сложенные ляжки, и многие семейства основывали свои надежды на каком-нибудь юном родственнике, которого они старались таким образом выдвинуть.

Из книги «Вокруг трона. Екатерина II» Казимира Феликсовича Валишевского:

Тогда это делалось скоро: на вечернем приеме начинали замечать, что императрица засматривается на какого-нибудь незначительного лейтенанта, накануне представленного, но терявшегося до сих пор в толпе придворных. На другой день узнавали, что он назначен флигель-адъютантом Ее Величества. Все уже понимали, что это значило. Днем молодого человека коротким извещением призывали во Двор; он представлялся лейб-медику государыни, англичанину Рожерсону; затем его поручали заботам графини Брюс, а позднее м-lle Протасовой, о чьих щекотливых обязанностях мы затрудняемся высказываться более определенно. После этих испытаний его сопровождали в особо назначенные покои, где пребывание фаворитов было столь же кратковременно, как и пребывание министров в министерских отелях. Апартаменты были уже свободны и готовы принять новоприбывшего. Его ожидали здесь полный комфорт и всевозможная роскошь, полное хозяйство и прислуга. Открыв свой письменный стол, он находил там сто тысяч руб. золотом, дар императрицы на первое время, но это было предвещание счастья, которое начнет с этого времени изливать на него свои щедроты. Вечером перед собравшимся Двором императрица появлялась, фамильярно опираясь на его руку, и ровно в десять часов, по окончании игры, она удалялась в свои покои; новый фаворит проникал туда один после нее…

Из книги «Екатерина Великая» Анри Труайя:

Условия вольного найма оговариваются весьма откровенно и даже цинично. Процедура восхождения предполагает элементарные меры предосторожности. Кандидата подбирает Потемкин, и если императрица одобряет, молодого человека приглашают во дворец, где медик Ее величества, англичанин Роджерсон, осматривает его тщательнейшим образом. Затем его представляют графине Брюс, та осторожно беседует с ним, чтобы проверить умственные способности, культурный уровень и характер. И наконец, та же графиня Брюс подвергает кандидата более интимному испытанию, дабы проверить его физические способности.

К. Валишевский

Фаворитизм в России был в общих чертах таким же, как и везде, но только благодаря своему чрезмерному развитию в царствование Екатерины он принял своеобразный отпечаток. На этот раз на престол вступила женщина, способная перешагнуть все общепринятые границы; она, как и Анна и Елизавета, имела фаворитов, но ее темперамент, характер, наклонность все преувеличивать и все ставить на карту придали этому традиционному порядку, или, лучше сказать, беспорядку, необычайные размеры. Анна сделала из конюха Бирона герцога Курляндского; Екатерина из Понятовского – короля Польского. Елизавета удовольствовалась двумя официальными фаворитами – Разумовским и Шуваловым, Екатерина насчитывала их дюжинами. Это еще не все; ее ум был не только чрезмерным, переступившим принятые границы, но это был ум властный, самодовлеющий, презирающий установленные правила и возводящий в правила или в законы свои собственные наклонности, волю, даже – каприз. При Анне Иоанновне и Елизавете Петровне фаворитизм был только прихотью – при Екатерине же он становился чем-то вроде государственного учреждения.

Из «Секретных записок о временах царствования Екатерины II и Павла I» Шарля Франсуа Филибера Массона:

Поистине замечательной чертой характера Екатерины является то, что ни один из фаворитов не навлек на себя ее ненависти или мщения; между тем многие оскорбляли ее, и не всегда она покидала их первой. Ни одного из них не наказывали, не преследовали: те, кого она лишала своего расположения, уезжали за границу и там выставляли напоказ ее благосклонность, проматывали ее сокровища, а потом возвращались в отечество, чтобы спокойно наслаждаться ее благодеяниями. Между тем их ужасная любовница могла бы их уничтожить. Безусловно, Екатерина оказалась в этом случае выше всех распутных женщин, которые когда-либо существовали. Чем это объяснить: величием души или недостатком страсти? Быть может, она имела одну лишь плотскую потребность и никогда не любила по-настоящему; быть может, она еще уважала в своих любовниках ту благосклонность, которой сама их удостоила. Далекая от того, чтобы истреблять их после того, как они отслужили свое, она предпочитала видеть в них трофеи своих подвигов и удовольствий.