Иван III определяет, чьим преемником является он сам
Иван III определяет, чьим преемником является он сам
Точка отсчета в истории преемничества, конечно, условна. Можно вспомнить, например, о своеобразной системе преемственности, установившейся на Русской земле в XI веке после смерти великого князя Ярослава Мудрого. Политическое завещание Ярослава остальным Рюриковичам предусматривало, что власть между князьями передается не от отца к сыну, а по старшинству: от старшего брата к среднему, затем к младшему. Только после смерти младшего брата власть могла перейти в руки сына старшего. Каждому из стоявших на этой иерархической лестнице предназначался свой определенный удел, от более доходных мест к менее доходным.
После смерти кого-то из князей очередь передвигалась. Если на этой иерархической лестнице умирал номер первый, то пожитки укладывали буквально все обитатели его вотчины: семья, дружина, челядь и прочие. Номер второй становился номером первым и, соответственно, переезжал из удела номер два в удел номер один. За ним садился на коня номер третий и так далее.
С точки зрения современного менеджмента порядок был, конечно, не безупречен. К тому же в него то и дело вклинивалась сама жизнь с ее страстями, эгоизмом, предательством и доблестью, когда кто-то считал себя обойденным, а другого недостойным. Если представить непростое и извилистое генеалогическое древо династии Рюриковичей, то можно понять, почему механизм то и дело давал сбои и приводил к кровопролитию.
Народу выдерживать эту «правительственную чехарду» было непросто. Все договоренности, с трудом достигнутые с одним из князей, приходилось заново защищать перед его «сменщиком». К тому же менялся ведь не только лидер, но и весь управленческий аппарат, который, как и обычно, сначала долго входил в курс местных дел, а затем пытался вести их на свой лад, на первых порах не очень считаясь с местными условиями и традициями. К тому, что с местным населением выгоднее сразу же договариваться, так сказать, еще не слезая с лошади, князья пришли далеко не сразу. Однако пришли. Это касалось даже самого старшего князя, садившегося на престол в Киеве. Если новый властитель сам не догадывался сразу же определить «правила игры» с народным собранием, умудренные опытом советники-бояре ему об этом напоминали: «Ты еще с людьми киевскими отношения не укрепил».
И все же разговор о преемничестве в отечественной истории стоит, вероятно, начать с великого князя Ивана III. Во времена его правления Москва уже окрепла, подмяв под себя почти все остальные уделы, и освободилась от татарского давления. Наконец, именно Иван первым в нашей истории стал величать себя «государем всея Руси».
К середине XV века Москве впервые пришлось сформулировать общенациональную идею, без которой двигаться дальше, в будущее, русские просто не могли: это была идея национального государства. Она отражала объективную реальность: князь Московский стал к этому времени великорусским государем, а расширившееся Московское княжество граничило уже не с другими русскими вотчинами, а с иностранными державами.
Изменились и внешние обстоятельства. Незадолго перед тем, в 1453 году, пал Константинополь. Ошеломленная Русь вдруг осознала, что оказалась последним бастионом православия в мире. Брак Ивана с племянницей последнего византийского императора Софьей Палеолог легализовал то, что уже произошло де-факто: утвердил за Москвой роль защитницы «истинного христианства».
Не случайно, что именно во времена правления Ивана III у Москвы появляется и полноценная внешняя политика. Именно при нем завязываются сложные дипломатические отношения с Западной Европой, прежде всего с Польшей, Литвой, Швецией, германским императором, с Тевтонским и Ливонским орденами. На смену княжеским войнам между самими же русскими приходят сражения между народами, продиктованные государственными общенациональными интересами.
Сама собой появляется мысль о том, что вся русская земля, в силу обстоятельств когда-то попавшая в руки Литвы и Польши, должна вернуться в конце концов под крыло московского государя, как законная и от века принадлежавшая русским собственность. Помимо земель, собранных в единое целое Москвой и получивших название Великороссии, оставались еще Малороссия и Белоруссия — наши западные земли. В то же время окрепшее Московское государство, внимательно оглядываясь по сторонам, начало задумываться и о большем. На востоке лежали, теряясь в бесконечности (сколько дней ни скачи), земли, пригодные для заселения; на юге соблазнительно бились о берег волны Черного моря, а на западе, перекрыв выход русским к Балтике и Западной Европе, стеной стояли мощные, но уже не казавшиеся непобедимыми противники: Польша, Литва, Швеция.
Василий Ключевский пишет:
Вобрав в состав своей удельной вотчины всю Великороссию и принужденный действовать во имя народного интереса, московский государь стал заявлять требование, что все части Русской земли должны войти в состав этой вотчины. Объединявшаяся Великороссия рождала идею народного государства, но не ставила ему пределов, которые в каждый данный момент были случайными, раздвигаясь с успехами московского оружия и с колонизационным движением великорусского народа.
Впечатляет, насколько стратегически последовательными и решительными были уже первые внешнеполитические шаги Московского государства. Не отвлекаясь на сиюминутное и не пытаясь извлечь второстепенных выгод, всю свою зарубежную стратегию Иван III и его последователи направляли на решение важнейшей задачи, которую они откровенно сформулировали на переговорах с Западом, — возвращение исконно русских земель. Еще в 1503 году Иван III объявил, что у Москвы с Литвой прочного мира быть не может, пока главная внешнеполитическая цель не будет достигнута. Он заранее предупредил, что борьба будет перемежаться только перемириями для восстановления сил, не более того. Этот курс выдерживался Москвой последовательно в течение 90 лет! Между 1492 и 1582 годами не менее сорока лет ушло на борьбу с Литвой и объединившейся с ней тогда Польшей.
Уже первые столкновения Москвы с западными противниками показали отставание русских во многих вопросах военного строительства и боевой техники. Русский солдат сражался не хуже других, но его нужно было грамотно обучить и хорошо вооружить. Долгая изоляция давала о себе знать. Чтобы успешно воевать с Польшей и Литвой, Москве как воздух требовались иностранные специалисты. Решить эту задачу оказалось непросто, учитывая блокаду, организованную на западных границах. Тут же возникала и еще одна сложность: Москва, щепетильно относившаяся к вопросам веры, стремясь получить от Запада современные технологии и знания, категорически не желала проникновения на свою землю каких-либо «крамольных» западных идей.
Так что и здесь Ивана III можно считать первопроходцем. Именно ему первому пришлось искать золотую середину в отношения русских с Западом.
Это только кажется, что все вышесказанное не имеет отношения к преемничеству. Просто если потомкам Ивана III приходилось думать лишь о своих преемниках, то ему самому требовалось позаботиться не только о будущем, но и о прошлом. Менялся старый порядок, потребовалась и новая «легенда». И прежде всего Иван III должен был определиться, чьим преемником является он сам.
Первый русский государь нашел неординарное решение: в вопросе веры твердо сделал ставку на Византию, а вот свои корни, пусть и задним числом, пустил на Западе. В начале XVI века придворными политтехнологами государя — а это древнейшая профессия — создается новая родословная русских князей, ведущая свое начало прямо от римского императора.
Доктрина звучала примерно так: когда император Август стал изнемогать от непосильной ноши огромной власти, он разделил свои обширные владения между братьями. Одного из братьев — Пруса — он посадил править на берегах рек Вислы и Немана. Именно поэтому вся эта земля и стала называться Прусской. Так вот, великий государь Рюрик, утверждала новоиспеченная легенда, потомок Пруса в четырнадцатом колене, и положил начало царской династии на Руси.
На ход мысли тогдашних политтехнологов стоит обратить внимание. При всем уважении к Византии, Москва и Иван III сочли необходимым связать себя пуповиной с Августом, то есть с Западом. Думается, что причина этого кроется не только в желании добавить несколько веков к родословной или украсить мантию хотя бы по краю престижным императорским позументом. Можно было сколько угодно рассуждать о превосходстве православия над католицизмом, но при этом отдавать себе отчет в том, что Запад во многом ушел вперед по сравнению с Русью. Не способная пока еще перебросить мостик в будущее, чтобы догнать Европу (это произошло только в эпоху Петра Великого), Москва выстроила мостик в прошлое — чтобы хоть породниться с Западом.
Кстати, Софья Палеолог привезла с собой в Москву не только двуглавого орла. Вслед за ней из Рима, где она жила до замужества, прибыли мастера, во многом изменившие лицо Кремля: иностранцы построили знаменитый Успенский собор и Грановитую палату; современный по тем временам каменный дворец заменил старые деревянные русские хоромы. Так что и внешний облик политического центра Руси власть поручила менять не византийцам, а представителям западной культуры — итальянцам.
Византийские греки, сопровождавшие Софью, занялись тем, чем владели лучше всего, то есть дворцовым этикетом и искусством интриги. Вторым Царьградом Москва не стала, но некоторые византийские привычки, особенно склонность к придворной интриге, русская элита усвоила крепко. Византийский менталитет как бы прилагался к двуглавому орлу. В нагрузку.
Упоминаю об этом, понятно, не случайно. В вопросе о преемниках интрига и интриганы всегда играли важную роль.
Выбор наследника оказался для Ивана III сложнейшим. В ту пору в единый клубок сомнений и противоречий сплелись как минимум три нити, три проблемы.
Во-первых, само собой, это родственные связи. Брак с Софьей Палеолог был для Ивана вторым. От первой супруги у него уже был сын. Умер он рано, зато успел оставить отцу внука — Дмитрия. От брака с Софьей родился Василий. Так что наследника предстояло выбирать между Дмитрием и Василием. Борьба между двумя этими кланами-партиями велась жесточайшая, одна интрига здесь буквально наслаивалась на другую.
Во-вторых, вопрос о преемнике Ивану III приходилось решать на фоне противостояния со старыми великокняжескими традициями, о которых и шла речь в самом начале. Они, правда, уже ослабли в силу того, что еще предки Ивана III целенаправленно вели дело к укреплению в стране единовластия. Дмитрий Донской оставил старшему из пяти сыновей треть всего своего имущества, возвысив тем самым его над остальными. В свою очередь, отец Ивана III — Василий Темный завещал старшему сыну уже половину имущества. Так постепенно зарождалось на Руси самодержавие.
Тем не менее былые традиции все еще жили, поэтому Иван III, решая вопрос о преемнике, был вынужден подавлять сопротивление сторонников старины и настаивать на том, что ему наследует не просто кто-то из Рюриковичей, а именно его потомок. Своей цели он добивался любыми средствами, поэтому и стал первым в нашей истории Иваном Грозным, о чем большинство наших сограждан давно забыло. (Иван IV оказался гораздо страшнее Ивана III, так что просто «узурпировал» в народной памяти прозвище Грозного.)
В-третьих, Ивану III следовало определиться, кто из двух кандидатов лучше подходит на роль преемника с политической точки зрения. Это было крайне важно. То, что происходило на Руси в ту пору, выражаясь современным языком, можно назвать революционной реформой. Кто из двух наследников сможет успешнее подавить сопротивление не подвластных еще Москве уделов и укрепить в государстве самодержавие? Кто лучше продолжит внешнеполитический курс окрепшей Москвы?
Не удивительно, что Иван III колебался. Сначала преемником был назначен внук Дмитрий, а затем сын Софьи Палеолог — Василий.
Замечу, что торжественное церковное венчание Дмитрия преемником было равносильно по тогдашним меркам изданию основного закона. И все же Иван III, «издав закон», тут же его сам и нарушил. Будущие первые лица России почему-то решили, что это не исключение, а и есть само правило. Не знаю ни одного правителя земли Русской, который бы не нарушал им же самим написанные законы. Кстати, ситуация ничуть не изменилась и после того, когда монархия в России прекратила свое существование, так что не стоит этот грех приписывать лишь самодержавию.
Тот факт, что чаша весов склонилась в конце концов в сторону Василия, объясняется тем, что главным аргументом при выборе преемника стал все-таки аргумент политический. В те времена кровь Палеологов, что текла в жилах Василия, являлась важнейшим политическим фактором. Будучи потомком византийских императоров, легче было и авторитет Руси поднять, и интересы православия отстаивать, и царский титул легализовать.
В своем завещании Иван III позиции преемника максимально укрепил. Умирая в 1505 году, он не только оставил Василию более трех четвертей всех русских городов (остальное получили другие четыре сына), но и завещал лишь ему право чеканить монету и сноситься с иностранными государями. Таким образом, Василий стал реальным политическим преемником, а остальные сыновья — лишь привилегированными землевладельцами.
Именно при Василии завершилось объединение великорусской народности, а московский князь получил значение национального государя. Да и внешняя политика Руси стала еще тверже отстаивать общегосударственные интересы.
В конце концов преемник добился и легализации царского титула. В договоре 1514 года с императором Священной Римской империи Максимилианом I сын Ивана III и Софьи Палеолог Василий назван уже русским царем.
Правда, это была лишь простая констатация факта. Русь стала самодержавной и без благословения императора Священной Римской империи — на тот исторический момент эту почетную должность занимал австрийский император. Более того, русский государь уже тогда получил в свои руки власть, о которой не мог и мечтать ни один из западных королей.
Безоговорочно считать это успехом я бы не стал. Именно Иван III заложил в историю отечественного преемничества традицию, которая в устах тогдашнего первого лица государства дословно звучала так: «Кому хочу, тому и дам княжение». Иногда выбор первого лица оказывался удачным, но нередко приносил России и немало горя.
Как точно заметил Василий Ключевский, «преемникам Ивана III дан был пример, которому они следовали с печальным постоянством, — одной рукой созидать, а другой разрушать свое создание».