1-е мая. Бивак на Адам крылгане

1-е мая. Бивак на Адам крылгане

Название, данное урочищу Адам крылган, занимающему песчаное пространство слишком в 60 кв. вёрст, в переводе значит «гибель человеческая». Однако, к тому месту, где мы стояли и где отрядом генерал-майора Бардовского были отрыты колодцы, нельзя было в точности применить ужасающего значения этого названия. Но нам необходимо было следовать вперёд; нам нужно было, во чтобы ни стало, скорее перейти открывавшееся перед нами безводное пространство. По сделанному рассчету, основанному на имевшихся в отряде запасах, и на количестве состоявших в нём людей и вьючных животных, весь переход этот надлежало совершить не иначе, как в два раза; в противном случае результатом могла бы быть действительная гибель отряда.

Трудность предстоявшего перехода никого не обманывала если движение наше от Хал-ата к Адам-крылгану, с выдержанными лошадьми и оправившимися (на Хал-ата) верблюдами, и притом, по местности, не могшей идти в сравнение с тем, что нас [24] ожидало впереди было сопряжено с большими тягостями, то возможно ли было питать уверенность в благополучном исходе нашего странствия по мёртвой и знойной пустыне, и в том, что всем нам удастся увидеть живые воды Аму-дарьи? Притом, вчерашняя ночная тревога ясно показала нам близость неприятеля, который не преминул бы воспользоваться предстоявшими нам бедствиями….

Командующим войсками решено было выступить с настоящего бивака у Адам крылгана в три часа ночи и следовать, без ночлегов, с таким рассчетом, чтобы, пройдя вёрст двадцать при наступлении сильной жары, останавливаться часов на семь или восемь, и потом опять двигаться далее. В час по-полуночи, на Адам-крылгане был подан сигнал подъёма и вьючки верблюдов. В третьем часу войска и верблюжий обоз начали вытягиваться, перебираясь чрез бесчисленное множество барханов; следования войск подобного настоящему, я полагаю, никогда не бывало. Люди, верблюды, артилерия утопали в этом, по истине, песчаном море!.. А отряду надо было идти по рассчету, непременно до девятого часа утра. Когда же взошло солнце, а с ним вместе наступила жара, то картина движения нашего отряда приняла самый печальный колорит. К командующему войсками неоднократно приходили донесения о страшной потере верблюдов, валившихся сотнями, и о трудности движения артилерии. Генерал фон Кауфман, по временам, пропускал мимо себя войска, или сам объезжал их, и обоз, не останавливая следования. Ариергарду было строжайше подтверждено, не останавливаясь в пути, сжигать немедленно все брошеные вьюки, как казённые, так и частные. Опередив в последний раз весь отряд, командующий войсками остановил авангард около десятого часа утра с тем, чтобы сделать большой привал часов на шесть или на семь; ко времени остановки авангарда, им было пройдено, по удостоверению съёмочной партии, 19 1/2 вёрст от Адам-крылгана. Остальные войска и части, конвоирующая обоз, подходили постепенно, но крайне медленно, опаздывая несколькими часами, так что ариергард пришёл на привал с последними верблюдами обоза к шести часам вечера (следовательно восьмью часами позже главного отряда), оставив по дороге, на пространстве 19 1/2 вёрст, около двухсот верблюдов.

В числе многих офицерских верблюдов пали и мои два, на них были мои вещи и два турсука, наполненные водою, для меня, двух моих слуг и двух лошадей, по рассчету на весь переход до Аму-дарьи. Верблюды мои были сильные, доказательством чего [25] служит то, что, во всё время похода, они всегда приходили на привал или ночлег из числа первых, и никогда не отставали. Когда пали мои верблюды, то заведующий обозом объявил моим людам, чтобы они старались перевьючить наши вещи хотя бы на ранее приставших верблюдов, валяющихся по дороге; в противном случае, как только подойдёт ариергард, вещи тотчас будут сожжены. Измученные сами, люди мои подбирали по дороге несколько раз и по нескольку верблюдов, брошенных передовым обозом, на которых и раскладывали мои вещи; но все эти бедные животные, сделав версту, полторы, вновь ложились, падали и уже поднять их не было никакой возможности. Таким образом, слуга мой, с нанятым мною татарином, понабирали и попеременяли десятков до двух верблюдов. Наконец, почти в виду самого ариергарда, из трёх верблюдов, на которых тащились мои вещи, два легли окончательно. Тогда заведующий обозом сделал было уже распоряжение о предании огню моих пожитков, но слуга мой, видя, что это уже было не простой угрозою, потому что в его же глазах сожигали даже казённые вещи, и не зная какие предметы моего имущества он может, без моего позволения, предать истреблению, решился выбросить часть вещей своих и татарина и, наконец, так как самое тяжеловесное, по его словам, были турсуки с водой, то он и из них выпустил воду!.. Хотя почтённый мой Семён и сделал это «по простоте сердечной», но этим самым он поставил нас троих и моих лошадей в прескверное положение… Люди мои пришли на привал, одновременно с ариергардом, к шести часам вечера и, так сказать, тащили за собой двух верблюдов с моими вещами, но воды ни капли, а расстояние до Аму-дарьи, по гадательным рассчетам, полагали ещё вёрст в шестьдесят.