Знамение

Знамение

«СОЛНЦЕ ЕМУ ТЪМОЮ ПУТЬ ЗАСТУПАШЕ; НОЩЬ СТОНУЩИ ЕМУ ГРОЗОЮ…, И ТЕБЕ ТЬМУТОРАКАНЬСКИЙ БЛЪВАНЪ»

Только солнечное затмение Игорю путь преграждает, ночь стонет ему грозою. «Ночь» в этом предложении – не время суток и не описание ночной грозы, а наступивший во время полного солнечного затмения ночной сумрак. Внезапно среди бела дня наступает именно ночь в полном смысле этого слова. Во время солнечного затмения лунная тень, двигаясь справа налево (с запада на восток), медленно загораживает собой солнце. В общей сложности затмение продолжается около двух часов, тогда как его полная фаза в отдельно взятой точке на земной поверхности длится, как правило, 2–3 минуты, и в редких случаях до 10 минут. В этот отрезок времени днём на потемневшем небе становятся видны некоторые планеты и яркие звёзды, со всех сторон вспыхивает лимонно-оранжевая заря. На месте Солнца зловеще зияет чёрный круг, окружённый невнятным серебристым сиянием. Религиозный человек того времени, полностью зависящий от могучих сил природы, видя этот грозный разгул стихии, трепетал от страха при виде всего происходящего, и в его воображении в такой момент возникал образ неминуемого конца света. В старину затмение Солнца или Луны всегда было предвестником войны, эпидемий, голода, неурожая, наводнения, гибели державы или царства.

Лишившись днём на какое-то время солнечного света, природа всегда одинаково реагирует на такое грозное явление, полевые цветы закрываются, в земной атмосфере из-за резкого остывания воздуха и перепада температуры в полосе затмения возникает быстрое движение воздушных потоков. Аномальным становится поведение животных в преддверии момента начала полной фазы. Конкретно в тот день неожиданно появившиеся грозовые тучи, сильный шквалистый ветер, гром и молнии напугали лесных птиц. Свинцовые грозовые тучи усугубили тьму и превратили день в ночь, дополнительно продлив время затмения. Испуганные птицы в свою очередь гомоном и оглушительным свистом разбудили «Зверя» (зверенъ), он же Див[57], который, как и любая другая нечисть, днём спит, прячась от ярких солнечных лучей, а под покровом ночи вершит свои тёмные дела. Птичья суета, их неуёмная тревога и неожиданно возникший днём могильный мрак внесли в душу разбуженного Дива (существо, которое считает, что только оно может творить на земле тёмные дела) смятение, страх, ужас и полное непонимание того, что всё это значит. Кто хозяйничает в его «епархии»? И кто всё это смог сотворить? Значит, этот кто-то сильнее его и претендует на власть в его «вотчине». И от пугающей неизвестности властелин тьмы взбесился (зби). Выскочив из своего мрачного логова, он взвился вверх на самое высокое дерево, чтобы оглядеться. И увидев в походных колоннах нескончаемую рать русскую, Див пронзительно заверещал с верхушки высокого дерева своим диким, гортанным, нечеловеческим воплем, предупреждая половцев – людей, которые ему поклоняются, и страны в которые они недавно переселились, находящиеся в полном неведении – «земли незнаемые», что на них идет князь Игорь со своими грозными полками.

Одним из первых, кто обратил внимание что «ночь» в разбираемой фразе – это затмение, был зарубежный исследователь «Слова» С. Н. Плаутин[58]. Такое же толкование этого слова в данном отрывке находим и у Ф. М. Головенченко[59], сказавшего: «Здесь речь идёт о темноте, наступившей после солнечного затмения», сопровождённого громом, разбудившим птиц и встревожившим зверей. Более мотивированно, с привлечением общеславянского материала, слово «нощь» в нашем контексте рассмотрено в статье Э. Я. Гребневой[60]. В её понимании, переполошила птиц не гроза, а ночь – «темнота, мрак от померкшего от затмения солнца». Выводя этимологию слова ночь из эпохи индоевропейской и общеславянской общности и ссылаясь на вторичное значение мрак, темнота (лат. nox – ночь), Э. Я. Гребнева находит его далекое отражение в диалектном примере, приведённом В. Далем[61]: «Ночь – тьма, потемки, темь, темень, мрак. – В чулане ночь, без свечи не видать. В нашем лесу ночь – ночью». «При таком понимании слова ночь становится ясно, – заключает Гребнева, – что речь идёт не о тёмном времени суток, а о затмении солнца, когда ночь (темнота, темень) наступает среди дня».

Естественно, Автор «Слова» и его слушатели хорошо знали, где эти земли находились, но со временем топонимика того региона изменилась до неузнаваемости и современный исследователь и читатель «Слова» не может понять, о каких странах идёт речь. И комментаторам приходится выдвигать различные версии и гипотезы. Нам же остаётся только гадать, при этом надо понимать, что Влъзе – это не низовья Волги, т. к. название этой реки встречается в песне в своём обычном написании: «…Волгу веслы раскропити». Влозе – это, вероятно, волок по водоразделу двух рек. Каких? На протяжении столетий считалось, что у Дуная наряду с черноморским устьем есть ещё второе устье – на Адриатическом море. По этому поводу укоренилось твёрдое убеждение, что в поэме Аполлония Родосского «Аргонавтика» мореплаватели попадают из Понта прямо по Истру в Адриатическое море. «На третий день пристали они к устью реки Галиса и тут вспомнили, что Финей советовал им возвращаться домой не тем путем, каким они плыли в Колхиду. Сын Фриксов, Аргос, настаивал на том, чтобы аргонавты плыли рекой Истром. Далеко на севере за жилищем Борея, берёт начало эта река; достигнув же области скифов и фракийцев, разделяется она на два рукава: один изливается в Ионийское, а другой в Сицилийское море»[62].

Понять, каким образом возникло это убеждение о втором устье Дуная на Адриатике, можно только, если обратиться к географии транспорта. «Гора Окра – самая низкая часть Альп: там они касаются земли карнов. Через Окру из Акилеи перевозятся товары в так называемый Невпорт; путь этот имеет немного больше четырехсот стадий. Оттуда по рекам товары доставляются к Истру и к прилегающим к нему местностям. Мимо Невпорта протекает судоходная, выходящая из Иллирии река, которая впадает в Саву…»[63]. Как показывает приведённая цитата, в древности существовал важный торговый путь, который вёл от системы Дуная через Бирбаумский Лес (проход Окра) к Триестскому заливу. В древней торговле выдающуюся роль играли венеты, от которых обычно получали товары тарентинцы. Насколько важное значение имел путь через проход Окра, видно из того, что здесь был один из особенно часто используемых европейских волоков («Люблянские ворота») для более лёгкой доставки судов через горы. Впадающая в реку Саву Лаба была первым водным путём, в который попадали корабли из Адриатики после волока. Характерно, что он назывался Наупортом (современное название Врхника), то есть «носителем кораблей». У Страбона это название искажено и превращено в Невпорт. То обстоятельство, что северо-западное побережье Адриатики по Дунаю получило название «Истрия», которое сохранилось до наших дней, также свидетельствует о важности прохода, ведущего от этого моря к Дунаю[64]. Этот водный путь по Истру был намного старше и важнее для южных и восточных славян в раннее средневековье, чем пресловутый путь «из варяг в греки», который так любят приводить норманнисты в качестве примера «цивилизованности» варягов.

Корсунь и Сурож – не в Крыму.

Ещё М. Н. Сперанский убедительно доказал, что под Корсунью никак нельзя понимать реальный греческий Херсонес. Важным аргументом против расположения Корсуни в Крыму является полное незнакомство греческих «житий Кузьмы и Демьяна» с чудом из этой легенды[65]. В древнейшей редакции Жития Владимира, где запись ведётся от одного события к другому, читаем: «На другое лето к порогам ходи по крещении; на третье лето взят Корсунь; на четвёртое лето церковь камену Богородици заложи; на пятое лето Переяслав заложи; на девятое лето блаженный князь Владимир, христолюбивый, церкви святые Богородици вдаде десятину от имения своего; …по святом крещении поживи блаженный князь Владимир 28 лет». (Владимир умер 15 июля 6523/1015 года. Стало быть, это Житие относит его крещение к 987 году).

О каких порогах идёт речь в этом отрывке? Традиционная историография утверждает, что речь идёт о днепровских порогах. Но наиболее вероятно, что он ходил к дунайским порогам. Ему нечего было делать у днепровских порогов. Этот природный заслон на пути врага к столице и так был в наших руках. Под «порогами» или водопадами «катарактами» имелись в виду теснины, подступающие к руслу Дуная в Трансильванских Альпах, в которых река, суженная горами, проходит так называемые «клисуры» (clausura – запирание, замыкание), а затем «Железные ворота» близ г. Дробета – Турну – Северина. Ширина Дуная уменьшается в клисурах до 112 метров, в этом месте был своего рода «перерыв» реки. На правом берегу Дуная во время дакийского похода в 103 году по приказу консула Траяна в обход клисуры была вырублена римская дорога, ставшая волоком для боевых кораблей. Страбон[66] обстоятельно сообщает, что часть реки, находившаяся наверху, называлась у даков Данувием, другая же часть реки ниже по течению вплоть до Понта называлась у гетов Истром. В военном плане «Железные ворота» были важным опорно-стратегическим пунктом, то есть, кто владел этим волоком, тот, по сути, и был хозяином на Балканах, потому что мимо него не пройдешь. Надо заметить, что только после успешного похода к порогам Владимиром была взята Корсунь. По-видимому, этот волок и есть та самая «тропа Трояна», подойдя к которой через поля Галиции на Балканские горы и миновав которую, Игорь свивал славой обе половины своего и недавно минувшего времени. Описание Корсуни мы найдём у Никона в «Сказании о крещении Руси». Введя в свою летопись так называемую «Корсунскую легенду», рассказывавшую о взятии Корсуни Владимиром, о сватовстве Владимира и, наконец, о крещении его именно в Корсуни, а не в Киеве или Васильеве: «Се же, не сведуще право, глаголютъ, яко крестися есть в Киеве, инии же реша в Василиве»[67]. Никон тем самым опровергает версию своего предшественника – составителя «Сказания о первоначальном распространении христианства». В этом рассказе Никона имеется ряд фольклорных мотивов, свидетельствующих об устном происхождении легенды, которая, по сути, и была былью. По топографической точности легенда, несомненно, принадлежала к Северному Средиземноморью. В ней указаны детали устройства водопровода в Корсуни из колодца вне города, т. е. римского акведука, проходящего в некоторых местах под землёй. Указано и место, где стояла церковь Святого Василия, в которой крестился Владимир: «Крести же ся в церкви святаго Василья, и есть церкви та стоящи в Корсуне граде на месте посреди града, иде же торг деють корсуняне. Полата же Володимеря с края церкве стоит и до сего дне, а царицына полата за олтарем. По крещеньи же приведе царицю на браченье…», и указано место, где стояла палата Владимира: «с края церкви» Василия; о палатах Владимира отмечено, что они сохраняются «и до сего дне» и т. д.

Чтобы внести Корсунскую легенду в «Сказания», Никону пришлось прибегнуть к целому ряду искусственных приёмов, оттянувших крещение Владимира до корсунского похода. В начале повествования, показывая нравственное падение Владимира-язычника, он рассказывает, как тот бесчестит дочь корсунского князя на глазах родителей, отдаёт её в жены своему дружиннику, а затем убивает самого князя и княгиню. Владимир не сразу исполняет своё обещание креститься, за что бог «наказывает» его слепотою, от которой он исцеляется только при крещении. Но каковы бы ни были грехи Владимира-язычника, они не могли ставиться с христианской точки зрения в укор Владимиру-христианину. Наоборот, чем ниже был нравственный уровень Владимира до крещения, тем выше, с точки зрения Никона, становился его подвиг принятия христианства, тем резче выступал произошедший в нём перелом, тем более величественным становился самый акт крещения. По мнению А. А. Шахматова, в основе Корсунской легенды лежала историческая песня. Здесь же, полагал учёный, впервые появился рассказ о блудной жизни и идолопоклонстве Владимира, в чём он усматривал руку грека или грекофила, стремящегося принизить киевского князя. Рассматривая этот вопрос, нельзя обойтись без работ замечательного русского византиста В. Г. Василевского. Указывая на противоречивость русских источников, он, в частности, отдавал явное предпочтение «Памяти и похвале» Иакова перед летописью, т. е. признавал, что Корсунь Владимир брал уже будучи крещёным. Так же он обратил внимание на то, что 986–989 годах между Византией и Русью был заключён договор о союзе, скреплённый браком русского князя и сестрой императора и связанный с крещением Владимира. Но учёный отметил и то, что ни византийские, ни русские источники ничего не говорят ни об этом союзе, ни о крещении Владимира именно византийскими миссионерами, хотя, скажем, Лев Диакон был современником тех событий.

При обсуждении этого вопроса надо учитывать ещё одно немаловажное обстоятельство. Во всех летописных источниках эта империя именуется Ромейской, при этом большинство комментаторов нам услужливо подсказывают, что, дескать, это и есть Византия, Царьград же это Константинополь (современный Стамбул), а ромеи это и есть греки, хотя по сути и по смыслу это два разных государства, два разных города и два разных народа, когда-то давно входившие в состав единой римской империи. В летописи у Никона под влиянием пасхальных таблиц появляется погодность записей, хотя предыдущее «Сказание о первоначальном распространении христианства» не знало расположения материала по годам и не заботилось о точности датировки событий. На связь погодной формы изложения в летописях с пасхальными таблицами указал ещё академик М. Н. Сухомлинов в своей работе «О древней русской летописи как памятнике литературном»[68].

Никон же придавал большое значение хронологии и строил изложение событий по годам: под 1061 годом указан день поражения Всеволода Ярославича впервые напавшими на Русь половцами – 2 февраля. Под 1066 годом отмечен день кончины Ростислава Владимировича в Тмутаракани – 3 февраля. Под следующим, 1067 годом отмечен день битвы на Немиге – 3 марта. Под 1068 годом определён день победы Святослава над половцами – 1 ноября. В Тмутаракань Никон отбыл в первых числах февраля 1061 года. О поражении Всеволода 2 февраля он узнал ещё в Киеве. С 1061 по 1067 год Никон провёл в Тмутаракани, там он встретился с новгородцем Вышатой, рассказами которого и воспользовался в своей летописи. Неточные хронологически и несистематические, они носят на себе все признаки устного происхождения. К тому же нельзя недооценивать тот факт, что Корсунь всегда занимала особое положение в составе Ромейской империи, временами вообще отпадая от неё. Летописец, вводивший Корсунскую легенду, хорошо ориентировался в топографии Корсуня. Следовательно, он там бывал, значит, он не компилятор. И он с чувством рассказал о гневе корсунян, которые побили греческого наместника за вероломное отравление тмутараканского князя Ростислава в 1066 году. Под 1076 годом В. Н. Татищев в своей истории сообщил о просьбе византийского императора Михаила, обращённой к Святославу и Всеволоду Ярославичам, помочь в усмирении болгар и корсунян. На Руси по-разному отнеслись к этой просьбе. Святослав готов был помочь императору, Всеволод же после смерти брата, а также Михаила отозвал уже вышедшее в поход войско. Эти сведения Татищев мог почерпнуть в особом галицко-волынском источнике, где было больше, чем в «Начальной летописи», сведений о Ростиславе Владимировиче (потомки его правили в Галицко-Волынской земле). О восстании в Болгарии известно и по другим источникам[69]. Корсунское христианство также отличалось от константинопольского. У корсунян, в частности, почитался западный святой – Папа Римский Мартин. Главное же, что увязывает в нечто единое Корсунь, Русь и западных славян, – это культ Климента. С большой долей вероятности под легендарным градом Корсунь можно подразумевать современный город Равенну в итальянском регионе Эмилия-Романья.

«Равенна» (Александр Блок, 1909 год)

Всё, что минутно, всё, что бренно,

Похоронила ты в веках.

Ты, как младенец, спишь, Равенна,

У сонной вечности в руках.

Рабы сквозь римские ворота

Уже не ввозят мозаик.

И догорает позолота

В стенах прохладных базилик.

От медленных лобзаний влаги

Нежнее грубый свод гробниц,

Где зеленеют саркофаги

Святых монахов и цариц.

Безмолвны гробовые залы,

Тенист и хладен их порог,

Чтоб черный взор блаженной Галлы,

Проснувшись, камня не прожег.

Военной брани и обиды

Забыт и стерт кровавый след,

Чтобы воскресший глас Плакиды

Не пел страстей протекших лет.

Далёко отступило море,

И розы оцепили вал,

Чтоб спящий в гробе Теодорих

О буре жизни не мечтал…

Лишь по ночам, склонясь к долинам,

Ведя векам грядущим счет,

Тень Данта с профилем орлиным

О новой жизни мне поет.

В I веке н. э. на месте более раннего поселения император Август закладывает военный порт Классис (от римского – флот). Удобно расположенный город на побережье морской лагуны имел один недостаток – дефицит питьевой воды. Когда город вырос, император Траян снабдил порт Классис подземным акведуком, проведя родниковую воду прямо с Апеннинских гор. Пик расцвета города пришелся на начало V в. н. э. В 402 году н. э. город становится столицей Западной Римской империи. Именно тогда император Гнорий ради безопасности, защищаясь от набегов воинственных племён, перенёс свою столицу из Милана в Равенну. Отбросив провинциальную скромность, город в дельте По быстро превратился из тихой Золушки в прекрасную принцессу. А в 473 году н. э. Равенна становится столицей королевства остготов. Скорее всего, тогда же она сменила свое римское название «Классис» на «варварское» – Корсунь. При императорах Валентиане III, Одоакре и Теодорихе появились новые, невиданные до того времени христианские здания и сооружения. Равенна с этого времени приобрела значение экономического, политического, культурного центра. Затем император Юстиниан, не признававший арианской веры, повелел переделать храмы еретиков в католические церкви, а всё имущество арианцев раздать истинным христианам. Чуть позже в столице Западной империи был введён титул – экзархат. И в раннем средневековье там находилась резиденция экзарха – главы византийской администрации. Недаром у нас даже в средние века всё особо ценное, редкостное или древнее в церковном искусстве называли «корсунским», даже знаменитые новгородские «корсунские врата» в Софийском соборе, хотя они были немецкой работы. По легенде, известной уже в XV веке, Корсунские ворота – реликвия, принесенная на Русь св. князем Владимиром после взятия Корсуни в 988 году. Со временем природный ландшафт изменился. В связи с обмелением устья реки По и образованием прибрежных отмелей из-за нанесенного с реки песка город потерял доступ к морю.

Если Корсунь – это Равенна, то получается, что Владимир крестился по ранне – католическому обряду в Италии (земля Троянья) на берегах Адриатики. Поэтому киевские князья являлись святыми именно Римско-католической церкви. Поэтому покрыты тайной ритуал крещения Киевской Руси и её последующий развал. А московская Русь после освобождения от татарского ига была крещена уже по греческому (староправославному) обряду византийскими иерархами для легализации вновь народившейся аристократии не царской крови, чтобы показать народу законность её власти. Отсюда непримиримость вер, сокрытие правды, уничтожение летописных рукописей, компиляция и изготовление подделок в летописных сводах, где красной нитью помимо всего прочего проходит основная фраза: «Ничего в это лето не бысть» (мол, в этом году ничего не случилось). Как же так? Да, вот так и украли нашу историю. Народом, который не знает своего прошлого и живёт одним днём, очень легко управлять. А значит истина и правда этим управленцам совсем не нужна.

Сурож – это не современный г. Судак в Крыму. Под Сурожем, вероятно, следует понимать портовый город Копёр или Триест (северо-восточная Адриатика), «сурожанами» на Руси называли «гостей», торговавших от Сурожа и через Сурож. Впоследствии название «сурожане» было усвоено и за русскими людьми, которые вели торговлю сурожскими, или, как после стали говаривать, суровскими товарами. Шелковые сурожские товары были в большом ходу, а в Новгороде был особый Сурожский двор. Русские жили в Суроже, как сурожане на Московии, и имя сурожанина недаром запечатлено в наших былинах. Ещё в начале XV века в Москву прибыл из Сурожа Стефан Васильевич Сурожский (родоначальник Головиных и Третьяковых) и, может быть, он-то и завёз на Русь жизнеописание Св. Стефана, как остроумно догадывается В. Васильевский в своем известном труде «Житие Св. Георгия Амостридского и Стефана Сурожского». Вероятно, переводом на русский язык он и популяризировал привезённое житие. Собственно «Житие Св. Стефана Сурожского» описывает деяния епископа Сугдеи. Стефан Сурожский родился около 700 года, в 787 году отмечен как участник (2-го Никейского) собора. Предполагается, что он скончался в конце века, после чего его мощи покоились на алтаре храма Св. Софии в Суроже. Вскоре после смерти Стефана на Сурож напал некий князь Бравлин: «По смерти же святого мало лет минуло, пришла рать великая русская из Новаграда. Князь Бравлин, очень сильный, пленил [всё] от Корсуня и до Керчи. Подошёл с большой силой к Сурожу 10 дней бился зло там. И по истечении 10 дней Бравлин ворвался в город, разломав железные ворота». Русский князь кинулся в храм святой Софии, где разграбил золотую утварь и прочие драгоценности, наваленные возле гроба святого. В тот же момент у Бравлина случился приступ, который житие описывает как «обратися лице его назадъ». Тогда предводитель приказал своим людям вернуть всё к гробу святого, однако это не помогло обездвиженному князю. Бравлин приказал вывести войско из захваченного города, оставив в нём всю добычу, награбленную также в Корсуни и Керчи. Святой Стефан явился к князю в видении и сказал: «Пока не крестишься в церкви моей, не возвратишься и не выйдешь отсюда». Архиепископ Филарет сотворил молитву и крестил Бравлина, после чего тот вернулся в нормальное состояние. Приняли крещение также все его бояре. Бравлин по настоянию церковников повелел отпустить всех пленников, затем неделю не выходил из церкви, пока не почтил дарами Св. Стефана и сам город Сурож с его жителями, после чего удалился. Если история с набегом и не является вымышленной вставкой в греческий текст жития, то этническая принадлежность князя Бравлина остаётся неясной. Сама этимология имени свидетельствует о неславянском происхождении князя. Окончание – ин не характерно для славянских имён, но встречается у древних германцев и скандинавов. С другой стороны, притяжательный падеж у славян почти повсеместно выводит к окончанию – ин, что дает слова типа Грецин (принадлежащий к грекам), Русин (принадлежащий к русским), Ольгин (принадлежащий Олегу) и т. д. уже в ранних письменных памятниках восточных славян.

Первый слог «Су» в топониме Сурож в переводе с санскрита обозначает следующее: 1) обладать силой или верховной властью; 2) хороший, прекрасный либо придаёт слову высшую степень качества, а также обозначает «нечто высшее над простором, водным простором»[70].

Следующее географическое понятие – Посулие, это не левобережье Днепра. Это и не граница с «половецкой степью» в низовьях современного Дона. Возможно, надо понимать эту местность как «по суше», а Тмутаракань не на Таманском полуострове. Речь, скорее всего, идёт о северо-восточном и северо-западном побережье Адриатики.

Поморие – наверно здесь имеется в виду самый западный район Словении на полуострове Истр. Он граничит с Италией, и название его практически не изменилось с тех пор и сейчас называется Примоска. Причём описание вышеперечисленных названий идёт по кругу, против часовой стрелки (рис. 10). Тмутараканский же болван – это, скорее всего мраморные статуи в самой Венеции и других городах Северной Италии, которым и поклонялись половцы, принося к ним свои ритуальные жертвы. Хотя нас хотят уверить, что это две колоссальные статуи до XVIII века, возвышавшиеся на Таманском п-ове, воздвигнутые во времена Боспорского царства в честь языческих божеств Синергу и Астарте в IV в. до нашей эры (Перец, 1926, с. 42). Здесь мы сталкиваемся с явным стремлением исследователей выдать желаемое за действительное, и ещё сильнее привязаться к Приазовскому району, как цели похода. А на самом деле сейчас от этих статуй никаких следов и фундаментов не осталось. И временной отрезок их существования тоже не реальный.

Далее разберём словосочетание – Тмутараканский болван. В раннем христианстве одним из основных догматов был тезис: «Не сотвори себе кумира», что значило запрещение делать изображение богов. Этот догмат следовал из текстов Ветхого завета, где ясно были выражены претензии главного бога Савоафа (Яхве) на единственность и универсальность: «… Я первый – говорит он, – и я последний, и кроме меня нет бога», «Есть ли бог кроме меня? Нет другой твердыни никакой не знаю», «Делающие идолов все ничтожны, и вожделение их не приносят никакой пользы, и они сами себе свидетели в том. Они не видят и не разумеют и по тому будут посрамлены» (Книга пророка Исаия гл. XLIV (44)-6.8.9). Говоря о Тмутараканском идоле в надменной, уничижительной форме – болван (по В. Далю – истукан, статуя, идол, языческий изваянный бог), Автор «Слова» ещё раз осуждает нечестивую, языческую веру половцев.

Рис. 10. Названия городов и местностей, идущих по кругу

Половцы – это люди, живущие на поле, в долине реки По, поэтому река так и стала в дальнейшем называться – По (половецкая). И название её произошло, как утверждают некоторые исследователи, не от такого географического понятия, как Пад. Потому что слово «Пад» нельзя сокращать до трёх первых букв и утверждать, что оно со временем трансформировалось на «этимологической дыбе» в «Па», а затем, соответственно, в «По». Надо произносить это слово полностью и правильно – Падонье, где корнем слова является такое понятие, как «дон». И до прихода туда половцев эта река имела ирано-сарматское название «Эридан», он же Великий Дон.

Непонятное исчезновение в отдалённом прошлом из поля зрения историков таких народов, как печенеги, хазары, половцы, гунны, нельзя рассматривать как их физическое уничтожение. Вероятно, эти народы переселились на новые земли и появились на исторической сцене в другом обличии. Это явление можно назвать условным исчезновением народа в результате переселения в другой регион континента, при этом их численность, культура и язык радикально не пострадали. Половцы как этнос никуда не исчезали с исторической арены. Хотя по официальной хрестоматийной версии этот народ был якобы истреблён ещё в XIII веке «кровожадными» моголами, а уцелевшая их часть якобы отошла в Венгрию, где и ассимилировалась с местным населением. Но как нас учит исторический опыт, никакой народ, никакой этнос не может быть полностью уничтожен какими-либо завоевателями. Потомки половцев и сейчас живут там, где они всегда и жили и куда пришли из «азиатского котла» в поисках «земли обетованной» по «Причерноморскому коридору» во время очередной волны «Великого переселения народов» в IV–V веке н. э. Процесс переселения был вызван, вероятно, демографическим взрывом и последующим изменением климата в худшую сторону (он стал более засушливым) в местах их первоначального проживания. Вероятно также, что сильное давление на эти кочевые племена оказывал континентальный Китай, который не давал воинственным племенам закрепляться в приалтайских степях, создавая своеобразную «буферную зону безопасности» у своих северных границ.

В кровопролитной борьбе с хорошо обученной и дисциплинированной армией императорского Китая династии Тан половецкие племена и их вожди приобрели бесценный военно-тактический опыт, который в дальнейшем помог им беспрепятственно продвигаться на запад, отвоёвывая там себе жизненное пространство, претендуя при этом на самые лучшие и плодородные земли. Сами половцы называли себя кунами, что в переводе с древнетюрского «кум/кун» значит «белокрылые лебеди». Потомки половцев и сейчас живут на севере Апеннинского полуострова, в юго-восточной части Франции, на юге Швейцарии, частично в Словении и Хорватии. А в Венгрии в юго-западной части Среднедунайской низменности (Алфельде) до сегодняшнего дня сохранились в названиях городов и деревень топонимы одного из племён половцев – кунов (Кунсентмиклош, Кишкунхалаш, Кунбая и т. д.), города с похожей топонимикой встречаются и на крайнем западе Италии – Кунео. Только «западные просветители» после того, как распалась всемирная монгольская империя в конце XIV века, и произошел её развал на множество враждующих между собой государств, переписали историю Европы в позднее средневековье в свою пользу. А заодно уничтожили на кострах инквизиции все документы ушедшей в небытие империи и превратили половцев в племена «италиков», а заодно удревнили их приход на Апеннинский полуостров, заполняя искусственно возникший пробел в общеисторическом повествовании.

В раннее средневековье столицей половцев считался город Саксин, в 1132 году его посетил арабский путешественник Абу Хамид Аль-Гаранти. Вот как он описывает этот город: «Саксин лежит на огромной реке «больше Тигра». В нём живут сорок племён гузов, у них большие дворы… у города большая река, а рядом “тысяча рек”». В 1229 году Саксин был взят монголами, а уцелевшие его жители якобы убежали на север. В понимании традиционных историков эти события происходят в устье Волги, а Саксин, по их мнению, это будущая Астрахань (?). Хотя на самом деле события, вероятно, происходили совсем в другом месте – в Северной Италии. Ведь монголы по традиционно – исторической версии уже в 1241 году дошли до Венеции.

В русской же истории в постмонгольский период половцев, которые, как и другие народы, гармонично развивались в позднюю монгольскую эпоху, стали называть «генуэзцами» или «фрязи», а отношение к ним осталось по-прежнему резко отрицательным. Они постоянно вносили распри в торговые дела, настойчиво вмешивались в духовную сферу русского государства, пытаясь поколебать православную веру и насадить свои католитические каноны вероисповедания (униатство), при этом активно внедряя в правящую верхушку страны своих адептов. Они пытались установить свои религиозные обряды, церемонии, молитвы, правила поведения и нравственности, которые в силу разнообразных причин считались римскими епископами наиболее «угодными богу», думая при этом, что только они правильно понимают и доносят до людей новозаветные христианские истины. К тому же именно в католической церкви остались от прошлой языческой веры изображения богов в виде статуй, а у протестантов, магометан и иудеев изображать бога нельзя ни в каком виде, хотя в раннем византийском христианстве эту проблему пытались разрешить с помощью иконописи. Но, как мы знаем, ортодоксальные религиозные фанатики по такому важному и первостепенному вопросу не идут на компромисс. Об этом свидетельствует религиозное движение иконоборцев в Византии в VIII – 1 половине IX вв., а также иконоборческое восстание в Нидерландах в 1566 году, с которого началась буржуазная революция, проходившая под знаменем кальвинизма, когда народ громил католические церкви, уничтожая иконы и статуи святых. Всего было уничтожено более пяти тысяч церквей. И совсем свежий пример – это варварский расстрел и уничтожение талибами статуй Будды в Афганистане.

«КРЫЧАТЪ ТЕЛЕГЫ ПОЛУНОЩЫ, РЦЫ ЛЕБЕДИ РОСПУЩЕНИ»

В этой фразе речь идёт об отступлении половцев, которые, услышав нечеловеческий вопль Дива (Дэва) и правильно поняв этот крик как предупреждение приближающейся беды, поспешно покидают свои недавно обжитые места. Зная о том, что их сородичи в недалёком прошлом не щадили славян в своих набегах на Русь, они тоже не ждут никакого снисхождения от русичей. Едут (в панике бегут) они, естественно, в телегах и повозках со всем своим нехитрым скарбом и истошно кричат при этом, предупреждая, таким образом, других своих соплеменников о внезапно приближающейся беде. И этот надсадный крик испуганных людей, а не скрип колес от их телег якобы гулко разносящийся по степи, сравнивается с пронзительным и гортанным криком диких лебедей (лебедь – тотемная птица половцев), которых кто-то внезапно напугал во время их чуткого ночного сна. Читаем: «А половцы неготовыми дорогами побежали (отступают) к Дону Великому (к реке По), кричат в телегах, словно в полночь лебеди распуганные». И чтобы никто не усомнился в серьёзности намерений Игоря и направления движения его полков, Автор с металлом в голосе восклицает: «Игорь к Дону воинов ведёт!»

«УЖЕ БО БЕДЫ ЕГО ПАСЕТЪ ПТИЦЬ; ПОДОБИЮ…

О РУСКАЯ ЗЕМЛЕ! УЖЕ ЗА ШЕЛОМЯНЕМЪ ЕСИ»

Только ведь уже беда его пасёт, птице (лебедь) подобная, а не птицы, сидящие на дубах. И природа в тех местах уже не на нашей стороне: «волки грозные сторожат по яругам (в горах), орлы клекотом на кости зверей зовут, лисы лают (брешут) на красные щиты». В этом отрывке под Шеломенем подразумеваются высокие горы, которые имеют форму русских шлемов, а не пресловутый Изюмский (перелаз) курган. Этим возгласом Автор подчеркивает, что родная сторона осталась далеко за этими высокими горными хребтами, пограничный рубеж давно уже пройден, и рассчитывать придётся только на свои силы. Значит, Игоревы полки уже перевалили через Юлийские Альпы (современная граница Словении и Италии) и непрерывным, сплошным потоком начали спускаться в живописную долину Падонской низменности с её многочисленными реками, живописными и плодородным полями. Вот Автор и восклицает: «О, Русская земля! Уже за высокими горами ты!» Но если в этом месте сказано: «уже за шеломянем еси», то во втором случае в прелюдии к главной битве в издании 1800 года мы читаем: «уже не шеломянем еси». И пренебрегать этой отрицательной частицей нельзя. Эту фразу я расширил и перевёл в пафосном стиле как «уже не увидеть за горами тебя!».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.