Глава V Миссия Лимана фон Сандерса в Константинополе и позиция стран Антанты
Глава V
Миссия Лимана фон Сандерса в Константинополе и позиция стран Антанты
В результате Балканских войн 1912–1913 гг. произошло значительное ослабление Турции. После серьезных поражений в Первой Балканской войне в Османской империи укрепилось мнение о необходимости реорганизации турецкой армии, чтобы оградить страну от дальнейших территориальных утрат.
Воспользовавшись создавшимся в Турции положением, Германия предприняла ряд мер по укреплению своего влияния в этой стране. Самой важной из них явилась отправка на берега Босфора осенью 1913 г. германской военной миссии во главе с генералом Лиманом фон Сандерсом. Пришедшие к власти младотурки, ориентировавшиеся на Германию, содействовали усилению германских позиций в Константинополе (Стамбуле).
«Укрепление позиции младотурок в результате младотурецкой революции в январе 1913 г., как и следовало ожидать, вполне соответствовало как интересам германской военщины на берегах Босфора, так и германской военной промышленности»[631], — писал Г. Хальгартен.
Конфликт, возникший между Россией и Германией вокруг назначения германского генерала Лимана фон Сандерса командующим армейским корпусом, расквартированным в Константинополе, был последним серьезным дипломатическим кризисом кануна Первой мировой войны 1914–1918 гг. Этот конфликт еще раз показал глубокие противоречия, существовавшие между Тройственным союзом и Тройственным согласием, напряженную борьбу великих держав за влияние в Турции, за господство над Проливами.
Направление Лимана фон Сандерса в Константинополь не было случайным эпизодом в германской политике на Ближнем Востоке. Военное проникновение Германии в Турцию активно осуществлялось еще в конце XIX в. В 1882 г. Берлин командировал в Константинополь специальную военную миссию во главе с генералом К. фон дер Гольцем, которая находилась там до 1895 г. В 1909–1912 гг. в Османской империи снова работала военная миссия, возглавлявшаяся тем же фон дер Гольцем. На эту миссию возлагались функции обучения, подготовки и реорганизации турецкой армии. В обмен за это германское правительство потребовало от Турции передачи всех заказов на перевооружение турецкой армии германским военным фирмам вместо французских[632].
В обстановке назревания большой войны миссия Лимана фон Сандерса имела для германских правящих кругов большое значение. Дело отнюдь не ограничивалось Стамбулом и районом Черноморских проливов. «Важнейшая задача миссии Лимана фон Сандерса, — писал А. С. Силин, — заключалась в установлении полного контроля над вооруженными силами Турции, в реорганизации и обучении турецкой армии в немецком духе и по немецкому образцу, — чтобы в кратчайший срок подготовить Османскую империю к роли полноценного военного союзника и одновременно превратить ее в орудие, послушное воле и интересам Германии»[633].
Переговоры об отправке германской военной миссии в Турцию велись с начала 1913 г. Однако правящие круги Германии ждали окончания балканских событий и получения согласия на направление миссии со стороны других великих держав. Весной 1913 г. на бракосочетании дочери Вильгельма II в Берлине присутствовали Николай II и британский король Георг V. В беседах с ними германскому императору представилась возможность вскользь затронуть вопрос о своем намерении отправить в Турцию новую военную миссию. Решив, что речь идет о продолжении деятельности в духе миссии фон дер Гольца, Николай II не возражал против нее. Георг V ответил Вильгельму II, что турки у Великобритании просят людей для организации полиции и жандармерии, и вполне естественно, что они обращаются к Германии с просьбой об отправке немецких офицеров для реорганизации армии[634].
Германский император, скрывая от британского и русского монархов широкие полномочия, которыми собиралась воспользоваться новая военная миссия в Турции, практически обманным путем добился их согласия. Б. Бюлов в своих мемуарах признавал: «Посылка генерала Лимана фон Сандерса, после того, что говорилось русскому послу берлинским ведомством иностранных дел, состоялась по непосредственному распоряжению императора и была осуществлена военным кабинетом без предварительного запроса иностранного ведомства»[635].
Назначение Лимана фон Сандерса командиром 1-го турецкого армейского корпуса, расположенного на Босфоре, предоставляло Германии возможность установить контроль как над турецкой столицей, так и над Проливами. Перед отправкой миссии Вильгельм II выразил свое мнение о задачах этой миссии.
«Конечную задачу миссии составляет:
а) германизация турецкой армии путем направления и непосредственного контроля организационной деятельности турецкого военного министерства.
б) внимательное наблюдение и строгий контроль за политикой других держав в Турции.
в) поддержание и развитие турецкого военного могущества в Малой Азии до степени, достаточной для того, чтобы служить противовесом агрессивным направлениям России»[636]. Согласно германским планам, «работа миссии должна быть вообще малозаметна, в особенности в настоящее время, когда деятельность миссии не приобрела значения факта свершившегося. Неблагоприятные политические условия, созданные враждебным отношением к миссии большинства держав европейского материка, не должны служить препятствием работ, так как успех ее обеспечен испытанными выдающимися служебными качествами ее личного состава»[637].
Генералу Сандерсу был выдан в Берлине 1 млн марок и предоставлено право расходования этих денег по его усмотрению. Кроме того, Сандерсу вручили 50 указов, подписанных императором, о награждении орденами. В этих бланках не были указаны имена и звания награждаемых лиц, что давало Сандерсу возможность в нужный момент воспользоваться этими документами[638].
Во время прощальной аудиенции перед отправкой в Константинополь кайзер дал Сандерсу следующие указания: «Вас не должно ни в какой степени касаться, кто будет находиться у власти — младотурки или старотурки. Вы должны иметь дело только с армией. Изгоните политику из турецкого офицерского корпуса. Вмешательство в политику — это их величайшая ошибка. В Константинополе вы встретитесь с адмиралом Лимпусом, который стоит во главе английской морской миссии. Сохраняйте с ним хорошие отношения. Он работает во флоте, а вы в армии. Каждый из вас имеет свой отдельный круг деятельности»[639].
Б. Бюлов в воспоминаниях писал, что «германское правительство послало в Константинополь одного из самых лучших германских офицеров, генерала Лимана фон Сандерса, и не инструктором, а командиром расположенного в Дарданеллах турецкого армейского корпуса. Это означало наступить своему другу [Николаю II] на его самую чувствительную мозоль»[640].
В ноябре 1913 г. в Петербурге стало известно, что Германия подписала с правительством Турции договор об отправке военной миссии в Константинополь численностью в 41 человек. Генерал Лиман должен был стать командующим 1-м корпусом, расположенным в Константинополе, в районе, прилегающем к Босфору и Дарданеллам. Ему должны были подчиняться все военные школы, во главе которых турецкое правительство намеревалось поставить германских инструкторов, а также немецкие советники в турецком Генеральном штабе, назначенные из числа прибывших с генералом Лиманом германских офицеров[641]. Интересам России в Черноморских проливах наносился серьезный удар. «Действительно, работа германской военной миссии, — пишет Б. М. Туполев, — была сосредоточена на Черноморских проливах с их укреплениями и на Восточной Анатолии. Посредством географических съемок и разведки местности она должна была быть подготовлена для развертывания войны против России»[642]. Усиленное проникновение Германии на Ближний Восток и без того причиняло России немало хлопот. Но теперь, когда Германия открыто намеревалась расположиться в Константинополе и захватить в свои руки военный контроль над Проливами, в Петербурге не на шутку встревожились. Российские империалисты, стремившиеся отнять Константинополь, а также Армению у Турции, не могли примириться даже с мыслью о том, что Германия займет преобладающие позиции в районе Проливов. «В Петербурге известие о назначении Лимана было принято как фактическое отрицание каких-либо преимущественных прав и интересов России в Проливах, как непосредственная угроза этим интересам в настоящем и всем планам и расчетам в отношении будущего», — писал Е. А. Адамов[643].
Борьба за новые рынки сбыта, территории, за «ключ от дверей» объединяла самодержавие и буржуазию. Став твердой ногой в Проливах, Россия утверждала свое господство на Балканском полуострове. «В самом деле, — писал министр иностранных России дел С. Д. Сазонов Николаю II, — тот, кто завладеет Проливами, получит в свои руки не только ключи морей Черного и Средиземного, — он будет иметь ключи для поступательного движения в Малую Азию и для гегемонии на Балканах»[644].
«Узнав о соглашении Германии с Турцией касательно военных инструкторов, — телеграфировал Сазонов послу в Берлине С. Н. Свербееву, — я крайне удивлен, что этот важный вопрос не был ни словом затронут канцлером во время недавних моих откровенных и дружественных объяснений с ним. Сама по себе немецкая военная миссия в пограничной с нами стране не может не вызвать в русском общественном мнении сильного раздражения и будет, конечно, истолкована как акт явно недружелюбный по отношению к нам. В особенности же подчинение турецких войск в Константинополе германскому генералу должно возбудить в нас серьезные опасения и подозрения. Благоволите высказаться в этом смысле перед германским правительством»[645]. Российскому послу дали указание поставить в известность Берлин, что миссия Лимана фон Сандерса может отрицательно подействовать на русско-германские отношения. Петербург предпочел бы, чтобы Сандерсу выбрали для военной деятельности не Константинополь, а какой-нибудь другой район Турции. В ноябре Свербеев сообщил Сазонову о результатах своих бесед с помощником германского статс-секретаря по иностранным делам А. Циммерманом и отметил, что, по мнению последнего, подозрения России беспочвенны и что Берлин не имел возможности отказать Турции в ее просьбе[646].
Протест России был встречен в Германии крайне сдержанно и холодно. В своем ответе на русские возражения Германия оправдывала свои действия тем, что была вынуждена удовлетворить просьбу Турции, чтобы загладить впечатление от «клеветнических» обвинений, распространявшихся в этой стране против прежних немецких инструкторов вследствие последних поражений Турции. В случае же отказа Берлина Турция обратилась бы к другой державе.
В Берлине отрицали всякую возможность недружественной позиции Германии в отношении России и даже утверждали, что «присутствие германского генерала в турецкой столице могло бы оказать большую услугу всей Европе в случае каких-либо будущих осложнений»[647]. «То обстоятельство, что генерал Лиман будет командовать корпусом в Константинополе, отнюдь не должно вас тревожить, — сказал посол Германии барон Фрайхер фон Вангенхайм российскому военному агенту в Турции, — я вам ручаюсь, что его обязанности будут строго ограничены и все, что касается обороны Константинопольского района и Проливов, будет изъято из круга его ведения»[648]. В том же разговоре германский посол сделал следующее заключение: «Странно было бы видеть какие-либо козни против России, — недоумевал Вангенхайм, — согласитесь, что один этот генерал не может представить собой угрозу для великой России»[649].
Председатель Совета министров России В. Н. Коковцов, находясь в Париже, чтобы получить заем в 500 млн. франков для строительства стратегических железных дорог, по пути в Россию встретился 1 (14) ноября 1913 г. в Берлине с Вильгельмом II и канцлером Бетман-Гольвегом. Коковцов изложил германскому кайзеру точку зрения Петербурга и дал понять, что «Россия не может примириться с установлением командования иностранного офицера корпусом в Константинополе. Ибо это создало бы преимущественное положение в Турции для одной державы, изменяя всю ближневосточную проблему»[650].
В той же беседе Коковцов пояснил Бетман-Гольвегу, что «подобное командование не может не вызывать с нашей стороны самых серьезных сомнений. Вместе с Германией и другими государствами мы стремились сохранить остатки турецкой империи в Европе с Константинополем в ее руках в такую пору, когда Болгария готова была победоносно вступить в его стены. Мы видели в этом отсрочку в разрешении Восточного вопроса и находили, что оставление Проливов в руках Турции в настоящее время представляется наиболее желательным не только для России, но и для всей Европы, но в то же время мы исходили из того коренного положения, что Константинополь должен оставаться турецкой столицей, в неприкосновенности которой одинаково заинтересованы все великие державы»[651].
Однако переговоры Коковцова с Бетман-Гольвегом и Вильгельмом II не привели к каким-либо осязаемым результатам. «Каков будет дальнейший ход этого вопроса, — писал Коковцов Николаю, — я не могу доложить Вашему Величеству… Но не скрою от Вашего Величества, что объяснения мои в Берлине оставили во мне неудовлетворительное впечатление и дают повод думать, что германское правительство не легко уступит, если оно вообще уступит, избранную им позицию»[652].
Тогда Россия решила обратиться к союзникам по Антанте. В телеграмме от 25 ноября (8 декабря) 1913 г. министр иностранных дел Сазонов просил российских послов в Париже и Лондоне выяснить, насколько французское и английское правительства считают командование германским офицером корпусом в Константинополе «совместимым с их интересами, достоинством их представительств, при становлении неравенств условий в Константинополе». Одновременно Сазонов предложил поставить вопрос о «соответствующих компенсациях для других держав» в случае, если дальнейшие настояния России в Берлине не достигнут успеха[653].
Французская дипломатия, опасавшаяся, как бы Россия не сговорилась с Германией и не надоумила ее перевести военную миссию в Смирну (Измир), была склонна поссорить Германию и Россию. Содержание переговоров Коковцова в Берлине неожиданно было разглашено в печати. В середине ноября 1913 г. во французской газете «Temps» (Темпе) были опубликованы все подробности переговоров Коковцова в Берлине, о которых было известно только французскому послу в Германии[654].
Позиция британской дипломатии была сложна и противоречива, что определялось целым рядом обстоятельств во взаимоотношениях Англии и Германии. В Германии, усиленно готовясь к большой войне, делали ставку на то, что Лондон в случае войны останется нейтральным[655]. «Положение Лондона усложнялось тем обстоятельством, что с 1908 г. в Турции находилась английская военно-морская миссия во главе с адмиралом, осуществлявшая реорганизацию турецкого флота. Отсюда известная двойственность действий британской дипломатии в вопросе о миссии Лимана фон Сандерса»[656].
Сазонов начал переговоры с Францией и Англией в том направлении, чтобы, если «переговоры с Берлином окажутся бесполезными, были предприняты совместные шаги в Константинополе с указанием, что уступки, сделанные Германии, выдвигают вопрос о равноценных компенсациях по отношению к другим державам»[657].
Британия и Франция также выступали против экспансионистской политики Германии на Ближнем Востоке, где Турция с экономической, геополитической и стратегической точки зрения занимала весьма выгодное положение. Назначение германского генерала командиром корпуса в Константинополе существенно затрагивало британские интересы в этом важном регионе. Лондон не мог примириться с приобретением Германией господствующего положения на Босфоре, откуда она могла непосредственно угрожать важнейшей колонии Великобритании — Индии, Суэцкому каналу и британским позициям в Египте. «Кроме того, Англия и Франция значительную часть своего продовольствия доставляли из Южной России через Черноморские проливы. Усиление Германии на Босфоре в случае осложнений могло бы угрожать Англии прекращением вывоза продуктов»[658]. Берлин предложил Лондону компенсации за согласие на допущение германской военной миссии в Турцию. По сведениям, полученным Генеральным штабом из Киевского военного округа, предложение Германии сводилось к следующему:
«1) предоставлению английскому правительству, начиная с 1 июня 1914 г., исключительной монополии на изготовление для турецких войск на турецкой территории недостающего количества вооружения и боевых припасов к принятым в турецкой армии образцам вооружения и на производство переделок и ремонт оружия;
2) допущению на суда турецкого флота 10 % английского командного состава. Есть такие сведения, что проектируемые германским правительством условия компенсации для Англии последней признаются неприемлемыми вследствие ограниченного их размера»[659]. Правительство Франции выражало готовность поддержать любые действия России, но оно интересовалось, какие мероприятия собирается провести союзница в том случае, если совместное выступление держав Антанты в Берлине и Константинополе не принесет желаемых результатов. Французский министр иностранных дел С. Пишон заявил турецкому послу в Париже Рифат-паше: «Если Порта не откажется от осуществления сказанного плана, Франция потребует для себя чрезвычайных компенсаций морального и политического характера»[660].
Франция, пользуясь большим влиянием в Азиатской Турции и Константинополе, хотела сохранить статус-кво как можно дольше или по крайней мере до тех пор, пока державы не придут к соглашению о разделе Османской империи на взаимно выгодных началах. Несколько дней спустя посол Франции в Петербурге Т. Делькассе послал французскому правительству мрачное предупреждение: «Развал Турции на куски уже начался или вот-вот начнется, и Германия займет положение, гарантирующее ей все выгоды от раздела»[661].
Британская дипломатия лавировала и действовала в этом вопросе осторожно, исходя из своих насущных интересов. Э. Грей не был склонен принять предложение Сазонова. Со свойственной ему дипломатичностью он «в принципе допускал» возможность компенсаций, но опасался, что, как писал посол России А. К. Бенкендорф Сазонову, «будет трудно на практике подыскать подходящую для них форму. Первые предложения Пишона о предоставлении офицерам других держав соответствующих командований представляются ему неосуществимыми и не отвечающими нашим интересам, так как главная цель — удаление германцев из Константинополя — по-прежнему остается недостигнутой. К тому же это будет только первым шагом к разделу Турции… Грей, видимо, считает пока более целесообразным продолжение дружественных переговоров с Германией, чтобы таким путем склонить ее к изменению первоначального плана… и Грей лично думает, что как император, так и канцлер желали бы найти благовидный выход из создавшегося положения»[662].
Грей, ссылаясь на нежелательность обострения отношений с Вильгельмом II, и без того обиженным нападками русской прессы, рекомендовал дружеское обращение в Берлин. В качестве практического выхода он предлагал создание нового международного режима в Проливах, гарантирующего свободу плавания в них[663]. Против этого проекта и на этот раз решительно возражал Сазонов, так как германской миссии Проливы не были ни в каком отношении подчинены, но зато в Константинополе находилась британская морская миссия во главе с адмиралом Лимпусом. Британия решила не обострять отношений с Германией, чтобы не нарушить видимого сближения с Берлином. При этом английские политики и дипломаты заботились об укреплении Антанты и сплочении ее рядов перед лицом возрастающей напряженности в Европе. Помощник статс-секретаря А. Никольсон писал: «…Вопрос (о военной миссии. — Авт.) нас не касается в такой степени, в которой он, естественно, затрагивает Россию, тем не менее он не без важности и для нас; также, с другой стороны, желательно, особенно в этот момент, когда имеются некоторые опасения относительно нашего сближения с Германией, чтобы мы не оказались равнодушными и по меньшей мере не симпатизировали германскому акту, который обеспечивает Германии господствующее положение в Константинополе»[664].
В то же время британские дипломаты были не против использовать германо-российский конфликт для обострения международной обстановки, рассчитывая при этом извлечь для себя соответствующие выгоды. Только так можно объяснить рекомендации британского поверенного в делах в Петербурге Сазонову, чтобы Россия настаивала перед Портой на сохранении возле Константинополя, пока иностранный офицер будет командовать там, одного или двух российских военных кораблей, которые в случае надобности могли бы высадить подразделения для защиты русского посольства[665].
Грей неоднократно советовал России продолжить переговоры с Берлином, изображая дело таким образом, будто Германия хочет урегулировать этот вопрос. Британский министр признавал, что нахождение британского адмирала в Константинополе представляет слишком сильный аргумент для Германии, и просил времени для всестороннего изучения вопроса, как, не нарушив независимости Турции, найти удовлетворительное решение проблемы[666]. Потерпев неудачу в Лондоне, российское правительство апеллировало к Франции с просьбой оказать воздействие на Грея и убедить его в необходимости совместного и решительного выступления в Константинополе.
Что же касается Франции, то она заняла более твердую позицию в поддержку России, нежели Англия. Французское правительство сообщило Турции, что оно разделяет мнение Петербурга о недопустимости предоставления командования войсками в Константинополе германскому генералу, дав ей понять, что, если Порта не пойдет на уступки, Франция потребует для себя политической компенсации. Одновременно Париж сообщил в Петербург, что не может согласиться на перенесение германского командования в Смирну или Бейрут, входившие в сферу французских интересов. «Противоречия между интересами держав были совершенно очевидными», — писал Г. Хальгартен. «Если бы Франция участвовала в поставках вооружения, — сказал туркам французский военный атташе, — тогда германская военная миссия была бы терпима». Но об этом нельзя было и думать. «Париж волновался, а Петербург неустанно стремился втолковать германскому правительству, какое значение имеют для России дальнобойные орудия на Босфоре»[667].
Однако такая поддержка Франции не могла успокоить Сазонова, который продолжал настаивать перед Англией и Францией на необходимости принятия мер воздействия на турецкое правительство.
С. Пишон поручил послу Франции в Лондоне П. Камбону убедить Грея «присоединиться к попытке заставить Турцию понять все серьезные последствия, которые будут иметь место, если константинопольский армейский корпус будет находиться под командованием германского генерала»[668]. Пишон советовал Камбону развить перед Греем следующие соображения: «Командование корпусом германским генералом в Константинополе ставит дипломатический корпус, пребывающий в Константинополе, под опеку германцев. Это фактически дает Германии ключ к Проливам. Это дает полную возможность вмешательства со стороны германского генерала, который может нанести удар непосредственному суверенитету султана. Это нарушает равновесие между державами, являющееся гарантией самого существования Турции. Это может привести державы к антагонизму и даже к конфликту в отношении германской военной миссии, в случае если она позволит себе какое-либо выступление или демонстрацию в Константинополе. Если сэр Эдуард Грей согласится с этими взглядами, то следует польстить ему, предложив ему сформулировать ноту, которую Тройственное согласие представит Турции»[669]. Довод Камбона, что контракт с генералом Лиманом отдает в руки Германии «ключ от Проливов», произвел рассчитанный эффект на Грея. Угроза германского проникновения в Проливы не сулила Англии, имевшей в Константинополе с 1912 г. морского советника при турецком правительстве контр-адмирала А. Лимпуса, являвшегося фактически командующим турецким флотом, ничего хорошего.
Грей принял предложение Франции и быстро сформулировал весьма решительную «декларацию», включавшую все указанные доводы и носившую почти ультимативный характер. Текст этой декларации Грея был отослан для согласования с Францией и Россией. В ней говорилось: «Тот факт, что германскому генералу будет поручено командование турецким армейским корпусом в Константинополе, создаст таковому положение, которое до сих пор не занимал ни один иностранный офицер, будь то немецкий или какой-либо другой. Благодаря этому весь дипломатический корпус окажется во власти Германии (а также и ключи от Проливов окажутся в руках немцев). Кроме того, германский генерал будет иметь возможность принимать военные меры, несовместимые с суверенными правами султана. Сразу же погибнет действительная гарантия целостности Оттоманской империи, состоящая в равновесии держав. Если Германия займет в Константинополе подобное положение, то и другие державы окажутся вынужденными обеспечить свои интересы в Турции и заявить аналогичные требования, в которых Блистательная Порта не сможет справедливо отказать»[670].
В ходе переговоров три державы приняли решение предпринять демарш в Константинополе. Однако Англия совершенно не хотела возбуждать недовольства германского правительства. Поэтому Грей внес в текст ноты, предложенной министром иностранных дел Франции Пишоном, некоторые смягчающие поправки и настаивал на том, чтобы демарш был произведен каждым послом отдельно[671].
К этому Грея побуждало также желание не оказывать прямого давления на Порту, ибо оно могло произвести на нее негативное впечатление и отрицательно повлиять на британские позиции в Османской империи. По настоянию Грея Сазонов был вынужден согласиться на эти поправки, хотя они имели целью уменьшить воздействие демарша на турецкое правительство[672]. Французское правительство также согласилось с мнением Лондона и намерено было дать своему послу в Константинополе соответствующую инструкцию[673].
Грей отдавал себе отчет в серьезности неоднократных предупреждений Сазонова, который считал, что вопрос о германской военной миссии является испытанием целостности Тройственного согласия и что Германия уступит, если державы Антанты займут в этом деле твердую позицию[674]. С другой стороны, Грей, как отмечалось, был поглощен заботой об улучшении англо-германских отношений и поэтому приветствовал демарш в Константинополе, но не в Берлине. Между тем именно в Берлине следовало бы приложить усилия для разрешения этого вопроса в приемлемом для России духе. Российский посол в Лондоне А. К. Бенкендорф полагал, что «именно в Берлине центр тяжести всех настоящих затруднений, из чего следует, на мой взгляд, что никакой удар в Константинополе не может иметь окончательного результата и может только испортить все дело»[675].
Демаршем в Константинополе Грей формально успокаивал Петербург. При этом он подталкивал Россию на решительное выступление, намекая, что вопрос о германской военной миссии затрагивает прежде всего интересы России. 2 (15) декабря 1913 г. он телеграфировал О’Берни, «что Сазонов должен иметь в виду, что, хотя германское командование в Константинополе нежелательно для всех держав, оно является вопросом озабоченности России больше, чем для кого-либо из нас. Поэтому оно не является делом, в котором мы можем быть более русскими, чем сами русские, и очень вероятно, что германское правительство будет руководствоваться тем, до какого предела будут идти русские протесты»[676].
Отношение Британии к конфликту точно отражает письмо российского посла в Лондоне Сазонову, в котором говорилось: «В Берлине прекрасно знают, что Франция, которая, кажется, всегда готова сражаться с Германией, пойдет с нами. Они хорошо знают мнение Грея и какое значение придают этому вопросу в Англии. Я думаю, что этого совершенно достаточно, чтобы заставить их задуматься, потому что с их стороны было бы величайшей самонадеянностью воображать, что в случае всеобщей войны Англия не была бы мало-помалу втянута в нее»[677].
Но британская дипломатия не была уверена в том, что Россия уже готова вступить в войну из-за германской военной миссии. В письме О’Берни 2 декабря 1913 г. Никольсон писал: «Трудности с Сазоновым заключаются в том, что никогда точно не знаешь, как далеко он готов идти. Хотя мы вполне готовы признать, что назначение Лимана фон Сандерса, если оно действительно будет таким, как нам говорят, имеет очень серьезный характер, все-таки мы окажемся в глупом положении, если за дело возьмемся горячо, а потом окажется, что Сазонов в той или иной степени покинул нас»[678]. Грей предупредил французского посла, что опасается очередного отступления со стороны Сазонова. Опасения Грея подтвердились.
В тот момент, когда послы держав в Османской империи готовились к демаршу перед Портой, Сазонов обратился к своим партнерам с просьбой отложить их представление в Константинополе, так как «русское правительство находится в дружественных переговорах с германским правительством»[679]. Но здесь российское правительство, добившись поддержки Грея при помощи Франции, сделало шаг назад, о чем впоследствии Сазонов горько сожалел.
Российский министр предполагал, что теперь может быть уверен в полном единодушии со стороны Франции и Англии. Он вдруг решил использовать это для нажима на Берлин, с тем чтобы принудить Германию пойти на уступки, прежде чем послы союзных держав предпримут выступление в Константинополе. Успех в Берлине, по его мнению, будет означать более крупную дипломатическую победу, чем разрешение вопроса, достигнутое в Константинополе.
22 ноября (4 декабря) Сазонов телеграфировал в Константинополь российскому послу М. Н. Гирсу: «Считаем нужным повременить совместным выступлением до выяснения нашего последнего шага в Берлине»[680]. Одновременно Сазонов поручил Свербееву довести до сведения германского правительства о намечающемся коллективном выступлении держав в Константинополе с таким расчетом, чтобы вынудить Берлин на выгодные России уступки. В Берлине, однако, не обнаружили никакого намерения уступать. Германский кайзер воскликнул: «Речь идет о нашем достоинстве и положении в мире, против которых ведется травля со всех сторон. Следовательно — голову выше, рука на мече»[681].
Германский статс-секретарь иностранных дел Г. Ягов спокойно выслушал Свербеева, поблагодарил его за информацию, но заявил, что никакого определенного ответа в настоящее время дать не может до тех пор, пока Лиман фон Сандерс не изучит «местные условия» и не придет к соглашению с турецкими властями о возможности перенесения миссии из Константинополя в какое-либо другое место[682].
Между тем 4 (17) декабря 1913 г. генерал Лиман фон Сандерс был назначен инспектором военных школ, членом военного совета и командующим 1-м армейским корпусом в Константинополе. Это заставило царское правительство вернуться к прежнему варианту действий. Убедившись в бесполезности дальнейших «дружественных переговоров» с Берлином, Сазонов 7 декабря телеграфировал в Париж и Лондон: «Признаем желательным безотлагательное обращение к Порте трех послов с одинаковой нотой, составленной на основании английского предложения»[683].
Но Сазонову пришлось пережить разочарование, когда он узнал, что Грей, воспользовавшись проволочкой, успел изменить свою точку зрения и отказался от первоначального предложения. Британский министр заявил, что нота, предназначенная Турции, составлена в очень решительных и ультимативных тонах и ее надо заменить другой, более осторожной и сдержанной, запрашивающей турецкое правительство о характере военной миссии и ее функциях.
Нота, предложенная Россией 7 (20) декабря, гласила: «Поручение командования корпусом турецкой армии в Константинополе германскому генералу дало бы последнему положение, какое ни один иностранный офицер германской или какой-либо другой державы до сего времени никогда еще не занимал в Константинополе. Таким образом, весь дипломатический корпус оказался бы во власти Германии. Кроме того, германский генерал мог бы принимать военные меры, которые могли бы нанести ущерб власти султана. Действительная гарантия целостности Османской империи, заключающаяся в равновесии держав, исчезла бы сразу. В самом деле, если бы Германия достигла такого преобладающего положения в Константинополе, другие державы были бы поставлены перед необходимостью охранять свои интересы в Турции»[684].
Французское правительство немедленно согласилось с Сазоновым и предложило своему послу в Константинополе договориться с послами Англии и России о передаче этой ноты Порте[685]. Париж подстрекал Петербург на активное выступление против Турции и советовал даже послать военное судно в Босфор для «устрашения турок». Посол России в Париже А. П. Извольский в письме от 1 (14) января 1914 г. излагал Сазонову предложение Франции. «В наиболее важном вопросе о германских офицерах в Константинополе, — писал он, — до сих пор я также не могу пожаловаться на Думерга; он, кажется, вполне искренно заявляет о своем желании оказать нам самую полную и деятельную поддержку»[686].
Российский посол в Париже сообщает Сазонову, что Думерг, председатель Совета министров и министр иностранных дел, настойчиво интересовался у него, «какие именно меры принуждения мы намерены предложить, если переговоры в Берлине и Константинополе не приведут к желаемым результатам»[687]. Далее Извольский излагает курьезный разговор с М. Палеологом. По словам Палеолога, М. Бомпар, посол в Константинополе, во время своего пребывания в Париже высказал ему личное мнение, что «если мы (Россия. — Авт.) не добьемся мирным путем нашей цели, нам следует испросить у султана фирман на проход через Проливы одного из наших черноморских броненосцев, ввести его в Босфор и объявить, что он уйдет лишь после изменения контракта генерала Лимана и его офицеров». Изумленный Извольский поинтересовался у Палеолога, может ли он сообщить об этом Сазонову. Палеолог ответил ему, что «не видит к этому препятствий, но что, разумеется, речь идет о чисто личном взгляде г. Бомпара и что ни в каком случае инициатива подобной меры не должна быть приписана Франции». Когда же Извольский заметил, что вряд ли султан выдаст России вышеуказанный фирман, Палеолог сказал ему, что русский броненосец может войти в Босфор и без фирмана и что турецкие батареи, конечно, не решатся открыть по нему огонь[688]. Из беседы Извольский сделал следующий вывод: «Я не берусь судить, насколько продуманны суждения французского посла в Константинополе, но весьма характерно, что в здешнем министерстве иностранных дел допускают возможность подобного крутого оборота дела; прибавлю также, что, если бы мы решились на подобное энергическое действие, общественное мнение Франции несомненно высказалось бы в нашу пользу, ибо оно весьма чутко ко всему, что касается национального достоинства, и живо ощущает нестерпимость германского засилия в Константинополе»[689].
Российское правительство понимало, что выступать вместе с Францией без поддержки Англии было бы крайне рискованно. Между тем в позиции Британии произошла значительная перемена. Она стала более умеренной.
По мнению Грея, представление в Константинополе должно было быть сделано устно, в форме запроса, каждым послом в отдельности. Что же касается содержания представления, то британский министр предложил следующую формулировку: «Командование в Константинополе с далеко идущим и важным характером было отдано германскому генералу — этим он займет положение, которого до сих пор не занимал ни один иностранный офицер в Турции. Мы предполагали, что Турция не будет делать ничего, что ослабило бы ее независимость, но так как это является вопросом огромной заинтересованности для других держав, то мы желали бы иметь информацию относительно контракта, который турецкое правительство заключило с германским генералом, сферы его деятельности и какую позицию он будет занимать по мнению турецкого правительства»[690].
Чем же объясняется эта перемена в позиции британской дипломатии? Грей заявил Бенкендорфу, что боится, как бы важность назначения германского генерала не оказалась преувеличенной. К тому же, добавил он, «адмирал Лимпус — глава английской военно-морской миссии в Турции — имеет действительное командование турецким флотом в мирное время»[691]. Эти два обстоятельства, по мнению Грея, делают ненужным коллективный демарш, а пока можно в качестве первого шага ограничиться запросом. Однако дело обстояло не так, как хотел изобразить Грей. Британская дипломатия использовала вопрос о нахождении во главе турецкого флота руководителя английской военно-морской миссии лишь для того, чтобы оправдать свою уклончивую позицию, ибо роль турецкой армии была гораздо значительнее, чем относительно слабого турецкого флота. В одном из донесений английский посол в Константинополе писал Грею: «Сами турки очень возмущены идеей демарша, который державы Антанты намерены были сделать в Константинополе, и я получил некоторые косвенные просьбы не лишать их последней возможности иметь приличную армию»[692]. Нежелание оказывать давление на Турцию усиливалось у британской дипломатии тем обстоятельством, что как раз в это время между властями Османской империи и английским синдикатом «Армстронг и Виккерс» был на 30 лет заключен контракт с их судостроительными верфями и арсеналами[693].
Но главной причиной умеренной позиции Британии в данном вопросе являлось то обстоятельство, что Грей к тому времени узнал, что нахождение германского генерала в Константинополе не является слишком большой угрозой для английских интересов. Британский посол в Константинополе Л. Маллет был в этом убежден и доносил Грею: «Я думаю, что командование первым корпусом на практике безвредно для наших интересов»[694]. В другом донесении Маллет сообщал, что сфера действий генерала якобы не включает в себя район Проливов[695].
С другой стороны, у ряда британских дипломатов преобладало мнение, что турецкие войска вряд ли будут повиноваться приказам, получаемым от иностранца, что сделало бы действия германской военной миссии безвредными для Англии. 3 (16) декабря 1913 г. Маллет сообщил о том, что некоторые наиболее известные турецкие генералы и офицеры вообще возражают против германской военной миссии. Они, по утверждению посла, намерены направить правительству меморандум по этому поводу[696]. К тому же британские правящие круги были информированы, что Россия не намерена воевать из-за вопроса о миссии Лимана фон Сандерса. Ознакомившись подробнее со всеми обстоятельствами дела, в особенности с положением адмирала Лимпуса в Турции, Грей счел нужным изменить линию своего поведения.
Новая британская позиция очень огорчила Сазонова. Он писал Гирсу: «Ввиду перемены, происшедшей во взглядах сэра Эдуарда Грея на характер обращения трех держав к Порте, и необходимости для нас сообразовать наши выступления с той степенью поддержки, на которую мы можем рассчитывать со стороны наших друзей и союзников, мы вынуждены согласиться с предлагаемой Греем постановкой вопроса»[697].
В телеграмме Сазонова русскому послу в Лондоне от 12 (25) декабря 1913 г. говорилось: «Я слышал из весьма секретного источника, будто Грей высказал французскому послу, что он не хочет заходить слишком далеко в конфликте с Константинополем, так как опасается перемены в моей позиции, что может привести к дипломатической неудаче. Я должен по этому поводу заметить, что по вопросу об инструкторах произошла перемена не в моей позиции, но весьма печальная перемена в позиции Англии. Грей не желает больше иметь ничего общего с нотой, в основу которой положена его собственная телеграмма британскому послу в Петербурге. Если в конце концов мы будем вынуждены изменить наше отношение к данному вопросу, как это было уже во многих других случаях, то это нужно будет отнести за счет отсутствия достаточной уверенности в реальности английской поддержки. Уверенность эта колеблется еще более подобным поведением Англии. Отсутствие единства солидарности между тремя державами Согласия вызывает у нас весьма серьезные опасения, так как оно составляет органический недостаток Тройственного согласия, который всегда нас ставит в невыгодное положение перед лицом крепкого блока Тройственного союза. Подобное положение дел может, при некоторых обстоятельствах, повлечь весьма важные последствия и весьма серьезно затронуть жизненные интересы каждой из держав Тройственного согласия»[698]. Подтверждая, что перемена «фронта» Британией произвела неприятное впечатление в России, Сазонов телеграфировал российскому послу в Лондоне 10 (23) декабря 1913 г.: «Мы не можем согласиться на новое английское предложение, так как пустое представление будет, по нашему мнению, скорее вредным, чем полезным»[699]. Он не только не считал предложение Грея достаточным, но и продолжал настаивать на том, чтобы державы Антанты предприняли в отношении Турции меры принуждения.
Уже в декабре в разговоре с О’Берни Сазонов заявил, что, если представление, которое три державы намерены сделать в Константинополе, не будет иметь результата, они должны прибегнуть к таким мерам давления на Османскую империю, как финансовый бойкот, отказ турецкому правительству в повышении турецких таможенных пошлин на 4 %, русская мобилизация на армянской границе. В качестве дополнительного шага Сазонов упомянул отзыв трех послов из Константинополя. Если бы эти меры потерпели неудачу, то российский министр предлагал осуществить оккупацию турецких портов или территорий в Малой Азии. При этом Англия и Франция могли бы занять Смирну и Бейрут, а Россия — Трапезунд (Трабзон) или Баязет.
Сазонов отдавал себе отчет в том, что подобные акции могли вызвать вмешательство Германии. Тем не менее он считал возможным пойти на риск серьезных осложнений, если с этим согласятся российское военное и морское ведомства, и при условии решимости Франции поддержать Россию всеми силами, а Англии — оказать существенное содействие[700]. Однако мнение Сазонова не встретило понимания в Лондоне. Грей при сложившихся обстоятельствах не намерен был идти дальше предложенного им устного представления в Константинополе, ибо это, по его мнению, являлось тогда единственным целесообразным шагом[701].
28 ноября (11 декабря) 1913 г. по инициативе российского посла в Константинополе Гирса Сазонов обратился к британскому правительству с просьбой предложить Берлину перенести место пребывания английского адмирала из Константинополя в Измит, если Германия, в свою очередь, согласится перевести Сандерса в Адрианополь[702]. Уклоняясь от прямого ответа, Грей сказал Бенкендорфу, что намерен спросить Маллета о технической стороне дела и что если перевод английского адмирала выполним для турецкого правительства, то он не только не находит возражений, но, напротив, поддержит эту меру[703]. По утверждению Сазонова, Грей даже согласился на отзыв английской военно-морской миссии из Турции, если бы он оказался желательным в целях воздействия на Берлин[704]. Изъявив готовность отозвать британскую морскую миссию, Грей тут же сделал оговорку, что он это сделал бы с охотой, если бы у него не имелись данные, позволяющие предполагать, что после этого Германия тем не менее не отступила бы от занятой ею позиции в вопросе о военной миссии[705]. Подобная мера, по мнению Грея, лишь усилила бы упорство Берлина. Грей также «запугивал» Россию, указывая на возможность замены адмирала Лимпуса германским морским офицером. Дальнейшие настояния Сазонова на более решительной форме представления не нашли в Лондоне поддержки, и российский министр согласился на устный запрос у Порты, направив 29 ноября (12 декабря) русскому послу в Константинополе соответствующее предписание[706].
30 ноября (13 декабря) послы России, Англии и Франции, каждый в отдельности, сделали Порте устный запрос, предложенный Греем. В нем говорилось: «Нами получены сведения, что германский генерал облечен чрезвычайно важной действительной военной властью. Эта власть дала бы этому офицеру положение, отличное от такового, когда-либо занимаемого каким-либо иностранным офицером в Турции. Мы полагаем, что Порта не предприняла бы чего-либо, что могло бы нанести ущерб независимости оттоманского правительства, и что его власть над Проливами и Константинополем остается неприкосновенной. Другие державы чрезвычайно заинтересованы этими вопросами и были бы очень обязаны Блистательной Порте, если бы она не отказала сообщить сведения как о договоре, заключенном с германским генералом, и о распространении его прав, так и о том, как оттоманское правительство понимает положение этого офицера»[707].
Российский военный агент в Вене, характеризуя сложившуюся обстановку, писал: «Прислушиваясь к тому, что говорят теперь в Вене, можно с уверенностью сказать, что император Вильгельм оценил момент, чтобы сделаться хозяином Босфора; при общей инертности и нерешительности, проявляемой заинтересованными державами противоположного лагеря, нельзя уже более сомневаться в успехе германской политики в Турции»[708]. Сложившуюся в это время в Османской империи и вокруг нее ситуацию Г. Хальгартен характеризовал следующим образом: «Германское железнодорожное строительство, германская военная политика, русский экспорт зерна, английские и германские сделки на поставку оружия, турецкая коррупция, французский капитал, вложенный в вооружения, — все это было увязано в один запутанный узел»[709].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.