Шумеры: клин и еще раз клин

Шумеры: клин и еще раз клин

«О Шумер, великая земля среди всех земель вселенной, залитая немеркнущим светом, определяющая божественные законы для всех народов от восхода до заката!» — когда-то с восторгом писал о своей стране шумерский поэт.

В благословенных землях Месопотамии, что в переводе означает «Междуречье», лежала эта страна. Край щедрого солнца, воды двух великих азиатских рек — Тигра и Евфрата, плодороднейшие лессовые почвы речных долин. Около шести тысяч лет назад здесь возникла одна из величайших цивилизаций древности — шумерская.

Гончарный круг, колесо, плут, сеялка, парусная лодка, оросительные каналы — все это мы знаем благодаря шумерам. В многолюдных городах Шумера работали искусные мастера, изготовлявшие прекрасную посуду, великолепное литье из меди и бронзы, возводившие дворцы и храмы. Наконец, именно здесь была изобретена знаменитая клинопись, которая осталась запечатленной на века на глиняных табличках.

Сейчас мы довольно хорошо знаем историю этого государства. Но несколько десятилетий назад ученые и не подозревали, что цивилизациям ассирийцев, вавилонян, аккадцев предшествовала шумерская.

Самое интересное в том, что шумеры были открыты не под лопатой археолога. И не по воле случайности. Сначала это произошло в… кабинетах ученых. Их открыли даже не историки, а лингвисты. Изучая особенности клинообразного письма, они напали на след неизвестного доселе народа. И в этом им помог метод дедукции.

Лингвисты обратили внимание на разнохарактерность ассиро-вавилонского письма. Клинописные таблицы (количество которых значительно пополнилось после раскопок городов Ассирии и Вавилона) представляли собой причудливую смесь буквенного, слогового и рисуночного письма. Такое многообразие клинописных знаков, решили ученые-полиглоты после многочисленных проверок, потребовало длительного развития системы письма. Отсюда следовал другой вывод: клинопись изобрели не вавилоняне и не ассирийцы, а какой-то другой народ. Ученые даже предположили, что древний народ (существование которого еще не было доказано ни одной находкой) пришел в Двуречье из гористых восточных районов.

Смелая гипотеза! Великое дело, когда исследователи верят в свои предположения. А вера была настолько сильной, убеждение так глубоко, что ученые начали искать имя народу. В одной из надписей семитский царь Саргон (древний правитель южного Двуречья) именовал себя «царем шумеров и аккадцев». Поэтому одни ученые назвали гипотетический народ шумерами, другие — аккадцами.

Веское слово в доказательство существования таинственных шумеров-аккадцев сказал француз Э. де Сарзек. Консульский агент, он слыл большим приверженцем Древнего Востока. В 1877 году Э. де Сарзек начал раскопки одного из холмов Двуречья. И вскоре наткнулся на статую, не похожую на все до сих пор найденные. Увлеченный и ободренный первым успехом, Э. де Сарзек продолжил раскопки. Счастье сопутствовало ему и дальше. Он нашел черепки посуды, украшенной замысловатым орнаментом, статую и различные надписи на глиняных табличках. Э. де Сарзек работал четыре года.

Открытием, возбудившим стремление к новым поискам шумерских документов, стал город Ниппур. Там в конце XIX века американские археологи обнаружили несколько тысяч табличек с клинописью. Ниппурские таблички размещались в 62 комнатах.

Следующей и, пожалуй, самой неожиданной и большой, была находка шумерской библиотеки на месте Шуруппака — древнего города шумеров, в котором, по преданию, жил Ной.

В 1902 году группа видных немецких археологов предприняла дерзкую экспедицию в совсем еще не изученный, загадочный и неведомый район Двуречья,

Путь был поистине адский, его могли преодолеть лишь люди стойкие, преданные науке, своим идеям и творческим замыслам. Неимоверная жара (была середина июля), кишащие змеями и ядовитыми паразитами топкие нескончаемые болота с их коварными бездонными «окнами». Тучи комаров. Возможность столкновения с бедуинами, которые всего лишь несколько лет назад напали на группу американских археологов. Поэтому новая экспедиция больше походила на военный отряд: у каждого висело на поясе оружие. Но все обошлось мирно, безопасную дорогу обеспечивали деньги.

И ученые шли по болотам, сквозь зной и тростниковые заросли, шли с надеждой где-то там, в дебрях забытого богом и людьми края, найти… библиотеку шумеров.

Вот и Фара. Большая деревня. Жители ютятся в тростниковых домиках, лачугах, которые еще пять тысяч лет назад шумеры считали устаревшим и непригодным жильем для человека… Шеф Фара (он тоже обитал в тростниковом «дворце») запросил отдельную плату за предоставление рабочей силы; ему нужно было платить за каждого рабочего из деревни отдельно. Да и сами рабочие достаточно высоко ценили свой труд. К тому же в первые дни место раскопок окружили триста бородатых мрачных людей с тяжелыми пиками и потребовали… работы. Пришлось и с ними уладить отношения. Но все окупилось сторицей: уже через несколько дней археологи наткнулись на первые клинописные глиняные таблички. Потом появились серии табличек с древними текстами шумерской клинописи. Наконец обнаружили настоящий клад табличек…

Шумерская библиотека была найдена! Конечно, с ней было много хлопот. Почти все таблички грозили рассыпаться па глазах. Их извлекали из сырой земли, просушивали, чистили, фотографировали, обжигали и аккуратно укладывали в ящики. На это ушло восемь месяцев, на публикацию результатов работ — двадцать лет.

Ученые классифицировали шумерскую библиотеку, разделив ее на серии. Первая — тексты хозяйственного содержания, вторая — школьная: глиняные таблички, игравшие роль современных школьных тетрадей (эти материалы дали представление о высоком уровне шумерской педагогики, о том, как шумерские школьники учились писать). Но самое главное — шумерская библиотека позволила составить список «архаических клинописных знаков».

На полпути от Багдада к Персидскому заливу находился большой холм, который местные жители называли «Тал-ал-муккайир» («Смоляной холм»). Еще в середине XIX века было высказано мнение, что в недрах этого холма скрывается древний город Ур — звезда первой величины среди шумерских городов.

Но лишь в 1922 году англичанин Л. Вулли приступил к раскопкам, которым посвятил двенадцать лет. Год за годом появлялись из глубин земли развалины дворцовых ансамблей, ступени некогда величественных храмов.

Из-под многотонного слоя песка и щебня взорам предстала желтая ступенчатая башня — «зиккурат», постамент для главного храма города в честь бога луны Нанна. Когда-то это было внушительное сооружение из трех ярусов террас, сужавшихся кверху. На усеченной вершине стоял храм, ступеньки террас были усажены деревьями. Зиккурат был виден далеко за пределами города.

Л. Вулли раскопал остатки захоронений царей Ура. В гробнице одной правительницы были обнаружены ценнейшие предметы. Золотые сосуды, головной убор царицы. И все это тончайшей ювелирной работы, исполненной шумерскими мастерами более пяти тысяч лет назад.

Теперь уже никто не сомневался в существовании шумеров, в их высокой культуре.

И еще одна находка в царских могилах привлекла всеобщее внимание: так называемый штандарт, две прямоугольные дощечки, соединенные под углом и скрепленные двумя боковыми треугольниками. Предполагают, что штандарты крепились к шесту и их носили во время торжественных церемоний. Но самое главное: инкрустированные перламутром и ракушками штандарты воспроизводили разные сцены из жизни шумеров.

Вот изображена сцена пиршества. Мы видим царя и его приближенных, узнаем об одежде, утвари и обычаях шумеров. Ведут на заклание животных — картина свидетельствует о том, какие животные были одомашнены шумерами к третьему тысячелетию до нашей эры. А вот шествие пленных и воинов — и мы знакомимся с оружием шумеров. На штандарте нарисованы колесницы. Это было открытием. Ведь до сих пор считалось, что изобретателями тяжелых колесниц, сыгравших большую роль в истории многих стран древнего мира, были ассирийцы.

Да, поистине прекрасным и величественным был город Ур. Недаром ему посвящены хвалебные слова из шумерского гимна:

О город, всем обеспеченный, омываемый

Неиссякаемыми водами,

Незыблемый бык,

Помост изобилия страны… зеленая гора,

Город, чьи судьбы определил Энки,

Святилище Ур, да вознесешься ты до небес!

Долго «жил» Ур. Ни войны, ни пожары не могли уничтожить его. Но то, что оказалось не под силу людям, сделала природа. Благодатные воды Евфрата постепенно ушли в сторону на пятнадцать километров по новому руслу реки.

Жизнь в Уре замерла, Покрылись песком и пылью величественные здания, а на месте зеленеющих садов осталась сухая, раскаленная почва. И ничто бы больше не напомнило нам об этом городе, если бы не раскопки и не многочисленные тексты на глиняных табличках, которые Л. Вулли отыскал под развалинами (более 20 тысяч). Они составили большую библиотеку.

Англичанин Л. Вулли как бы подытожил все своими великолепными раскопками.

«Мы выросли в такое время, — писал он, — когда началом всех начал в искусстве считалась Греция, когда думали, что сама Греция, словно Паллада, появилась из головы Зевса-олимпийца. Но нам удалось убедиться в том, что свои жизненные силы она черпала в культуре лидийцев, хеттов, финикийцев, жителей Крита, Вавилона, Египта — им всем она в немалой степени обязана своим расцветом, корни ее уходят еще дальше в глубь веков: за всеми этими народами стоят шумеры».

Это заявление он мог сделать после многолетних раскопок древних развалин в Двуречье.

Но все это богатство осталось бы мертвым, и мы бы значительно меньше знали о Шумере, если бы не владели главным ключом к шумерской цивилизации — дешифрованной клинописью.

Еще в XVII веке европейские путешественники и агенты различных компаний снимали копии клинописных знаков в Персии, Аравии и других странах.

Поначалу клинопись считали орнаментом, узорами на камнях. Говорили даже, что это следы птиц на мокрой глине. Но европейские ученые все больше склонялись к мнению, что это древняя письменность, которую, казалось, никогда не разгадать. Ведь не могли даже толком уяснить, как читать таблицы: сверху вниз, слева направо или наоборот.

Однако пришло время, и датчанин К. Нибур привез копии загадочных и очень важных клинописных текстов.

В 1761 году датский король снарядил экспедицию для исследования далекой Аравии, Ирана и других неизвестных восточных стран. Цель экспедиции — торговые интересы Дании.

Смелые, умные люди вошли в состав экспедиции. Среди них — сын пастора К. Нибур, молодой, энергичный человек, увлекающийся Востоком и знающий арабский язык.

Судьба экспедиции была печальна.

Сначала ее надолго задержали в Каире. Но это одновременно обернулось и счастьем для науки, для будущих египтологов: К. Нибур, чтобы скоротать время, начал срисовывать таинственные, никем еще не разгаданные и даже незнакомые Европе знаки — иероглифы, которых было предостаточно на старых монументах и камнях. Полгода изо дня в день, из месяца в месяц К. Нибур копировал иероглифические надписи. Это дало ему возможность высказать со временем очень интересные и важные мысли о сущности иероглифов как письменности — мысли, которые умело использовали египтологи в будущем. Одновременно К. Нибур, сам того не замечая, за эти полгода развил в себе наблюдательность, исследовательскую скрупулезность и точность, что так понадобилось ему в будущем.

И еще одна важная психологическая деталь. Все члены экспедиции полгода изнывали от жары и бездействия, хандрили, нервничали, ссорились между собой, растрачивая нервы и здоровье на пустяки. Их силы и воля незаметно иссякали, что губительно сказалось потом. Безделье убивает человека!

Один К. Нибур с утра и до вечера ежедневно напряженно трудился. Работал он упорно, стойко, увлеченно. Сколько нужно было проявить выносливости, воли, чтобы в страшный зной часами выстаивать перед монументом, срисовывая причудливые сложные знаки, которые требовали большого внимания, сосредоточенности, терпения. Он как бы готовил себя к большим трудностям, которые были не за горами.

Наконец датской экспедиции разрешили двигаться дальше. Через Сирию, Палестину, Аравию она попала в южные районы Аравийского полуострова. Но болезни, эпидемии, лишения сделали свое: все члены экспедиции гибнут, в живых остается только К. Нибур.

Мужество и находчивость не покидают его. Зная арабский язык и его диалекты, К Нибур умело приспосабливается к обстоятельствам. Одевается и ест как местные жители. Устанавливает контакты, находит работу, получает поддержку у населения. И снова путешествует, изучает страну, ее обычаи, язык, культуру. Так проходит несколько лет. Прибыв в Бомбей, К. Нибур снова готовится в путь, его влечет назад в Аравию. В 1765 году он отправляется в Аравию. Теперь маршрут его более точен. Он пересекает Месопотамию, Иран и наконец в семи милях северо-восточнее Шираза находит мечту своих странствий — руины древнего Персеполя. Перед мужественным датчанином остатки гигантского дворца Дария и Ксеркса, который так легкомысленно разрушил Александр Македонский.

…Во время большого пиршества афинская гетера Таис в экстазе выхватила с алтаря горящий факел и швырнула его между деревянными колоннами дворца. Это понравилось Александру Македонскому. Он был молод и горяч, да к тому же изрядно пьян. Выхватив факел, он запустил его на деревянные хоры. За полководцем последовала и его свита. Все это кончилось грандиозным пожаром, веселым зрелищем для Александра Македонского.

На протяжении веков и тысячелетий вплоть до 30-х годов нашего столетия дворец Дария, как и Колизей в Риме, служил каменоломней для местных жителей. Но К. Нибур еще застал там самое главное… Три недели подряд он копировал клинописные знаки: надписи на величественных монументах, памятниках-надгробиях, огромных камнях.

Ученый мир получил точные копии важнейших для истории надписей Дария и Ксеркса. Эти копии К. Нибур опубликовал в своей книге «Описание путешествия в Аравию и окружающие страны». Книгу эту, мы уже говорили, всегда держал при себе Бонапарт во время своего египетского похода.

К. Нибур свершил подвиг исследователя — добыл ценные клинописные документы. Но этим он поставил перед учеными большую и трудную задачу: прочесть письмена, которые внешне действительно похожи на хаотические следы каких-то фантастических птиц.

Шли долгие годы упорного труда многих ученых Европы, а персепольские надписи не поддавались. «Но вот пришел Г. Гротефенд…» Так начинали обычно рассказ об этом удивительном, чуть ли не легендарном человеке.

Действительно, эта история звучит как легенда. В 1801 году двадцатишестилетний учитель из немецкого городка Мюндена, сын сапожника Г. Гротефенд в кругу друзей заключил, казалось бы, сумасбродное пари: поспорил, что найдет ключ к дешифровке клинописных текстов из Персеполя. «После этого, — констатируют историки, — он идет и довольно быстро, просто расшифровывает клинопись»… «Неспециалист!», «простой учителишка из гимназии…», «сын сапожника».

Еще мальчиком, живя в тяжелых материальных условиях, Г. Гротефенд понял: счастье ему может принести только величайшее трудолюбие. В школе он учится лучше всех. Потом педагогическое училище, Геттингенский университет, в котором он глубоко изучает теологию и философию, занимается классической филологией. На него обращают внимание видные профессора, рекомендуют еще студентом на должность учителя гимназии.

Г, Гротефенд целенаправленно и сознательно копит средства для того, чтобы заняться наукой. А в часы досуга он, между прочим, с упоением решает сложные загадки, занимается ребусами, шарадами, акростихами, как бы подсознательно готовя себя к величайшему открытию. Вскоре выходит его научная работа о «всеобщем» или «мировом» языке — тоже важный факт. Да, не так просто приступил Г. Гротефенд к дешифровке клинописных, знаков. Правда, пари было. Но в тот момент он имел уже за спиной глубокие знания.

Еще К. Нибур заметил, что надписи начертаны тремя различными видами письма. Далее Г. Гротефенд знал, что в 540 году до нашей эры Кир наголову разбил вавилонян и основал великое персидское царство; логично, что хоть одна из персепольских надписей сделана на языке победителя. Ученые предполагали также, что древнеперсидский текст расположен в средней колонке — привилегированное-де положение.

Еще одно очень важное обстоятельство подметили ученые: одна группа знаков встречается в тексте довольно часто — не царский ли это титул? А повторяющийся клинообразный знак — не разделительное ли это слово? К тому же датский ученый Ф. Мюнтер написал «Исследование о персепольских надписях», где высказал интересную мысль: вероятнее всего, они принадлежат великим царям древней Персии из династии Ахеменидов.

После тщательного изучения текстов Г. Гротефенд пришел к выводу: клинописные тексты Персеполя надо читать сверху вниз и слева направо. Но главное было впереди…

Тексты, лежавшие перед Г. Гротефендом, — это же копии надписей на памятниках, монументах-надгробиях. А кто мог покоиться под величественными тяжелыми надгробиями? Цари, конечно. И что могло быть высечено на камне? Имена царей, их титулы и описание их «великих деяний».

Да разве, думал Г. Гротефенд, не начинаются все надписи на памятниках старых и новых времен стереотипной родословной: такой-то царь, царь царей, царь таких-то и таких-то стран, сын н-го великого царя, царя царей и т. д.!

Это была гениальная мысль. Если, размышлял Г. Гротефенд, первое слово в надписи — это имя царя, то идущий далее знак (косой клин) — разделитель, а следующее слово тоже означает «царь» («царь царей»!). Это слово, естественно, должно повторяться в последующих строках текста.

Далее Г. Гротефенд подметил очень ценную деталь: на всех табличках встречаются только два различных варианта первых групп клиньев. Значит, все монументы и памятники, с которых К. Нибур снял копии, принадлежали двум царям, вероятнее всего, отцу и сыну. И еще: когда эти имена упоминались порознь, то после одного из них следовал знак, обозначающий «царь», а после второго знак отсутствовал. Получалась такая схема: В царь, сын Б, царя, Б царь сын А. Это значило, что у последнего царя отец не был царем, как, например, у Дария.

«Будучи, — писал Г. Гротефенд, — полностью убежден в том, что речь шла о двух царях из династии Ахеменидов, ибо история древних греков, как современников событий и обстоятельных рассказчиков, представлялась мне наиболее достоверной из всех, я принялся изучать генеалогию персидских царей, пытаясь установить, какие имена более всего подходят к характеру надписи. Это не могли быть Кир и Камбиз, так как имена царей, упомянутых в надписи, начинались с разных букв; это не могли также быть Кир и Артаксеркс, ибо первое имя было слишком коротким, а второе — слишком длинным. Оставались только Дарий и Ксеркс, и их имена так хорошо укладывались в схему, что у меня не было буквально никаких сомнений в том, что мой выбор правилен». К тому же отец Дария и дед Ксеркса Гистасп не был царем.

«Задача теперь сводилась к тому, — писал Г. Гротефенд, — чтобы придать этому имени, известному в греческой транскрипции, его персидскую форму, с тем чтобы, правильно определив каждый знак, расшифровать царский титул и таким путем разгадать тот язык, на котором сделаны надписи. Из Авесты (собирательное название для Священного писания персов) я узнал, что имя Гистасп по-персидски пишется Гошасп, Густасп, Кистасп или Вистасп. Тем самым я получил первые семь букв имени Гистаспа в надписи Дария, а остальные три я уже имел, получив их путем сравнения всех царских титулов».

Наконец Г. Гротефенд мог прочесть:

«Дарий, царь великий, царь царей, царь стран, Гистаспа сын, Ахеменид (тот), который построил этот дворец».

«Ксеркс, царь великий, царь царей, Дария, царя, сын, Ахеменид…»

«Лаборатория» перевода

Это произошло в 1802 году. Путь к прочтению письмен Ассирии и Вавилонии, клинописной библиотеки шумеров был открыт. Исчезнувшие далекие миры возвращались из небытия. История человечества расширилась далеко в глубь тысячелетий.

Рассказ о чтении клинописных табличек шумеров будет неполным, если мы не упомянем имя Д. Смита. Его работы внесли существенный вклад в шумерологию.

Жизнь Д. Смита довольно интересна и романтична, хотя по натуре своей он был далеко не романтиком. Этот рассудительный англичанин порой оказывался в таких ситуациях, о которых мог только мечтать любитель острых ощущений.

С детства любознательный и способный мальчик рвался к образованию, но бедные родители не могли позволить себе такую роскошь, они еле сводили концы с концами. Чтобы заработать на кусок хлеба, Д. Смит определяется гравером на монетный двор в Лондоне. Работая там, он самостоятельно изучает иностранные языки, зачитывается сочинениями по истории.

Однажды Д. Смиту доверили исполнение типографских клише для альбома «Клинописные тексты Западной Азии». Это решило его судьбу.

Можно только вообразить, что стоило самоучке в душной и тесной комнатушке, урывая часы от сна и отдыха, проникать в тайны ассирологии. Но упрямый Д. Смит добился своего. Мало того, что он научился читать клинопись, в скором времени он издал свои первые научные работы по ассирологии, которые сразу принесли ему известность и признание.

И наконец желание Д. Смита осуществилось. Его пригласили ассистентом в Британский музей, где можно было целиком и полностью посвятить себя любимому делу. А заняться здесь было чем. В подвалах музея лежали небрежно сваленные в ящики глиняные таблички из знаменитой библиотеки Ашшурбанипала с холма Куюнджик. Месяцы тяжелой грязной работы: очистка табличек от слоя грязи и пыли, склеивание обломков в единое целое. Наконец можно заняться и самой дешифровкой.

Д. Смит с головой ушел в работу. Перед ним открывалась жизнь Древнего Востока: то строительная надпись, то какой-нибудь инвентарный список — содержание было довольно однообразным. Но однажды с невзрачной серой таблички повеяло таинственными чарами поэзии Востока.

…Гильгамеш, властелин Урука, жестоко обращался со своими подданными. Изнемогая под тяжестью работ, они попросили богов наказать угнетателя. Боги услышали просьбу и направили к Гильгамешу Энкиду — человека, жившего вместе со зверями в лесу и наделенного необычайной силой. Узнав об этом, Гильгамеш подослал к Энкиду красивую жрицу, чтобы та его соблазнила.

Энкиду пришел в Урук и вступил в единоборство с Гильгамешем. Но силы противников оказались равны, никто не вышел победителем. Тогда они стали друзьями и вместе вершили подвиги на благо народа: вместе боролись с могучими львами, вызволили из лап чудовища богиню Иштар.

Вдруг Энкиду заболел и умер, Горько оплакивая своего верного друга, Гильгамеш решил найти секрет бессмертия. Он отправился на поиски Утнапиштима, человека, который знает тайну вечной жизни. Преодолев многочисленные препятствия, герой находит Утнапиштима, единственного человека, которому боги даровали спасение от… всемирного потопа.

Д. Смит не верил своим глазам. Уж не библейский ли Ной воскрес в древнем шумерском эпосе? С нетерпением читал он дальше:

Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово,

И тайну богов расскажу тебе я.

Шуруппак — город, который ты знаешь,

Что лежит на берегу Евфрата;

Этот город древен, близки к нему боги.

Задумало сердце богов великих потоп устроить…

Шуруппак, Шуруппак! Это было как гром среди ясного неба. Много лет название этого города не давало покоя исследователям. Где он находился и существовал ли вообще?

Ответ хранился в клинописной табличке. Это шумерский город. И в нем жил тот легендарный Ной, вернее, человек, который послужил прообразом библейского Ноя и кому народ дал имя Утнапиштим.

К сожалению, дальше табличек не оказалось, как ни перерывал ящики Д. Смит.

Но даже то, что было переведено, всколыхнуло весь Лондон. Еще бы! Древнешумерский эпос наносил прямой удар по Библии, недвусмысленно указывая, что легенду о всемирном потопе творцы Библии заимствовали у шумеров. Страсти разгорелись настолько, что газета «Дейли телеграф» обещала тысячу фунтов тому, кто найдет остальные таблички.

Ну что могла дать эта затея? Как можно было надеяться среди тонн песка и щебня разыскать несколько недостающих табличек? Однако Д. Смит решился. Из путешествия по Месопотамии Д. Смит вернулся в мае 1873 года с 380 недостающими обломками.

…Не в силах терпеть грехи людей, грозный бог Энлиль решил уничтожить весь человеческий род. Все ближе и ближе день страшной кары. Неужели несметные потоки воды унесут с собой все живое па земле, не пощадив никого и ничего?

Тяжелым сумраком опускается на землю ночь. Одиноко стоит хижина на окраине древнего города, сделанная из глины, камыша и ветвей. Это хижина праведного человека Утнапиштима. Дивные слова говорит ему ветер: «Слушай! Построй себе корабль, брось свое имущество и спасай свою жизнь! Возьми с собой на корабль немного семян и по паре всех живых существ!..»

«Что за диво?» — думает Утнапиштим. Но снова слышит божественный голос. Он рассказывает ему, как нужно строить корабль, чтобы спастись, когда будут открыты все «затворы небесные» и ливень хлынет на землю.

Построил Утнапиштим судно, лучшей смолой просмолил все щели в нем. Это был огромный ящик в несколько этажей, разделенный секциями. С большим старанием он был накрыт крышей, которую не промочил бы самый сильный дождь. И только погрузил Утнапиштим на корабль все, что было сказано, как невиданной силы ураган обрушился на землю. Черные тучи заволокли небо, загремел гром, засверкали молнии, и хлынул на землю страшный ливень.

Шесть дней и семь ночей он длился. Бросали ковчег Утнапиштима угрюмые волны, пока не оказался он у горы Ницир (Нисир). Люди все «превратились в глину». Вокруг было одно море, и лишь вершина Ницир (Нисир) поднималась над волнами.

В поисках земли Утнапиштим выпустил голубя. И как в библейской легенде:

Отправившись, голубь назад вернулся:

Места не нашел, прилетел обратно.

Вынес ласточку и отпустил я,

Отправившись, ласточка назад вернулась:

Места не нашла, прилетела обратно.

Вынес ворона и отпустил я;

Ворон же, отправившись, спад воды увидел,

Не вернулся…

Сторонники Библии уже ничего не могли возразить. Подтверждение исторической основы народной легенды вскоре нашлось. Раскапывая остатки гробниц в Уре, археолог Л. Вулли обнаружил слой ила толщиной примерно 3,5 метра. Его принесло не течение Евфрата, так как ил залегал выше уровня реки. По всем законам геологии слой ила мог быть только результатом огромного, катастрофического наводнения, которое могло показаться перепуганным шумерам всемирным потопом.

На протяжении многих тысячелетий клинопись прошла долгий и сложный путь развития. Исследователями прочитано уже много клинописных «глиняных книг». Они дали богатейший материал по истории развития клинописи. И все же сведений о ее прародителе, так называемом протошумерском письме, все еще недостаточно.

У нас в стране, в Эрмитаже, хранится небольшая глиняная шумерская табличка. Специалисты определяют ее возраст в пять с лишним тысяч лет и считают одним из самых древних документов на земле.

На табличке изображено всего четыре знака — тиара, знак, обозначающий женщину, рука и ограда. И хотя все знаки имеют рисуночный характер, к пиктограммам отнести их нельзя. Это своеобразная запись, передающая определенные понятия, а знаки — типичные идеограммы. Но, как мы знаем, идеограммы вышли из пиктограмм. А вот эти-то первоначальные образцы рисуночного письма учеными изучены еще очень плохо.

Развитие клинописи шло по пути упрощения рисунков.

Важный фактор усовершенствования письма — стремление передать сложные идеи, понятия, мысли. Для этого к простым идеограммам присоединялись дополнительные значки. Например, для понятия «есть» применялись две логограммы: «хлеб» и «рот», «дикий бык» — «бык» и «гора» и т. д.

Но со временем и это перестало удовлетворять шумеров, так как не передавало всего многообразия и многозвучия языка. Знаками, которые имелись в арсенале шумерского письма, можно было сделать хозяйственную запись, подсчет имущества, то есть зафиксировать самое простейшее, конкретное.

А как записать мифы, исторические события, поэмы?! Это натолкнуло шумеров на введение в письмо фонетических дополнений. Они начали применять знаки, которые были многозвучны, то есть один знак обозначал много звуковых комплексов, и, наоборот, однозвучны, то есть один слог могли передавать несколько знаков.

С помощью слоговых знаков можно было отразить род, число, падеж, суффикс и другие грамматические формы. Так письмо шумеров из идеографического становилось логографическим, а затем и слоговым. И хотя превращение это происходило очень долго, оно позволило шумерскому письму передавать звуковую речь.

Но шумерская клинопись так и осталась на этой стадии, не дойдя до буквенного письма.

Со временем менялся и внешний облик знаков, рисунки делались все более условными. Когда клинопись прочно утвердилась на глине, знаки стали высекать и на других твердых материалах: камне, стекле, металле.

Унаследовавшие шумерскую культуру вавилоняне и ассирийцы восприняли и шумерскую письменность, упростив и преобразовав в соответствии со своим языком. Правда, здесь они столкнулись с определенной трудностью. Для шумеров слоговая система была пригодна, так как в их языке слова состояли в основном из одного, максимум из двух слогов. В семитских языках слогов было значительно больше, поэтому шумерское письмо мало им подходило, слишком громоздкой была бы запись.

Ассирийцы упростили клинописную систему, сократив количество знаков и введя в нее свои дополнения.

После расшифровки клинописи к серым, неприметным табличкам стали относиться совсем иначе. Если раньше их могли небрежно свалить в ящики, как поступили с библиотекой Ашшурбанипала, хранившейся в подвалах Британского музея, то позднее, находя, их тщательно сортировали, очищали от пыли и отправляли в научные центры.

Иначе говоря, стали следовать примеру древних. Ведь еще в Уруке, где нашли много глиняных табличек, их хранили в ивовых корзинах, которые потом завязывали, вешали этикетки с надписями: «Посылка рабочих», «Документы, касающиеся сада», «Тростниковая корзина с документами, касающимися мастерской ткачей» и т. д.

Это были архивы царских и храмовых хозяйств. Казалось бы, что интересного может быть в этих архивах? Что может дать хотя бы такая запись: «Сорок пять рабынь послано на один день таскать тростник для починки корабля и для доставки балок для дворца»? Уж лучше прочесть какой-нибудь миф или сказание об историческом походе.

Однако ученые думают иначе. В хозяйственных документах раскрывается сущность рабовладельческого строя, поэтому их с такой тщательностью изучают.

Вот купчая на продажу сына:

«Сына Син-нури, по имени Залилум, Бальмунамхе купил у его матери Син-нури. В качестве его полной цены он отвесил ей 11 шекелей серебра. Она поклялась своим царем перед ювелиром Иби-илабратом, перед птицеловом Син-гамилом, перед Варад-Наннаром, перед Син-Эрибом, перед Аху-вакаром, перед Энлиль-шеми, перед Аху-вакрумом, перед Лу-ниншубур-ка, перед Илима-ахи в том, что в будущем не предъявит претензий».

Короткий, скупой документ. Но можно представить, в какой нищете жила мать, если решилась продать собственного сына.

В фондах Лувра хранится «листок» из счетоводно-бухгалтерской книги древнего Шумера. Надзиратель составлял список рабов, чтобы высчитать, сколько зерна нужно им на прокорм. Столбиками идут имена женщин и детей, и очень часто стоит пометка «умерла». Каждый месяц резко сокращалось потребное количество зерна из-за огромной смертности рабов.

Так за каждой цифрой, за сухим перечнем лиц или предметов пытливый ум сможет увидеть много интересного.

Кроме этих деловых документов, шумеры оставили нам труды по математике, сельскому хозяйству, медицине, литературные произведения.

Теорема Пифагора была доказана еще математиками Месопотамии. Шумерские ученые составляли календари, карты, успешно использовали в медицине различные растения.

Глиняные таблички рассказали нам о мудрости и поэтичности шумерского народа. Например, пословицы. Они гораздо старше египетских.

Если страна плохо вооружена.

Враг будет всегда стоять у ворот.

Увернулся от дикого быка,

Натолкнулся на дикую корову.

А басни, сюжеты которых, как считали, придумал Эзоп, оказывается, появились еще раньше в Шумере.

…Около четырех тысяч лет пролежали а земле семнадцать клинописных шумерских табличек. Когда археологи извлекли их на свет божий и прочли, изумлению не было конца: это была своеобразная педагогическая поэма, которая звучит актуально даже сегодня. Приведем отрывок из нее, разговор отца с сыном:

«— Куда ты ходил?

— Я никуда не ходил.

— Если ты никуда не ходил, почему ты бездельничаешь? Ступай в школу, стань перед „отцом школы“, расскажи ему заданный урок, открой свою школьную сумку, пиши свою табличку, и пусть „старший брат“ напишет для тебя новую табличку. Когда закончишь свой урок и покажешь наставнику, возвращайся ко мне, не болтайся на улице. Ты понял, что я тебе сказал?

— Я понял и могу все повторить. — Тогда повтори.

Клинопись древнего шумера

— Сейчас повторю.

— Говори же! Начинай же, говори!

— Ты сказал, чтобы я пошел в школу, рассказал заданный урок, открыл свою школьную сумку, писал свою табличку и чтобы „старший брат“ написал для меня новую табличку. Выполнив задание, я должен продолжать заниматься, потом показать все наставнику, а потом вернуться к тебе. Вот что ты сказал мне.

— Послушай, будь же мужчиной! Не стой на площадях, не разгуливай по садам. Когда идешь по улице, не гляди по сторонам. Будь почтителен, трепещи перед своим наставником. Когда наставник увидит в глазах твоих страх, он полюбит тебя».

Далее следует монолог отца о пользе труда и пагубном влиянии безделья.

Эти семнадцать глиняных таблиц — прекрасный памятник педагогических воззрений, близких и понятных нам.