Книга II

Книга II

Комнины вызываются из ссылки. Возведение Никифора в сан логофета (1). Его ненависть к кесарю, который потом устранился от двора (2). Поход Исаака Комнина против турок (3). Франк Русель отделяется от ромейского лагеря (4). Исаак побеждается турками и попадает в плен. Вылазки Алексея из лагеря (5). Бегство ромейских воинов. Феодот благоразумным советом спасает Алексея (6). Алексей собирает деньги для выкупа брата, которого, однако же, находит в Анкире, уже освобожденным (8). Турки осаждают Исаака и Алексея в деревенском доме (9). Мудрость и мужество Алексея в этом случае (10). Опасность одного великана из войска ромейского (11). Неустрашимость двух аланов (12). Возвращение в город и похвалы Алексею (13). Русель делает набеги на ромейские области. Интриги логофета против Иоанна кесаря, по которым он посылается в поход против Руселя. Русель, окружив его и пользуясь перебежчиками и бегством его воинов, разбивает его и берет в плен вместе с тяжелораненым сыном его Андроником (14-15). Два сына Андроника, представленные вместо него заложниками, замышляют бегство, которое, однако же, удается только одному (16). Скоропостижная смерть другого сына кесаря – Константина. По совету Руселя, Иоанн кесарь стремится к верховной власти, евнух Никифор поднимает против них турок (17). Взятие в плен кесаря и Руселя. Русель, по окончании войны, получает свободу. Кесарь, выкупленный Михаилом, от страха вступает в монашество (18). Русель снова нападает на понтийские земли и побеждает противопоставленного ему Палеолога (19). Но посланный против Русель Алексей доводит его до крайнего бессилия (20), при помощи турок, берет его в плен (22) и делает вид, будто ослепил его (23-24); потом усмиряет бунт амасийцев, берет обратно занятые Руселем крепости (24), показывает Докиану, что Русель невредим (25), посещает Маврикса (26), обращает в бегство турок, спасается от кораблекрушения заступничеством Богородицы (27), благосклонно принимается василевсом, внимательно обходится с Руселем Исаак, поставленный правителем Антиохии, обманом удаляет из Антиохии патриарха Эмилиана и заставляет его отправиться в Константинополь (28). Возмущение антиохийцев против Исаака; побежденный турками, он взят в плен и потом выкуплен антиохийцами (29).

1. Таким образом, стараясь возвысить благосостояние ромеев, начинавшее уже клониться к упадку, но необдуманно и неискусно принявшись за это, василевс Роман Диоген и сам пал, и с собой вместе уронил дела ромеев. А каким образом, – отчасти видно было из прежнего рассказа, отчасти же уяснится дальнейшим.

Избавившись от Диогена, василевс Михаил вызвал куропалатиссу Анну, мать Комниных, которая, как указано выше, со своими сыновьями жила в ссылке, и посредством брачных союзов породнился с ней. Женатый сам сперва на Марии, дочери независимого Правителя Иверии,[84] он племянницу её, Ирину, дочь аланского владетеля, выдал в замужество за старшего сына куропалатиссы, Исаака. Кесарь, видя, что племянник его не способен заниматься государственными делами, и сам с благородным рвением брался за них, и приблизил к василевсу евнуха Никифора, которого льстиво называли уменьшительным Никифорица[85] и которому дан был титул логофета[86] почты. Этот человек был расторопен и деятелен, красноречив и опытен в делах, – но скрытен и способен еще более запутывать делопроизводство, чем сколько Перикл, говорят, произвел запутанностей в Элладе. Кесарь тогда не знал, что приготовляет в нём врага самому себе.

2. Воспользовавшись легкомыслием василевса, Никифор совершенно привязал его к себе и убедил его не обращать внимания на дядю своего, кесаря.

Кесарь сперва делал вид, будто не замечает, что делается, и продолжал заниматься делами; но когда увидел, что холодность к нему василевса увеличивается с каждым днем и что он держится исключительно логофета, – счел нужным испытать его. И вот, под предлогом, что желает ехать в Малую Азию на охоту, он получил на то согласие василевса и, вместе с сыном своим Андроником переплыв через Пропонтидский залив, уехал в Азию во время осеннего поворота солнца. Другой же сын его Константин остался при василевсе, потому что был сделан протостратором; а это была должность важная и всегда давалась василевсами лицам только значительным. Своим замедлением в Азии кесарь надеялся уврачевать двоедушие василевса; ибо душа его ограничивалась двумя противоположностями – легкомыслием и коварством.

3. Итак, живя в Азии, кесарь делал вид, что с увлечением занимается охотой; а василевс Михаил, видя, что дела его государства находятся в стеснительном положении и на востоке и на западе (ибо турки, узнав о том, что случилось с Диогеном, и полагая, что вместе с тем разрушены договоры и условия, заключенные через него с ромеями, жгли и грабили весь восток; а взволновавшиеся скифы[87] делали набеги на Фракию и Македонию, так что этими двумя врагами опустошаема была почти вся Азия и Европа) – в таких стеснительных обстоятельствах уполномоченным военачальником в войне с турками назначил Исаака Комнина, которого недавно приблизил к себе через родство и сделал доместиком восточных схол. Взяв войска, Исаак[88] пошёл по направлению к Каппадокии. Ему сопутствовал и брат его Алексей, в то время только еще подававший ромеям великие надежды, впоследствии же действительно принесший им важнейшую пользу. Тогда у него не было еще и пуха на бороде: но и до совершеннолетия он уже показывал более военачальнических доблестей, чем, по свидетельству ромейских историков, Сципион, когда он сопровождал полководца Эмилия в войне против македонянина Персея.[89] Алексей помогал брату – ставил войска в строй, располагал засады, представляя себя начальником фаланги и таким образом, еще не испытавши войны, уже показывал военачальническую сообразительность. Придя в митрополию Каппадокии, то есть – в знаменитую Кесарию, они расположились лагерем около старого города и разрушившимися его стенами воспользовались вместо рва и ограды стана. Этот город давно уже почти весь погиб от землетрясения; уцелели только некоторые башни – для того, думаю, чтобы свидетельствовать о благоденствии древнего города. Расположившись здесь лагерем, они стали рассуждать, каким бы образом отразить набеги турок и прекратить разорение селений.

4. Этим заняты были они. Между тем, находившийся с ними франк Русель, принадлежавший к дружине Криспина и после смерти его управлявший его фалангой, старался найти благовидный предлог к осуществлению давно замышленной измены. И вот теперь случилось, что один из его фаланги сильно обидел некоторого туземца, и тот, придя к военачальнику, громко жаловался на несправедливость. Военачальник потребовал оскорбителя на суд.

Это-то событие и послужило Руселю предлогом к измене. Он расположил свой отряд вне общего лагеря, обещаясь снова возвратиться в лагерь, но в полночь, подняв кельтскую свою фалангу, бежал по направлению к Севастии. Когда на заре дали знать об этом Исааку Комнину, – он положил вверить некоторую часть войска брату Алексею и послать его в погоню за Руселем. Но между тем как производилось об этом рассуждение и собираемо было войско, лазутчики дали знать, что на ромеев идут в большом числе турки, что они расположились лагерем уже где-то неподалеку.

Тогда Исаак оставил преследование Руселя, и стал готовиться к сражению, а брату приказал остаться внутри ограды и охранять лагерь. Неохотно принял он такое приказание и обещался остаться под тем только условием, если после будет отправлен против турок со значительными ромейскими фалангами.

5. Повинуясь брату, Алексей остался в лагере, а Исаак, снявшись, повел войска против турок и встретил их на границе Каппадокии. Произошло сражение. Но ромеи обратились в бегство, а сам он мужественно боролся с окружавшими его врагами; когда же ранен был под ним конь и, упав, уронил с собой всадника, – он взят был в плен. Рассеяв войско ромеев, турки направили путь к их лагерю. Но когда они сделали на него напор, – Алексей с небольшим числом бывших при нём людей, попробовал отстоять его.

И действительно успел он дать отпор и спасти почти всех; зато сам подвергался опасности и едва не был взят в плен. Пробившись в середину неприятелей, он поразил копьем и убил одного напавшего на него воина; но потом был окружен врагами, которые со всех сторон бросали в него стрелы, – и только вышняя десница сохранила его невредимым. Лошадь, на которой он сидел, во многих местах раненная стрелами, упала на землю вместе с всадником; но окружавшие Алексея, из любви к этому достойному любви человеку, соскочив со своих лошадей и мужественно отбиваясь вместе с ним, избавили его от опасности, хотя из пятнадцати человек только пять возвратилось в лагерь, прочие же или были убиты, или взяты в плен. И возвратившись в лагерь, он не давал себе покоя, но, обходя вокруг всего стана, ободрял дух воинов, чтобы они не сделали чего-нибудь недостойного благородных ромеев. Так, пока был день, они стояли твердо и, удивляясь мужеству Алексея, прославляли его, простирали к нему руки и называли его своим благодетелем и спасителем. «Да здравствует, – говорили они, – юноша спаситель, правитель, избавитель уцелевшего ромейского войска! Да здравствует он в теле едва не бестелесный![90] О, если бы нам еще наслаждаться твоими доблестными подвигами и тебе еще надолго быть хранителем общего нам блага!» Одобряя этими словами мужество юного вождя, они оставались в лагере, а он делал внезапные вылазки из стана и из числа нападавших врагов одних убивал, других прогонял. При наступлении же ночи, видя, что все готовятся, радовался, – как видно, в той мысли, что они приготовляются к битве, и раздавал приказания своей прислуге.

6. Но тогда как другие при этом молчали, один благородный человек, отличавшийся от прочих и силой руки, и опытностью, по имени Феодот, сказал: «То, что теперь делается, не предвещает ничего доброго: с наступлением ночи все разбегутся». Эти слова огорчили юношу, полагавшего, что все также благородны, как сам он.

Однако же он пошёл в палатку поужинать, потому что целый день ничего не ел. Но между тем как Алексей был еще в палатке и закусывал, воины его, тайно вышедши за стан, убежали. Когда ему было донесено, что все войско его убежало и остался он один с немногими, – он потребовал коня и хотел помочь делу – остановить бежавших. Но вместо коня едва нашли мула, на которого он сел и поспешил к выходу, чтобы занять его и удержать внутри стана, по крайней мере, оставшихся. Однако же почти все уже успели уйти. Тогда вышел и сам он, турки же, узнав о бегстве ромеев, быстро и в большом числе поспешили в погоню за ними, – и Алексей был бы взят в плен, если бы не Феодот, о котором мы сказали выше.

Услышав топот коней, и поняв, что на них несется множество турок, он уговорил его свернуть несколько с дороги. Уклонившиеся в сторону и укрывшись в одном лесистом месте, они пробыли там, пока не прошло турецкое скопление; потом оттуда отправились по направлению к Дидимовой горе. Но, на этом пути встретившись с турками и испытав их нападение, они рассеялись и, так как была ночь, то и после не могли собраться в одно место, но каждый бежал куда попало. Тогда доблестный Алексей, оставшись один, достиг подошвы Дидимовой горы, и, так как мул его устал и не мог далее идти, он сошёл с него и пошёл на гору пешком и в латах, которых, по юношеской ревности, снять не хотел. К тому же один случай, живо сохранившийся в его памяти, как говорил он сам, не позволил ему сделать это: «Я слышал, – говорит, – как отец мой смеялся над одним воином, сложившим свое оружие» – вот почему, и идя пешком, не снимал он лат. Удивительно, что и при большом кровотечении из носа с первой минуты, как начал идти пешком, всю ночь, он и не снимал оружия, и не останавливался на дороге, пока не дошёл до городка в Гавадонии.

7. Когда же пришёл сюда Алексей, все туземцы сбежались к нему и, видя, что плащ его покрыт кровавыми пятнами, вздыхали и плакали. Слух о его прибытии дошёл до городских начальников, и они, явившись к нему, взяли его к себе и приняли с великой честью и радушием, доставили приличное такому лицу одеяние и всячески старались успокоить утомленное тело юноши, по своему обычаю принесли ему и зеркало, чтобы он посмотрелся. Но, увидев зеркало, Алексей улыбнулся и тем изумил их. «Мужчинам, а тем более воинам, – говорил он, – не свойственно смотреться в зеркало; это прилично только женщинам, заботящимся о том, чтобы нравиться своим мужьям. Украшение воина – оружие и жизнь простая и чуждая неги». Услышав такие слова от юноши, они дивились его умеренности и мудрости. Погостив у них три дня, Алексей со своими приближенными, которые уже собрались к нему, пошёл по направлению к Анкире; потому что один из воинов, пощаженных битвой, на расспросы Алексея о брате, назвал ему местечко, в котором будто бы жил убежавший от преследования Исаак. Считая это известие справедливым, он спешил увидеться с братом. Но этот вестник ушёл, а Алексей дорогой удостоверился, что брат его в плену.

Обманувшись в своих надеждах, он печалился, скорбел, вздыхал и плакал, – однако же, не переставал продолжать свой путь.

8. Находясь в Анкире, Алексей всюду разослал людей для сбора более полных сведений о брате, и от них услышал, сколько тысяч золота хотят за выкуп его брата те, у которых он содержался.

Получив эти сведения, он не стал много горевать и поспешил в царственный город, чтобы там достать денег и выкупить брата. В короткое время собрав нужную сумму, он снова отправился в Анкиру и, чтобы скорее достичь этого города, ехал по целым дням, захватывая и большую часть ночи. К Анкире приехал он поздно вечером и, найдя городские ворота запертыми, просил, чтобы их отворили. Но в крепости боялись, не из врагов ли кто хитрит, ибо турки еще недалеко стояли лагерем, – и потому требовали сказать кто они. Спутники Алексея тотчас же сказали, кто он, – и спрашивавшим это известие, по особенному случаю, доставило тогда удовольствие, – да и не столько тогда, но и теперь (при воспоминании). Между тем как Алексей Комнин ездил (в столицу), чтобы собрать выкуп за брата, Исаак, боясь, что вдали от ромейских пределов ему труднее будет избавиться от плена, послал по окружным городам известие, что он в плену и что варвары требуют за него выкуп, и просил прислать ему, сколько кто может, прежде чем они удалятся от ромейских границ, обещаясь присланное возвратить с процентами.

Многие из людей достаточных доставили ему деньги, и он отдал выкуп, а взамен недостающего оставил заложников и, освобожденный, отправился в митрополию Галатии, Анкиру.

И так случилось, что оба брата прибыли в город в один день. Исаак, придя прежде, отдыхал в одном помещении, находившемся над воротами. Сам он запер ворота и ключи держал у себя. Услышав же за воротами голос брата, вскочил с постели и, взяв ключи, побежал к воротам, отворил их и всех впустил в город. Изумленный столь неожиданной встречей (потому что ничего не знал об этом), Алексей соскочил с лошади и, заключив брата в объятия, поцеловал его. В большой радости взошли они наверх и, тогда как один, ничего не евший целый день, ужинал, другой рассказывал, что потерпел он в плену. Таким образом, ужин их приправлен был и радостью, и слезами.

9. Дав себе и лошадям трехдневный отдых и узнав, что турки находятся далеко от ромейских пределов, они поднялись оттуда и поехали в царственный город. Переправившись через реку Сангарию, они двинулись к Никомидии и когда проезжали через местечко, называемое Дектой, некто из близких к ним встретил их и пригласил в свой дом немного отдохнуть. Склонившись на приглашение этого человека, они заехали к нему и, сойдя с лошадей, поднялись в горницу. Там отдыхали они, а хозяин готовил обед, весьма довольный тем, что принимает таких гостей. Тогда как это происходило, случилось, что той стороной проезжало около двухсот вышедших для фуражировки турок, которые спешили далее, вовсе не заботясь о том, что здесь проходят ромеи.

Один, бывший на своей пашне земледелец, увидев их и думая, что они принадлежат к свите приглашенных гостей, позвал их и обещал им показать великого доместика, турки поехали и, узнав, что в этом местечке действительно гостит доместик с немногими людьми, поспешно окружили его жилье и заняли все выходы, грабить же не решались, боясь тех, кто находился внутри. Как только находившимся в доме сделалось известным это происшествие, более мужественные и бодрые вооружились, другие, – особенно разнородная и наемная толпа, – думали о бегстве, а тем, которые превосходили других рослостью тела и прежде много гордились перед войском, казалось лучше – отнюдь не схватываться с врагами, но бросить оружие и добровольно отдаться варварам, взяв с них клятву, что они с той минуты удержатся от убийств. При этом последнем мнении поднялся большой шум: одни одобряли его, а другие колебались. Тогда Алексей, успокоив волнение начал говорить им следующее:

10. «Мне кажется, мужи, что, не попытавшись побороться с врагами, отдать самих себя в рабство на явную беду – значит обличить в себе трусость и быть исполненными всякого неразумия. Я думаю, что этого никогда не делали не только благородные ромейские мужчины, но даже благородные и рассудительные женщины. Ведь, кроме того, что в плену нам придётся терпеть бедствия, мы таким поступком погасим даже сострадание к себе людей и лишимся похвал в будущем. Люди, мужественно сразившиеся и получившие смерть, достойную своего мужества, вызывают сожаление граждан простого звания, бывают прославляемы гражданами мудрыми и ублажаются от всех: а сами себя предавшие в рабство или в опасность не заслуживают никакого извинения и дают право всем почитать себя людьми низкими. Нам нужно иметь в виду то, чтобы или жить хорошо, или хорошо умереть: в этом теперь наше дело. Если вы мне сколько-нибудь верите, то у кого осталось рукопашное оружие, тот возьми его, – и станем у выхода, а у кого есть лук и стрелы, тот иди на кровлю. Все же рабочие и не умеющие сражаться, да и те, кто хотя и из военных,[91] но не имеют лошадей, пусть садятся на мулов и становятся позади нас. Потом находящиеся наверху пусть бросают в неприятелей стрелы, а мы, отворив ворота,[92] устремимся на них со всей быстротой коней. Когда враги отбегут и станут вдали от выходов, тогда находящиеся наверху пусть сойдут и, сев на лошадей, выступят и соединятся с прочими.

На пути же (нападая на неприятеля) пусть строятся они по правилам фаланги. Кроме того, всем нужно наблюдать, чтобы не разрывать строя и не рассеиваться, и когда мы будем наступать на врагов, пусть и они тихо следуют за нами, а когда враги устремятся на нас, пусть они остановятся.

Потом, как только приблизимся к теснинам и соберемся в них все, тотчас сойдем с лошадей, – и я уверен, что неприятели не осмелятся приблизиться к нам!»

11. Это сказал Алексей, – и все с ним согласились: одни взошли на кровлю и начали бросать стрелы, другие отворили ворота и стремительно напали на неприятелей. Пораженные таким неожиданным нападением, неприятели потеряли мужество и обратились в бегство; находившиеся же внутри ободрились этим, – вышли все и пустились по дороге. Они действительно построились в фалангу, но поскакали быстрее, чем следовало. Между тем варвары, находясь уже далеко вне опасности и вспомнив о своем мужестве, стали убеждать друг друга возвратиться и идти на своих преследователей, тем более что число последних было, по-видимому, не выше двадцати. Итак, возвратившись, они старались окружить их; а эти быстро отступили и, когда сблизились со своими, снова стремительно понеслись вперёд: варвары опять побежали, и опять возвратились. Так несколько раз пробовали они (одолеть) друг друга. Наконец турки, видя, что ромеев и всех-то не много (ибо даже число строившихся в виде фаланги было не выше пятидесяти всадников), а сами они многочисленны, оставили тех, (что были в бою) и направились на этих (составлявших фалангу) и, с варварским криком устремившись на них, стали бросать стрелы.

Тогда боясь, что строй их будет разорван, ромеи начали уже отступать и обращаться в бегство, и все погибли бы, если бы оба брата (Алексей и Исаак Комнины), прибежав с немногими, не подали помощи всему отряду и не удержали бежавших, приказав им остановиться, если не хотят остаться без их помощи.

12. В эти минуты случилось нечто необычайное. В числе царских евнухов был некто, изумлявший своим ростом и силой. Смотревшие на него говорили друг другу: «Кто из врагов устоит против этого человека? Они все побегут от одного его взгляда и рева». Случилось, что он находился в числе составлявших фалангу войск – именно тогда, как на неё устремились турки. Итак, когда все бросились бежать, – он, имея огромный рост и был покрыт латами, измучил свою лошадь и вынужден был остаться один позади всех. Турки между тем наступали, а бывшие с Исааком и славным Алексеем готовились сделать им отпор. Тогда великан назвал по имени славного Алексея и стал призывать его на помощь. Алексей тотчас направился к нему и, прогнав встретившихся тут неприятелей, избавил его от опасности и тем дал урок как ему, так и другим, которые удивлялись его росту, – что не громадность тела, не крепость силы, не рев и грубость голоса есть признаки наилучшего воина, а сила духа и терпение в преодолении трудностей. Так спас он этого человека. В тоже время один алан из числа вступивших по найму в отряд благородного Исаака, по имени Арабат, видя, что варвары нападают с величайшей яростно и необычайной стремительностью, и что братья (Комнины), одни с немногими воинами, подвергаются опасности, и боясь, чтобы с каким-нибудь из них не случилось какой беды, приглашал товарища, по имени Хаскариса, из подручных Алексея Комнина, вместе с ним сойти с лошадей и ударить на врагов копьями.[93] «Стыдно будет, – сказал он, – если в присутствии аланов мужи благородные и именитые подвергнутся опасности, срам падет тогда на весь аланский народ!» Так советовал Арабат; но Хаскарис отверг совет его, будто бы не столько благоразумный, сколько смелый, потому что, говорил он, – «поступив так, они подвергнутся только опасности сами, не принеся тем никакой пользы. Здесь место открытое и ровное; но если ты сколько-нибудь веришь мне, – говорит, – то вот уже недалеко до теснин – дойдем туда и, сойдя с лошадей, сразимся мужественно. Этим мы и народ свой прославим, и окажем услугу начальникам».

И так сказал Хаскарис; но Арабат, выбранив его по-варварски, тотчас, сошёл с лошади и, ударив её кнутом, чтобы она следовала за бегущими, начал сражаться пеший. Турки, пораженные необычайностью этого зрелища, недоумевали, что это делается. В руке Арабата было короткое копье: первого попавшегося он ударил этим копьем в грудь и сбил его с лошади. Один турок пустил в него стрелу и ранил ей правую его руку; но он вырвал стрелу из раны и ею же, как некогда Брасид,[94] отомстил варвару. Устрашенные таким его мужеством, варвары немного отступили. Пользуясь этим случаем, он взошёл на кровлю (какого – то строения) и оттуда поражал неприятелей стрелами.

Между тем другие вступали уже в теснины, тогда варвары, оставив его, с величайшей стремительностью бросились на них. Но Алексей Комнин с немногими окружавшими его, обратившись на неприятелей, первый поразил одного из них, а Хаскарис, о котором мы прежде упомянули, ранил в спину другого.

Объятые великим страхом, турки оставили их и отступили; а ромеи, немного отойдя, спешились и остановились в безопасном месте. По наступлении ночи пришёл к ним и тот алан, который прежде сошёл с лошади. Таким образом, все спаслись, – никто не был ни взят в плен, ни убит; и все спасшиеся благодарили своего спасителя и защитника, доброго Алексея. Отсюда через четыре дня придя в столицу, рассказали они в городе обо всём, что с ними случилось, и как спас их золотой юноша Алексей. Поэтому, когда он где проходил, все сбегались к нему и торжественно восхищались его доблестями.

14. Между тем как это таким образом, совершалось, Русель свободно проходил по селам и городам между Галатией и Ликаонией, и одни опустошал, другие убеждал к покорности, а с иных брал деньги. Через это стал он силен и неудержим в своем стремлении.

К концу зимы возвратился и кесарь из Азии ко двору и, находясь при василевсе, предлагал ему приличные советы, следил за делами управления и, когда происходил суд, подавал свои мнения, восполняя недостаток опытности василевса. Но это не нравилось логофету: поэтому он придумывал все средства и употреблял все меры, чтобы скорее удалить кесаря. А так как ему нелегко было исполнить свое намерение, то он обращался к советам друзей и, не видя благоприятного времени, скрежетал зубами. Ему хотелось избавиться от страха, который наводил на него кесарь, и безбоязненно злоупотреблять слабостью василевса.

Но, встречая везде неудачи, логофет, наконец, замышляет план – не столько умный, сколько замысловатый и лукавый: он снова вкрадывается в (доверие) к простодушному василевсу и внушает ему удалить от себя дядю кесаря, предлагая к тому средство – убедить его, чтобы он отправился в поход против Руселя. Что же отсюда? Василевс склоняется на его слова, призывает к себе дядю и объявляет ему эту тайну тихим и прерывающимся голосом; ибо быв несвободен в речи, он обыкновенно так говаривал. Понимая замысел и хорошо зная как своенравие затейника, так и доверчивость того, кто согласился на его затею, кесарь сначала советовал против мятежника послать сына своего Андроника; но когда василевс не переставал настаивать и, наконец, сказал: «Или мне надобно идти против него, или тебе», – согласился и начал готовиться к походу. Приготовившись достаточно, переправился он в Азию и, собрав войска, пошёл на неприятеля. Пройдя пределы Вифинии и узнав, что неприятель расположился лагерем у источников реки Сангария, он миновал Дорилею и продолжал подвигаться вперёд. При известии об этом наступлении, и варвар также двинул свои силы. Оба неприятеля встретились около так называемого Зомпского моста и, став лагерем, готовились к битве. Поутру на другой день вывели они войска и расположили их следующим образом. Сам кесарь управлял центром ромейского войска, имея под своим начальством варваров, вооруженных щитами и секирами, которым всегда вверялось охранение царского дворца; правое крыло составляли наемные кельты, которыми предводительствовал один кельт, по имени Папас; левым крылом командовал доместик схол Андроник, а задним отрядом (арьергардом) заведовал Никифор Вотаниат, в последствии ромейский василевс, имевший под своей командой фалангу фригийцев, ликаонян и асийцев. Видя, что ромейская фаланга так выстроилась, Русель и сам разделил свое войско на две части, из которых одну взял в свое распоряжение и повел её медленно, а другой велел идти прямо против наемных кельтов.[95]

Когда эти были уже не далеко друг от друга, – наемники и неприятели начали переговариваться между собой, – и вдруг все наемное войско, под начальством Папаса, перешло к неприятелю и, соединившись, они пытались окружить войско кесаря. Сюда же с отборной частью своей фаланги прибыл и Русель. При этом нападении варваров произошла сильная битва, и многие пали с обеих сторон. Переломав копья, враги обнажили мечи и, сражаясь вблизи, друг другу наносили раны.

15. Когда битва, таким образом, шла, командовавший задним отрядом (арьергардом) видя, что наемники перешли к неприятелю и стараются окружить предводимую кесарем фалангу должен подать помощь; а он отступил со своими силами, хотя был человек храбрый, что доказал во многих случаях. Пользуясь этим, враги безбоязненно окружили войска кесаря. Находившиеся при нём варвары в продолжение некоторого времени стояли твердо, поражая неприятеля, они и сами были поражаемы им; но когда увидели, что на них нападают спереди и сзади, начали приходить в замешательство. Кесарь своим бесстрашием подкреплял их дух, и они держались, сколько было сил; но вскоре изнемогли и уже не в состоянии были отражать нападавших; потому что большая часть из них была убита. Тогда он, не хотевший даже теперь спасаться бегством, взят был в плен.

Между тем одолеваемый неприятелем, обратился в бегство и отряд Андроника. Но сам Андроник, хотя весь покрыт был ранами (ему нанесены были смертельные раны), все еще ездил и искал отца. Узнав же, что отец его взят в плен, он при всей возможности спастись, так как был уже вдали от стрел и места битвы, предпочел своему спасению подвергнуться за отца опасности, и потому, поворотив лошадь, устремился в середину врагов и перебил многих из них мечом; а когда был уже недалеко от кесаря, – сделался просто неудержимым и не походил на человека смертного, но казался бессмертным и бесплотным. Не смотря на то, что поражали его копьями, он был неустрашим: одних убивал, других прогонял, стараясь пробиться туда, где находился плененный отец его. Враги, видя неудержимую стремительность юноши, сбежались все и, одни стрелами, другие длинными копьями поражали его лошадь и его самого, пока, наконец, покрытый ранами конь повалился на землю вместе с всадником. Тогда варвары, окружив его, хотели сорвать с него шлем и мечом отрубить голову храброго мужа. Но кесарь, оттолкнув державших его, бегом устремился к нему, упал на своего храброго сына в изнеможении от множества ран, и дав знать варварам, – кто это, спас от неминуемой смерти.

16. Таким был конец битвы между ромеями и изменниками кельтами около Сангарского моста.

Возгордившись победой, варвар обошёл прилежащие к Сангарии города, и все покорил себе; потом, пришедши в Вионию, где был кесарев дворец и довольно укрепленный замок, построенный у подошвы Софона, расположился отдыхать на тамошних полях и стал думать, как бы завоевать себе ромейское царство. Между тем кесарь был у него в чести, и видя, что сын его, храбрый Андроник, сильно страдает от ран, окружил его всей заботливостью. Смотря на такие страдания своего сына, кесарь сокрушался скорбью, болезновал сердцем и стал просить Руселя отправить его в столицу. Русель согласился, потребовав, однако, в заложники старших сыновей Андроника, и по прибытии их, отправил отца домой. Там получил он надлежащее лечение, а Русель между тем сыновей его держал в крепости в качестве пленников. В это время сделали нечто достойное памяти дядьки их (сыновей). Часто ходил к ним один из тамошних земледельцев. Сблизившись с ним, они спросили его, знает ли он дорогу в Никомидию, и уверившись, что знает так хорошо, что даже ночью и не по дороге, может пройти между горами и дойти до Никомидии, задумали дело умное и вместе смелое – тайно через ворота вывести детей, когда стражи ночью уснут, и спасти их бегством. Проводником он избрали этого самого земледельца и убедили его к тому обещанием денег. Выбрав ночь темную и безлунную, похитив ключи от ворот, они выпустили его из крепости и велели ему дожидать себя недалеко от ворот, а сами, оставаясь внутри, наблюдали за стражами. Когда же все они заснули, дядька старшего из сыновей, миловидного Михаила (имя дядьки было Леонтакий), евнух, человек расторопный, разбудил дитя, объяснил ему дело, отворил ворота и вывел его, а другой дядька между тем сказал, чтобы и он поспешил разбудить и вывести своего мальчика. Тот действительно поспешил, но ему не посчастливилось. Когда он сходил вниз – на лестнице что-то затрещало.

Услышав треск, стражи вскочили и стали разыскивать, что это такое… Дядька предварил их ответом, что дитя выходило помочиться; но они начали еще заботливей спрашивать и исследовать о Михаиле. Отчаявшись (в усилиях) и боясь, чтобы не поймали и того, который убежал, дядька, оставшись внутри, стал отвечать на вопросы громким голосом. Тогда находившиеся вне – дядька и проводник, – услышав смятение, схватили мальчика и, попеременно неся его на плечах (он был очень мал возрастом), побежали изо всех сил. Итак, они убежали, а стражи потребовали огня и вошли в комнату, в которой стояли кровати мальчиков. Когда же увидели, что кровать бежавшего пуста, тотчас, кто сколько мог начали бить дядьку, стараясь узнать, где другой мальчик с его дядькой. Эти побои он вынес мужественно и ничего не сказал о своем замысле. Варвары дошли до такой ярости, что палкой перебили ему бёдра.

Надобно было видеть терпение этого евнуха, слабого телом, но с мужественной, как оказалось, душой, достойном похвал выше всякого выражения. Отчаявшись допытаться, варвары приготовили лошадей и послали погоню. Между тем как это происходило, добрый проводник, уподобляясь овце, бывшей некогда проводником Иакову, взяв этого нового Иосифа и умнейшего его дядьку, далеко уклонился от дороги и, взойдя на одну гору, заросшую лесом, наблюдал оттуда за своими преследователями: – их они видели, а сами не были видимы. Когда же те преследователи, перейдя через гору Софон, и дойдя до равнин Никомидии возвратились назад, – беглецы, видя их возвращение, сошли ночью с горы и к рассвету пришли в Никомидию. Так удалось спастись одному из заложенных внуков кесаря. Но об этом после.

17. Узнав о поражении ромейского войска и о том, что взяты в плен оба – и дядя кесарь, и сын его, начальник войска Андроник, василевс Михаил был весьма озабочен и послал последнего из сыновей кесаря, Константина Дуку, о котором мы упоминали прежде – человека смелого и храброго, с приказанием переправиться через Пропонтиду и собрать оставшееся от битвы войско. Этот, не будучи в состоянии перенести равнодушно несчастье отца и брата, скрежетал зубами как лев, и видно было, что он с усердием берется за дело. Вечером, простившись с василевсом, пошёл он домой, чтобы приготовиться (в путь); но к полуночи сильно заболел и подвергся невыносимым страданиям: призваны были лучшие врачи; но их искусство не принесло никакой помощи больному и к утру он скончался. Это было прибавлением к несчастьям кесаря.

Между тем варвар, получив еще больше смелости, задумал дело замысловатое, хотя конечно не о Господе. Это дело было – провозгласить ромейским василевсом кесаря и, обойдя с ним города, покорить их себе. Таким способом надеялся он снискать расположение и сильных людей столицы. Знаменитый кесарь сперва негодовал на это, сильно скорбел и, по поговорке – употреблял все меры, чтобы избежать этой драмы: но когда варвар двинул его на этот пост против его воли, – он принялся за работу жертвенно, сносился тайно с жителями города (столичного) и почти всех расположил в свою пользу, потому что всеми был любим, как человек, украшенный всевозможными доблестями и превосходивший честностью прочих людей того времени; и если бы не воспрепятствовало тому божественное промышление, легко овладел бы царским скипетром. Это обстоятельство побудило евнуха Никифора поусерднее взяться за государственные дела, что бы уничтожить замыслы (Руселя и кесаря); но, не надеясь на содействие ромейских войск, он отправил послов к туркам и убедил Артуха,[96] находившегося тогда у восточных пределов (империи), – предпринять против них войну, склонив его к тому деньгами и обещаниями. Артух (это был вождь сильный) выступил против них в поход с многочисленным войском.

18. Узнав, что турки выступили, и что Артух с бесчисленным множеством войск идет против них, – кесарь и Русель перешли через гребень горы, на которой находились крепость и по близости царский дворец (название крепости было Метаволи), и отыскав у подошвы Софона ровную и продолговатую долину, расположились на ней лагерем. Эту узкую долину избрали они, боясь, как бы небольшой отряд их не был окружен и истреблен многочисленным неприятелем; а вытекающая из Софона речка служила им вместо ограды. Артух быстро переправился через Сангарий и поспешил к Метаволи, но не находя здесь кесаря и Руселя, вслед за ними и сам перешёл тамошние теснины, потом, взойдя на вершину горы, называемой Мароксос, расположился станом и оттуда наблюдал за неприятелем, стоявшим недалеко от места, которое известно под именем Трисеи. Артух тотчас начал нападать на них и, сперва, бросал стрелы с окрестных высот, потом, разделив свое войско на три отряда, пытался окружить дружину Руселя и кесаря. Но с тыла неприятели не могли подойти к ним, потому что препятствовала гора, с трех же прочих сторон турки сильно налегали и старались разорвать латинскую фалангу.[97] Малочисленные ромеи, теснимые многочисленным войском турок и теряя лошадей, отовсюду поражаемых стрелами, решились, наконец, вдруг выйти против неприятелей, чтобы поразить их быстрым натиском конницы. Итак, собравшись все и сомкнувшись в ряды, они понеслись стремительно.

Из этого вышло, что и неприятелей пало много, да и они, быв окружены множеством турок, частью пали, а большей частью взяты были в плен. В числе последних находились также кесарь и Русель. Обрадованный победой, Артух возвратил Руселя его войскам, взяв с него выкуп, а с кесарем отошёл по направлению к верхней Фригии. Узнав о случившемся, василевс Михаил послал выкупить кесаря. Варвар за большой выкуп отдал и его. Быв уже недалеко от столицы и боясь подвергнуться еще большему несчастью, кесарь переправился в Трахонисий, облекся в монашеский образ, приняв пострижение, и в таком виде явился к василевсу Михаилу. Увидев его, василевс притворился, что очень жалеет о нём.

19. Такой конец имели дела дивного кесаря.[98]

Что же касается до Руселя, то, вырвавшись из плена, он пошёл в Понт и, заняв некоторые крепости, отсюда беспокоил понтийские города – Амасию и Новую Кесарию, опустошал их округи и принуждал давать себе дань. Узнав о том, василевс Михаил послал Никифора Палеолога к правителю Алании привести оттуда наемное войско. Никифор отправился туда и, собрав там около шести тысяч, пошёл к Понту и старался удерживать Руселя от набегов. Аланы между тем потребовали условленной платы, – и Никифор, не имея чем заплатить, счел нужным сразиться с Руселем поскорее, – прежде, чем не разошлет это аланское войско. Но аланы настоятельно требовали платы и, так как Никифор не мог её дать, – почти все ушли от него назад, – немногие только остались. Сразившись с этими, Русель обратил их в бегство, и немалое число побил, остальные же разбежались по городам Понта.

Когда донесли об этом василевсу Михаилу, он призвал прекрасного юношу Алексея; ибо, Промыслу было угодно, чтобы, наконец, открылась и его доблесть. Призванный к василевсу, он объявлен был стратопедархом[99] и полновластным вождем в войне против Руселя.

20. Алексей охотно принял предложение василевса; но мать его, услышав об этом, принуждала сына отказаться от этой власти, говоря, что война против Руселя требует не юношеского ума и силы, а мужа храброго, много изведавшего и многое сделавшего. Однако же Алексей, сильными просьбами уговорил её и, напутствованный её молитвами, выступил, не получив от василевса ни денег на военные издержки, ни достаточного войска. Пройдя Понт Пафлагонский и прибыв в Амасию, он нашёл здесь немногих спасшихся аланов, именно около ста пятидесяти, и, беспокоя с ними неприятеля, сколько раз ни нападал на него, всегда побеждал. Когда же остановил его набеги, тогда, не ожидая уже с его стороны нападений, сам подступал к крепостям, которыми владел Русель и, устроив засады, посылал отряды на добычу в их окрестности. Возбуждаемые этим, враги выходили и начинали преследовать грабителей, а он выбегал из засад и, занимая дороги, ведущие в крепость, преграждал им обратный путь.

Отсюда происходило, что он почти всех их забирал живыми, потому что дороги в крепость были заперты. Повторяя это часто, он привел варвара в большое затруднение. Имея достаточные силы, Русель желал бы кончить с ним дело одним сражением; а стратопедарх, чувствуя недостаток в войске, стараясь одолеть врага искусством стратегическим. Поэтому, когда тот сосредотачивал войско, этот показывал вид, будто намерен оставаться в покое; а спустя несколько дней, тайно выступал и, находясь недалеко от неприятеля, ставил засады, делал частые набеги и забирал военные транспорты. Когда возвещаемо было об этом варвару, он посылал туда на помощь воинов; но, попадая в засаду, они почти все были забираемы в плен живыми. Убивать же их Алексей считал преступным, так как они были христиане.[100]

21. Эти часто повторявшиеся случаи сильно огорчали варвара; ибо, какие города прежде повиновались ему и, либо по страху, либо по благорасположенности, давали дань, – теперь, не надеясь на его помощь, не давали ему ничего. Поэтому, нуждаясь в деньгах, Русель задумал дело смелое, но, как оказалось впоследствии, неблагоразумное. Незадолго перед тем выступил из Персии Тутах[101] с множеством турок, чтобы опустошать ромейские области, и Русель решился сойтись с ним и взять его в союзники против стратопедарха. Итак, сперва он отправил к нему послов, а потом и сам пришёл в лагерь турок, переговорил с Тутахом, взял с него слово и возвратился в крепость, обещаясь скоро опять прибыть к нему. Не узнав, что Русель ходил к Тутаху, стратопедарх и сам отправил к нему послов с богатыми дарами, напоминал ему о дружбе ромейского василевса с персидским государством и просил его прислать также от себя послов самых доверенных, потому что намерен был сообщить ему нечто секретное, что принесло бы ему немалую пользу. Обрадовавшись подаркам и узнав, кто такой Алексей, Тутах тотчас послал к нему самого доверенного человека. Когда посол пришёл в Алексею, стратопедарх принял его ласково и так сблизился с ним, посредством подарков и многократных бесед (ибо в беседе он был приятен больше, чем кто другой), что варвар возымел к нему величайшее расположение. После того Алексей стал говорить ему следующее: «Ромейский василевс и султан – друзья между собой, а Русель – враг обоим. Он опустошает ромейские области, не вторгается во владения турецкие. Теперь, видя, что пришёл твой эмир, и боясь, как бы не погибнуть от обоих нас, он делает вид, что с любовью обращается к Тутаху, а между тем только выигрывает когда он пройдет, – опять будет врагом турок, каким был и прежде, Поэтому, если я заслуживало сколько-нибудь доверия, то пусть Гутах, как только придёт к нему Русель, выдаст его мне за большие деньги. Отсюда он получит три весьма важные выгоды: возьмет много денег, войдет в близость с ромейским василевсом, которая будет для него весьма благодетельна, и, в-третьих, обрадует султана избавлением турок от врага.

22. Посол убедился словами стратопедарха и обещал убедить эмира исполнить желания Алексея.

Он отправлен был с новыми дарами и объяснил все Тутаху, изобразив ему и ум стратопедарха, и любезность его в беседе, и щедрость в деньгах. Варвар пленился этим рассказом и совершенно поверил словам и предложению Алексея. Посему, когда пришёл к нему Русель, он показал вид, что принимает его радушно, но, поужинав с ним, схватил его и в узах отослал стратопедарху; взяв только заложников, пока будут выплачены условленные деньги. Алексей обрадовался этому, но денег не имел и в затруднении не знал, что делать; посему тотчас созвал собрание и пригласил на совет значительных людей города; когда же все собрались, начал говорить им так: «Мужи, приглашенные мной сегодня на совещание! Послушайте моих слов. Вы знаете, как этот варвар поступал со всеми городами Армении, сколько вынудил у вас денег, сколько опустошил местечек и как поступал с человеческими телами, подвергая их невыносимым мучениям по причинам ничтожным. Теперь настало время избавить нас от такого злосчастия, и вы не должны упускать того случая, чтобы, избегая дыма, не попасть в печь. По воле Божией и нашему старанию, вы видите теперь этого варвара в узах. Но взявший его в плен требует воздаяния, а у нас нет денег. Итак, необходимо, чтобы каждый из вас внес сколько-нибудь по мере возможности. Если бы василевс не был далеко, или если бы варвар согласился на отсрочку, я постарался бы достать вознаграждение оттуда. Но вы сами видите, что ни то, ни другое невозможно; а между тем толпы турок сильно опустошают страну, пока эмир остается здесь, ожидая воздаяния. Поэтому, как я сказал, необходимо вам сложиться.

Я обращаю свою речь к начальникам города. Все, сколько вы мне дадите, получите от василевса».