Глава I Англо-русское соглашение 1907 г. и Черноморские проливы

Глава I

Англо-русское соглашение 1907 г. и Черноморские проливы

В начале XX в. произошли коренные изменения в международной обстановке. Россия потерпела поражение в войне с Японией, произошла Первая русская революция 1905–1907 гг. На мировой арене позиции России были серьезно ослаблены, что привело к усилению роли Германии в европейском концерте. Россия после исхода последней войны перестала быть для Британии грозным соперником в Азии, а Франция являлась надежным союзником Лондона, возрастающая мощь Германской империи становилась все более реальной угрозой для положения Британии как мировой державы.

Вопрос взаимоотношений с Германией постоянно находился в центре внимания британского внешнеполитического ведомства. На одном из донесений английского посла в Берлине в июле 1906 г. британский статс-секретарь иностранных дел Э. Грей сделал многозначительную помету: «Англия всегда склонялась или имела определенное направление противодействия любой державе, стремящейся к гегемонии в Европе»[10]. Понимая, что Россия уже не представляет прежней угрозы британским интересам на Дальнем и Среднем Востоке, Британия стала проявлять заинтересованность в сближении с ней, чтобы обеспечить равновесие сил в Европе и противостоять возрастающей мощи Германии.

Россия в результате сближения с Англией обезопасила бы себя на Дальнем Востоке, после примирения с Японией укрепила бы свой союз с Францией и смогла бы вернуться к проведению активной политики на Балканах и Ближнем Востоке. Однако российскому правительству пришлось бы пойти на компромисс с Англией и урегулировать напряженные отношения с ней на Ближнем и Среднем Востоке. Сближение же России с Германией неизбежно ослабило бы франко-русский союз, являвшийся главной опорой Петербурга на европейском континенте. Выбор, который должна была сделать Россия, имел жизненно важное значение для ее будущности и определил ее положение среди великих держав. К моменту начала переговоров летом 1906 г. Ламздорфа на посту министра иностранных дел сменил Александр Петрович Извольский. Новому руководителю внешнеполитического ведомства предстояло укрепить международный престиж страны и обеспечить ей длительное мирное развитие для осуществления реформ.

А. П. Извольский, как считают отечественные историки, вполне отвечал требованиям своей эпохи[11]. Талантливый дипломат, способный к установлению деловых отношений как на международной арене, так и внутри страны, снискал доверие Николая II и обладал определенной свободой в делах своего ведомства. В формировавшейся Извольским политике соглашений он стремился придерживаться «равноудаленности» России от Берлина и Лондона, видел возможность с помощью активной дипломатии, опираясь на поддержку обеих стран, быстрее восстановить внешнюю безопасность и великодержавные позиции империи и по возможности перейти к решению стоявших на очереди внешнеполитических задач[12].

Министр иностранных дел проводил реформу центрального аппарата заграничных учреждений МИДа по европейскому образцу. Он поставил на современный уровень информационную службу министерства, ввел в практику систематическую рассылку копий основных дипломатических документов в заграничные представительства, а также главе правительства и некоторым министрам, что имело значение для согласования деятельности ведомств и принятия совместных решений. «Извольский добивался, чтобы МИД стал главным источником внешнеполитической информации в стране, ввел в практику МИДа инструктажи редакторов иностранных отделов ведущих газет, предварительную подготовку и обеспечение внешнеполитических акций инспирированными им газетными выступлениями, использовал личные контакты с владельцами и редакторами влиятельных органов печати, наконец, применял прямой и скрытый подкуп авторитетных журналистов и даже отдельных органов печати как в России, так и за границей»[13].

Новый российский министр вполне устраивал английских дипломатов. В отчете за 1906 г., представленном британским послом в Форин оффис, особо подчеркивалось, что царский министр лояльно и искренне настроен по отношению к Великобритании. «Он, несомненно, желает с успехом сохранить портфель министра иностранных дел и очень тревожится и смущается препятствиями, которые могут возникнуть во время переговоров, которые он ведет. Он честно и искренне желает соглашения с Великобританией, хотя он не сделает шага, на который взглянут неблагосклонно в Берлине, и мнение, преобладающее при Дворе, имеет громадную важность в его глазах»[14].

Новый руководитель внешней политики России Извольский выдвинул программу, которая сводилась к укреплению франко-русского союза, смягчению противоречий с Англией и Японией в Азии путем соглашения с ними и сохранению дружественных отношений с Германией, не вступая с ней в союз. С Австро-Венгрией предполагалось продолжать сотрудничество на базе взаимных уступок. «Свобода внешнеполитического маневрирования Извольского, — отмечала А. Ф. Остальцева, — ограничивалась ролью, которую он отводил Англии в планируемом им пересмотре всей азиатской политики России для обеспечения безопасности и защиты интересов империи в этом обширном регионе»[15].

В мае 1906 г. в Петербург прибыл новый английский посол А. Никольсон, через которого российский МИД вел переговоры с Великобританией[16]. В августе, когда переговоры приняли практический характер и когда проблема соглашения с Англией горячо обсуждалась в правящих кругах и печати России, среди русских дипломатов возникла мысль и о возможности обсуждения ближневосточного вопроса. Политика России на Ближнем Востоке в тот период сводилась в основном к стремлению открыть Черноморские проливы для российских военных судов.

Большинство авторов, особенно английских, как правильно отмечает Г. Л. Бондаревский, преувеличивают влияние вопроса о Проливах на заключение соглашения 1907 г.[17] Анализ документов и материалов позволяет сделать вывод, что переговоры о Проливах имели при заключении русско-английского соглашения 1907 г. подчиненное значение.

Предложение о благоприятном для России изменении режима Проливов было высказано Извольским 4 (17) августа 1906 г. в доверительном письме по поводу переговоров с Англией членам намечавшегося Особого совещания. Министр иностранных дел сообщал о предложениях британского кабинета по вопросу о Тибете и далее писал: «Имеются основания ожидать, что великобританское правительство не остановится на этом начинании, но последовательно возбудит переговоры по делам среднеазиатским, персидским, Ближнего Востока и другим, где наши интересы сталкиваются с английскими». Вопрос о Проливах в связи с англо-русскими переговорами был всесторонне рассмотрен в «Записке по поводу соглашения между Россией и Англией», составленной 25 августа (по ст. ст.) 1906 г. видным российским дипломатом, послом в Константинополе И. А. Зиновьевым. Автор предлагал не упускать из виду, что «при настоящем политическом положении искреннее и справедливое соглашение с великобританским правительством представляется весьма желательным. Ввиду этого нельзя не поставить вопроса: не представляется ли для нас возможным ценою некоторых уступок, хотя бы в вопросе о сношениях наших с Афганистаном, которых будет по всей вероятности домогаться лондонский кабинет, обеспечить себе содействие Англии в одном из тех вопросов, благоприятное разрешение коих особенно важно с точки зрения политических интересов России. Между этими вопросами первое место занимает вопрос о проливах: Босфорском и Дарданелльском, с давнего времени привлекающих к себе особенное внимание императорского правительства»[18].

Реально оценивая международную обстановку в целом, надвигающиеся осложнения на Ближнем Востоке и соперничество в бассейне Средиземного моря, необходимо констатировать, что «разрешение осложнений на Ближнем Востоке потребует от держав громадных усилий и, между прочим, вмешательства их флотов. Опираясь на могучий флот, которым Англия располагает в Средиземном море, она получит возможность решительно влиять на разрешение этих вопросов, а Россия очутится в невыгодном положении, так как в ее распоряжении останется та незначительная флотилия, которая находится ныне в Средиземном море»[19]. Зиновьев ставил вопрос о пересмотре статей Лондонской конвенции 1871 г., касающихся закрытия Проливов. Но поскольку Англия являлась главным противником выхода русского флота на морские просторы, то, по мнению Зиновьева, «поднять этот вопрос окажется возможным лишь при том условии, если нам удастся заручиться искренним содействием Англии»[20]. Зиновьев считал, что если Британия будет способствовать России в разрешении вопроса о Проливах, то российская сторона могла бы пойти на уступки в среднеазиатских делах и в особенности по вопросу о взаимоотношениях России с Афганистаном[21]. По мнению посла, Петербург должен был торговаться с Лондоном, используя начавшиеся англо-русские переговоры для разрешения ближневосточного вопроса. Российский посол решительно выступал против нейтрализации Проливов, как совершенно несовместимой с интересами России.

Предлагавшееся Зиновьевым изменение режима Проливов, по его мнению, не нарушало интересов Турции в Черном море и давало русскому правительству возможность более свободно и с большим радиусом действия использовать боевую силу Черноморского флота на Ближнем Востоке и в Средиземном море. «Желательным представляется добиться таких условий, — писал автор „Записки…“, — которые обеспечили бы России возможность в случае замешательства на Востоке отправлять суда Черноморского флота в Средиземное море»[22].

Основные соображения автора, изложенные в «Записке» в августе 1906 г., учитывались и использовались МИДом в ходе англо-русских переговоров по средневосточным вопросам. В частности, «Записка» российского посла была приложена к письму Извольского от 13 (26) января 1907 г. членам предстоявшего Особого совещания, посвященного соглашению с Англией по персидским делам.

Осенью 1906 г. Петербург и Лондон рассматривали возможность англо-русского соглашения в рамках переговоров по Тибету, Персии и Афганистану. При этом российское правительство стремилось не допустить осложнений в русско-германских отношениях из-за соглашения с Англией. Извольскому приходилось считаться с настроениями двора, правящих кругов и общественного мнения при проведении взятого им курса на сближение с Англией. Особенно решительно и настойчиво выступал против расширения рамок соглашения с Англией начальник Главного управления генерального штаба Ф. Ф. Палицын. Он доказывал, что в условиях резкого ослабления военной мощи России и падения международного авторитета страны опасно и рискованно поднимать запутанные, сложные международные проблемы. К тому же Палицын опасался, что расширение программы соглашения с Англией осложнит отношения России с Германией, которая, как известно, очень ревниво следила за ходом переговоров. В сентябре 1906 г. Палицын писал Извольскому: «По моему мнению, программа соглашения с Англией должна значительно сузиться, не затрагивая вопросов международного характера»[23].

В конце сентября 1906 г., дня того чтобы развеять подозрения Германии по поводу англо-русских переговоров, Извольский отправился в Берлин. Накануне поездки министр писал Палицыну: «Я вполне и безусловно разделяю мнение, что первейшей нашей задачей должно быть поддержание отношений наших с Германией и обеспечение нашей западной границы от всяких случайностей. Несомненно, что сближение наше с Англией не может быть приятно Германии и что, стремясь к таковому сближению, мы должны всячески избегать не только прямого нарушения германских интересов, но также заботиться о том, чтобы не вызвать какою-либо неосторожностью в германском императоре и его правительстве чувство раздражения»[24].

Военные круги России очень сдержанно относились к идее соглашения с Британией[25]. Лишь немногие допускали возможность постановки вопроса о Проливах в связи с англо-русскими переговорами. Так, военный атташе в Лондоне генерал-майор Н. С. Ермолов считал, что с Англией можно договориться об открытии Проливов для военных судов России.

19 сентября (2 октября) 1906 г. на совещании в Генеральном штабе рассматривались азиатские проблемы. В связи с ними ставился вопрос о Проливах и разрабатывалась программа действий России во время переговоров с Англией. Предложения Генерального штаба были представлены на рассмотрение Извольского и императора Николая II. К докладной записке был приложен анализ положения в Средней Азии с точки зрения Ермолова.

Освещая проблему выхода России к морям, военный агент рассуждал следующим образом: «Для того чтобы пробить окно к Средиземному морю, России надо было разбить турок, и мы разбили их, но окончательно, к сожалению, окна не пробили. Затем попытка России пробить окно в Тихий океан привела к столкновению с Японией и не удалась. Остается Индийский океан. Спрашивается, для того чтобы пробить окно к теплым водам Индийского океана, неизбежно ли надо разбивать англичан?»[26] Далее автор записки предлагал добиться этого мирным путем, посредством соглашения с Англией. Его основой могло послужить заверение в безопасности российских среднеазиатских владений со стороны Англии и в безопасности Индии со стороны России. Ермолов даже склонен был думать, что в таком случае Великобритания могла бы согласиться на открытие для России турецких Проливов.

«По существу, нетрудно будет заметить, — писал А. М. Руир, — что в основе исторического соперничества между царской Россией и Англией лежит вопрос о безопасности Индии, которую последняя старалась оградить со стороны медленно, но неуклонно приближавшейся к ней могучей военной державы. История не только азиатской, но и вообще всей прочей иностранной и, в частности, колониальной политики Англии наполовину продиктована нуждами обороны Индии от посягательств соперников»[27].

В своем стремлении прийти к соглашению с Россией британская дипломатия, помимо желания укрепить антигерманскую коалицию, руководствовалась мотивами колониальной экспансии в Азии. Э. Грей не принадлежал к числу английских политиков — авторов тезиса «русская угроза Индии». При этом он никоим образом не упускал интересы Британии в этом районе мира. «Два пути: 1) что-то похожее на оккупацию Сеистана и Южной Персии; 2) дипломатическое соглашение. Третий можно избежать одним из двух путей. Грей предлагал два решения проблемы: либо оккупацию Сеистана и Южной Персии, на которую потребуются значительные расходы и постоянное бремя новых сухопутных границ, либо дипломатическое соглашение, которое было бы предпочтительнее»[28].

Однако в письме от 20 сентября (3 октября) 1906 г. Извольский убеждал начальника Генерального штаба, что Англия ради достижения соглашения была готова на весьма существенные уступки[29]. «Было бы крупной ошибкой не воспользоваться проявленным Англией желанием положить конец вековой англо-русской розни, приковывавшей наши силы к дальне- и средневосточному театрам, что позволит нам, когда наступит время, приложить эти силы к решению тех великих исторических задач, которые мы имеем на Ближнем Востоке и которые не сегодня-завтра могут быть поставлены на очередь ходом событий»[30].

Однако Извольский ни в одном из своих писем военному министру не утверждал, что за уступки в афганском вопросе Грей согласен обсуждать вопрос о Проливах. Благоприятное для России изменение режима Проливов со стороны Англии Извольский завуалированно называл «разрешением дел на Ближнем Востоке».

В это же время возникли серьезные недоразумения между Афганистаном и англо-индийским правительством по поводу признания пограничных линий. В российский Генеральный штаб пришло донесение от русского военного агента в Бухаре о том, что во взглядах правителя Афганистана произошла большая перемена: «По-видимому, он пришел к осознанию неизбежности сближения с Англией ввиду невозможности опереться на Россию»[31].

Сведения о России эмир получал от англо-индийского правительства, которое представляло положение страны в мрачных красках. От разведчиков в Генеральный штаб Афганистана также поступила информация о том, что «англичане хотели раздвинуть свою территорию до Кани и устроить по этому поводу новое разграничение с Афганистаном». Клемм сделал вывод, что «недоразумения эти англичане захотят уладить мирным путем и поэтому для получения спорной территории будут готовы на большие уступки. Усиление афганских гарнизонов как вдоль Белуджистана, так и Сеистана направлено главным образом против англичан»[32].

«Англия в Сеистане всегда чинила препятствия России, — писал в секретной депеше гофмейстер Гартвиг в Главное управление Генерального штаба (ГУГШ), — нет сомнения, что самым тяжелым для престижа России последствием предложенной Англией сделки было бы то впечатление, которое произвел бы на персов наш отказ от наблюдения за Сеистаном; и шах, и его правительство усмотрели бы в этом сознание нашей невозможности, при нынешних политических условиях, защищать неприкосновенность персидской территории и готовность поэтому, на основании состоявшегося соглашения, уступить Англии вышеупомянутую провинцию»[33]. Правительство Британии на протяжении нескольких лет пыталось завладеть Сеистанской телеграфной линией, проведенной Россией, и предлагало взамен свою Мешедо-Тегеранскую телеграфную линию, которая для России была совершенно бесполезной[34]. Подобные столкновения не способствовали сближению двух стран и вызывали негативную реакцию российского Генерального штаба.

В британских дипломатических кругах с самого начала переговоров предполагали, что ближневосточный вопрос неизбежно возникнет.

Англия не только выразила готовность обсудить проблему Черноморских проливов в ходе переговоров по средневосточным вопросам, но и была склонна в обмен на уступки русской стороны на Среднем Востоке пойти навстречу пожеланиям Петербурга при пересмотре режима Проливов[35].

Такое резкое изменение курса внешней политики Британии на Ближнем Востоке было продиктовано активным проникновением Германии в этот регион.

Британские дипломаты всеми силами старались обострить русско-германские противоречия в Турции. Они видели, что царское правительство, ослабленное поражением в Русско-японской войне и революцией, стремится занять позицию нейтралитета в англо-германском единоборстве. В Лондоне знали, что самым уязвимым местом в отношениях России и Германии являются Турция и Балканы. «Мое собственное мнение таково, — писал А. Никольсон в годовом отчете, — что, если бы император и русское правительство были бы свободны от других политических уз (имеется в виду Франция), они были очень довольны заключить тесный союз с Германией, который, по их взглядам, представляет наиболее крепкий оплот монархических принципов вместе с наисильнейшей армией на континенте. Интересы России и Германии нигде прямо не сталкиваются, может быть, за одним исключением, правда, очень большим. Я имею в виду германскую политику по отношению к Османской империи»[36].

Строительство Германией Багдадской железной дороги в Азиатской Турции было для России крайне нежелательным. Осуществление этого грандиозного проекта позволило бы Германии поставить под свой контроль огромную территорию на Ближнем Востоке и создать серьезную угрозу экспорту хлеба, осуществлявшемуся через Проливы. «Совершенно ничтожная в настоящее время наша торговля с Турцией, — писал в своей книге П. Томилов, — будет лишена какого бы то ни было развития, и, наконец, подъем военного могущества нашего южного соседа, за спиной которого будет стоять Германия, окажет значительное влияние на наше стратегическое положение, особенно при борьбе с коалицией, к которой примкнет наш вековой враг — Турция»[37]. Царское правительство также проявляло немалую обеспокоенность проектом создания в Персии германского банка и постройкой ответвлений Багдадской железной дороги к персидской границе России[38]. «Германский капитал стремительно завоевывал страны Востока, — писал В. М. Хвостов, — натиск этот теперь, кроме Турции, распространился и на Персию. „Дойче банк“ выдвинул проект продолжения багдадской дороги на Тегеран, что сильно тревожило широкие круги русской буржуазии, заинтересованные в персидской торговле»[39]. Британский посол в Париже Ф. Берти, встретившись с А. К. Бенкендорфом[40] в Париже 9 (22) октября 1906 г., наотрез отказался принять доводы русского посла, доказывавшего, что Россия не хочет видеть Германию в Персии, но будет вынуждена найти с ней общий язык[41]. Он заявил Бенкендорфу, что, если принимать в расчет все германские требования в Персии, нечего и думать о соглашении между Англией и Россией[42]. Грей, представивший это сообщение королю, получил лаконичную резолюцию: «Германия, несомненно, действует против нас и у нас за спиной»[43].

Британия именно поэтому стремилась как можно скорее уладить дела с Россией. Из отчета старшего чиновника канцелярии МИД Долматова за 1906 и 1907 гг. видно, насколько обширна переписка между Петербургом и Лондоном во время подготовки соглашения. В 1906 г. из Великобритании было отправлено 1484 письменных документа в адрес российского МИД. Для сравнения: из всех других стран было отослано в Россию 2117 документов. Россия, в свою очередь, отправила в Великобританию 1118 единиц корреспонденции, тогда как в другие страны, по подсчетам Долматова, ушло 867 письменных единиц. В 1907 г. ситуация изменилась незначительно. Из Великобритании было отправлено в Россию 1033 документа, а из России в Великобританию почти вдвое меньше — 522. Из других же стран в 1907 г. в Россию поступило 2416 единиц корреспонденции, а МИД отправил за границу (без учета Великобритании) 1127[44]. Из этого можно сделать вывод, что Британия активно склоняла Россию к соглашению и буквально забрасывала ее корреспонденцией.

Процедура переговоров, предложенная Никольсоном, также служила достижению быстрого результата, как это в свое время было при заключении англо-французского соглашения: рассматривать вопросы один за другим, по каждому из них устанавливать общую точку зрения и прийти к соглашению по всем вопросам в их совокупности[45].

Никольсон, хорошо разбиравшийся в политической ситуации в России, писал Э. Грею: «Я думаю, мы должны быть готовы к предложениям по Ближнему Востоку»[46]. В своем письме министру от 7 ноября 1906 г. он сообщал, что положение Извольского весьма сложное, потому что Англия требует уступки Сеистана, важного в стратегическом отношении района, ничего не давая взамен. Север Персии, который британские дипломаты уступали своим русским коллегам, уже давно находился под их контролем.

Британия не делала никаких уступок России ни в Тибете, ни в Афганистане. По мнению посла, нужно было подготовить какое-нибудь предложение для Извольского, которое помогло бы ему переубедить противников англо-русского соглашения. Никольсон считал возможным дать согласие на пересмотр режима Черноморских проливов. Таким путем Англия не только могла получить Сеистан, но добиться и общеполитического соглашения с Россией в обмен на туманное обещание изменить режим Проливов, чего нельзя было осуществить без согласия других держав. Постановка этой проблемы неизбежно столкнула бы Россию на Ближнем Востоке с Австро-Венгрией и Германией[47] и отвлекла бы внимание России от Среднего Востока, где она соперничала с Англией.

Англо-российское соглашение во многом стало возможным благодаря усилиям главы российского МИДа А. П. Извольского и руководителя британского Форин оффис Э. Грея. Одной из самых загадочных и молчаливых личностей в британской политике по сей день остается Э. Грей. Его репутация всецело была основана на гипотетических данных. Благодаря аристократическому происхождению, классическим внешним данным, прекрасным манерам и сдержанности он создавал впечатление «сильного, молчаливого человека». Грей в совершенстве владел корректностью речи и поведения, не был склонен к спорам, не давал пустых обещаний, был тонким психологом и подлинным дипломатом.

Наглядное подтверждение тому, что правящая партия не посвящалась Греем в политику, которую он проводил, и пребывала в состоянии неведения, можно найти в мемуарах Ллойд Джорджа: «Вся работа иностранного ведомства была окутана тайной, — писал он, — и лишь некоторые привилегированные министры из тех, которые в прошлом имели касательство к иностранным делам, позволяли себе высказывать мнение по частным вопросам, которые иногда возникали. Парламент еще меньше был осведомлен о внешней политике». Отвечая на вопросы депутатов, Грей был крайне немногословен, старался говорить коротко, не приводя фактических сведений, иногда ссылался на газеты или утверждал, что у него нет информации по данному вопросу.

В 1908 г. премьер-министром правительства Великобритании стал Герберт Асквит. Он завоевал высокое положение в английской политической жизни исключительно благодаря блестящим талантам и большим заслугам. Ллойд Джордж считал, что «ни один премьер-министр в истории, за исключением Гладстона и Дизраэли, не обладал более глубоким умом чем Асквит»[48]. Он возглавлял британское правительство до 1916 г. При непосредственном участии Асквита были подготовлены и проведены в жизнь законы, способствовавшие демократизации политической системы, а также некоторой стабилизации общественных отношений в стране: о пенсиях по старости, о восьмичасовом рабочем дне для горняков, о парламентской реформе, о расширении прав тред-юнионов, об учреждении бирж труда и др.

Сам Грей осенью 1906 г. считал маловероятным соглашение с Россией, если в него не будет включен Ближний Восток. В специальной инструкции Никольсону, посланной в ноябре 1906 г. по поводу английского проекта соглашения по Ирану, он указывал, что поскольку столкновения между Англией и Россией на Ближнем Востоке были главной причиной длительных англо-русских трений, то соглашение с Россией будет прочным в том случае, если в него будет включен Ближний Восток. В этой инструкции министр иностранных дел Англии, в частности, признавал возможными некоторые изменения в режиме Дарданелл в желательном для России направлении. «Если Россия, — писал Грей, — поставит вопрос об изменении режима Проливов, то мы должны будем его обсудить»[49]. Тогда же Гардингом был составлен меморандум по вопросу о Проливах. Автор меморандума признавал, что поскольку Россия неизбежно будет добиваться изменения режима Проливов, то для Англии было бы выгодным в обмен на уступки России на Среднем Востоке согласиться поддержать требование российского правительства о пересмотре статьи 2 Лондонской конвенции. В меморандуме было указано, что для Англии лучшим вариантом ее изменения было бы признание декларации Солсбери на XVIII заседании Берлинского конгресса[50]. Эта декларация, как известно, имела целью аннулировать европейский характер принципа закрытия Проливов и открыть путь к их нейтрализации.

Однако Гардинг считал маловероятным, чтобы Россия согласилась с таким изменением режима Проливов. Он полагал, что скорее всего российское правительство в обмен на уступки на Среднем Востоке потребует предоставления для России исключительного права свободного плавания через Проливы и закрытия их д ля прохода военных кораблей других держав. Гардинг находил возможным и необходимым пойти в этом навстречу России. При этом он ссылался на мнение Комитета имперской обороны, который еще И февраля 1903 г., обсуждая вопрос об изменении равновесия сил на Средиземном море в случае прохода туда через Проливы русских военных кораблей, единогласно признал, что «хотя Россия и получит в этом случае определенные морские преимущества, но настоящее стратегическое положение на Средиземном море от этого не изменится»[51]. Грей разделял положения составленного Гардингом меморандума. Он немедленно переслал его копию в Петербург Никольсону. И хотя меморандум, как писал Грей послу, «пока еще не является официальным выражением точки зрения английского правительства», но в переговорах с Извольским посол должен был исходить из его положений. Грей писал: «Я не думаю, что нашим делом является внесение предложений об изменении трактатов в отношении Дарданелл. Но я считаю, что какие-то изменения в желательном для России направлении допустимы и мы должны быть готовы обсудить этот вопрос, если Россия его поставит»[52]. Ссылаясь на прилагаемую копию меморандума Гардинга, руководитель Форин оффис напомнил, что вопрос об изменении режима Проливов является проблемой международной и что британское правительство не может тайно давать согласие на изменение этого режима[53].

15 (28) ноября 1906 г. в Лондоне во время беседы советника российского посольства С. А. Поклевского-Козелла с Гардингом впервые был поднят вопрос о Проливах. По окончании беседы Гардинг сообщил в Петербург Никольсону, что во время обсуждения азиатских проблем советник российского посольства заявил, что общественное мнение России уже начинает требовать расширения программы переговоров с Лондоном, включения в нее вопросов Ближнего и Дальнего Востока и, в частности, вопроса о пропуске русских военных кораблей через Дарданеллы. Гардинг сразу же заверил советника в том, что британское правительство будет радо рассмотреть любое предложение России о Проливах, исходящее из Петербурга[54].

Британская дипломатия правильно расценила внутреннюю обстановку в России и международную ситуацию, которая не позволяла Петербургу проявлять активность и формулировать свои предложения о Проливах. Грей тогда же писал Никольсону, что «сейчас Извольскому невыгодно поднимать вопрос о Проливах»[55]. Действительно, осенью 1906 г. Извольский ничего не предпринял дня того, чтобы закрепить и развить результат обмена мнениями о Проливах. Сама идея постановки вопроса о Проливах осенью 1906 г. принадлежала не Извольскому, а послу в Лондоне Бенкендорфу и Поклевскому-Козеллу. Как русские, так и зарубежные источники подтверждают, что Поклевский был не только своим человеком в Форин оффис, но и поддерживал самые тесные отношения с Эдуардом VII. Из письма Поклевского Извольскому, написанного в день беседы с Гардингом, становится ясным, что советник посольства поднял важнейший вопрос о Проливах не по указанию министра, а лишь на основании устного поручения Бенкендорфа, действовавшего по собственной инициативе[56]. В сложившейся международной ситуации являлось большим риском включать вопрос о Проливах в программу англо-русских переговоров.

В начале 1907 г. в переговорах о конвенции наступил решающий момент. Настало время России и Британии определить характер уступок сторон по существу, а также характер самого соглашения, и тогда русская дипломатия по собственной инициативе поставила вопрос о Проливах, чтобы выяснить действительную позицию Лондона в этом вопросе[57]. Форин оффис сформулировал свои пожелания по всем разделам намечаемого соглашения, и соответствующие проекты были переданы Извольскому. В Лондоне с нетерпением ожидали ответа русского правительства. Продвижению переговоров способствовал приезд в январе в Петербург Бенкендорфа. Посол принял активное участие в обсуждениях проектов соглашений на особом совещании, которое состоялось 1 (14) февраля 1907 г. под председательством Извольского «По вопросу о соглашении с Англией на почве персидских дел в связи с вопросом о Багдадской железной дороге»[58].

Совещание приняло принцип разграничения сфер влияния как единственную возможную основу для соглашения с великобританским правительством[59]. Российский министр иностранных дел, открывая совещание, подчеркнул, что «соглашение с Англией может принести ожидаемые от него результаты и предупредить возможность международных осложнений лишь в том случае, если не вызовет возражений со стороны третьих держав, прежде всего, конечно, Германии, которая, как показали марокканские события, весьма ревниво относится к заключаемым без ее ведома соглашениям, могущим в чем-либо затронуть ее положение как мировой державы»[60].

На совещании обсуждались три вопроса: «1) о приемлемости принципа соглашения с Англией на основе раздела сфер влияния в Иране; 2) конкретную схему этого раздела; 3) о соглашении с Германией по Багдадской железной дороге»[61].

Участники совещания старались учитывать интересы Германии в Персии. Министр финансов В. Н. Коковцов указал на существование германских интересов в Персии, а также высказался против участия России в предприятии Багдадской железной дороги. Однако, реально оценивая финансовую и политическую ситуацию в России, он отметил, что «не в нашей власти помешать постройке Багдадской железной дороги или даже серьезно задержать ее»[62]. Представители военного ведомства и Генерального штаба также единодушно констатировали «невыгодное для России значение со стратегической точки зрения предприятия Багдадской железной дороги и установили, что преимущества, получаемые от нее Турцией, могут быть уравновешены только развитием и улучшением нашей кавказской железнодорожной сети и усилением состава войск в пограничном районе»[63]. В итоге совещание установило, что было бы желательно договориться с Англией и Германией по вопросу о Багдадской железной дороге.

Далее совещание перешло к детальному рассмотрению британского проекта соглашения по персидским делам. Проект состоял из преамбулы и двух статей. Текст преамбулы вошел в окончательную редакцию конвенции. В ней фиксировалось обязательство «уважать целость и независимость Персии» и признавать одинаковые права всех наций в торговле и промышленности. В ней также устанавливался общий принцип, который должен был служить обоснованием границ сфер влияния. Таковым являлась пограничная смежность северных провинций Персии для России, а для Англии — пограничная смежность с Афганистаном и Белуджистаном. В тексте конвенции почти без изменений говорилось о взаимных обязательствах предоставлять друг другу полную свободу действий в определенных границах. Во второй статье проекта указывались границы британской сферы, которая начиналась у афганской границы, шла через Газик, Бирджанд, Керманшах, Бендер-Аббас и по границе Афганистана и Белуджистана[64]. О границах российской зоны совещанию были предложены два проекта линии разграничения сфер влияния. По проекту министра финансов Коковцова, эта линия должна была идти от Касри-Ширин на Хамадан, Тегеран, Мешед, Гаудан. Начальник Главного управления генерального штаба Ф. Ф. Палицын исходил из того, что Англия за уступки в Афганистане и Сеистане, которые имели для англо-индийского командования стратегическое значение, должна отодвинуть разграничительную линию на юг. Предложенная им граница шла от Касри-Ширин на Исфаган, южнее Керманшаха, через Йезд, Хакк до афганской границы у местечка Кусан.

Из присутствовавших на совещании за проект Коковцова высказались морской министр генерал-адъютант И. М. Диков и товарищ министра иностранных дел С. Е. Крыжановский. Проект Генерального штаба поддержало большинство участников: министр торговли и промышленности, помощник военного министра и тайного советника Аргилопуло и Бенкендорф. Извольский заявил, что России было бы целесообразнее договориться с англичанами и «выговорить себе возможно большие уступки с их стороны в других пунктах. В этом смысле, быть может, удастся, ввиду связи сеистанского вопроса с афганским, добиться от англичан каких-либо уступок в Афганистане»[65]. В. Н. Коковцов отметил, что «желательно также установить, что разграничение сфер не отменяет существующего договорного обязательства Персии гарантировать уплату заключенных ею в России займов доходами всех таможен, кроме расположенных в Фарсе и на Персидском заливе»[66]. «Показательно, однако, — пишет А. Ф. Остальцева, — что никому не пришло в голову добиваться для России выхода в Персидский залив, вопрос о статусе которого затрагивал интересы других держав»[67].

6 (19) февраля 1907 г., через шесть дней после совещания, состоялась знаменательная беседа Извольского с Никольсоном с участием Бенкендорфа. На этой встрече началось обсуждение непосредственных проблем соглашения. Министр иностранных дел сказал послу, что английский проект конвенции о Тибете в основном может быть принят, но необходимо уточнить позиции сторон о праве посылки в Тибет научных экспедиций и о британской оккупации долины Чумби. Далее Извольский изложил основные пожелания своего правительства по персидскому вопросу и ознакомил Никольсона с проектом соглашения по Ирану. Министр упомянул тесную связь между персидским и афганским вопросами и поинтересовался позицией Англии по вопросу Афганистана.

23 февраля Грей телеграфировал Никольсону, что в целом доволен русским проектом. Но британский министр выдвинул России встречные требования: «Не противиться британским концессиям в нейтральной зоне, не требовать удаления Шахиншахского банка из Тегерана в обмен на сохранение отделения Учетно-ссудного банка в Сеистане, отодвинуть границу российской зоны у афганской границы на север от Кусана к Зульфагару»[68].

Никольсон, в соответствии с указаниями Грея, предложил Извольскому «чтобы русская линия оканчивалась у Зульфагара на крайней северной оконечности Афганистана, а не у пункта на афганской границе близ Кусана». Британское правительство, подчеркнул Никольсон, «придает большое значение этому вопросу». Британия исключала из русской зоны участок афгано-персидской границы, что подтверждало подозрения российского Генерального штаба, что Англия рассматривает Афганистан как свой боевой аванпост, подступы к которому должны быть прикрыты буферной территорией[69].

Несколькими днями раньше, 30 января (10 февраля) 1907 г., Никольсон сообщил Извольскому английские предложения по Афганистану. В соответствии с ними царское правительство должно было признать Афганистан находящимся вне сферы русского влияния и под руководством Англии в вопросах внешней политики, а также отказаться от посылки туда своих агентов. Англия, в свою очередь, обещала не возражать против связей между русскими и афганскими властями по делам чисто местного неполитического характера. Форин оффис соглашался, чтобы русская торговля в Афганистане была поставлена в те же условия, что и английская и англо-индийская, но настаивал, чтобы царское правительство отказалось при этом от покровительственных субсидий. Извольский, воздержавшись от оценки этих предложений, обещал сообщить взгляды русского правительства позднее.

9 (22) февраля Грей обсуждал вопрос об Афганистане с Бенкендорфом. Затем собеседники обменялись мнениями о Багдадской железной дороге, подтвердив необходимость координации действий двух стран в отношении германского проекта. Таким образом, в феврале англо-русские переговоры развивались по всем главным направлениям: персидскому, афганскому и тибетскому.

В феврале-марте 1907 г. русская дипломатия внесла конкретные предложения по вопросу о Проливах. Мнение А. Тэйлора на этот счет звучит весьма язвительно: «На другом конце Азии Извольский поднял во время переговоров вопрос о Проливах. Это был целиком и полностью вопрос престижа. Россия не имела на Черном море флота, и закрытие Проливов ее вполне устраивало. Но Извольский надеялся получить в конечном счете теоретическое разрешение на проход через Проливы теоретических военных кораблей России…»[70].

Бенкендорф, воспользовавшись своим пребыванием в Петербурге в январе-феврале 1907 г., сам начал с Никольсоном разговор о Дарданеллах, ссылаясь на то, что согласие Англии на изменение режима Проливов безусловно уменьшит противодействие русского Генерального штаба предстоящему соглашению. Никольсон уклонился от обсуждения вопроса о Проливах и дал понять Бенкендорфу, что не имеет инструкции на этот счет. Правда, британский посол снова заверил Бенкендорфа, что Лондон не будет возражать против обсуждения проблемы Проливов[71]. Бенкендорф, сообщил британский посол на берега Темзы, заметил, что «ему не удалось получить от генштаба точной инструкции о том, каких именно уступок штаб требует, но он намекнул на вопрос о Проливах»[72]. В своем ответе Никольсону Грей писал: «Передайте русским, что если результат по среднеазиатским делам будет удовлетворительным, то это облегчит дискуссию о Проливах, если таковая возникнет»[73].

15 (28) февраля 1907 г. А. Поклевский-Козелл провел личную беседу с Гардингом и впервые заявил о желании России получить право прохода через Проливы исключительно для русских военных судов. Гардинг, как писал Бенкендорф об этой встрече в частном письме Извольскому, ответил, что «он не видит причины для противодействия решению России изменить в свою пользу режим черноморских проливов. Но Англия, со своей стороны, заметил Гардинг, хотела бы иметь право в крайних случаях ее разногласий с Портой, которые участились в последнее время, предпринимать морские демонстрации в Босфоре»[74].

На следующий день, 1 (14) марта, Бенкендорф предложил Гардингу на рассмотрение формулу о Проливах. Она гласила: «Если бы Россия пожелала получить от султана и от держав право исключительного прохода через Проливы в обоих направлениях (dans les deux sens), то Англия не воспротивилась бы такой ревизии договоров о Проливах»[75]. В ответе Гардинг прямо заявил Бенкендорфу, что если Великобритания идет навстречу русским интересам в вопросе о Босфоре, то постольку, поскольку она хочет ускорить решение второстепенных вопросов, оставшихся неразрешенными в ходе переговоров о Персии, Афганистане и Тибете. Бенкендорф немедленно воспользовался заявлением Гардинга. В конце беседы он спросил у Гардинга, может ли он частным образом сообщить Извольскому, что «в результате беседы с ним у него сложилось убеждение, что если русское правительство внесет предложение об открытии проливов для военных кораблей России, то британское правительство его поддержит»[76]. Гардинг не возражал. Поэтому российский посол решил, что настал подходящий момент продолжить с Греем переговоры по вопросу о Проливах.

2 и 3 (15–16) марта Бенкендорф обсуждал проблему Проливов с британским министром иностранных дел. Оба дипломата сразу после встречи сделали подробные записи о состоявшемся обмене мнениями. При сравнении записей Грея и Бенкендорфа нетрудно заметить, что мотивы, побудившие стороны поднять вопрос о Проливах, истолковывались по-разному. Согласно меморандуму Грея, Бенкендорф сказал ему, что у него не было инструкций говорить с министром о Босфоре, но он хотел бы отметить, что «открытие Проливов для России усилит расположение общественного мнения России к Англии и успешно повлияет на завершение нынешних переговоров»[77]. Русский посол, по существу, ставил завершение ведущихся переговоров о Тибете, Афганистане и Персии в известную зависимость от обсуждения вопроса о Проливах.

Бенкендорф в письме Извольскому излагал мотивы постановки этого вопроса несколько иначе. Российский посол в беседе с Греем сослался на отсутствие инструкций от своего начальства поднять вопрос о Проливах и вообще не думал, чтобы «этот вопрос практически изучался русским правительством». Однако посол подчеркнул, что «англо-русские переговоры достигли такой стадии, когда совершенно необходимо выяснить важный для общественного мнения России и для будущего англо-русских отношений вопрос о взглядах английского правительства на Проливы»[78]. Из этого следует, что Бенкендорф не связывал обсуждение вопроса о Проливах с завершением переговоров о конвенции по колониальным проблемам, а имел в виду влияние его на развитие англо-русских отношений в будущем.

Если учесть, что идея заключения с Англией конвенции на всем протяжении переговоров воспринималась не только сдержанно, но часто и враждебно как в русских общественных и правящих кругах, так и при дворе, то требования Англии относительно Афганистана и линии разграничения сфер влияния в Персии еще больше усиливали в Петербурге оппозицию соглашению.

Во время свидания с Греем Бенкендорф (как следует из меморандума Грея от 2 (15) марта) пояснил, что Россия желала бы получить право на проход русских военных кораблей через Проливы, но при этом они должны оставаться закрытыми для судов иностранных держав, то есть Россия выступала за сохранение принципа закрытия их для других великих держав. При этом посол допускал возможность прохода военных кораблей всех держав через Дарданеллы к Константинополю, но при непременном условии, чтобы «вход в Черное море не был открыт для иностранных держав»[79]. Новый вариант изменения режима Проливов: предоставление России права на проход ее военных кораблей через оба Пролива, а для остальных великих держав — права на проход через Дарданеллы и вход в Босфор, но без выхода в Черное море — больше устраивал Британию, чем открытие Проливов только для России. Эта идея принадлежала Гардингу. Бенкендорф в целом не возражал против предложения помощника британского министра.

Принимая во внимание заинтересованность других держав в вопросе о Проливах, Бенкендорф полагал, что соглашение о Проливах с Англией будет носить исключительно академический, а отнюдь не практический характер, но окажет весьма благотворное влияние на общественное мнение России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.