Первая попытка

Первая попытка

Документально известно, что первое покушение на Петра было задумано в феврале 1697 года. 23 февраля заговор был раскрыт.

Но сначала о том, что ему предшествовало.

После решения, принятого Боярской думой, началось строительство кораблей русского флота. Через два года пятьдесят боевых судов смогут выйти в море. Прекрасно. А кто их поведет? Кто проложит курс по картам и лоциям? Или опять садиться на мели и терять направление, как в Баренцевом море? И для пушек, что покажут свои черные жерла в бортовых люках, нужны опытные бомбардиры, умеющие рассчитать путь ядра до цели…

В прежние времена подобные вопросы решались просто. Не сумели мастера Ивана III достроить главную кремлевскую колокольню — царь призвал итальянцев. Заплатил золотом — достроили! Нужны хорошие лекари? Отчего не вызвать ко двору немцев или швейцарцев? Дорого берут? Да и Бог с ними! Как мы убеждались уже не раз, приглашение иностранных специалистов в Россию не только не возбранялось, но даже считалось делом обычным.

Но Петр вовсе не хотел нанимать на русскую службу иноземцев, и уж тем более доверять им свои боевые корабли. А если так, нужно было обучить своих людей всем сложным заморским наукам и сделать так, чтоб они, в свою очередь, учили других, и чтоб в России отныне инженеры, моряки и военные были не хуже, чем в Европе. Не то какая там независимость, какая там сила, если те же немцы да швейцарцы будут тыкать русским в глаза: «Да все ведь за вас мы делаем! Вы ничего не умеете!»

Так и возник замысел — посылать за границу на обучение русскую молодежь. А вопросом, из кого ее набирать, царь долго не озадачивался. При дворе государя служили стольниками десятки отпрысков знатных боярских семей. Стольник — от слова «стол», то есть человек, прислуживающий за столом. Но этих самых стольников было так много, что кроме «столовых» обязанностей они исполняли и всякие другие. Попросту — куда пошлют.

Но никто из этих недорослей даже предположить не мог, что будет послан на обучение в заморские края! И когда в ноябре 1696 года явился царский указ, повелевающий молодым стольникам числом около шестидесяти ехать в Италию, Англию и Голландию, обучаться навигации, управлению кораблями и навыкам морского боя, это вызвало шок. А в указе еще было прибавление, что особую царскую милость заслужат только те, кто смогут овладеть еще и искусством кораблестроения. Это что же? Пилу с топором в руки брать? Кроме того, с каждым стольником положено было ехать солдату либо сержанту, и этих «подлых» (т. е. неродовитых) людей тоже надлежало обучить всем означенным искусствам, правда за них уже платила казна.

Недоросли и их родители пришли в полнейший ужас…

Как все это звучит в наше время! Государство направляет молодежь учиться за границу, гарантирует по возвращении рабочие места, а за тех, у кого своих денег нет, еще и платит! Нынешние недоросли прыгали бы от радости. А вот в те времена поехать за границу было то же самое, что теперь пешком пересечь Уссурийскую тайгу.

Царский указ был воспринят как тягчайшее и незаслуженное наказание. Тем более что юноши были из знати — двадцать три человека (из шестидесяти одного) носили княжеский титул. Большинство из них не привыкли, не умели, не хотели работать… Начались попытки знатных родителей подкупить чиновников, дабы избавить своих чад от такой ужасной участи. Но чиновники страшились царева гнева. Дворянские сынки вынуждены были исполнить приказ, скрипя зубами и трясясь от страха.

Правда, нельзя так говорить обо всех. Некоторые вызвались ехать по доброй воле. А нашлись и настоящие герои.

Из Великого Устюга прикатил в Москву тот самый воевода Петр Андреевич Толстой, что так радушно принимал государя, когда тот ехал в Астрахань. Прослышав же про знаменитый указ, воевода решился напомнить о себе: за границу так за границу, лишь бы вырваться из захолустья. Решительный и талантливый, Толстой не боялся совершенно изменить свою жизнь. А что придется ехать в заморские края вместе с зелеными юнцами… так разве это позор? Главное оказаться не хуже их. Меж тем самому воеводе давно перевалило за пятьдесят.

Петр оценил рвение давнего знакомого. Разумеется, ему не было отказано. И надежды он вполне оправдал — в учении превзошел многих дворянских недорослей.

Так Россия получила в будущем виднейшего государственного деятеля и дипломата, а Петр Алексеевич нового верного сподвижника.

А в среде «обиженных» бояр ропот усиливался. Состояние тогдашнего российского общества лучше всех охарактеризовал С. М. Соловьев:

«Чем яснее обозначались стремления Петра, тем сильнее становился ропот в толпе, и роптали не одни те люди, которые уперлись против естественного и необходимого движения России на новый путь; роптали и люди, которые признавали несостоятельность старины, необходимость преобразований, но которые не могли понять, что преобразования должны осуществляться ИМЕННО ТЕМ ПУТЕМ (выделено мною. — И. И.), по которому шел молодой царь. Им бы хотелось…, чтоб вдруг бедная страна закипела млеком и медом; эти люди… считали возможным внезапное облегчение и улучшение, видели, наоборот, требование страшного напряжения сил, требование пожертвований — и роптали»[21].

Недовольство и привело к заговору, конечной целью которого было не просто устранение государя. Ради достижения своих целей заговорщики пошли на открытую измену — вступили в связь с недовольными новым порядком начальниками стрельцов, с некоторыми из также недовольных казачьих командиров и собирались устроить восстание против Москвы, а в качестве поддержки привлечь… турецкого султана! Под шумок они рассчитывали убить Петра Алексеевича.

Во главе этих «патриотов» стояли дворянин Иван Цыклер, окольничий Алексей Соковнин и стольник Федор Пушкин. Соковнин был из тех, чьи сыновья оказались направлены за границу на учебу. Цыклер получил назначение руководить постройкой Таганрога и счел это опалой, хотя с точки зрения государя, это было важное и почетное поручение. Пушкин тоже остался недоволен назначением — его направили воеводой в Азов. И этих причин оказалось достаточно не только для покушения на помазанника Божия, но и для государственной измены.

Боярская дума признала виновными всех троих, а также двух стрелецких начальников и одного казака, хотя заговорщиков, вероятно, было гораздо больше. Всех шестерых осудили на смерть и казнили.

Итак, наконец, обозначилась сила, которая противостояла Петру внутри России, объединяла достаточно много людей и, несомненно, представляла опасность в течение всего правления государя.

То, что заговор был раскрыт, и грандиозная измена не состоялась, заслуга не только бдительных государевых друзей и сыскарей. Главная заслуга, надо думать, принадлежит… самим заговорщикам. Все было устроено по старинке: во-первых, слишком многие были посвящены в план, во-вторых, довольно открыто, среди всех своих знакомых, они вслух выражали свое недовольство тем, что делает государь, много говорилось и о том, что вот если бы, да хорошо бы! В таких случаях доносы пишутся порой и на тех, кто от слов к делу не переходит… Расчет же был (опять-таки по старинке) на традиционную неповоротливость государственных служб: мол, пока дойдет, покудова донесут, пока соберутся, а уж войска султана будут стоять под стенами Москвы!

Не тут-то было! Государственные службы работали уже в совершенно другом ритме и с другой отдачей.

Очень возможно, что в это же время существовали и другие заговоры, но участь, которая постигла троицу «служилых людей», могла напугать и остановить их.

Вполне логично и то, что помощь в деле устранения Петра изменники рассчитывали получить из Турции. Турция всегда оставалась врагом России, а теперь, после взятия Азова, султан стал бояться русских и еще сильнее их ненавидеть. Измена внутри страны была ему очень на руку, и нет сомнений — он бы ею с удовольствием воспользовался. Надо думать, неудачи своей армии и падение Азова султан однозначно связывал с именем и деятельностью Петра I.