§ 10. Религиозно-нравственное состояние народа

§ 10. Религиозно-нравственное состояние народа

Петровские реформы повлекли за собой раскол нации на высшее общество и простой народ. В народе - а в культурно-бытовом смысле слова к нему принадлежали не только крестьяне, но и городские сословия и даже часть провинциального и сельского дворянства - хранились старые, допетровские обычаи и нравы.

Крепкую приверженность старине простой народ засвидетельствовал и своим отвращением к курению табака, насаждавшемуся Петром и тем, что он не захотел, подражая высшему классу, перерядиться в «немецкое платье», и даже тем, что не принял введенного Петром как повинность для дворян, чиновников и солдат брадобрития. Простые люди строго соблюдали посты, в воскресные и праздничные дни спешили в храмы на Богослужение, благоговели перед святынями, чтили монахов, с уважением относились к странникам и юродивым, к бездомным и нищим.

В привязанности к православной старине, которую обличители народа заклеймили как обрядоверие, проявилось не одно только обрядовое благочестие народа, но и его верность христианским религиозно-нравственным идеалам, его послушание Церкви. Свое христианское воспитание простой народ получал исключительно в храме, и единственными его наставниками были пастыри. До середины ХVIII века в России вовсе не было школ для крестьянских детей, а первые попытки ввести начальное образование для простолюдинов, предпринятые при Екатерине II, остались только любительской затеей, из которой не вышло толка. Школьная выучка, которая при Петре стала повинностью для детей из дворян и духовного чина, носила утилитарный характер. Она состояла в узко практической подготовке к тому или иному роду службы. В духовных школах давалось духовное образование «в надежду священства», а в навигационных, артиллерийских школах, где готовили офицеров и моряков, преподавались математика, физика, баллистика, в них обходились вовсе без Закона Божия, который считался «поповской наукой».

Правда, в 1743 году вышло распоряжение о том, чтобы родители под угрозой штрафа обучали детей катехизису и чтобы при определении на службу молодые люди проходили испытание по катехизису. Но сами не учившиеся Закону Божию родители редко бывали в состоянии дать своим детям религиозное образование. При Екатерине II правительством была осознана необходимость не только профессиональной выучки, но и широкого общего образования. В связи с этим среди прочих предметов в светских школах стали вводить и Закон Божий, но в обществе уже укоренилось отношение к нему как к «поповской науке», будто бы ненужной будущему чиновнику или офицеру. К тому же в уставах новых светских школ, которые составлялись в духе модных просвещенческих, антиклерикальных идей, законоучителям не рекомендовалось много распространяться о чудесах, о Страшном суде, о вечных муках, а вместо этого внушать школьникам верноподданнические чувства, правила естественной морали и естественной религии и воспитывать их в духе веротерпимости. Неудивительно, что при столь грубом небрежении к религиозному образованию высшее общество, подвергшееся после петровских реформ интенсивному воздействию инославного Запада, не сумело сохранить преданности вере отцов. Европейская культура на первых порах усваивалась крайне поверхностно. Заимствовались западные костюмы и моды, перенимались, часто в карикатурном виде, манеры и правила этикета, до серьезного усвоения европейской науки и философии дело дошло не скоро.

Поэтому в первой половине века вольнодумство не представляло собой целостной системы взглядов, а выражалось в основном в нравственной распущенности. Пастырям Церкви нелегко было тогда воздействовать на выбившихся из колеи придворных дам и господ. Доморощенные «вольнодумцы», подверженные нравственной и духовной порче, пастырским обличениям противопоставляли свою приверженность к реформам, проводившимся правительством, а свой заурядный разврат оправдывали «служением духу просвещенного века». В эпоху бироновщины на особенно смелые обличения пастырей придворные и чиновные «вольнодумцы» отвечали застенками Тайной канцелярии.

Во второй половине столетия верхушка дворянства стала ближе знакомиться с европейской, особенно французской культурой. При дворе все стали говорить по-французски. Состоятельные помещики отдавали детей на воспитание гувернерам-иностранцам, которые внушали своим подопечным презрение к родному языку, к простому народу, к православной вере, над которой глумились как над достоянием невежественной черни. Для завершения «образования» отпрыски знатных фамилий ехали заграницу, и непременно в Париж, где получали возможность на месте познакомиться с плодами, а часто и с самими деятелями боготворившегося ими «просвещения».

Среди «властителей дум» в ту пору особенной славой пользовался рационалист и скептик Вольтер, перед которым его почитатели, словно новоявленные идолопоклонники, преклонялись как перед кумиром. Знакомство с Вольтером знатные русские путешественники почитали за высокую честь для себя. Сочинения этого писателя, по свидетельству иностранцев, образованные русские «носили в карманах, словно молитвенники или катехизис». Увлечение Вольтером и энциклопедистами прививало полуобразованному русскому дворянству скептическое пренебрежение к религии. Кощунственные выходки в этом кругу считались проявлением образованности, а набожность и верность христианскому долгу хулилась как ханжество и суеверие. С углублением теоретического вольнодумства ниже падала общественная нравственность. Большинство светской черни не доросло до серьезного и систематического усвоения европейской литературы, науки, философии, которая не сводилась к одному только деизму, скептицизму и атеизму. Оно быстро и ловко схватывало крайности отрицательного направления, а еще быстрее и охотнее усваивало циничные практические выводы из этих крайностей «яждъ, пий и веселись».

Целые состояния проматывались на безумную роскошь, умножились разводы, в семьях царил жестокий эгоизм: сын не считал своим долгом уважать отца, ибо, говорили наши доморощенные «естественные моралисты», «все животные не имеют такого правила, и щенок не респектует того пса, который некогда был его отцом». Супружеская верность бывала предметом самых грубых насмешек, над ней потешались как над нелепым проявлением отсталости и невежества.

А пастырские обличения против затопившего общество разврата по-прежнему встречались обществом в штыки. Обличителю, правда, уже не грозил застенок тайной канцелярии, но и слушать его никто не хотел. Проповедников христианской нравственности клеймили как суеверов и мракобесов. Вольтерьянские настроения в дворянском обществе встречали полное сочувствие и одобрение со стороны правительства. В печати запрещалась всякая полемика против вольнодумства. Знаменитому писателю и апологету Фонвизину не удалось напечатать перевода книги Клерка о бытии Божием, потому что этому изданию воспротивился обер-прокурор Синода Чебышев, который послужил потом драматургу прототипом для его «бригадира».

Но и среди европейски-образованных дворян встречались люди, в которых «естественная мораль просвещенного» века вызывала тошноту. В последние десятилетия ХVIII столетия общество стало ощущать религиозный голод. Но люди, воспитанные иноземными гувернерами, получившие образование из французских книг, настолько безнадежно оторвались от родного народа и от отеческой веры, что в поисках духовности обращались не к святым отцам, а к западным богословским и религиозно-философским книгам в надежде обрести истину либо в католической церкви, либо в расплодившихся в России в конце 70-х годов масонских ложах.

Первые русские люди, вроде Елагинской, были окружены деистами и вольнодумцами, проповедавших «естественную мораль», но вскоре московская ложа розенкрейцеров стала очагом мистических увлечений и оккультной практики. Видными масонами в Москве были профессор химии Шварц, журналист и издатель Новиков, в Петербурге - И. В. Лопухин, Херасков. Масоны вели идейную борьбу на два фронта против «лжемудрознаний Вольтеровской шайки» и против Православной Церкви, хотя борьба с Православием велась тонко и скрыто, и несомненно, многими из мало «посвященных» членов лож и не сознавалась как борьба.

Внешнего благочестия масоны не нарушали. Многие из них охотно «исполняли» церковные обряды и «должности», иные даже настаивали на неприкосновенности чинов и обрядов церковных, «наипаче религии греческой». Православное Богослужение они ценили за его символическое богатство, но из литургических символов особенно дорожили теми, которые напоминали им о дохристианской древности.

В своем учении масонство возрождало оккультные доктрины неоплатоников и иудействущего гностицизма. «Церкви внешней» и всему «историческому христианству» в ложах противопоставляли «внутреннюю Церковь», которая отождествлялась ими с их «орденом». А в этом «ордене» были свои обряды и тайны, была своя лестница «священных» степеней и ритуал посвящения в них, была своя железная дисциплина, которой могла бы позавидовать любая политическая организация. Поэтому масонские ложи оказались удобным орудием в руках тайных сил, враждебных христианской государственности, причем, при самой искренней благонамеренности многих из тех, кого вовлекли в ложи соблазном эзотерической духовности.

Грозные события во Франции встревожили двор Екатерины. Императрица испугалась, что поощрение безрелигиозного вольнодумства может обернуться для нее эшафотом. Срочно стали приниматься крутые меры против распространения либеральных идей, а заодно и против масонских лож. Правительство усилило цензуру, запретило бесконтрольный ввоз в страну французских книг, распорядилось закрыть вольные типографии. В 1791 году запрещены были масонские ложи, «мистические» книги велено было сжечь. «Типографическая компания», выросшая из масонского «Дружеского ученого общества», была закрыта. В 1792 году книгоиздателя Новикова заключили в Шлиссельбургскую крепость.

Но после смерти Екатерины масонство, пользуясь расположением императора Павла, быстро подняло голову, ибо запреты лож не уничтожили их, а только заставили «вольных каменщиков» притихнуть и на время уйти в подполье, что не представляло никакого труда для тайной организации с широкими заграничными связями. Павел приблизил ко двору видного масона Лопухина. В «вольные каменщики» записалось тогда множество лиц, занимавших высокое положение в правительстве, в армии, при дворе.

Духовное возвращение в Церковь для образованного русского дворянина ХVIII века, заблудившегося на западных путях, было едва достижимым делом. И счастливых примеров оказалось не так уж много. Но в эту эпоху и в дворянском обществе оставались еще люди, сумевшие не заразиться духовной порчей. Среди них были и настоящие праведники и праведницы.

Имя одной из них - Ксения Григорьевна Петрова. Она была женой полковника и придворного певчего. В 26 лет Ксения погребла скоропостижно скончавшегося мужа. Потрясенная утратой нежно любимого человека, она ясно осознала тщету земного счастья и приняла на себя подвиг юродства во Христе.

Все имение она раздала нищим. Сама же оделась в платье покойного мужа и назвала себя его именем - Андреем Федоровичем. Когда это одеяние износилось и истлело, блаженная Ксения стала носить только рубашку, кофту и платок, а на ногах - разорванные башмаки без чулок, и никакого теплого платья, даже в самые лютые зимние холода. Жила она в Петербургской стороне, где ютился бедный люд; да и там не имела постоянного пристанища, а ходила из дома в дом. По вечерам блаженная Ксения уходила за город в поле и молилась там до рассвета. Когда на Смоленском кладбище строилась церковь, блаженная Ксения целыми ночами трудилась на стройке, таская кирпичи.

Народ любил и почитал блаженную Ксению как святую. В бедных семьях посещения ее были праздниками. Матери радовались, когда она качала люльку младенца или целовала его, видя в этом хороший знак для ребёнка. Своими молитвами и аскетическими подвигами, своей преданностью Богу и сострадательной любовью к людям блаженная стяжала дар прозорливости. В канун смерти царицы Елизаветы блаженная Ксения ходила по улицам столицы и говорила народу «Пеките блины, пеките блины, пеките блины, завтра вся Россия будет печь блины». За несколько дней до убийства царственного узника Иоанна Антоновича в Шлиссельбургской крепости юродивая горько плакала и повторяла «Кровь… кровь… кровь!»

Господь послал блаженной Ксении долгую жизнь. Она скончалась уже в начале XIX века. Над ее могилой на Смоленском кладбище воздвигнута часовня. И эта часовня стала святыней для православных петербуржцев и всего верующего народа.

Великим праведником был еще один русский подвижник ХVIII века - святой Иоанн Русский. Он родился в конце ХVII века на Полтавщине. В молодости был призван в армию и стал солдатом. Во время злополучного Прутского похода, в 1711 году, вместе с другими воинами он был пленен татарами, которые продали его в рабство турецкому вельможе.

Владелец увез пленника в Малую Азию, в селение Уркион (по-гречески - Прокопий). Хозяин годами истязал своего раба-христианина, чтобы заставить его принять ислам. Пытался он склонить его к измене отеческой вере и обещаниями всяческих благ, но святой исповедник твердо хранил верность Христу. Он говорил: «Ни угрозами, ни обещаниями богатств и наслаждений ты не сможешь отклонить меня от святой моей веры. Я родился христианином, христианином и умру».

И жестокий гонитель отступил. Он перестал мучить пленника и поставил его ухаживать за скотом. В скотском стойле устроил праведный Иоанн и свою постель. Своему господину он был верным слугой и в летнюю жару, и в зимние холода, полунагой и босой, он трудился целыми днями, не зная отдыха. Хозяин со временем полюбил добросердечного, кроткого и исполнительного раба. Он решил отпустить его на волю, но праведный Иоанн остался в стойле, где он мог каждую ночь беспрепятственно молиться Богу. По праздникам святой Иоанн приходил в греческий храм великомученика Георгия и причащался Святых Христовых Тайн. Все, что зарабатывал у господина, он раздавал нищим.

27 мая 1730 года праведный Иоанн Русский отошел ко Господу, причастившись перед кончиной Святыми Дарами, которые священник, побоявшись войти в дом к вельможному турку, прислал праведнику в яблоке. Хозяин отдал тело исповедника священнику для христианского погребения. Все греки, жившие в Прокопии, собрались на погребение единоверца из России. А через три года были обретены нетленные мощи святого. Угодник Божий прославился многими чудесами и затем знамениями, явленными у его целъбоносных мощей. Ныне мощи святого Иоанна почивают на греческом острове Эвбее, в храме, названном в его честь.