№ 172. Из воспоминаний Н.А. Бартенева об оставлении Цереля

№ 172. Из воспоминаний Н.А. Бартенева об оставлении Цереля

1 октября 1917 года

[…]

Для меня бегство команды явилось неожиданностью, т. к. стрельба неприятеля была скверна, наша же команда была обстреляна предыдущим частым бомбометанием. Председатель комитета бат. 43 минер Савкин, бывший на маяке у меня телефонистом, был в ярости от поведения команды и требовал всех беглецов расстрелять, прочие же были подавлены и возмущены этим.

В сопровождении Савкина я отправился на батарею. По дороге встретил нескольких пьяных с 44-й бат., которые во время боя, когда их прочая команда была на 44-й бат., напились денатурату. Дальше матрос 44-й бат., Кулай, привел ко мне нескольких беглецов с 43-й бат., которых он поймал у кордона, за проволочным заграждением.

По приходе на батарею я сказал речь команде, собравшейся у Центрального поста, соответствующую обстановке. Так как у орудий, у погребов и у приборов были еще работы, то я приказал устроить в казарме общее собрание.

На батарее я встретил полную растерянность. Офицеры подавлены всем случившимся. Команда перепугана и пристыжена, многие возмущены. Прапорщик Родионов, видимо, перепуган.

Из Центрального поста по телефону я говорил с кап. 1-го ранга Кнюпфером, доложил обо всем случившемся и просил беглецов, сбежавшихся в то время к Менто и скопившихся там в числе около 125 чел., задержать там и обезоружить, и ни в коем случае не пускать на батарею. Также обязательно уничтожить вино, предполагавшееся к раздаче на батарее. […]

Около 10 ч. в комнату, где я говорил по телефону, пришел один из членов комитета и доложил: «Г. лейтенант, там к Вам пришла команда, просят в канцелярию, хотят предложить какую-то мерзость». Войдя в канцелярию, я нашел там вооруженную толпу, среди коих было много стариков. Один из них обратился ко мне, заикаясь: «Г. лейтенант, мы не можем больше сражаться. Надо сдаваться. Дальше сопротивляться бесполезно». Вглядевшись в эту толпу, я увидел звероподобно-бессмысленные рожи, совершенно отупевшие от страха и окончательно деморализованные. Их было человек 30. Уговаривать их и даже пытаться на них воздействовать было бесполезно. Взвесив это, я, видя смущенное молчание комитета, ответил им только: «Убирайтесь вон, разговаривать с вами не желаю». Столь неожиданное и резкое проявление пораженческого настроения ясно показало, что не только нельзя рассчитывать на образумление беглецов и их использование при вероятном появлении на другой день неприятеля, но необходимость всячески оберегать и остальных от разложения. […]

На батареях к этому времени широко стали известны предложения и запугивания немецких парламентеров. Менто было уже наводнено беглецами и делегатами со всех батарей, т. ч. связь с ними стала затруднительна. Общая деморализация начала развертываться вдруг, чрезвычайно быстро. Один лишь лейтенант Линдеберг правильно, как оказалось впоследствии, оценил обстановку и откровенно мне сказал, что за команду ручаться абсолютно не может. Сам он находится в казарме и с ним его старая команда. Они остаются, пока он с ними и только потому, что им стыдно его бросить. Он считает, что дело безнадежно проиграно, да и сам он не видит надобности в дальнейшем упорстве, т. к. флот нас бросил и конец всей эпопеи очевиден.?[…]

С маяка сигнальщик Весельский сообщал, что простоял на посту более 8 часов; никто не сменяет, т. к. все сигнальщики Службы связи ушли, другие же не хотят. Его я уговаривал остаться. С других батарей команда тоже уходила. С 43-й батареи ушли обе смены. Бедлам шел полный. При докладе об этом Кнюпферу он сказал, что в таком случае надо будет с утра выкатывать боевой запас стрельбою в залив. Расстреляем пушки и запас уничтожим, на что я возразил, что это неосуществимо, да и бесцельно. Надо хорошую организацию, чтобы сделать около 100 выстрелов из пушки, и время. Немцы этого не допустят.[…]

Около 9 ч. [2 октября] на NW из тумана показался неприятельский аппарат, летевший на высоте 400–500 метров, 44-я батарея открыла огонь. После нескольких выстрелов с 43-й батареи передали категорическое требование стрельбу прекратить, и 44-я батарея вскоре замолчала. Из Центральной телефонной станции передавали, что все батареи решили уходить, отнюдь не сражаться и увести с собой офицеров. […] В команде была тенденция не позволять даже уничтожать, чтобы не вызвать стрельбы немцев и не раздражать их, т. к. те требовали сдачи им всего в исправности, иначе-де они нас накажут. Я передал, что в нужный момент приду на батарею. […]

Последние переговоры с командой вели мичман Поликарпов и Гончаревский. Команда согласилась, что когда она сядет в Менто на транспорт и баржу, то разрешит офицерам уничтожить батарею. Мне было передано, что команда решила окончательно уходить. […]

Все пространство от мызы Церель до батареи покрыто воронками от снарядов, но на самой батарее не видно следов попаданий, ни немцев, ни «Гражданина». Орудия, погреба и все сооружения – в исправности… Осмотрели орудия. Взрыва патронов у них не произошло, только у 1-го орудия был, по-видимому, неполный взрыв, т. к. отверстие в теле затвора закопчено. В патронах у орудий решили переменить запалы, осмотреть и тщательно изолировать провода, а у 1-го орудия, т. к. затвор не открывался, я хотел взорвать раму, для чего в нее вставил несколько патронов, снабдив каждый запалом, соединив их параллельно. Однако взрыва не последовало. Сняли в Центральном посту телефон и пытались произвести взрыв индуктором – тоже безрезультатно. Для пробы я приготовлял патроны отдельно, но ни одного взорвать мне не удалось. Считаю, что гальванические запалы были неисправны (игольчатых с фитилями не было вовсе).

После многократных бесплодных попыток пришлось убедиться, что мы окончательно лишены этого средства уничтожения и стоим с голыми руками перед задачей уничтожить эти громадные установки.

На осмотр орудий, замену запалов, изолировку, осмотр проводки, присоединение ключей и индикатора прошло много времени, причем мне приходилось бегать по всему огромному протяжению батареи, т. к. все приходилось делать лично (мичман Лярош был совершенно не знаком ни с чем). Я решил взорвать погреба, при взрыве которых должны пострадать и установки. (Невредимость 2-го орудия 18 сент. должно объяснить счастливой случайностью.) Выкатили полузаряды из погреба и выстрелом из винтовки воспламенил их. Весь порох в погребе загорелся моментально. Из него вырвалось пламя с ревом, как при травлении пара, но снаряды взорвались не сразу. 18 сент. 2-й погреб взорвался через 55 мин. после начала пожара. Ожидать взрыва 1-го погреба пришлось минут 20 в 1-м блиндаже, затем, не желая терять время, пробежали к 3-му погребу и, когда подходил к нему, раздался взрыв и 1-й погреб весь взлетел на воздух. Мы залегли по канавам. Огромный столб черного дыма, бревна, рельсы, тележки и пустые пеналы поднялись на высоту около 100 саж. Белый флаг, который вывесили над домом в Менто солдаты, за 7 верст отсюда – свалился. Погреб был уничтожен окончательно. Проверять, повреждено ли орудие, я за неимением времени не пошел. Таким же образом был зажжен и 3-й погреб. Одновременно и 2-й дизель. Взрыв третьего погреба мы пережидали во 2-м блиндаже. Ждать пришлось 40 мин., теряя драгоценное время. Мы хотели уже выходить, но случайно задержались, и в это время последовал взрыв. В 3-м погребе взорвалась лишь одна половина, другую завалило землей и из нее валил дым. В таких условиях подходить к 4-му погребу было небезопасно, тем более что двери в нем были заперты и предстояло еще их выламывать. 2-й дизель горел, на нем лопались и рвались 40-мм патроны и взрывались ящики с ними. Дома в тылу батареи были зажжены бревнами с 3-го погреба и горели. Я отослал Поликарпова, Ляроша и Журавлева на 47-ю батарею ожидать нас, а сам с Кулаем отправился и зажег 1-й дизель, взорвавши там жестянку с бензином. Я решил идти взорвать и зажечь запасные погреба, пока не окончатся взрывы на 43-й. На ней в это время было пожарище, горели дома и дизели, трещали, взрываясь, 40-мм патроны и стреляли по сторонам. Когда мы подходили к 47-й батарее, взорвалась и 2-я половина 3-го погреба, усеяв пространство до вышки у Собрания осколками, бревнами, кусками.

Я считал необходимым идти и уничтожить запасные погреба, а затем вернуться на батарею 43, где к этому времени можно будет ходить беспрепятственно, и, кончив ее уничтожение, перейти к маяку, где сжечь дом, т. к. точно было неизвестно, сожжен ли он, хотя говорили, что он зажжен одновременно с маяком.

Подойдя к вышке у Собрания, влезли на нее, чтобы осмотреться. Неприятельских судов в море не видно, но со стороны Морской авиации к мызе подходил отряд немецкой пехоты и артиллерия. Было около 3-х час. дня. Пришлось считать дело оконченным и окольными путями пробираться к Менто, которое оказалось уже занято немцами.

(Бартенев Н.С . На Цереле. РГА ВМФ.Ф. р-29, оп. 2., д. 3, л. 3 – 20. Публикуется по: Л.И. Амирханов. Морская крепость императора Петра Великого. СПб., 1995.)