16 Человек из больших букв

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

16

Человек из больших букв

После опубликования моей книги «О прошлом во имя будущего» жена дважды Героя Советского Союза Владимира Дмитриевича Лавриненкова Евдокия Петровна прислала мне две книги с теплыми дарственными надписями.

«Возвращение в небо». Это волнующий рассказ генерала Лавриненкова о боевых подвигах летчиков-сослуживцев и о своей нелегкой, порой трагической судьбе в годы Великой Отечественной войны.

Вторая — «Легендарный Лавринен-ков». У могилы легендарного летчика-истребителя генерал-полковника В. Д. Лавриненкова его друзья и товарищи поклялись создать книгу-воспоминание о нем, раскрыть все грани характера этой необычной, незаурядной личности.

Свою клятву они сдержали. В книге 54 друга, товарищи, соратники пишут о встречах с ним. Вот несколько названий очерков: «Больше таких не встречал», «Честный боец», «Жил для людей», «Горячее сердце», «Невероятно прост и доступен», «Нравственный пример».

Я прочитал обе книги, как говорится, на одном дыхании. Вспоминал о моих встречах с Владимиром Дмитриевичем Лавриненко-вым, о его добром отношении ко мне. Позвонил Евдокии Петровне в Киев. Поблагодарил за книги, рассказал о моих встречах с Владимиром Дмитриевичем и о том, что пишу новую книгу, обещал написать свои воспоминания о нем.

Судьба несколько раз дарила мне встречи с этим легендарным человеком.

В. Д. Лавриненков — человек, каким Бог хотел видеть созданных им людей.

О нем написано много. Мне больше всего импонировало в нем доброе отношение к человеку, независимо от воинского звания и занимаемой должности. Он был доступен, несмотря на две Золотые Звезды Героя.

За многие годы службы в армии я повидал многих и разных начальников — и надменных, которые считали, что земля вертится лишь благодаря их усилиям, и тех, кто играл роль рубахи-парня. Авторитет, уважение подчиненных, успехи по службе Владимира Дмитриевича базировались на его моральной безупречности. В подтверждение этой мысли приведу несколько примеров.

Год 1965-й. Город Коростень Житомирской области. Прилетает заместитель командующего армией генерал-лейтенант Лавриненков. Мы с командиром его встретили. После краткого разговора о служебных делах Владимир Дмитриевич говорит, что приехал не по службе, а по долгу боевой дружбы. Весь день будет занят, а после 17.00, если у нас будет время и желание, то будет ждать в гостинице. Естественно, у нас оказалось и время, и желание.

Владимир Дмитриевич рассказывал о своем первом боевом вылете, что вышел из боя, не выпустив ни одной очереди. Как сбил первый фашистский самолет. Подробно рассказал о воздушном бое, который принес Герою Советского Союза старшему лейтенанту Лав-риненкову много бед.

Генерал Лавриненков подробно рассказал о воздушном поединке с фашистским летчиком, который кончился тем, что он попал в плен. Думаю, что читателю будет интереснее прочитать воспоминания самого легендарного летчика об этом поединке, чем мои воспоминания сороколетней давности.

«Этот вылет, принесший мне столько испытаний, и начался-то не так, как другие. Как я уже упоминал, наш полк в тот день вообще не получал никаких заданий и вдруг:

— Полететь четверкой, непременно уничтожить «раму»!

Возможно, командарм сформулировал цель нашего полета не в столь категоричной форме, но мне было понятно: «раму» надо сбить. Иначе для чего выделены четыре истребителя на одного корректировщика?

Мой самолет был неисправен, и командир полка тут же предложил свой.

Я летел на машине Морозова, имевшей номер 01. Но вдруг услышал в наушниках: «Сокол-17, не узнаю вас!» Говорил кто-то из тех, кто находился на командном пункте нашей воздушной армии или штаба фронта. «Выходит, там знали, кто ведет морозовскую машину! А я непростительно промазал... Любой ценой надо немедленно сбить вражеского разведчика!» — решил я.

Но сперва необходимо было ответить на голос земли. Я включил передатчик.

— Я — Сокол-17. Надеюсь, в ближайшие минуты вы узнаете меня. Я — Сокол-17. Прием.

«Рама», видимо, уже сфотографировала позиции советских войск и, петляя, устремилась под огневую завесу своих зенитчиков.

Я пошел в атаку...

До «фокке-вульфа» оставалось метров пятьдесят-семьдесят. Я выдержал еще секунду. Трассы прошили оба фюзеляжа. Стрелок не ответил. Дальше все совершалось будто само собой. Я хотел обойти «раму». Но то ли мой самолет развил столь большую скорость, что я не успел отвернуть в сторону, то ли «рама», потеряв управление, непроизвольно скользнула туда же, куда сворачивал я?! А может, причиной всему был необычно широкий фюзеляж «фокке-вульфа»? Только нам двоим не хватило места, чтобы разминуться.

Крылом «кобры» я задел хвостовое оперение «рамы». От удара меня бросило вперед. Грудью натолкнулся на ручку управления, головой ударился о прицел.

Мой самолет с одним крылом (второе отломилось), переворачиваясь, падал к земле. От резких движений при падении я очнулся. Правой рукой сильно нажал на аварийный рычаг. Дверцу словно вырвало ветром. Попробовал продвинуться к отверстию, помешали ремни. Освободившись от них, я вывалился на крыло. Струёй воздуха меня смело с него.

Чтобы ускорить спуск парашюта, натянул несколько строп и, наматывая их на руку, перекосил купол.

Уже взорвались оба падавших самолета. Уже «кобры» моих товарищей растаяли в синеве...

Родная земля принимала меня не так, как я рассчитывал. Я падал слишком быстро и мог покалечиться. Пришлось выпустить из рук стропы. И тут же услышал, как мимо просвистела пуля — она прострелила купол. Мне сдавило горло. Я закашлялся, ртом пошла кровь. Наконец почувствовал под ногами мягкую землю. Парашют немного протащил меня. А затем несколько гитлеровцев схватили меня и поволокли в траншею. Навалились, придушили, обезоружили, начали обыскивать.

Рядом, громко переговариваясь, немецкие солдаты сминали, сжимали белое полотнище моего парашюта.

Потом услышал над собой властный голос, и цепкие руки, державшие меня, разжались. Один из гитлеровцев взял меня за плечо, помог подняться.

Офицер подтолкнул меня, солдаты расступились. Я догадался, что надо идти.

Тяжко идти, не ведая куда. Продвигаясь по узкой траншее, я боялся выстрела в затылок, боялся, что не успею бросить в лицо врагу свое проклятье».

После долгих допросов и побоев военнопленного Лавриненкова переводят в пересыльный пункт в Днепродзержинске. Там он подружился с бывшим летчиком капитаном Виктором Карюкиным.

Виктора Карюкина судьба не баловала. Летом 1943 года он на «кукурузнике» вез в штаб армии секретные документы. Самолет попал в туман, пилот сбился с курса, потерял ориентировку. Гитлеровцы обстреляли беззащитный самолет, и он упал в расположение противника. Летчик погиб, а Карюкина, раненого, окружили фашисты. Отстреливаясь, он зубами рвал документы, и все же некоторые из них попали в руки врага.

Несколько раз в день его вызывали на допросы. Избитого, после допроса, волокли в камеру и швыряли на пол.

Доставалось на допросах и Лавриненкову. Когда почти все было готово к побегу, их двоих поездом повезли в Берлин в ставку Гитлера. Где-то в районе Фастова им удалось выпрыгнуть с идущего поезда. Бежали всю ночь. Утром зарылись в стоге соломы, проспали почти сутки. Благодаря местным крестьянам нашли партизан. Партизаны вели себя осторожно, не сразу приняли их в отряд.

Лавриненков воевал в партизанском отряде имени Чапаева, пока Советская Армия не освободила Переяслав-Хмельницкий. Он тепло отзывался о партизанах, их смелости, боевой дружбе. Особенно отмечал партизан Ломака, Ткипко, Процько.

Прошу читателя запомнить последнюю фамилию.

Так завершился трудный воздушный бой Героя Советского Союза старшего лейтенанта В. Д. Лавриненкова. Вскоре он вернулся в свой полк и продолжал сбивать немецкие самолеты.

Читатель, наверное, ждет развязки этой истории. Зачем же генерал прилетал в город Коростень? Оказывается, что несколько месяцев назад В. Д. Лавриненков узнал об аресте партизана Ильи Артемовича Процько, работавшего в то время директором фарфорового завода в Коростене. Генерал долго пытался попасть на прием к прокурору республики Панасюку. Удалось только при содействии Александра Ивановича Покрышкина.

Разговор с прокурором был нелицеприятным. Не выслушав генерал-лейтенанта Лавриненкова, прокурор заявил: «Если бы у вас было б еще две золотые звезды, генерал, и тогда бы я не освободил жулика и расхитителя».

Лавриненков возразил прокурору: «Процько — честный человек, он не пойдет со своей совестью на сделку, приписанная ему недостача товаров на сумму 60 тысяч рублей — это блеф. Я буду бороться за него до конца».

В эти дни в Коростене судили директора фарфорового завода Процько. В. Д. Лавриненков прилетел в Коростень, чтобы выступить на суде. Он рассказал, что обратился к суду с просьбой не лишать Процько свободы, что он был смелым разведчиком, пролил кровь за Родину, награжден правительственными наградами. «Степень вины установит суд. Я знаю его как честного человека. Если виновен, то пусть возместит ущерб. Прошу не лишать его свободы».

Однако суд приговорил партизана Процько к длительному сроку заключения. Генерал сказал, что будет бороться за свободу партизана и не оставит его в беде.

Правда восторжествовала. Процько освободили, сняв с него все обвинения, благодаря неустанному ходатайству Владимира Дмитриевича.

Я был знаком с Ильей Артемовичем. Он посещал нашу часть. Пополнял иногда солдатскую столовую приличной посудой.

После освобождения мы с ним встретились. Он был надломлен. С болью рассказывал, как над ним издевались в тюрьме. Подсаживали к нему в камеру «уток». Но своей вины не признал. Он благодарил Владимира Дмитриевича Лавриненкова за его благородство, за то, что не забыл партизанскую дружбу.

И к моей судьбе генерал Лавриненков не остался равнодушным.

Где-то поздней осенью 1973 года вечером звонит мне домой командир дивизии генерал Яковлев. «Сегодня член Военного Совета армии Стопников, в связи с войной между Египтом и Израилем, приказал тебя уволить. Я ему ответил, что в Донецке на такой же должности служит подполковник Бондарь. Он на год старше Гофмана. Давайте в этом году уволим Бондаря, а в будущем году — Гофмана. Стопни-ков стал настаивать, чтобы уволили тебя. Тогда я ему сказал, что Бондарь тоже еврей, и получил команду уволить вас обоих».

Я стал уговаривать генерала, чтобы он не беспокоился. Пенсию я уже заслужил, мне надоели наскоки на меня. Пусть увольняют.

«Нет. Я тебя выслушал, теперь ты выслушай меня. Командующий армией завтра утром улетает в Москву на операцию. Я ему утром позвоню домой. Он тебя знает. И попрошу тебя не увольнять. Почему завтра, а не сегодня? Сегодня Стопников его уговорит. А завтра, когда Лавриненков улетит, я позвоню Стопникову, что командующий армией приказал Гофмана не увольнять. Не будет же он звонить в госпиталь о такой фигуре, как Гофман».

Так и было. Лавриненков дал указание меня не увольнять. Я еще три года служил.

Владимир Дмитриевич перенес очень сложную операцию. Все прошло удачно. Выдающийся военачальник, справедливый человек генерал-полковник Лавриненков прожил еще 14 лет. Это Всевышний продлил ему жизнь за все его добрые дела. Пухом ему земля. Светлая память о Владимире Дмитриевиче будет жить, пока живы все, кто его знал, их дети и внуки.

Еще была одна встреча. Я о ней забыл. А вспомнил, когда читал интервью Евдокии Петровны газете «Комсомольская правда в Украине».

Корреспондент спрашивает:

— Что предпочитал из еды генерал дома?

— Да так, непритязателен. Щи — такие, чтоб ложка стояла. Ну и селедочку к водке. Всякие там виски не любил.

И тут я вспомнил приезд генерал-полковника Лавриненкова в Полтаву.

Позвонили из штаба армии (это было где-то в середине 70-х): в Полтаву прилетит командующий армией, по личным делам. Ответственный за встречу и организацию отдыха в течение двух дней полковник Гофман. Командир был в отпуске.

Сразу же доложил начальнику гарнизона генерал-лейтенанту Василию Сидоровичу Образу. У нас с ним были добрые отношения. О нем можно и нужно писать книги. Это был умнейший генерал.

К приезду командарма все было готово. По моей просьбе генерал Образ на 2 дня дал свою служебную «Волгу». В нашей части были только «газики». Продуман маршрут экскурсии. Подобран самый эрудированный экскурсовод. В банкетном зале гарнизонной столовой накрыт стол. Армянский коньяк, вино, конфеты. Вроде все предусмотрено.

В 14.00 генерал-полковник и его попутчики подъехали к столовой. Все сели за столы. И тут командарм обращается ко мне:

— А нет ли в Полтаве простой русской водочки?

— Товарищ командующий, в Полтаве, как в Греции, все есть.

Нахожу заведующего столовой и прошу, чтобы поставили на

стол бутылку водки.

— Мы водкой не торгуем. Кажется, есть только «сучок».

Это был самый низший сорт водки. А магазин закрыт на обед. Рядом стоит официантка, которая обслуживала банкетный зал, и успокаивает меня:

— Не беспокойтесь, у меня есть пустая бутылка из-под «Столичной». Я сейчас туда перелью «сучок», перед генералом открою пробку и все будет в порядке.

Я не знаю, понял ли генерал, что водка не «Столичная», скорее всего, понял, но упреков ни за низкое качество водки, ни по поводу обеда не было никаких.

Во время обеда вел себя демократично. Никого ни разу не перебил. Он соблюдал приличия не ради этикета, а потому, что иначе не мог.

На этом можно было бы завершить небольшую страничку, вернее, абзац из большой книги жизни легендарного летчика, человека из больших букв, Владимира Дмитриевича Лавриненкова. Однако было бы несправедливо, если бы я ничего не сказал о его верном друге, жене «высшей квалификации» Евдокии Петровне.

Она рассказывала: «Мы познакомились, когда мне еще и восемнадцать не исполнилось... Это было в 1944 году. Папа работал во внешней разведке ГРУ. Собирался в командировку в Норвегию, а перед этим получил семейную путевку. В санатории и встретился Владимир Дмитриевич. ...К этому времени он уже был дважды Героем Советского Союза, имел на счету больше сотни воздушных боев и около 50 сбитых вражеских самолетов, командовал полком истребителей. От роду комполка было 25 лет.

Ой, я сразу влюбилась. ...Чтобы слишком красавец, так нет. Просто настоящий мужик. Лицо сильного человека, взгляд... Женщина такого чувствует.

Уже позже Ольга Чкалова сказала: «Твой — как мой Валерий Павлович. Держись, деточка, будет нелегко. Он тебя подчинит».

Но я сама быстро в плен сдалась. Знаете, есть такие натуры, у которых быть пленницей хочется».

В очерке «Умеем дорожить мы дружбой» Евдокия Петровна пишет:

«Однажды меня спросили, что такое счастье. Это было во время тяжёлой болезни Владимира Дмитриевича, когда он находился на операции в Москве, а я жила там у своей мамы. Ездила к нему каждый день и была там с утра до вечера, не зная, что принесёт нам следующий день. Когда я уходила, было уже темно. В палате на втором этаже горел свет, и я, проходя мимо корпуса, видела его, стоящего у окна и провожающего меня взглядом.

Что передумал он за время болезни — тяжёлой, безысходной? Но ни разу не жаловался, не ныл. Боролся.

А на тумбочке около постели лежали стихи Гамзатова. «Журавли»...

На несколько дней я уехала в Киев, и, будучи на юбилее одного из друзей В. Д., мне был задан вопрос о счастье, о женском счастье. «Счастье — это когда проснёшься, протянешь руку, а муж рядом», — ответила я. Тогда я особенно это чувствовала.

В. Д. Лавриненков... В этом имени и с этим именем — вся моя жизнь.

Я часто вспоминаю Илью Эренбурга, прекрасного писателя. Он говорил: чтобы оценить и почувствовать красоту и величие построенного здания, нельзя смотреть на него, стоя возле подъезда. Надо отойти. И тогда на фоне неба, природы, движения жизни мы увидим все его достоинства в значительно большей мере.

Чем больше проходит времени без В. Д., тем больше я узнаю о нём как о человеке, командире, друге.

Порой я слышу от совсем незнакомых людей, которым пришлось встретиться с В. Д., несколько фраз, несколько небольших случаев, но как они характеризуют В. Д.!.. Не потому, что люди хвалили его — просто рассказывали какие-то небольшие эпизоды из жизни, казалось бы, совсем обыденные, но в них вся суть его души и натуры: прекрасный командир, хороший друг, мировой мужик.

От себя могу добавить — хороший и верный муж и отец. Он в своём сердце хранил верность друзьям: фронтовым, с кем учился, с кем работал, с кем был в годы юности, просто людям, с которыми его столкнула жизнь и которые пришлись ему по душе.

Двери нашего дома всегда были открыты для всех. В. Д. был радушным хозяином. В доме у нас побывало много интересных людей: сослуживцы, фронтовики, друзья, были просто случайные встречи. Всех В. Д. принимал с уважением, но всегда был верен словам:

Умеем дорожить мы дружбой,

С годами дорожим вдвойне:

Ценя товарищей по службе, —

В сто крат — с кем были на войне!

Наша дружба с А. И. Покрышкиным и его семьёй — большой кусок жизни и сердца. Они оба уважали и любили друг друга мужской немногословной любовью. Друг друга понимали с полуслова.

Будучи в Киеве во время второго нашего приезда, В. Д. был заместителем Александра Ивановича. Это были прекрасные годы. Работали, полностью доверяя друг другу, как говорил В. Д.: «не оглядываясь».

В жизни не всё было просто. Путь не был усеян лаврами. Но он шёл не сгибаясь, в полный рост. Отстаивал своё мнение, не считаясь с авторитетом и гневом начальства. А дома часто изливал свою душу, делился событиями, переживаниями. Был хорошим мужем — это не значит, что сдувал с меня пылинки и говорил всё время, как я тебя люблю. Нет. Но я знала, всегда знала, что его крепкая рука меня поддержит, и на его плечо можно опереться в любую трудную минуту. Он был хорошим отцом, хорошим сыном и братом для всей своей большой семьи.

Я всегда старалась быть рядом. В одном из моих стихотворений памяти В. Д. есть такие слова: «Твоею жизнью жизнь прожита». Да, это так. Я была как бы «запасным крылом», которое всегда было готово поддержать его. Он мне отвечал тем же.

На вешалке уже больше 12 лет лежит его фуражка. Когда я открываю дверь, первая мысль: он дома! Да, он всегда дома, со мной.

М. К. Покрышкина после смерти Александра Ивановича подарила мне свою книгу воспоминаний с надписью: «Благодарю тебя за дружбу длиной в целую жизнь».

Я могу сказать в память о В.Д.: «Благодарю тебя за любовь длиной в целую жизнь».

Евдокия Петровна наделена поэтическим даром. Ее стихи берут за душу. Веришь, что это написано искренне, ее добрым и умным сердцем. Вот только два стихотворения.

Именем генерала Лавриненкова был назван красавец-теплоход. В Киевском речном порту теплоходу была устроена волнующая торжественная встреча. Был митинг. Затаив дыхание, участники митинга слушали Евдокию Петровну, читавшую свое стихотворение:

...И теперь по Днепру Теплоход белокрылый,

Продолжая судьбу,

Понесёт твоё имя,

Продолжая твой путь,

Продолжая судьбу.

Я встречаю его,

Как былую весну.

А над ним журавли Пусть парят в небесах,

И в одном из них ты,

Как солдат на часах.

Пускай хранит моя мольба Корабль белокрылый,

С волной уходит прочь беда,

А ты плыви, мой милый...

17 мая 1980 года, когда легендарному летчику Владимиру Дмитриевичу Лавриненкову исполнилось бы 70 лет, в Киеве состоялось торжественное открытие памятного знака — мемориальной доски. И это было сделано по инициативе и при активном участии Евдокии Петровны. В честь этого события она написала стихотворение «Мемориальная доска»:

Ты не искал помельче броду.

Ты шёл на риск, отважно мыслил,

Умел всё видеть и предвидеть,

Мог разобраться, что и как,

Умел любить и ненавидеть.

И знал: где дело, где пустяк.

Любил ты Родину не словом,

А честной и большой душой,

И под её прошёл покровом Не иждивенческой судьбой.

Извини меня, читатель, что так много цитировал Евдокию Петровну. Это святая женщина. Мне хотелось бы, чтобы ты проникся к ней уважением.

Говорят, что Бог парует. Эта супружеская пара достойна восхищения и подражания. В них Всевышний вложил все свое умение.

Спасибо Вам, милая, умная, добрая Евдокия Петровна, за то, что Вы были настоящей боевой подругой, крепким тылом Владимира Дмитриевича. Спасибо Вам за необыкновенную душевную красоту, тонкую внутреннюю культуру, за то, что вокруг Вас создается удивительное ощущение чистоты душевной. Многие Вам лета.

P.S. Книга о Владимире Дмитриевиче «Легендарный Лавриненков» издана всего-то в 500 экземплярах. Мне хотелось, чтобы о «человеке из больших букв» узнало больше людей. А мои встречи с ним — просто повод для написания этой главы.

Преступления, которые мы

стремились осудить и наказать,

столь преднамеренны, злостны и имеют столь

разрушительные последствия,

что цивилизация не может потерпеть, чтобы

их игнорировали, так как она погибнет,

если они повторятся...

Главный обвинитель от США Р. Джексон