Часть первая. Еще один конфликт

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Часть первая. Еще один конфликт

В заключительной фазе Первой мировой войны Восточная Европа распалась на куски. Старые империи испарились в ходе войн и революций. Россия, в частности, находилась в состоянии наиболее близком к распаду. Ее центр в Москве и Петрограде контролировался властью Советов, окраины же были в руках различных антисоветских местных правительств. Бывшие провинции империи – Финляндия, Эстония, Латвия, Литва и Польша объявили о своей независимости; Украина управлялась спонсируемой Германией Директорией, донские и кубанские казаки управлялись сами, Грузия, Армения и Азербайджан были в руках меньшевиков; в Сибири и Архангельске хозяйничали белые. Похожим образом распалась Австро-Венгерская империя, территория которой была разделена между вновь образованными или возрожденными государствами: Австрийской и Чехословацкой республиками, королевствами Венгрии, Югославии и Великой Румынии. Германская же империя, почти полностью сохранившись территориально, рухнула политически. Царя убили, император и кайзер отреклись от престола и бежали.

Находившаяся в центре этого калейдоскопа возрожденная Польская республика унаследовала земли не только от России, а от всех трех развалившихся империй. Ее столица, Варшава, была главным городом входившего в царскую империю Королевства Польского, Львов и Краков были главными городами Австрийской Галиции, Познань до декабрьского восстания 1918 года принадлежала Германии. Когда 11 ноября 1918 года германские оккупационные войска были разоружены на улицах Варшавы, начала свое существование новая независимая республика. Ее лидером стал недавно освобожденный из германского интернирования Юзеф Пилсудский – российский революционер, австрийский генерал и польский патриот.

Триумф Пилсудского пришелся на конец года, в течение которого польская независимость часто казалась столь же далекой и недостижимой, как и во время всего предыдущего столетия. Польша находилась под оккупацией центральных держав, казавшихся непобедимыми, одержавших победу на востоке, и до июля удерживавших инициативу на западе.

Манифесты и декларации о намерениях относительно польской независимости, исходящие от российского Великого князя Николая 14 августа 1914 года, президента США Вильсона от 22 января 1917 года, российского Временного правительства от 30 марта 1917 года и совместного заявления правительств Антанты от 3 июня 1918-го не могли изменить того, что Польша фактически управлялась из Берлина. Польский Национальный Комитет в Париже не имел прямого контакта со страной, которую был призван представлять. Польская Ликвидационная Комиссия в Петрограде превратилась в офис для поддержания связи между советским руководством и немецким руководством в Варшаве. Немцы видели Польшу монархической, зависимой от Центральных держав и ограниченной пределами территорий, отвоеванных у России. C этой целью они учредили Регентский Совет, компетенция которого ограничивалась вопросами образования и правосудия. 22 июля 1917 года они арестовали Пилсудского, Польские Легионы которого сражались на их стороне в течение первых двух лет войны, однако позднее отказались присягать на верность армиям Германии и Австро-Венгрии. 3 марта 1918 года немцы подписали с большевистскими лидерами Брест-Литовский договор, на основании которого последним досталась обширная часть польской территории, включая Хелм, расположенный к западу от Буга. Лишь немногие осознавали, что 123-летний период польского угнетения подходит к концу. Мало кто верил, будь то в России, Германии или в странах Антанты, что Польша может сохранить независимость, даже если ей представится такая возможность. Никто не предполагал, что Пилсудскому удастся преодолеть безнадежность прошлых лет и амбиции его более влиятельных и уважаемых конкурентов. Однако невероятное случилось. 11 ноября 1918 года, в день перемирия на западном фронте, Пилсудский, недавно освобожденный из Магдебургского замка, прибыл в Варшаву. Тремя днями позже Регентским Советом ему было предложены полномочия Начальника Государства и главнокомандующего, первого независимого руководителя Польши со времен ее разделов в 18 веке.

Перемирие на Западе не оказало значительного влияния на военную ситуацию в Восточной Европе. На Восточном Фронте стояло затишье с марта 1918-го, когда Россия заключила сепаратный мир с Германией и Австрией в Брест-Литовске. Германская армия на востоке находилась на позициях, патрулируя обширную зону остающейся оккупации, Oberkommando-Ostfront, или Обер-Ост, которая простиралась на 2500 км от Ботнического залива до Азовского моря. На каждом ее отрезке шли локальные войны. Советская Россия сражалась за существование на всех окраинах, на пятнадцати фронтах одновременно. Белые армии поднимались со всех сторон - Юденич под Петроградом, Колчак в Сибири, Деникин на Волге. Чтобы блюсти интересы Антанты, были посланы армии интервентов - британская в Мурманск, Архангельск и на Кавказ, французская в Одессу, американская и японская во Владивосток. Во многих частях России, в Прибалтике и на Украине велись многосторонние войны между красными, белыми и местными повстанцами, или "зелеными", националистами и немцами. Также и новые страны начинали воевать между собой - румыны с венграми в Трансильвании, югославы с итальянцами за Риеку, чехи с поляками за Тешин, поляки с украинцами в Галиции, поляки с немцами в Познани. Послевоенный общественный беспорядок во многих европейских городах приводил к коммунистическим переворотам советского типа, что означало новый виток борьбы - в Мюнхене в ноябре 1918-го, в Берлине в декабре, в Будапеште в марте 1919-го, в словацком Кошице в июне. В то время как Западная Европа отдыхала, готовясь к мирной конференции в Версале, Восточная Европа полыхала в пожарах неконтролируемых конфликтов. Как заметил Черчилль в беседе с Ллойд Джорджем вечером дня перемирия: “Войны гигантов закончились, начались свары пигмеев”.

Уделение особенного внимания одному из этих многочисленных возгораний может показаться излишним. Однако польско-советская война занимает особое место в истории. В то время как все остальные конфликты, в которые была вовлечена Польша, были лишь пограничными спорами, конфликт с Советской Россией был чем-то большим; в то время как все остальные фронты, на которых сражалась Красная Армия, были составной частью Гражданской войны в России, война на польском фронте имела гораздо более далекие последствия. В отличие от других послевоенных конфликтов, с которыми ее часто сравнивают, польско-советская война подняла более широкие вопросы: столкновение идеологий, экспорт революции, будущее самой Европы. Поэтому она возбуждала жаркие эмоции у современников и привлекает значительный интерес у историков.

Те историки, которые уверены, что великие события имеют такие же значительные истоки, в данном случае будут разочарованы. Это была война, кульминация которой в 1920-м находится в разительном контрасте с ее невразумительным началом. По сути, многие историки вообще игнорируют первый год этой войны. В официальной советской истории, как и в работах Э.Х. Карра и А.Дж.П. Тейлора, начало войны датируется апрелем 1920 года. Более ранние столкновения либо вообще не упоминаются, либо рассматриваются как незначительные пограничные стычки.

Не стоит легко проходить мимо этой ошибки. Невозможно объяснить, почему два вымотанных войной народа позволили вовлечь себя в массовые военные действия в 1920 году, если не брать во внимание столкновения, которые длились в течение всего предыдущего года. Драматические события 1920 года являются частью непрерывной цепи событий, которые начались у Березы-Картузской в Белоруссии в феврале 1919-го.

Кажется абсурдной мысль, что война может начаться без двух армий, которые будут в ней сражаться. Но войны могут разгореться и из потасовки между мужчиной и мальчиком, оба из которых могут обратиться за помощью к соответствующим сторонам. В этом случае можно сказать, что армии начинают формироваться после начальных стычек. Польско-советская была именно таким столкновением. Она почти не планировалась. Не было объявления войны. Армии, как организованные воинские формирования, были призваны через недели после первых выстрелов. Прошло более года, прежде чем сражающиеся стороны осознали, что они вовлекли себя в крупный военный конфликт.

В этой ситуации приходится отказаться от шаблона, которого придерживаются хроникеры других войн, описывающие состояние армий накануне конфликта. Классические описания франко-прусской войны или гражданской войны в Испании начинаются с описания традиций, численности, диспозиции, экипировки и командного состава рассматриваемых армий. Но в Белоруссии в феврале 1919 года не было конфронтации определенных сил. Советская Западная Армия была отделена от Польши немецким Обер-Остом. Польская же армия и вовсе еще не была создана формально. Только местные нерегулярные формирования охраняли восточные рубежи новой республики. Советы и поляки не были способны биться друг с другом из-за сложной политической ситуации, баланс в которой поддерживала германская армия. Лишь решение Германии эвакуировать Обер-Ост позволило полякам и большевикам вцепиться друг другу в горло.

В неразберихе, господствующей в первые недели 1919 года, трудно предположить, что кто-то в Советской России или молодой Польской Республике преднамеренно напрашивался на крупный международный конфликт. Советская Россия едва пережила вторую зиму блокады и массового голода. Ленин управлял лишь ограниченной областью центральной России, окруженной со всех сторон сильными врагами, которые отрезали всякий доступ к внешнему миру. Даже если бы большевистские лидеры захотели напасть на своих западных соседей, они физически не смогли бы этого сделать.

Положение Польши было немногим лучше. В течение четырех лет Восточный фронт прокатывался туда и обратно по польской территории. Насильственные реквизиции имущества, мобилизации мужчин, и, в случае восточных провинций, переселение целых групп населения опустошили физические и людские ресурсы. Правительство Пилсудского в Варшаве только номинально контролировали страну, которой намеревались править. Уже развивались три военных конфликта. В обращении было шесть обесцененных валют, продолжали действовать чиновники трех рухнувших империй, что только усугубляло неразбериху. Заводы остановились. Рабочие голодали. Повсюду были дезертиры и беженцы, плодя преступность и тиф. Первые выборы в сейм в январе сопровождались попыткой государственного переворота. Компромиссное правительство пианиста Игнация Падеревского отсрочило кризис, но не могло разрешить конфликтов между различными политическими фракциями.

Польша ожидала от западных союзников четкого определения ее границ. Руководимая Гербертом Гувером американская Администрация Помощи справилась с голодом и болезнями, политические же проблемы оставались нерешенными.

Немецкая армия Обер-Оста, зажатая с двух сторон нищетой Советской России и Польши, находилась в трудном положении, при этом стратегическое значение с каждым днем уменьшалось. В марте 1918 года, когда была утверждена немецкая оккупация, Обер-Ост образовывал восточный бастион контролируемой Германией части Европы, тыл которого обеспечивала немецкая и австрийская зоны оккупации в Польше, фланги же охранялись прогерманскими режимами Литвы и Украины. Но после падения Австрии в октябре и вытеснения немецких частей из центральной Польши в ноябре Обер-Ост повис в пустоте, лишенный снабжения отовсюду, кроме севера. Оставалась только причудливо вытянутая полоса, длиной более 1500 и местами не шире 80 километров. Штаб этого формирования и его командующий, генерал Макс Хоффман, находились в Кёнигсберге, в Восточной Пруссии. Два ее главных сектора находились в регионе, контролируемом Десятой Армией генерала фон Фалькенхайна, базирующейся в Гродно на севере и Группой армий “Киев” на юге. Главной артерией Обер-Оста была железная дорога Белосток - Брест-Литовск - Ковель - Ровно. Единственной связью с Германией была одноколейная дорога, ведущая в Восточную Пруссию из Гродно и Белостока. На всем своем протяжении она была открыта для одновременного нападения с запада и востока. Рано или поздно Обер-Ост должен был быть эвакуирован (см. карту, рис.1)

Рис. 1. Обер-Ост.

Однако сроки эвакуации представляли собой проблему. Германская армия на востоке все еще оставалась непобежденной. Она была единственной дисциплинированной силой в регионе, и на тот период не было никого, кто мог бы это изменить. Западные державы не могли договориться, что делать. Соответствующая статья договора о перемирии гласила, что германские войска на бывшей российской территории должны будут вернуться домой, "как только Союзники сочтут это своевременным". Французы хотели убрать их незамедлительно, в качестве первого шага к расформированию всех германских войск; британцы же и американцы считали, что они должны оставаться на своих местах, для предотвращения вторжения большевиков в Европу.

Вскоре оказалось, что Германия неспособна проводить активную политику на востоке. Отречение кайзера и условия западного перемирия положили конец политической активности. Мятеж в Киле, коммунистические восстания в Мюнхене и Берлине, создание солдатских комитетов в немецкой армии, все это делало восстановление закона и прядка на родине приоритетной задачей. Хоффман, командующий Обер-Оста, подчинился более насущным потребностям своей страны. Обсуждение эвакуации началось в ноябре, и основные действия начались в декабре.

Только недавно стали известны суть и детали Германской политики во время эвакуации Обер-Оста[2]. Не желая действовать самостоятельно, Хоффман за всеми решениями запрашивал Берлин, откуда запросы пересылались к силам союзников в Париж. Поляков и большевиков он рассматривал с одинаковым презрением. Как человек, который диктовал условия Брест-Литовского договора, и как непобежденный правитель восточных земель, он был уверен, что после его отхода должен был наступить потоп. Его единственной заботой была безопасность его людей. Отношения с поляками были весьма недобрыми. Он чувствовал себя униженным, когда его войска разоружали в Варшаве и обеспокоен, когда они ответили кровавыми репрессиями против гражданского населения на попытку разоружить их в Подлясье. Хотя локальное соглашение об эвакуации немецких позиций на реке Буг были подписаны 24 ноября, более важные переговоры о транспортировке Группы армий “Киев” через территорию Польши в Силезию провалились. Согласие было достигнуто только к февралю, когда события на советской стороне Обер-Оста, особенно в Вильно подтолкнули немцев и поляков к компромиссу.

На первой неделе 1919 года в Вильно произошло две революции. В день Нового Года группа местных польских офицеров, руководимая генералами Вейтко и Мокжицким, совершила переворот, создав “правительство самообороны”. Его целью было противопоставить себя коммунистическому Совету Рабочих, который планировал взять власть, когда уйдут немцы, и который уже выпустил манифест, определяя себе роль временного правительства[3]. Они напали на местный партийный комитет ночью. Четыре человека были убиты, пятеро совершили самоубийство и семьдесят шесть арестовано. Четырьмя днями позже Самооборона была низвергнута, когда части советской Западной армии прибыли из Смоленска, чтобы защитить Совет Рабочих. Такой поворот событий был невыносим для Пилсудского, который был уроженцем Вильно, так и для Хоффмана, войска которого были вынуждены в спешке отходить. Представители Польши и Германии, облеченные полными полномочиями от своих правительств, встретились в Белостоке 5 февраля и подписали соглашение об эвакуации. Статья 5 устанавливала, что десять польских батальонов, численностью около 10 000 человек пройдут через немецкие позиции в районе Волковыска и займут большевистский фронт. Статья 4 устанавливала, что немцы будут контролировать район Сувалок до окончания их эвакуации[4].

Некоторые комментаторы обвиняют Хоффмана в ведении двойной игры, в подталкивании большевиков к занятию позиций Обер-Оста с востока, а поляков с запада, в надежде использовать их конфликт[5]. Эти утверждения беспочвенны. На тот момент у Хоффмана не было выбора. Немецкие унтер-офицеры брали увольнительные, чтобы заниматься обучением местных красногвардейцев, а немецкие же офицеры уже давно наладили контакты с антибольшевистскими элементами. К моменту объявления об эвакуации Обер-Ост должен был вот-вот развалиться.

Польские и советские апологеты предлагают абсолютно диаметральные объяснения причин эвакуации Обер-Оста. Польские историки говорят о советском “вторжении” на пограничные земли, как если бы Окраины[6] представляли собой составную часть Польши. Советские историки говорят о “польской агрессии”, представляя Окраины составной частью Советской России. Обе позиции безосновательны. Окраины в 1919 году не принадлежали никому, кроме местного населения, мнения которого никаким образом не спрашивали ни поляки, ни советская власть. Верно то, что наступление Советов в полосу Обер-Оста началось первым, с образованием 16 ноября 1918 года советской Западной армии, которая заняла Минск и Вильно прежде, чем польская армия сделала какой-либо шаг[7]. Советское Главное Командование приказало провести глубокую разведку к 12 января 1919 года до Немана и Щары, а к 12 февраля до Буга[8]. Сомнительно, однако, что эта операция под кодовым названием “Цель Висла” должна была закончиться покорением Варшавы героической Красной Армией. Да, ее название указывает на это. Однако неуверенные формулировки этих директив и крайне ненадежное положение Западной армии говорит о другом[9]. “Цель Висла” вероятно, была не более чем фразой, рожденной революционной бравадой. Хотя Советы и могли бы продолжить свой марш вглубь Польши, если бы не встретили сопротивления, они явно лишь прощупывали территорию, чем следовали крупному замыслу. Но варшавское правительство рассматривало кодовое название как попытку вторжения, и именно в этом духе Пилсудский проинформировал Клемансо в телеграмме 28 декабря[10]. Однако поляки не имели достаточных доводов в пользу своей правоты. Пилсудский должен был признать, что и он послал бы свои войска в Обер-Ост в ноябре или декабре, если бы позволяли обстоятельства.

Так или иначе, отступление немецких войск создало вакуум, в котором польские и советские части действовали спонтанно. Обе стороны не нуждались в стимулах. Поляки двинулись вперед 19 февраля. Северная группировка овладела главной железнодорожной линией на Барановичи, Южная группировка двинулась в направлении Пинска. Советская Западная армия уже наступала со своих новых баз в Минске и Вильно. Столкновение произошло в семь утра 14 февраля, когда капитан Меницкий из польского виленского подразделения повел 57 солдат и 5 офицеров на местечко Береза-Картузская.[11] Оказалось, что оно уже занято большевиками. Произошел короткий бой, в ходе которого восемьдесят бойцов Красной Армии были взяты в плен. Польско-советская война началась.

Хотя эвакуация Обер-Оста была непосредственным пусковым фактором для столкновения, в действительности существовали более глубокие причины конфликта. Конфликт между Польшей и Советской Россией, не обязательно военного характера, был весьма вероятен уже с момента образования новой Польши.

В наши дни почти невозможно понять, насколько дороги были для поляков прежних поколений восточные пограничные земли. Когда Адам Мицкевич, величайший польский поэт и единственный соперник Пушкина в борьбе за лавры гения славянской лирики, писал о своей родине, он говорил не о Варшаве или Кракове, а о Литве:

Отчизна милая, Литва! Ты как здоровье,

Тот дорожит тобой, как собственною кровью,

Кто потерял тебя.

Когда он пел славу природе, он думал о необычайной красоте Окраин. Когда он восклицал: “Давайте любить друг друга!”, то этот крик сердца подразумевал гармонию отношений между различными народами и классами порубежных земель. Когда Генрик Сенкевич очаровал Польшу своими рыцарскими произведениями, именно описания казачьей жизни в Польше 17-го века так взволновали читателей. Как многие великие “англичане” на поверку оказываются ирландцами или шотландцами, так и многие великие “поляки”, такие как Мицкевич, Словацкий или Костюшко оказываются литовцами.

Исторически Польша, с 1386-го и до ее окончательного раздела в 1795 году, была объединением народов, в котором Польское Королевство и Великое Княжество Литовское управлялись одним королем, а позже одним парламентом, как это было с Англией и Шотландией после 1603 года. Земли ее простирались от Балтики до Черного моря, от Одера до Днепра, населенные дюжиной народов, пользующихся большей свободой, чем у кто-либо из ее соседей. Она считалась форпостом западного христианства, сражаясь с турками и татарами в защиту веры и с московитами за контроль над степными землями. В 1918-м, когда поляки восстановили свою независимость, излюбленным чтением их были произведения Мицкевича и Сенкевича; единственная Польша, которую они знали, была та, историческая Польша, сердце которой билось в Окраинных землях.

У большевиков также были поводы для претензий на Окраины. Их тяга к этой земле была рождена отнюдь не националистическими или романтическими чувствами, к каковым у них было презрительное отношение, а марксистской догмой. Окраины были для них тем мостом в Европу, по которому Революция должна была двинуться дальше, если ей суждено было выжить и шириться. Согласно господствовавшей тогда теории, революция в России погибнет, если она не будет поддержана революциями в Литве и Польше и, что более существенно, в Германии. Многие большевики хорошо знали эти земли. Наркомвоенмор Троцкий родился в Яновке, близ Херсона, основатель Чека Феликс Дзержинский под Вильно, Карл Радек - во Львове.

Польские планы относительно Окраин шли в двух направлениях - “поглощения” и “федерации”. Сторонником поглощения был Роман Дмовский, руководитель Национально-демократической партии, основатель польского Национального Комитета в Париже и глава польской делегации на Мирной конференции. Его вариант подразумевал включение в состав Польши всех земель в пределах исторических границ 1772 года без особого различия в отношении территорий, где поляки были меньшинством в населении. Федеративная позиция, которую предлагал Пилсудский, предполагала, что непольские народы Окраин нуждаются в собственных институтах. Пилсудский утверждал, что Польша, как сильное государство, должна гарантировать условия самоопределения для всех народов в регионе. Он был уверен, что имея свободный выбор, все приграничные государства от Финляндии до Кавказа охотно присоединятся к демократической федерации. Нет нужды говорить, что планы и намерения московских властей не принимались во внимание.

Большевики рассматривали западные окраины как идеальную территорию для политического эксперимента, не взирая на факт, что положение советской власти здесь было весьма ненадежно. Они руководствовались убеждением, что исторический процесс должен очень скоро привести к власти пролетариата во всех странах, а падение национальных государств вероятно приведет к мировому коммунистическому союзу.

Они были способны одновременно продвигать принципы национального самоопределения и пролетарского интернационализма, веря, что одно непременно приведет ко второму. Для отсталых территорий у них был лишь один вопрос для решения - попытаться ли ускорить исторический процесс, или пустить его на самотек.

Проблемой их противников, при условии, что они понимали большевистскую аргументацию, было угадать, насколько постоянной будет эта тактика большевиков. К примеру, их лидеры неоднократно утверждали уважение к польской независимости. В то же время они открыто поддерживали польских коммунистов-интернационалистов, действия которых были направлены на падение Польской республики. Многие аналитики рассматривают это как ханжеское двуличие. Можно было подозревать, что на практике большевистская “независимость” означает не более чем автономию внутри мощной федерации, где централизованная правящая партия ограничивает национальную свободу вопросами образования и языка дорожных указателей. Подозрения эти подтверждались устройством Украинской Советской Социалистической республики, провозглашенной в январе 1919 года и Литбела, созданного в феврале 1919-го. Большевистские лидеры отождествляли границы Польши с границами Царства Польского царских времен. На тот момент они были готовы терпеть какую-либо польскую государственность к западу от Буга; к востоку же от Буга они рассчитывали унаследовать достояние империи. Нет нужды говорить, что планы и намерения, существующие в Варшаве, не принимались во внимание.

Диаметрально противоположные планы строились по обе стороны зияющей идеологической пропасти. Советская Россия создавалась марксистскими идеалистами, отвергавшими принципы, на которых базировалось традиционное европейское общество. Польша создавалась поколением политиков, единственной целью которых было полное воплощение этих принципов в независимом польском государстве. С ноября 1917 года Советская Россия управлялась диктатурой, которая сознательно стремилась к уничтожению религии, частной собственности, социальных классов и “буржуазной” независимости. Польская республика была парламентской демократией, глубоко религиозной страной, оспаривавшей у Испании титул самой католической нации; руководили ей люди, для которых Церковь, частная собственность, классовые интересы и патриотизм были столпами общества. Партию большевиков вдохновляла гордость создания первого в мире социалистического государства. Пилсудский вдохновлялся романтическими мечтами о прошлом. Этим двум идеология трудно было жить в гармонии.

Идеологические противоречия усугублялись исторической традицией. Россия и Польша враждовали исстари. Русские видели в Пилсудском наследника польской шляхты, захватившей Москву в 1611 году, правившей Киевом до 1662-го, и преуспевшей только в сборе податей и мятежах. Поляки же видели в Ленине нового царя, чьей единственной идеей было восстановление своего господства. В феврале 1919 года и Польша и Россия находились в младенческом состоянии, одна в возрасте шестнадцати месяцев, другая лишь на четыре месяца старше. Обе находились в состоянии постоянного беспокойства, едва переводили дыхание, и легко впадали в крик. С точки зрения более старых членов европейской семьи, оба ребенка не должны были прожить долго. Советская Россия рассматривалась консервативными кругами как выкидыш, чье продолжающееся существование казалось необъяснимым злоключением; Польша смотрелась хворым подкидышем, неспособным к энергичной, независимой жизни. Советские и польские лидеры, обиженные таким мнением, отвечали грандиозными программами экспансии, одни планами неизбежной мировой революции, другие схемами территориального расширения. Эти намерения не могли не столкнуться. Конфликт идей более взрывоопасен между близкими соседями, чем между дальними знакомыми. На советской территории находилось около 800 000 поляков - солдат, заключенных, ссыльных. В свою очередь, многие польские граждане сочувствовали большевистским идеям, особенно неспокойный пролетариат Варшавы и Лодзи. Две идеологии боролись за умы соседствующих народов, все еще не имевших установленных границ.

Напряжение усиливалось политической изоляцией. В этот период Советская Россия рассматривалась в мире как случай политического бешенства и каждый контакт с ней считался опасным. Польское правительство не было уверенно, считаются ли контакты с Советами хорошим тоном. Германский Обер-Ост перекрывал прямое сообщение между ними. Не было ни торговли, ни телеграфа, ни железнодорожного сообщения. Варшава могла общаться с Москвой по примитивной радиосвязи, использование которой было далеко от конфиденциальности, да и работала она не стабильно. За четыре месяца, предшествовавших вспышке враждебных действий, не было установлено никакого реального диалога, хотя и предпринято несколько попыток. В октябре 1918-го, перед провозглашением независимости Польши, советский нарком иностранных дел Чичерин предложил направить своего посла в Варшаву[13]. Его выбор пал на Юлиана Мархлевского. Диалог, возникший с Василевским, первым польским министром иностранных дел был отмечен полным отсутствием доверия. Василевский отказывался обсуждать вопросы дипломатии, до тех пор, пока руководитель миссии Регентского Совета в Москве, Александр Ледницкий не будет освобожден из тюрьмы[14]. Затем он высказал возражения против наличия польских подразделений в Красной Армии, особенно в отношении их использования против Самообороны в Вильно[15]. Чичерин, в свою очередь, указал на присутствие польских подразделений в российских белых армиях и выразил протест против хладнокровного убийства в Польше делегации советского Красного Креста[16]. Эта делегация, руководимая польским коммунистом Брониславом Весоловским, прибыла в Варшаву 20 декабря, чтобы обсудить вопросы репатриации российских военнопленных, оставшихся после мировой войны. Ее члены были сразу арестованы по подозрению в ведении подрывной пропаганды и формально были высланы из страны. На последнем этапе их следования к демаркационной линии польские жандармы выволокли их из повозки, в которой они ехали, отвели в лес и расстреляли. Весоловский и три его спутника погибли; но один человек смог сбежать, притворившись мертвым и сообщил подробности Чичерину. Этот инцидент, произошедший 2 января 1919 года, испортил шансы двух других миссий - советской торговой делегации, руководимой бывшим членом польской социалистической партии Винцентом Ястржембским, и польской политической миссии, руководимой Александром Венцковским, которая не смогла достичь Москвы до начала военных действий. Венцковский вручил Чичерину письмо от польской социалистической партии с предложением провести свободные выборы на пограничных территориях[17]. Когда же Чичерин согласился, предложение было неожиданно отозвано. Вероятно, оно не было одобрено Пилсудским. Пять месяцев нерегулярных переговоров, ни к чему не привели, даже к установлению дипломатических отношений. Венцковский вернулся домой 25 апреля с пустыми руками.

Арена, на которой должна была вестись польско-советская война, кажется раем для генералов. Восточная часть Североевропейской равнины обладает множеством возможностей для упражнений в военном искусстве, и при этом лишена серьезных препятствий для передвижения армий. На запад от Урала по горизонтальной оси нет никаких природных барьеров. В действительности же это “рай для дураков”: величайшие полководцы, которые рискнули испытать здесь свою судьбу, включая Карла XII и Наполеона Бонапарта, потерпели поражение.

Определенные участки этой территории, безусловно, менее благоприятны для маневров, чем другие. Северные окраины представляют собой послеледниковый озерный край, протянувшийся на 1000 километров от Мазурских болот под Варшавой до Валдая вблизи Москвы. Земля здесь покрыта тысячами мелких озер, разделенных поросшими сосняком моренами. Большие армии вынуждены огибать эти формации, и после их разделения выясняется, что поддерживать связь между различными частями войска довольно трудно (см. карту, рис. 2).

Рис. 2. Театр военных действий

В центре находится 150 тысяч квадратных километров Полесья, так называемые Припятские болота. Вопреки распространенному убеждению, это вовсе не непроходимые трясины, а обширный речной край с бесчисленными ручьями, прудами и каналами, перемежающийся пышными лугами, березовыми рощами и зарослями ивняка. Песчаные пустоши, поросшие карликовой сосной, дубравы, солончаки и торфяники дополняют разнообразие. Это прекрасный край для утиной охоты, но не для армейских маневров. Поселения редки, источники снабжения скудны, а дороги с твердым покрытием отсутствуют.

По обе стороны Полесья тянутся две возвышенности. Нигде высота не превышает 360 метров, но этого достаточно, чтобы существенно изменить вид местности. Длинные плоскогорья рассекаются широкими реками. Солдат, совершающий многочасовой марш от одной низкого гребня до другого, с которых виден бескрайний горизонт, лишь изредка встречает на пути кучки деревянных изб, притулившихся к полоскам пашни. Есть тут огромные области лесов и кустарника, таких, как Беловежская Пуща, древняя и первобытная, настоящее “звериное царство”, где свободно бродят волки и зубры. К северу от озер и Полесья тянется железная дорога и тракт от Варшавы до Москвы, через Брест-Литовск, Минск, Борисов и Смоленск. Южная зона, между Полесьем и Карпатами, тянется от Вислы до Днепра, охватывая Краков, Львов и Киев. Любая армия, идущая из Польши в Россию, непременно предпочтет идти через одну из этих возвышенностей. Ей придется прошагать 650 километров, чтобы достичь Смоленска или Киева. Русская армия, двигающаяся в Европу, должна будет совершить такой же утомительный марш, прежде чем достигнет первых крупных польских городов.

Конфигурация этих природных зон дает необычный стратегический эффект. Обширный клин Полесья вершиной своей направлен на запад, а основанием на восток. В то время как армия, наступающая со стороны России должна разделиться на две отдельные колонны, по каждой из сторон клина, армия, обороняющая Польшу, с центром управления в Варшаве или Бресте может действовать, как одно целое. Когда российская армия достигает Польши, ядро обороняющейся армии продолжает удерживать колонны разделенными, препятствуя координированной атаке. Польское командование хорошо понимало это преимущество и в 1920 году использовало его с максимальным эффектом.

Климат вносил элемент непостоянства в боевые действия на Окраинах. Он характеризуется крайностями - зима с сорокаградусными морозами и лето с сорокаградусным пеклом. Зимой солдат без теплой обуви и одежды мог лишиться пальцев на руках и ногах за одну ночь. Однако мороз - не худший из врагов. Солдаты могут прекрасно сражаться и при низких температурах, при условии, что они соответственно экипированы и под ними твердый грунт. Трудно выдержать быстрые перемены погоды, когда резкий восточный ветер с сибирской непреклонностью замораживает погожий осенний день, а неожиданный шквал с запада может превратить устойчивый снежный покров в грязное месиво и ледяные ручьи. Именно такая буря в декабре 1812 года в течение минут растопила лед на Березине, где утонули остатки наполеоновской Великой Армии. Снежная каша и наводнения представляют большую угрозу для войск, чем снег и лед, поэтому весна - единственное время в году, когда военные действия нужно прекращать. В марте и начале апреля распутица всегда предоставляет дипломатии второй шанс.

Население этих обширных территорий, веками бывших предметом спора русских и поляков, не было ни русским, ни польским. Сельское население на севере было литовским, в центре белорусским, на юге - украинским. Местечки были преимущественно еврейскими, поскольку здесь находилась полоса оседлости, установленная для евреев в Российской империи. Поляки были здесь слабы в численном отношении, но сильны в культурном и социальном плане. Они образовали костяк земельной аристократии, ведущей свое начало от средневековых завоевателей, и наиболее зажиточную часть городского населения. Вильно и Львов были польскими островами в чужеродном море. Также здесь почти не было местных великороссов.

Национальность, это надо подчеркнуть, не имела большого значения в пограничных землях. Людей больше различали по их религии, чем по языку. Один исследователь, спросивший белорусского крестьянина о его национальности, получил ответ: “Я католик и местный”. Все они были подданными царя; никто, за исключением поляков, не имел прежних традиций отдельного национального существования, на которых можно было бы строить новый порядок. Национальное движение в Литве, Белоруссии и Западной Украине управлялось горсткой интеллигентов, которых, цитируя Намьера, можно было бы усадить на одном диване. И польский и великорусский национализм были здесь одинаково чуждыми.

Ведение войны на Окраинах имеет особый характер. Обширность театра военных действий, невозможность эффективной дислокации, обращает внимание войск на специфические, ограниченные объекты - реки, железные дороги, малые городки. Реки образуют единственные природные линии обороны. Березина служила советским оборонным рвом зимой 1919-го года, Висла - последним польским окопом в 1920-м. Железные дороги образовывали единственную действенную транспортную сеть, только они обеспечивали снабжение войск. Малоизвестные железнодорожные узлы, такие, как Барановичи или Мозырь, становились целью упорных боев. Обособленные городки, в отсутствии промышленных центров и энергетических объектов, часто становились единственной достойной военной целью. Только они давали надежду на трофеи и кров, и были единственным доказательством успеха там, где армии выглядели камнями, брошенными в океан.

Бои, по причинам как психологического, так и логистического характера, протекали короткими рывками, перескакивая от одного местечка к следующему, отдаленному, возможно, на сотню километров, словно электрический разряд, накапливающий энергию, перед тем, как проскочить между концами проводников. Действия шли вдоль линий коммуникации, полководцы двигались перекатами, туда и обратно от одной станции к другой. Это диктовалось характером местности и требовало умения в разведке и перестрелках, и лишь изредка грубой силы крупных боевых частей. В этом смысле Пилсудский говорил о “стратегии волка и тетерева”. Линия фронта была слишком тонкой для долгого ее удержания. Фланги всегда были открыты. Атаковать было легко, отступление всегда возможно. Наступательные операции, успешно начавшись, могли продолжаться за счет собственной инерции на сотни километров. Когда историк пишет о “генеральном наступлении” или о “продвижении на широком фронте”, он обобщает тысячи отдельных боев. Война же на Окраинах была по сути своей локальной и фрагментарной, судорожной и крайне беспорядочной. Чтобы понять эту особую атмосферу, нужно обратиться к воспоминаниям очевидцев и страницам литературы. К счастью, рассказы Исаака Бабеля, служившего в кавалерии в польскую кампанию, предоставляют нам и то, и другое.

“Тридцать первого числа случилась атака при Чесниках. Эскадроны скопились в лесу возле деревни и в шестом часу вечера кинулись на неприятеля. Он ждал нас на возвышенности, до которой было три версты ходу. Мы проскакали три версты на лошадях, беспредельно утомленных, и, вскочив на холм, увидели мертвенную стену из черных мундиров и бледных лиц. Это были казаки, изменившие нам в начале польских боев и сведенные в бригаду есаулом Яковлевым. Построив всадников в каре, есаул ждал нас с шашкой наголо. Во рту его блестел золотой зуб, черная борода лежала на груди, как икона на мертвеце. Пулеметы противника палили с двадцати шагов, раненые упали в наших рядах. Мы растоптали их и ударились об неприятеля, но каре его не дрогнуло, тогда мы бежали. Так была одержана савинковцами недолговременная победа над шестой дивизией”[18].

Фото 1. Исаак Бабель

Противники Бабеля испытывали те же трудности и те же чувства:

“Мои дорогие родители,

Я так устал, что не знаю, как начать - так много бессонных ночей, постоянно этот грохот. Мы все выглядим как пророки - худые, обросшие, невыспавшиеся. Что бы я дал, чтобы сейчас очутиться в Кельцах!

Несколько дней назад под Миколаевом большевики разбили эскадрон 11-го уланского полка и Лелек Гарбиньский был зарублен саблей в висок. Так вот люди и гибнут как мухи. Хуже всего с ранеными - до железной дороги 100 километров, жара, автомобилей нет, подвод тоже. Моему непосредственному командиру подхорунжему Богуславскому (...) оторвало гранатой ногу, за два дня умер от заражения.(...)

В 11 ночи мы захватили Лопатин, расквартировались, уснули, кони расседланы - вдруг заработали со всех сторон с десяток пулеметов, с каждого огорода выстрелы; мы кое-как выбрались, почти без потерь, всю ночь стояли в шеренгах, готовые к схватке, а после до полудня вновь отвоевывали Лопатин, от полудня еще три часа овладевали мостом через Стырь, три раза он был в наших руках, и только с четвертого раза окончательно, и само собой, целая ночь в боеготовности, чтобы его удержать, и т.д., и т.д., и так каждый день, каждый день, каждый день по нескольку человек теряем.

Приказывают идти чистить коней.

Целую ручки любимым родителям, прошу не забывать меня и обнять братьев (...)

Любящий сын Казик”.[19]

В общих описаниях теряется богатство человеческих судеб. На польской стороне можно было увидеть добровольцев-подростков в школьных фуражках, неспособных поднять свои тяжелые английские винтовки, полковника, “пышущего гонором из носа и ушей”, упавшего на собственную шпагу, чтоб не попасть в плен к коммунистам, или пленных, раздевающихся до белья на снегу, чтобы захватившие их большевики не могли распознать и расстрелять офицеров. На советской стороне мы можем обратиться к описаниям Бабеля: его комдива Павличенко, пастуха с Кубани, который ездил домой специально, чтобы забить до смерти своего хозяина; раненного анархиста Сидорова, мечтающего о солнце Италии и планирующего дезертировать в пятый раз; казака Прищепы: “неутомительного хама, вычищенного коммуниста, будущего барахольщика, беспечного сифилитика, неторопливого враля”, который из мести вешал собак, убивал старух и коров. Гражданские персонажи не менее колоритны - старик Гедали из Житомира, в цилиндре и с пейсами, говоривший “Да” революции и “Да” субботе; Ромуальда, помощника священника, кастрата, который “мог бы стать епископом, если бы не был шпионом”, Ромуальда, “который величал нас товарищами”, и которого “мы мимоходом застрелили”. Без сомнения, на польско-большевистской войне сражались яростно и жестоко. Поляки часто расстреливали взятых в плен комиссаров. Советские расстреливали пленных офицеров и перерезали горло священникам и помещикам. При случае обе стороны убивали евреев. Сам воздух здесь был пропитан жестокостью. У солдата было постоянное ощущение хаоса и опасности. Он редко находился в удобном окопе или в обнадеживающем окружении своего полка. Гораздо чаще ему приходилось быть одному - в лесу, либо в карауле на краю села, никогда не зная, случится ли неожиданная атака спереди или с тыла, не представляя, движется ли фронт вперед или назад. Засады и неожиданные атаки сеяли панику и требовали мести. Встречи с врагом были нечастыми, но кровопролитными.

В феврале 1919 года новая Советская Социалистическая Республика Литвы и Белоруссии, или Лит-Бел, была плохо готова к войне, как в политическом, так и в военном плане. Главной фигурой республики был выдающийся армянин, Александр Мясников, который руководил здесь коммунистическим движением с марта 1917 года, когда появились первые фронтовые комитеты, до падения Лит-Бела в апреле 1919-го. В 1917 году, вместе с Михаилом Фрунзе Мясников организует Минский фронтовой комитет, который перетянул на сторону революции местные царские войсковые части, а в июле остановил корниловский поход на Петроград, имевший целью совершение правого государственного переворота. После Октябрьской революции он был председателем Совета Народных Комиссаров Западного региона и командующим Западной армией. В первых месяцах 1918 года он организовал сопротивление антибольшевистскому корпусу генерала Довбор-Мусьницкого в кампании, которая была прекращена германской оккупацией. Довбор-Мусьницкий, контролировавший Минск, когда пришли немцы, был интернирован; Мясников отступил к Смоленску. На западе советская власть была крайне слаба. Большевики с трудом удерживали верх, даже среди своих собратьев-революционеров. Минский Совет по-прежнему управлялся меньшевистско-эсеровским большинством еще долгое время после Октябрьской революции в Петрограде. Мясников удержался в ноябре 1917-го только благодаря тому, что его друзья на востоке послали ему в поддержку бронепоезд. Большевики держались только потому, что они были единственной фракцией, которая могла управлять армией.

Советская Западная армия, или 16-я армия, дислоцировавшаяся в Смоленске, состояла из четырех формирований - Псковской (Литовской) пехотной, 17-й (Витебской) стрелковой, Западной стрелковой дивизий и подразделений 2-го региона пограничной службы. К концу 1918 года в общей сложности она объединяла 19 000 человек. Артиллерия и кавалерия отсутствовали. Во всей армии было восемь орудий и 261 лошадь. В последующие месяцы она была пополнена призывом и мобилизацией пригодных к службе членов партии и насчитывала 46 000 к концу февраля[20]. Но и в этом случае силы ее не соответствовали ни численно, ни качественно задаче обороны территории, по площади равной Англии с Уэльсом. Характер новобранцев больше соответствовал типу красногвардейцев, пригодных для местного патрулирования, но не для широкомасштабных или наступательных действий. Западная армия имела низкий приоритет в глазах наркомвоенмора Троцкого. На данное время угроза конфликта с Польшей имела второстепенное значение.

12 февраля 1919 года советский главнокомандующий Вацетис организовал Западный фронт на базе прежнего Северного. Он продолжал действия на эстонском и латвийском оперативных направлениях, которые считал более важными, сохраняя Западную армию под тем же командованием. В его первом приказе, определявшем задачи нового фронта, была намечена “глубокая разведка” до Тильзита, Брест-Литовска, Ковеля и Ровно. Приказывалось особое внимание уделить обороне основных железнодорожных узлов, включая Вильно, Лиду, Барановичи и Лунинец[21].