Русские цари и морской разбой

Русские цари и морской разбой

Иван Грозный и «московитский адмирал» Карстен Роде

В 1561 году развалился Ливонский орден. Вакуум на балтийских берегах, образовавшийся с его исчезновением, быстро заполнили соседи, разделив земли и сферы влияния некогда могущественного ордена. Принадлежавшие ему морские порты в Прибалтике оказались в руках балтийских держав. Швеции достался Ревель, Польше — Рига, а остров Эзель заняла Дания. Не упустило свой шанс закрепиться на Балтике и Русское государство, приложившее максимум усилий для уничтожения своего опасного соседа. Захватив в 1558 году крепость Нарву на левом берегу реки Наровы, в 12 км от ее впадения в море, Москва поставила морские державы перед фактом появления у них на Балтийском побережье серьезного соперника, не скрывающего своих амбиций. Неисчерпаемые ресурсы сухопутной Московии, ее мощный военный потенциал могли послужить толчком в превращении ее в морскую державу. Ближайшие соседи приложили немало усилий, чтобы в зародыше задушить потенциальную возможность появления московского флота.

Ядром противоречий на Балтике стала нарвская торговля, вокруг которой развернулись острые дипломатические, торговые и вооруженные столкновения, — не последнюю роль в них играли польские и шведские каперы. Они отлавливали идущие в Нарву торговые корабли голландцев, датчан, англичан, Любека и загоняли их в свои гавани, не давая возможности Московскому государству напрямую торговать с Западом.

Протесты торговцев, их жалобы на бесцеремонность и неразборчивость каперов в выборе жертв вызывали соответствующие правительственные меры и нередко приводили к острой дипломатической переписке. Так, например, в марте 1568 года правитель Нидерландов герцог Альба направил королю Польскому Сигизмунду II резкое письмо с протестом против действий его «пиратов», захвативших голландское судно. Требование герцога отпустить команду было удовлетворено, но таких захватов было немало, и сомнительно, чтобы в каждом конкретном случае власти могли повлиять на судьбу экипажа и грузов. Впрочем, когда каперы попадали в руки противника, с ними зачастую не церемонились: в глазах многих каперские грамоты не имели силы официальных документов и не спасали от «правосудия». Так, например, летом 1570 года данцигские каперы напали в нарвском фарватере на английские суда, но потерпели неудачу, были взяты в плен и доставлены в Нарву. Местные власти, приравняв пленных к пиратам, отправили их на виселицу.

Несмотря на активность балтийских противников Москвы и ожесточенность каперства, торговля у Нарвы набирала силу. «Легко понять, — с негодованием писал король Сигизмунд II, — как усиливается Московит, враг Польши и всею христианства, пока его поддерживают европейские торговцы; он с каждым днем становится опаснее». Король не случайно опасался восточного соседа. Царь Иван IV Грозный с трудом пробил себе выход на Балтику и не собирался отступать.

Его первым шагом стала подготовка к строительству в Нарве морских судов. Для этого из Холмогор и Вологды — тогдашних центров русского судостроения — были специально вызваны мастера «добрых, пропорций» и мореходы. Их направили за границу — «для присмотра, как на западе пьют пушки да строят корабли».

Следующий шаг, предпринятый царем, заставил Европу заговорить о появлении ранее неизвестных «московских пиратов». «Все, что ими делается, делается с его, царя, ведома, с цепью вредить подданным польскою короля», — с таким обоснованием некий Карстен Роде начал организовывать русское каперство на Балтийском море.

Как и о многих людях, внезапно вышедших из безвестности на страницы истории, о Карстене Роде сведений сохранилось очень мало. Мы знаем, что родился он в Дитмарксене, на юго-западе Ютландского полуострова [71], торговал с Любеком и служил датскому королю Фредерику П. 30 марта 1570 года Карстен Роде получил в Александровской слободе каперскую охранную грамоту, согласно которой он стал именоваться «царским морским отоманом». Ему было предоставлено право действовать против короля Польши, «ею подданных и помощников, пособники и други и всех тех, которые к нему в его городе и земле какой товар и живот запасу или что ни буди привезет и отвезет морем и сухим путем на его пристанище, море, и реки, и земли или где их мочно залести». Царь предоставил Роде широкие полномочия: «Силой врагов взять… и их корабли и людей мечом сыскать, зацеплять и истреблять». По условиям договора, царю поступал каждый третий корабль из захваченных Роде, «десятая деньга» (т. е. 1/10 часть) стоимости захваченного груза и лучшая пушка с каждого взятого судна. Роде получил также право вербовать на каперскую службу и раздавать каперские грамоты. Царские воеводы и наместники должны были помогать каперу всем необходимым, а великий князь обязался выкупить или выменять Роде, если тот попадет в плен.

Роде направился в Аренсбург на остров Эзель [72], где снарядил одно судно и нанял тридцать пять «немецких людей». Вооружив корабль (3 литые чугунные пушки, 10 небольших орудий, кирки для пролома бортов), он пошел к острову Борнгольм, где захватил сначала судно с селедкой и солью, идущее из Эмдена, а затем еще несколько кораблей. Под его началом уже была небольшая флотилия, с которой «московитский адмирал» пошел к Данцигу и захватил четыре судна с зерном[73]. Решительные действия отряда Роде вынудила власти Швеции и Данцига предпринять ответные шаги для поимки «отомана».

Первой их удачей стал захват одного из судов каперской флотилии — пинка «Заяц». Корабль шел с Борнгольма, где захватил двух шведских каперов, в Копенгаген. Ночью пленники освободились от оков, убили вахтенных, ранили командира, заперли команду в трюме и взяли курс на Померанию, где сдали судно властям. Сохранился список команды пинка. Эти имена дают представление о национальной принадлежности первых русских каперов, «подданных» Московского государства: Клаус Тоде из Любека — капитан; Гейнрих Шульие из Гамбурга — помощник; Ганс Гаусман из Дитмарксена — шкипер; Петр Хазе из Травемюнде — штурман; Нильс Гейнрихсен с Борнгольма — боцман; Тевес Бартельшен, также с Борнгольма — боцман; Олоф — сын Хазе, двенадцати лет. На пинке находился и пленник — некто Гейнрих Куль, золотых дел подмастерье.

Самого же Роде взять долго не удавалось. Дважды осторожного датчанина выручала разведка, и, получив вовремя предупреждение об экспедициях, снаряжаемых на его поимку, он успевал скрыться в датских водах. И все же шведам удалось захватить корабли Роде на острове Борнгольм. Правда, сам датчанин вновь ускользнул в Копенгаген. Однако его отряд уже не мог соперничать с превосходящими силами поляков и шведов и был вытеснен с Балтики. Изменилась и международная обстановка — Дания заключила мир со Швецией…

Прошло немного времени, и теперь уже Копенгаген был озадачен известиями о разбое Роде в датских проливах и захвате им судов. Это положило конец его деятельности русского капера. По приказу короля (05.10.1570) Роде был арестован и отправлен в замок Галь, близ Виборга. Коменданту крепости предписывалось отвести для узника комнату и принять все меры к тому, дабы никто не говорил с ним, кроме стражи. Особо оговаривалось требование соблюдать осторожность в общении с заключенным, отрекомендованным «шустрым малым», полагаться на которого нельзя. К Ивану IV был послан специальный гонец с донесением об аресте Роде [74]. Суда флотилии Роде конфисковали датчане, а «товарищей его» выдали шведским властям. Через три года, летом 1573 года, Роде перевезли в Копенгаген, предложив ему выкупить свободу за тысячу талеров. Дальнейшая судьба «московитского адмирала» неизвестна.

XVII век

Так закончилась история первого русского капера Карстена Роде и его флотилии. Столь же неудачной оказалась и первая попытка закрепления Российского государства на Балтийском море и ведения им самостоятельной морской торговли с Западной Европой. В 1581 году Швеция захватила Нарву, в 1611 году заняла русское балтийское побережье (Ижорскую землю — Ингерманландию) с берегами Невы и окончательно преградила России выход к морю. Столбовский мир 1617 года подвел конечную черту в катастрофическом падении России. Шведский король Густав II Адольф заметил: «Великое благодеяние оказал Бог Швеции. Русские — опасные соседи. Но теперь этот враг без нашего позволения не может ни одно судно спустить в Балтийском море, в большие озера Ладожское и Пейпус [75]. Нарвская область — тридцать миль обширных болот — и сильные крепости отделяют нас от него: у России отнято море, и, Бог даст, теперь русским трудно будет перепрыгнуть через этот ручеек». Через четыре года, в 1621 году, с занятием шведскими войсками Риги, был положен последний камень в «прибалтийский барьер», разрушенный только в 1721 году Ништадтским миром, превратившим Россию в морскую державу.

Впрочем, превращение Балтийского моря в «шведское озеро» совершенно не означало уничтожения внешней торговли России. На протяжении XVII в. купцы из Новгорода, Пскова, Тихвина, Олонца, Ярославля ездили торговать в Стокгольм — единственный западноевропейский порт, в который приходили русские суда и где существовал Русский гостиный двор. Другим регионом российской балтийской торговли являлась Прибалтика и, несмотря на то, что Ревель, Дерпт, Рига оказались под властью Шведского королевства, немецкое купечество вело здесь выгодную посредническую торговлю между Россией и Западом. В 1632 году, со строительством в устье Невы шведского, города Ниеншанца, возник еще один центр транзитной торговли. По замыслу короля Густава II Адольфа, новый порт, создаваемый в противовес прибалтийским портам, должен был монополизировать внешнюю торговлю России на Балтике и вытеснить из русской торговли прибалтийское купечество.

Вторая торговая магистраль России — беломорская — шла севернее: «по божьей дороге океану-морю». Она огибала Скандинавский и Кольский полуострова и следовала к устью Северной Двины — в «жемчужину державы», в порт Архангельск. Сюда в весенние месяцы в сопровождении военных конвоев стекались нидерландские, немецкие, шведские, датские, французские купцы.

На этом пути таилось немало опасностей, были часты нападения пиратов, а в периоды войн — многочисленных каперов. Страдали в основном европейские коммерсанты. Летом 1582 года, например, датские «пять кораблей… разбойным обычаем на море у Колы и у Колмогор разбили немей, которые к нам в наше государство ехали… и корабль их со всем животом взяли, и их самих взял». В царской грамоте, направленной королю Дании, было выставлено требование сыскать этих людей, казнить их и вернуть захваченное. В начале 1613 года судно нидерландского купца Г. Кленка, зимовавшее у Тотьмы, разграбили «литовские люди». Разбойники захватили имущества на 15 тыс. руб., а самого купца и его людей «мучили и едва живыми отпустили». В 1614 году, «как приходили воры к Архангельску», воевода и посадские люди жгли склады и товары. В 1639 году два датских корабля захватили у побережья Кольского полуострова четыре голландских судна; в 1643 году испанские разбойники взяли еще нескольких голландцев. Зафиксированы случаи, когда местные жители пользовались привилегиями «берегового права», — в сентябре 1635 года недалеко от Архангельска затонул голландский торговый корабль, и вряд ли жалобы владельцев разбитого судна привели к возвращению товаров, присвоенных «промысловиками» Беломорья.

Нередко торговцам приходилось оставаться на зимовку в Архангельске, как вынуждены были сделать в 1687 году пять гамбургских судов (Гамбург осаждался Данией) или в 1690 и в 1692 годах голландские и немецкие суда, опасавшиеся нападения французских корсаров, оставивших печальную память. Один из них, кавалер де Форбен, не единожды громил северные караваны, направлявшиеся в Архангельск. В северных водах зафиксированы нападения немецких, голландских и даже испанских пиратов. Приходилось сталкиваться с морскими разбойниками и русским людям, причем жертвами нападения, по причине редкости торговых купеческих плаваний, становились дипломаты. Так, например, летом 1580 года немецкие разбойники ограбили в Пернове царских посланников. А в апреле 1654 года немало неприятных минут пришлось пережить у Западных Фризских островов посланному во Францию Константину Мачехнину. Торговый корабль, на котором он шел из Нарвы, оказался в непосредственной близости с «аглинскими воровскими караблями», захватившими на глазах дипломата четыре нидерландских и гамбургских буера. Мелководье спасло русскую делегацию, но каково же было изумление дипломатов, когда шкипер их судна оказался братом шкипера «карабля воровскою». Он признался, что «…к ним теперво и сам пошол, а для вас не пойду, чтобы государеву делу какая поруха не учинилась и вас не побили». Неожиданный союзник привел судно в Харлинген, где Мачехнин нанял другое судно и добрался до Гааги. Здесь из-за английских «воинских и воровских кораблей» пришлось простоять до 27 июня, и во Францию делегация прибыла только в октябре.

Приходилось российским государственным деятелям сталкиваться и с барбарийскими корсарами. В 1697 —1699 годах с образовательными целями за границу был направлен стольник Петр Алексеевич Толстой (1645 — 1729), будущий посол России в Турции (1702 — 1714), глава Тайной канцелярии и противник светлейшего князя Меншикова. Совершив путешествие по европейским странам (Польша, Силезия, Моравия, Австрия), он прибыл в Италию, где принялся за изучение морского дела. Пятидесятидвухлетний вельможа поступил волонтером на корабль, совершавший каботажные плавания по Адриатическому морю, и, обойдя побережье Далмации, приобрел немалый опыт в навигации, получив похвальный аттестат об успехах в «навтичных науках». Спустя некоторое время, в июле 1698 года, он отправился в Неаполь и на фелюге обогнул Сицилию, собираясь плыть на Мальту, когда неожиданно были получены известия, что в море ходят три «корабля турецких великих». У острова Капо-Пассеро срелюга встретилась с двумя мальтийскими галерами, которые уступали корсарам по боевой мощи. «Однако ж те галеры, — рассказывал Толстой в путевых записках, — от ник не побежали, а стояли, ожидая их, блиско помяненнаго острова (Капо-Пассеро. —Д. К.); также и я в своей филюге, где был поставлен на стороже, с того места бес повеления капиганскаю не уступил… И так мы тое ночь стояли всю…»

Утром (17 июля) выяснилось, что корсары ушли в море, и фелюга, с крайними предосторожностями, пошла вдоль побережья Сицилии, а следующей ночью рискнула пойти через пролив к Мальте «…на веслах, для того что ветру никакою не было…» Наконец, поймав ветер, фелюга подняла паруса и «…побежали. А в той ночи зело было пасмурно, и звезд видеть было невозможно… А патрон, то есть начальник филюги нашей, во мраке ночном с праваго пути мало позбился, что я видев, доволно с ним творил в противность и мнил то, что он делает с лукавства и хочет меня завесть в Барбарию, то есть во Арапы. Потом тот патрон познал сам, что не так идет…», и с помощью московского вельможи вышел на правильный курс. «На первом часу июля 19-ю дня увидели перед собою Малтийский остров… не доезжая до Малту за 10 или болши миль италиянских, съехались мыс турецким великим караблем… А тот карабль почал за нами правится и уганять нас, и гнался за нами 3 часа слишком, перенимая нам дорогу к Малту. И мы, видев, что тот карабль нас уганяет и к Малту мы от него уже иттить не можем, вскоре на филюге своей парусы переворотили под ветер, и почали мариеры (моряки. — Д. К.) гресть веслами, и пошли к тому караблю в противность, умысля то, чтоб нам тот карабль проплыть вскоре за ветер. И так при помощи Божией, встречу того карабля ехав, преминули его зело в близости. И как увидели турки, что филюга наша прашла против их карабля в меру пушечной стрелбы, начали стрелять ис пушек; а потом, как еще ближе поравнялись мы с караблем их, и они стреляли из мелкаго ружья по нас; однако ж Господь Бог нас пошалил: никого не убили и не ранили… А мы, невидимою силою Божиею освободясь от тех псов-босурман, приехали в Мэлт(Валетта. —Д. К.) в добром здаровье».

С угрозой каперского нападения пришлось столкнуться и самому Петру I. В июне 1696 гола «Великое посольство», в составе которого находился царь, отплыло из Пиллау и направилось морем в Голландию. Датское правительство снарядило для сопровождения военный конвой, но в последний момент предложило отказаться от избранного маршрута и добираться сухим путем. Морское путешествие было признано опасным из-за появления в Балтийском море французской военной эскадры под командованием знаменитого корсара Жана Бара. Он доставил в Данциг принца де Конти, претендента на польский трон, и теперь «шаталсяна Варяжском море».

Петр I и каперская война

Начало XVIII в. было ознаменовано небывалым размахом каперской активности. Никогда еще многострадальная европейская торговля не была так измучена, как в этот период. Не успел начаться XVIII в., а уже на континенте вспыхнули новые войны, охватившие почти все страны Европы. А с ними с новой силой разрасталась каперская эпидемия, опустошая торговые артерии и неся огромный урон купеческим конторам мира. Два могущественных короля — покровителя каперов зажали континент в плотные тиски узаконенного морского разбоя. Французские корсары Людовика XIV терроризировали регионы Средиземноморья, Атлантику и Северное море. А их шведские собратья по ремеслу, при поддержке Карла XII, подрывали северную торговлю. Молодой честолюбивый король, отстаивая гегемонию Швеции на Балтике, воевал с мощным Северным союзом и раздал такое количество каперских грамот, что северные моря буквально кишели от его подданных, получивших право на захват судов, принадлежащих вражеской стороне. В ответ противники выпускали в моря своих каперов для охоты на каперов и борьбы с торговлей. Мир закрутился в каперском состязании.

Справиться со шведами было невероятно трудно. Эти бравые потомки викингов скрывались в запутанных лабиринтах шведских и норвежских фьордов и были совершенно неуловимы. Они безраздельно властвовали на море и превратили Каттегат и Скагерак, ворота северной торговли, в самые настоящие каперские озера. Датские, голландские, английские, немецкие крейсеры не могли переловить каперов среди этих чернеющих скал, бесчисленных островов, рифов, где мели и путаница каналов была надежной гарантией безопасности.

Балтийское море было одной из главных зон деятельности шведов. Они открыли настоящую войну против торговли, без разбора овладевая всем судами, встречавшимися на пути. Страдали не только суда противника, но и купцы, представляющие нейтральные государства. Так, в 1714 году каперы захватили двадцать четыре английских судна, а весной 1715 года в их руки попало уже более тридцати кораблей, принадлежавшим торговцам той же страны. Деятельность шведов заставила Англию и Голландию предпринять защитные меры и ежегодно вводить в пролив Зунд свои флоты, обеспечивая безопасное мореплавание по Балтийскому морю.

Угроза истощения молодой, только встававшей на ноги балтийской русской торговли составила предмет особого беспокойства и царя Петра I. Примером стала история, произошедшая с кораблями предпринимателей братьев Осипа и Федора Бажениных, получивших от царя разрешение (02.02.1700) «корабли и яхты строить иноземцами и русскими мастерами повольным наймом из своих пожитков» и вести на них торговлю в Голландии и Англии, противниках Франции. Отправленное ими в Англию транспортное судно «Андрей Первозванный» было перехвачено и ограблено французскими корсарами. В ответ на этот захват Петр I направил послание Людовику XIV.

Петр I — Людовику XIV

«4 марта 1705 г.

Пресветлейший, державнейший и велеможнейший княже, великий государь, наш дражайшей брате и совершеннейший друже, Людвику четвертойнадесять, королю Французской и Наварский, и иных и иных и иных.

Мним, что вашему королевскому величеству благоизвестно есть, како пред четырьмя лет в Биржах вашего величества посол, господин маркиз де Гирон нам имянем вашего величествия предлагал о желанной вашего величествия с нами, дружбы и любви и доброй пересылки и о свободной торговле междо обоих стран подданными к государственной прибыли. И на то от нас ответствовано, что мы с вашим величеством добрую дружбу и пересылку иметь усердно желаем и торювле свободной быть соизволяем, и ежели торговые французские карабли ходить станут в наши пристанищи, повелим их иметь в своем защищении… и что и своим подданным укажем вашего величества в государствах для купечества ходить… Но ныне уведали мы с удивлением, что наших подданных, имянуемых Бажениных, карабль, имянуемый Святого Андрея, 1703-го под нашим флагом и с пасом от ваших каперов взят и в пристанище ваше приведен и со всеми товарами конвискован. И хотя мы оной чрез присланною нашею капитана и тамо обретающагося нашего дворянина Посникова рекламовать указали и ваш адмиралтейский совет оной было приговорил з болшою частью товаров возвратить, но по учиненной апелацци до вашего совета оной карабль, не знаемо какой ради вины, противо прав и прежних учиненных обнадеживаний конвискован совсем. Також и потом, прошлого 1704-го году ноября в 23 день и второй наш карабль, от адмиралтейскою нашею комисара Избранта отпущенной, Святаго же Андрея Имянуемой, от Дуинкерских вашего величества каперов, под Шведцкими флагами сущих, взят и в Дуинкеркен приведен и со всеми товары конвискован. И якоже мы никогда не чаем, дабы то наших караблей взятие и конвискование с соизволения и ведома вашего величества чинилось… дружебно братики просим… взятыя карабли и с товары, яко нейтральныя и приятелския, немедленно возвратить повелеть и впредь крепкой указ морским своим офицером и протчим добытчикам дать, дабы под нашими флагами и с пасами повсюду ходящим караблям нигде никакой зацепки и вреду не приключали… дабы купечество обоих подданных к ползе множилось…»

Реакции на обращение не последовало. Более того, в 1707 году еще один корабль Бажениных, «Апостол Петр», возвращавшийся из Лондона в Архангельск, был захвачен французами и сожжен; товары были конфискованы, команда «обобрана» и высажена на остров Кильдин, В 1712 году Баженины потеряли еще четыре судна — два «пропали от непогоды», а два стали добычей французских корсаров.

Каперская деятельность могла принимать и более серьезный для государственных судеб оборот. В апреле 1714 года, в год Гангутской победы, в канцелярию адмирала Ф. М. Апраксина пришло донесение из Гданьска, податель которого сообщил чрезвычайно важную информацию. «Доношу, — писал он, — правду, то, что слышу здесь, что шведы нынешнего лета купно с капарами франиускими стараться имеют на море Балтийском о поимании (выделено нами) самого Его царскаго пресвятого величества, о котором гневом шведы ведомые, что особою своею на море сею лета быть изволит». Автор донесения направил уже не одно предупреждение и обеспокоен «беспечностью Его величества»: он просит довести сообщаемое до сведения государя и «иметь осторожность».

Осторожность и безопасность российских подданных могли быть обеспечены только при наличии в балтийских водах боеспособного русского флота. По мере того как крепчала молодая морская держава, активизировались антикаперская деятельность и борьба со шведской торговлей. Одним из первых успехов стало крейсерство русских фрегатов под командованием капитан-поручика Исаака Бранта и капитана Авраама Рейса в Северном море и Каттегате (1711). Первый, на фрегате «Св. Петр» в августе захватил три стокгольмских судна: 6-пушечный «Конунг Давид», 4-пушечный «Белый медведь» и 2-пушечный «Желтый лев» с грузами соли и патоки. Второй, возглавляя отряд судов, построенных на Соломбальской верфи, совершил в 1710 году переход из Белого моря в Копенгаген и, действуя по указаниям русского посла в Ланий князя Василия Лукича Долгорукого, принял участие в каперской войне в проливе. Результатом операций стал захват шведских галиотов с лесом и солью и 11-пушечного шведского капера. Обратимся к документам и восстановим некоторые обстоятельства происшедшего.

Документ 1

А. Рейс —Петру!

«19 октября 1711 г.

Я не сомневаюсь, что господин посол Долгорукой вашему величеству не объявил о моем приезде сюды (во Флекерен. — Д. К.), такожде, что я взял корабль, нагруженной пенкою и смолою, идущий от города Арханьелского, которой з 12 дней взят был от шведов. Говорят, что нагруска оного его королевскому величеству даикому принадлежит и около 12 000 ефимков стоит, и что мне ваше величество с тем чинить укажет, буду ожидать. Потом, по прошению барона Левендала [76] согласились мы, три афииеры вашего величества кораблей, проводить в Голландию морской купеческий флот и вышли с ним сею месяца во 2 день на море… Когда с флотом вышли, взял я шведцкого капера с 11 пушками и привел сюды. Дайкой капитан Гоер претендует в том участия, однакож понеже он за ним не гнался, ниже по нем стрелял, и моя шлюпка прежде у того корабля была по приложенному свидетельству, и потому оной взятой корабль весь мне принадлежит. Я уповаю, что ваше величество изволит мне и людям некоторую часть из взятых кораблей пожаловать, и еще прошу вашего величества милости о месте капитана командира, которое мне обещать изволили».

Документ 2

Петр I — Рейсу

«25 января 1712 г.

Писмо ваше… я получил, в котором пишешь, что вы шведского капера взяли и датцкий карабль освободили, за что вам благодарствую и надеюсь, что всегда вы доброва случая пропускать не будете. Что же пишете о перемене чина своею, и то по времени вам исполнено будет… »[77]

Но этот захват — лишь мелкий эпизод каперской войны в северных морях. Переломить ход событий и перехватить инициативу в военно-морских действиях, а значит, и в крейсерской войне, было делом не одного года, тем более что шведские каперы принимали самое активное участие в военных операциях. Князь Александр Данилович Меншиков, командовавший войсками, действовавшими в Померании, в июле 1712 года докладывал Петру I, что «шведы в 48 судах, между которыми 33 каперов, атакировали остров Волин и на оном взяли один Швирен-шанеи, в котором сидели саксонцы и неприятелю чрез окорд пленными отдались, а из другаго волинскою шанца саксонцы же ритеровались в Бранденбургию, ис которых с 70 человек французов изменили и к неприятелю пристали…» Не оставляли шведские каперы без внимания и приморские области Российской империи. «Как дьяволы… вертелись» они у побережья Прибалтики и Финляндии, не давая покоя местным властям, на которые сыпались жалобы, протесты и мольбы о помоши в борьбе с этой язвой. Неокрепшие морские силы России должны были продемонстрировать свою боеспособность.

Ранней весной 1715 года Ригу окружили цепью застав и караулов. Несколько дней жители не могли выйти за пределы города. Они недоумевали, не понимая, почему приняты столь чрезвычайные меры. Видимо, происходили события крайней важности, если в порт пожаловал сам граф Павел Иванович Ягужинский, доверенное «око» царя. Секрет сумели сохранить, и шведы не смогли вовремя узнать о том, что в гавани вооружаются три судна для охоты на каперов. В апреле отряд из самых быстрых фрегатов под командованием Питера Бредаля, норвежца на русской службе, вышел в крейсерство к берегам Курляндии. Начало операции было неудачным — корабли разошлись в море. Но Бредаль на фрегате «Самсон» справился с поставленной задачей в одиночку. Ему было известно, что у острова Эзель находятся три шведских капера. 11 апреля он захватил 16-пушечный «Единорог», на следующий день — 12-пушечный «Эсперанс», который сдался без боя, а третье судно, 12-пушечный «Стокгольм-Галлей», было перехвачено 16 апреля у острова Готланд. Петербург откликнется на триумф Бредаля[78] 19-пушечным салютом. Это была первая крупная победа России в каперской войне.

В 1716 году масштаб операций расширился. Речь шла уже о международном сотрудничестве — совместных каперских операциях, предпринятых с каперскими судами прусского короля. Вновь обратимся к документам.

Документ 1

Петр I — Ф. М. Апраксину

«Данциг, 26 февраля 1716 г.

Понеже в бытность нашу в Риге от шведских каперов определили быть трем судам: «Диане», «Наталии» и взятому (о чем чаю вы чрез г. Шаутбенахта [79] уже известны), а когда я был в Кенигсберге и там видел, что 4 капера готовят же и ждут комиссии от короля, и просили меня дабы где случится сойтиться с нашими, чтоб помогать друг другу, о чем извольте в наказе командиру написать, также чаю склонить и здешних г. г. что и они несколько поставят же, также буду трудиться у Прусскаго и Датскаю, чтоб из Штетина и Стральзунда тож учинили, и сим образом чаю лучше коммерция будет в Ост-зее».

Документ 2

А. Д. Меншиков — Петру I

«15 марта 1716 г.

… Что изволите упоминать, что изволили в бытность Вашу в Риге от шведских каперов определить, чтоб быть трем судам, а именно: «Диане», «Наталии» и взятому, о чем мы известны и к тому по письмам всякое приготовление чинится, что сколь скоро лед пройдет, то оные к Риге пойдут; також будучи в Кенигсберге изволили видеть, что тамо 4 капера готовят и ожидают комиссии от короля, а понеже в том письме не означено, где нашим супам с оными каперами случиться, того ради всенижайше прошу — извольте приказать меня уведомить в которых местах случение быть имеет, в Мемеле, в Пилаве, во Гданске, Кольберге или инде где; зело бы изрядно чтоб на оныя наши суда могли по свидании Вашего Величества с королями указы получить да бы для всякаго случая ежели неприятель где сильно нападет могли ретировать к которой пристани…»

Документ 3

Указ графа Апраксина капитану Веселю

«13 апреля 1716 г.

По получении сего со врученными Вам двумя шневами «Дианою» и «Наталиею» идти от Кроншлота к Риге и тамо взяв с собою шведский капер, который взят прошлаго года, идти до Готланда и исполнять по нижеписанным пунктам.

1

Крейсовать между Готланда и Данцига и курляндских берегов от Готланда к Эланду.

2

Смотреть в том крейсерстве неприятельских каперов и прочих судов и которыя Вам попадутся под силу — брать и что даст Бог добычи присылать к Ревелю из трех судов, которыя с Вами будут с однем, а с двумя крейсовать непрестанно.

3

Понеже изволил писать ко мне Его Царское Величество из Данцига, что 4 капера прусских против шведов изготовлены в Кенигсберге, и где оные каперы с Вами случатся, иметь с ними доброе согласие и во время нужды друг другу помогать, сколько допустит возможность.

Ежели неприятельские корабли явятся, против которых Вам стоять будет не можно, то ретираду иметь во время нужды к Данцигу, к Пилау и Мемелю, а ежели ветр будет SSW или W, ток Ревелю».

Документ 4

Указ правительствующею сената о каперах

«22 мая 1716г. 1716 году мая в 22 день по указу Великого Государя правительствующий сенат приказали: каперам поручику Лодыженскому, подпоручику Лауренсу Берлогену, которые ныне отправляются на шневах именуемых «Наталия» и «Диана» для каперования в Балтийском море, дать паспорт, в котором написать, что им по данным Его Царского Величества указам каперить неприятельские суда шведскаго государства, и те их суда, которыя на море могут получить, держать, и действовать по определенным пунктам из адмиралтейства».

С каждым годом перевес российских военно-морских сил на Балтике становился все более очевидным. Нападение на Готланд в 1717 году, разорение побережья Швеции и Эзельская победа в 1719 году, Гренгамское сражение 1720 года неуклонно поднимали авторитет России как морской державы, укрепляя ее владычество на Балтике. Но блестящие воинские победы флота не заслоняют отдельных операций крейсерской войны.

Одним из офицеров, особо отличившихся в борьбе против шведской торговли, был Франсуа Гийом де Вильбоа, француз на русской службе, именовавшийся Никитой Петровичем. Близкий к царю (он состоял адъютантом Петра I и был шафером на его свадьбе; царь крестил дочь де Вильбоа и его жены Елизаветы, урожденной Глюк[80]), он участвовал во многих военных операциях Петровской эпохи и доставил немало вреда неприятельской торговле. В 1716 году Вильбоа участвовал в блокаде Любека, предпринятой с целью не допустить выхода оттуда в Швецию купеческих судов. В 1718 году, возглавляя отряд судов, он крейсировал на Балтике и захватил пять призов; осенью 1719 году был послан к Данцигу, где сосредоточилось более ста торговых судов. Получив приказ остановить вывоз хлеба в Швецию, Вильбоа задержал все суда, стоящие в гавани, и заставил торговцев дать присягу в том, что отправляемый ими хлеб не будет доставлен в Швецию. Для контроля за перевозимым грузом он направил письмо послу в Дании князю Долгорукому с просьбой провести перепись проходящих через Зунд купеческих судов, что позволило бы выявить судовладельцев, нарушивших клятву. На рейде создалась крайне накаленная обстановка, которая еще более обострилась с приходом в Данциг отряда шведских кораблей. Вильбоа был блокирован в гавани. На предложение данцигского магистрата добиться у шведов разрешения на свободный выход корабля Вильбоа из гавани, последовал ответ: выйду, ежели государь повелит, «…а буде повеления не будет, то я рад стоять здесь до последнего человека». Торговцев Вильбоа не выпустил и пригрозил, в случае нападения, затопить суда на Висле, предварительно загрузив их камнем. Шантаж, блеф, угрозы… но Вильбоа удалось избежать нападения. Зимовать пришлось в Данциге. Весной 1720 года Вильбоа сумел выговорить у шведов свободный выход в море с обещанием не преследовать его в течение 48 часов, после чего пришел в Ригу[81].

Ништадтский мир 1721 года и успешное окончание Северной войны подтвердили военно-морскую мощь России. Масштабы проникновения новой морской державы в европейские моря начинают расширяться. Не ограничиваясь акваториями Балтийского и Северного морей, русское правительство попыталось распространить свое влияние на Атлантику и Средиземноморье. Но вопрос о плавании в этих водах возник еще до начала войны на севере.

В 1699 году, когда посольство Емельяна Игнатьевича Украинцева отправилось в Константинополь для ведения мирных переговоров с султаном, одним из вопросов, обсуждаемых с турецкой стороной, стало так называемое «алжирское дело». Воображение Петра I, овладевшего к тому времени Азовом, манили картины изобилующего богатствами Востока, он уже представлял, как русские корабли, пришедшие из Архангельска, бороздят просторы Средиземного моря. Однако хозяевами здесь были алжирские, триполитанские и тунисские корсары, и царь рассчитывал добиться от Блистательной Порты издания повелительного указа «к алжирским разбойникам», чтобы они «преходящим или где плавающим кораблям под знаком его царскою величества… никакого затруднения и озлобления не чинили и их вольно и свободно пропускали». «Дело» началось в январе 1700 года и тянулось полгода, сопровождаясь бесконечными проволочками: «о пашпорте алжирском указ дан будет в свое удобное время» (7 февраля); «везирь взял себе на размышление на несколько дней» (8 февраля); «ответ учинен будет в иное время» (12 февраля); «близко праздник их байрам и для того дел никаких делать им ныне не мочно и некогда» (5 марта) и т.д. Предпринятые по повелению Петра дипломатические хлопоты были пустой тратой времени — вряд ли султан располагал действенными рычагами давления на магрибских деев, да и какие русские корабли могли появиться тогда в Средиземном море…

Внимание русской стороны к проблеме магрибского корсарства подтверждает один любопытный документ, обнаруженный нами в фондах Российского архива Военно-морского флота. В рапорте вице-адмирала Корнелия Ивановича Крюйса генерал-адмиралу Апраксину от 12 января 1721 года приводится «Роспись алжирских турецких капаров, которые намерены итить для разбою в Канале и Нордзее в 1721 г.

Еще на верфи стояло три карабля. Одним имеет командовать Али рейс Данзер, а другим вице-адмирал Кара Мустафа, а на третей еще не определено кому быть».

Информированность русской стороны имела вполне конкретное объяснение. В 1723 году в С.-Петербурге родился проект отправки экспедиции из трех судов в Испанию для организации торговли между двумя странами[82]. В инструкциях, данных командующему судами капитану Кошелеву, был предусмотрен специальный пункт, касающийся возможной встречи с корсарами Магриба. «Будеже ты усмотришь на море 1, 2 или 3 корабля в баталии действуют, тогда тебе прямо на них идти и ежели рассмотришь, что они каперы нации барбарийской или Моры (мавры. — Д. К. ) в действе противу какого христианскою корабля, тогда такому кораблю от оных каперов вспомогать и освобождать. Ежели за помощию Божиею такие барбарские каперы признаешь, что одолеть их можно, тогда все что есть на них, тож людей и каперы взять в приз с собою; буде вышеописанные каперы возьмут какой бы нации ни был корабль и тому минует двое суток, то оный корабль и товары и Моры, буде возьмутся, считать за добрый наш приз». Составители инструкции вполне реально представляли себе рыночную конъюнктуру в портах Средиземного моря и отметили, что при продаже захваченного корсара не следует рассчитывать на сумму, превышающую 75 — 100 «ефимков» (талеров). Правда, русским военным кораблям не пришлось столкнуться с мусульманскими корсарами, так как экспедиция в Испанию не состоялась[83].

Через два года, в 1725 году, корабль «Девоншир», фрегаты «Декронделивде» и «Амстердам-Галлей» прошли по портам Средиземного моря, но и им посчастливилось избежать встречи с морскими разбойниками. Это были первые плавания российских кораблей в Средиземное море. Подлинная история проникновения России в эти воды начнется примерно через полвека, когда произойдут героические сражения российских эскадр с алжирскими адмиралами и прославятся «русские корсары», получившие каперские грамоты от графа Григория Орлова, Самуила Гиббса, Федора Федоровича Ушакова и Дмитрия Николаевича Сенявина.