Рассказ о том, что замыслил надменный Таян-хан

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Рассказ о том, что замыслил надменный Таян-хан

Узнав о случившемся в урочище Дидиг сахал, мать Таян-хана найманского Гурбэсу сказала: «Ван-хан – потомок рода древнего и ханского к тому же. Пусть принесут мне голову несчастного того. И если убиенный – точно хан хэрэйдов, устроим тризну по усопшему тогда».

С чем и послали к Хори субэчи. Тот голову убитого отсек, доставил в ставку, где ее и опознали. А опознав, водрузили на белый войлок и совершили обряд жертвоприношения – возложили перед новым кумиром напитки и кушанья; прислуживали при этом невестки – стол трапезный накрывали, кубки с вином подносили, наигрывали на хуре[114].

В разгар церемонии голова Ван-хана вдруг рассмеялась.

«Она смеется!» – вскричал взбешенный Таян-хан и велел ее растоптать.

Воля хана была немедля исполнена.

Тогда найманский воевода Хугсэгу сабраг, поступок хана не одобрив, изрек: «Негоже, хан, с кумиром – главою хана убиенного – так обходиться. Вон и собаки заскулили на дворе. Все это не к добру! Отец твой, Инанча билгэ, однажды слово обронил такое:

«Почтенные пришли ко мне года,

Жена была, однако, молода.

И был Всевластным Тэнгри дар мне дан:

На свет явился мальчик – сын Таян.

Тщедушным, словно хилый тальник, сын мой рос,

И задавал я сам себе вопрос:

Как сможет он страною управлять,

Тьмой подданных своих повелевать?»

Сомнения терзали душу твоего отца,

И, видно, неспроста.

Собаки брешут – беды на носу.

Единовластно ханша Гурбэсу

В округе всем и всеми управляет.

Ты робок, Таян-хан, и мягкотел.

Охота – твой единственный удел,

Другого голова твоя не знает».

Не вняв увещеванью воеводы, самолюбивый Таян-хан надменно рек:

«Торчат в степи, что на востоке, и много возомнили о себе монголы. Их кучка жалкая до смерти запугала, согнала с отчины и в бегство обратила, и, наконец, свела-таки в могилу Ван-хана, потомка древлеславнейшего рода. Ужели всех прибрать к рукам они хотят, поставить хана своего над нами? Известно, что на небе два светила – луна и солнце; в их воле освещать небесный свод. Но как же можно на земле двум ханам сразу править?! Я непременно попленю монголов этих и в отчину свою их пригоню».

Но мать его на это возразила:

«Что пользы нам от них? Одна морока!

Немытые тела их так смердят,

Одетые в нестираный халат.

Нет от монголов никакого прока.

Нам приближать их вовсе не пристало.

Вот разве только девок их отбить,

Пригнать да хорошенько их отмыть —

Могли б они коров доить, пожалуй».

На это Таян-хан сказал: «Какие б ни были они, а все же мы пленниками их приведем к себе, колчаны их захватим».

Но тут все тот же верный воевода Хугсэгу сабраг предостерег его: «Не много ль на себя берешь, мой хан? Тебе ли говорить такое? Одумайся, прошу».

Надменный Таян-хан, не вняв ему, тотчас же отослал посла по имени Торбиташи к главе онгудов Алахуши дигитхури со словами: «Монголов кучка, что в степях восточных, кичиться стала силою чрезмерно. Так вместе повоюем тех монголов, их попленим, колчаны отберем. И выступай, мой Алахуши, немедля, и будь в моей дружине правым краем».

Выслушал найманского посла Алахуши дигитхури и отослал с таким ответом: «Нет, не могу быть правым краем в твоей дружине».

И тут же вождь онгудов послал гонца по имени Юхунан с поклоном к Чингисхану и словами: «Найманский Таян-хан твои колчаны отобрать грозится. Мне предложил в его дружине правым краем быть. Я отказался – Всевышний Тэнгри тому свидетель. Теперь же, зная замыслы его, я шлю гонца тебя предостеречь: будь осторожен, не дай врагу себя обезоружить»[115].

Юхунан, посыльный Алахуши дигитхури, разыскал Чингисхана в урочище Тулгинчэгуд в окрестностях Тэмэн хээр, где он устроил облавную охоту. Выслушав онгудского гонца, здесь же, в урочище, собрались держать совет, как быть, что делать.

«Отощали лошади у нас, воевать теперь не можем», – сетовали многие мужи. Но Отчигин ноён[116] им возразил: «Тоже мне нашли причину – кони, мол, их отощали. А мои – крепки и в теле. Разве смеем сложа руки мы сидеть, коли известие такое получили?!»

Знатный монгольский всадник на охоте. Иранский рисунок начала XIV в.

Отчигин ноёну вторя, Бэлгудэй ноён такое слово молвил:

«В живых остаться

Да с колчанами вдруг расстаться?

Стоит ли тогда за жизнь цепляться?

Для достойного мужа, поверьте,

Нет почетнее смерти,

Чем сном забыться вечным

На просторе степном, бесконечном.

Верой в силы свои укрепляясь,

Так найманы рекут, похваляясь:

«Наш улус – обширный, пространный!..

Многочисленны мы, найманы,

И стада у нас так обильны,

Род найманов – воинственный, сильный».

На найманов ратью пойдем,

Нападем на них, нападем.

Все найманские земли займем.

Не помешкает наша рать

Луки, стрелы у них отобрать.

Если мы нападем тотчас,

Не успеют найманы от нас

И свои табуны угнать.

Побросают скарб, побегут,

Даже ставку свою не свернут,

Не успеют юрты убрать.

В одиночку они и скопом

По лесным разбредутся тропам —

Гибель каждого ожидает…

Таян-хан набег замышляет —

Слов коварных его не снесем,

Нападем на него, нападем».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.