Грозовой перевал

Грозовой перевал

Грянувшая в России в 1905 году революция изменила обстановку в эмигрантской среде. Как всегда случается, революция началась неожиданно. И потребовалось принимать решения в весьма запутанной ситуации. А ведь, как оказалось, никто из сидевших за рубежом революционеров понятия не имел, что именно необходимо делать? К тому же, за границей стали появляться новые персонажи, порожденные уже непосредственно революцией…

«Айне колонне марширен, цвайне колонне марширен»

К 1905 году в РСДРП вовсю продолжались внутренние разборки. Ленина ненавязчиво вытеснили из «Искры», затем его вышибли и из Центрального комитета РСДРП.

«Принимая во внимание 1) что тов. Ленин уже около года фактически не принимает никакого участия в работе ЦК, 2) что в последнее время это уклонение от сотрудничества превратилось в систематическую кампанию против ЦК… ЦК постановляет не считать тов. Ленина в числе своих членов, ни членом Совета Партии и довести о настоящей резолюции до сведения тов. Ленина и Совета Партии».

Причина такого поведения Владимира Ильича была в том, что ЦК был настроен на примирение большевиков и меньшевиков. А вот Ленин был резко против. Собственно говоря, он занимался «фракционной деятельностью», той самой, с которой впоследствии так упорно боролся. Главной целью Ленина был созыв партийного съезда, на котором он рассчитывал протащить свою линию. Нельзя сказать, что сторонников большевиков было в партии больше. Но они были активнее. Большевики в конце 1904 года выпустили такой документ:

«Заграничная часть партии, где кружки отличаются сравнительной долговечностью, где группируются теоретики различных оттенков, где решительно преобладает интеллигенция, – эта часть партии должна была оказаться наиболее склонной к точке зрения „меньшинства“. Поэтому там оно и оказалось вскоре действительным большинством. Напротив, Россия, где громче слышится голос организованных пролетариев, где и партийная интеллигенция в более живом и тесном общении с ними воспитывается в более пролетарском духе, где тяжесть непосредственной борьбы сильнее заставляет чувствовать необходимость организованного единства работы, – Россия решительно выступила против кружковщины, против анархических дезорганизующих тенденций. Она определенно выразила это свое отношение к ним в целом ряде заявлений со стороны комитетов и других партийных организаций».

Что касается ЦК, то он был против созыва съезда, справедливо полагая, что это приведет к новому витку противостояния.

Вокруг всего этого дела бегали представители Интернационала. Им происходящее шибко не нравилось. Еще бы! То, что в России накаляется обстановка, ни для кого секретом не являлось – а потому события в стране привлекали внимание людей левых взглядов во всем мире. А тут оказывалось, что революционеры, вместо того, чтобы бороться за счастье трудового народа, отчаянно ругаются друг с другом. Так что европейские товарищи бегали вокруг русских социал-демократов с призывами: ребята, давайте жить дружно…

Неизвестно, чем бы это всё закончилось. Положение у большевиков было не слишком веселым. Дело в том, что Ленин являлся единственным среди радикалов, кто мог бы сойти за теоретика и грамотного публициста. А 1905 год – это не 1917-й, когда хватило нескольких «стреляющих» лозунгов. Тогда требовалось как-то свои взгляды обосновывать. К тому же Ленин отнюдь не являлся самым заметным деятелем РСДРП. Когда говорили «социал-демократ», то подразумевали прежде всего Плеханова и Аксельрода. Но тут большевикам помогла… питерская охранка.

Центральный комитет РСДРП отнюдь не отсиживался за границей, большинство его членов – одни легально, другие нелегально – работали на территории России. И вот 9 февраля[42] 1905 года они устроили заседание в Санкт-Петербурге на квартире известного писателя Леонида Андреева. (Последний, кстати, имел тогда примерно такую же популярность, как сегодня – Борис Акунин. Но, тем не менее, он помогал революционерам.)

На заседание явились незваные гости – жандармы, которые препроводили всех за решетку. На свободе остался только самый дельный из верхушки большевиков – Леонид Красин, который опоздал к началу. Интересно, что Красин являлся стопроцентным практиком и тем ещё экстремистом. Он не уважал фракционную грызню, но всё-таки поддерживал Ленина – как самого деятельного из всех.

Арест Центрального комитета развязал руки большевикам – они с энтузиазмом бросились собирать съезд. Тот открылся 25 апреля 1905 года в Лондоне. Сторонники меньшевиков мероприятие игнорировали, но ленинцам это было уже не слишком интересно.

Кроме организационных моментов, которые нам не слишком интересны, встал главный вопрос современности – о вооруженном восстании. Обсуждение длилось долго. Что оно собой представляло, показывают следующие цитаты.

Воинов (Луначарский[43]): «“Революции не делают, революция – явление стихийное, не зависящее от воли каких бы то ни было вождей или политических партий“. Эта фраза повторяется очень часто, и, конечно, она выражает собой известную истину. Однако, несмотря на это, она может принести в ближайшем будущем столько же зла, сколько пользы принесла в прошлом. Когда стихийной революции нет налицо, т. е. когда общественно-политические формы не являются стеснительными и хрупкими рамками созревшего для новых форм социального содержания, тогда «фабрикация революций», из каких бы святых побуждений она ни исходила, как бы героически-самоотверженно ни проводилась, является не более как бессознательной провокацией масс. Нет сомнения, что при энергии частичный бунт всегда может быть организован, революция же есть удавшийся бунт, разросшееся в благоприятной атмосфере столкновение народа с отжившими господами положения. Но тот, кто сознательно стремится вызвать восстание, безусловно, страшно рискует, так как, в случае его неудачи, никакой личный героизм не может спасти организаторов восстания от ответственности за бесплодную растрату драгоценных сил. Несомненно, что воля организаторов, даже в том случае, если они представляют из себя широкую партию, может быть по отношению к революции лишь поводом, а не причиной, и все дело в том, имеются ли уже налицо достаточные социальные причины для коренного переворота…

Здесь представляется особенно важным, чтобы в самом начале забастовки, если возможно, даже первыми, – в ней приняли участие работники тех отраслей производства, от которых ближайшим образом зависит непрерывность производственной жизни вообще (как, например, каменноугольные копи, доменные печи и т. п.), и особенно – работники путей сообщения и путей сношения (ж. д., почта, телеграф, порты и пристани и т. д.). По отношению к этим последним отраслям то, что не доделано стачкой, должно быть дополнено непосредственным, планомерно организованным разрушением – порчей полотна дороги, телеграфных и телефонных проводов, мостов и т. п. Специально в городах такое же значение имеют способы освещения, может потребоваться разрушение газовых и электрических проводов, и, наконец, при известных условиях большое значение может иметь даже перерыв водоснабжения, но это, разумеется, лишь по отношению к аристократическим и буржуазным районам больших городов.

Тут стачка почти логически переходит в революционные действия и приводит к вооруженной борьбе, в которой затем, становясь на ту или другую сторону, должны принять участие и другие классы населения. Стойкость в общей борьбе и ее успех возможны только при определенности и единстве лозунгов, которые должны быть даны именно организующим авангардом восстания – пролетарской партией, и должны охватывать собою демократически-революционное содержание борьбы. Выступление на арену борьбы других демократических классов, ремесленников и особенно крестьян, есть не только неизбежный момент революции, но и необходимое условие ее победы. Поэтому перед выступлением па путь восстания надо строго учитывать и взвешивать не только настроение пролетариата, но и настроение других общественных слоев, особенно тех, которые по своей многочисленности и психологической не устойчивости могут иметь для революции наибольшее положительное и отрицательное значение: крестьян, ремесленной и торговой мелкой буржуазии городов. Настроение именно этих классов – наиболее чувствительный барометр общей революционности атмосферы.

Чем меньше соответствие между грандиозностью исторических задач, которые вынуждена поставить себе наша партия, и теперешней суммой ее сил, особенно если принять во внимание степень их дезорганизованное, тем большее значение приобретает подготовительный период работы для организации восстания. Только целесообразность и единство тактики в этом периоде может создать почву для целесообразности и единой тактики во время восстания».

Андреев (Алексеев[44]): «Я коснусь вопроса о вооруженном восстании только с теоретической стороны. Свержение существующей государственной власти становится неизбежной необходимостью, когда эта власть упорно отказывается идти навстречу насущным запросам жизни. Относительно чуткости нашего самодержавного правительства тут не может быть двух мнений. Если оно не смогло оценить силы такого противника, как Япония, и своей авантюристской внешней политикой ввергло страну в бедственную войну, то где ручательство, что оно сумеет оценить силу поднимающихся против него общественных элементов?

Революция неизбежна, а раз это так, то необходимо организовать ее, чтобы с наименьшей затратой сил достичь наибольших результатов. Несмотря, однако, на материальный и моральный урон, понесенный самодержавием в настоящей войне, оно еще слишком сильно, чтобы пролетариат мог помериться с ним один на один. Оно располагает армией, полицией, административным аппаратом, покрывающим сетью всю страну. Поэтому пролетариату для свержения самодержавия приходится искать союзников. Таким союзником может быть крестьянство. Союз с крестьянством не представляет для пролетариата опасности. При своей разбросанности, с одной стороны, и темноте – с другой, крестьянство не может взять на себя политической инициативы, не может подчинить пролетариат своему политическому руководству, а скорее само подчинится руководству пролетариата.

Экономические стремления крестьянства – стремление к захвату помещичьих земель – конечно, ничего социалистического в себе не заключают, но удовлетворение их будет способствовать развитию производительных сил в земледелии: часть продуктов или ценности продукта, отдаваемая теперь крестьянами помещикам за пользование арендуемой землей и потребляемая помещиками непроизводительно, пойдет или на улучшение питания, или на приобретение земледельческих орудий и т. п., т. е. получит производительное назначение… (Председатель просит держаться ближе к теме.) Я не согласен с теми, кто думает, что восстание может начаться и кончиться в одном или нескольких крупных центрах.

Чтобы быть успешным, восстание должно быть повсеместным. Необходимо отметить, что в ходе восстания дело не ограничится только свержением политического режима. Вместе с свержением предержащих властей, рабочие постараются избавиться хотя отчасти от той кабалы, в которой их держат капиталисты, постараются о сокращении рабочего дня, повышении заработной платы и т. д. Когда правительство свергается, свергнувшая его сила сама становится правительством, и если пролетариату будет принадлежать решающая роль в деле свержения самодержавия, то вопрос об участии его представителей во временном революционном правительстве решается сам собою. Некоторые с.-д. предполагают возможность созыва учредительного собрания царем-самодержцем и отмены самодержавного режима в стенах учредительного собрания. Такой идиллический взгляд оказывается в обращении „К пролетариату всей России“, выпущенном участниками конференции, представителями центральных комитетов: РСДРП, Бунда, Лат. СДРП и Рев. укр. партии. Самодержавный режим должен быть фактически свергнут прежде, чем станет возможно созвать Учредительное собрание в действительном смысле этого слова. Учредительное собрание может только дать юридическую санкцию…»

Я не зря привел такие длинные цитаты. Как видим, люди подробно обсуждают, каким должно быть восстание, что делать и так далее. Только вот… циничный практик Красин спускает всех с небес на землю:

«У нас о восстании идет много разговоров между представителями двух фракций. Вопрос идет о том, можно ли вооружить всю массу народа. С.-д. партия не может брать на себя задачу организовать восстание в его целом. Она не может явиться руководителем восстания, как это было в Италии (Гарибальди). Поэтому главная задача ее – пропаганда идеи восстания, призыв к самовооружению масс, вооружение и обучение пролетариата».

В переводе на нормальный язык с партийного жаргона это означает следующее: восстание-то, возможно, и будет, но мы не способны его возглавить и направить туда, куда нам нужно…

Так дело и пошло. В октябре того же года Ленин выпустил статью «Задачи отрядов революционной армии». Там были такие слова:

«Практические работы, повторяем, должны быть начаты немедленно, они распадаются на подготовительные и на военные операции. К подготовительным относится раздобывание всякого оружия и всяких снарядов, подыскание удобно расположенных квартир для уличной битвы (удобных для борьбы сверху, для складов бомб или камней и т. д. или кислот для обливания полицейских и т. д, и т. д., а также удобных для помещения штаба, для сбора сведений, для укрывательства преследуемых, помещения раненых и т. д. и т. д.).

Затем, к подготовительным работам относятся немедленные распознавательные, разведочные работы: узнавать планы тюрем, участков, министерств и пр., узнавать распределение работы в казенных учреждениях, в банках и т. д., условия охраны их, стараться заводить такие связи, которые бы могли принести пользу (служащий в полиции, в банке, в суде, в тюрьме, на почте, телеграфе и т. д.), узнавать склады оружия, все оружейные магазины города и т. д. Работы тут масса и притом такой работы, в которой громадную пользу может принести всякий, даже совершенно не способный к уличной борьбе, даже совсем слабые люди, женщины, подростки, старики и проч. Надо стараться сплачивать теперь же в отряды непременно и безусловно всех, кто хочет участвовать в деле восстания, ибо нет и быть не может такого человека, который при желании работать не принес бы громадной пользы даже при отсутствии у него оружия, даже при личной неспособности к борьбе.

Затем, не ограничиваясь ни в каком случае одними подготовительными действиями, отряды революционной армии должны как можно скорее переходить и к военным действиям, в целях 1) упражнения боевых сил; 2) разведки слабых мест врага; 3) нанесения врагу частичных поражений; 4) освобождения пленных (арестованных); 5) добычи оружия; 6) добычи средств на восстание (конфискации правительственных денежных средств) и т. д. и т. д. Отряды могут и должны ловить сейчас же всякий удобный случай для живой работы, отнюдь не откладывая дело до общего восстания, ибо без подготовки в огне нельзя приобрести годности и к восстанию».

Идеи, надо сказать, не самые глупые. Другое дело, что написаны они были в Лондоне, причем тогда, когда восстание было уже на пороге. И было абсолютно непонятно – кто должен был всем этим заниматься? То есть эмигранты жили одной жизнью, их партайгеноссе в России – совсем иной. Вот и получилось. Так, в Санкт-Петербурге Красин подготовил весьма серьезные отряды боевиков, запасы оружия – и так далее. Но в столице восстание не состоялось. Зато оно началось в Москве, где ни черта не было подготовлено, к тому же восставшие вообще не имели никаких стратегических целей. Как, впрочем, и другие восстания, прошедшие в тот период в России. Никакой координации между повстанцами не было, да и быть не могло.

Впрочем, непосредственно управлять из эмиграции революцией невозможно в принципе даже сегодня. А уж с тогдашними средствами связи и подавно.

Самое интересное состоит в том, что из социал-демократических эмигрантов наиболее заметную роль в русской революции сыграли как раз Парвус и Троцкий. Они приехали в Петроград, где стали издавать социалистическую газету, выходившую бешеным тиражом. Троцкий вошел в Петербургский Совет рабочих. Парвус издал «Финансовый манифест», целью которого являлся финансовый крах Российской империи. Краха не вышло, но убытки эта деятельность нанесла изрядные. В конце 1905 года их все-таки арестовали, отправили в ссылку, откуда они снова сделали ноги. Но в этой истории интересно иное. Несколько месяцев в столице империи, особо не скрываясь, действовали беглый ссыльный Троцкий и Парвус, который легально в Россию попасть никак не мог. Уже интересно… Начальник Петербургского Охранного отделения полковник Герасимов этот странный момент в своих мемуарах очень аккуратно обходит.

А дело в том, что парочка социалистов-авантюристов со своей идеей Соединенных Штатов Европы мыслила примерно в одном направлении со многими российскими промышленниками, а в особенности – с банкирами. Разумеется, социализм им был совершенно не нужен. А вот создание «Единой Европы» – почему же нет? Другое дело – какое бы место в ней занимала Россия с её неразвитой промышленностью? Но разве в 1991 году это волновало наших «демократов»?

Темные дела

А что же с главными конкурентами эсеров на крайне левом фланге? С ними тоже интересно получилось. 1905 год эсеры начали со страшного разгрома, который прозвали «Мукденом русской революции». (10 марта 1905 года русские войска потерпели серьезное поражение от японцев, оставив стратегически важный город Мукден. Так что это название было на слуху.)

Так вот, в партии эсеров вообще и в БО в частности последовал ряд провалов, которые на некоторое время практически парализовали деятельность партии. Именно поэтому в 1905 году эсеров особо и не видно. Провалы были связаны с двойной игрой Азефа. Напомню, он обманывал и охранку, и революционеров, причем и с тех и с других тянул деньги. Так в 1905 году Азеф получал от полиции 1000 рублей в месяц. Это выше зарплаты министра. С революционеров же глава Боевой организации тоже постоянно тянул деньги на «постановку работы», значительную часть которых он присваивал. Не говоря уже об экспроприациях, то есть грабежах. Если «акции» проводили члены БО, то деньги так и оставались в террористической структуре.

И всё бы хорошо, но на пост вице-директора Департамента полиции пришел знакомый нам Петр Рачковский. Этот человек и сам был мастером провокации, так что, в отличие от других полицейских начальников, Рачковский Азефу откровенно не доверял. Поэтому Рачковский вынудил Евно Фишевича сдать большинство как своих людей, так и многих других, кого он знал.

Удар оказался сильным, но не смертельным. Я уже говорил, что ЦК эсеров делала установку на «центральный террор». В результате «Мукдена русской революции» он оказался на некоторое время парализован. Но российским властям от этого легче не стало – выяснилось, что местные эсеровские организации тоже умеют стрелять и кидать бомбы. И ничего с ними никто поделать не может. В том числе – и партийное руководство.

Окончательно всё прояснилось после исторического Манифеста 17 (30) октября. Напомню, что этим Манифестом Николай II гарантировал определенные демократические свободы, а что самое главное – были обещаны выборы в Государственную Думу. Это совсем не являлось переходом к конституционной монархии, но многие полагали, что Манифест – первый шаг к ней, дальше уже можно будет бороться с царским правительством легальными способами, «откусывая» себе дополнительные права мелкими кусочками. (Так в XVIII–XIX веках английские либералы боролись с королевской властью.)

Лидерам Партии социалистов-революционеров возможность сидеть в Думе показалась куда более привлекательной, нежели работы по дальнейшему раздуванию революции. Но для этого требовалось создание легальной массовой партии, а это совершенно иная структура, нежели организация, «заряженная» на терроризм. Эсеры не додумались до схемы, широко распространившейся во второй половине ХХ века, – когда помимо легальной структуры, существует и боевой филиал, который якобы сам по себе…[45]

В общем, руководство эсеров приняло решение о временном прекращении террористической деятельности. Однако Боевую организацию распускать стало жалко. Решили её «законсервировать» – подразумевалось, что БО действовать не станет, но будет оставаться в состоянии боевой готовности. Разумеется, это было полным абсурдом. Экстремистская организация (реальная, а не карикатурная) подобна игрушке-волчку – она может сохранять устойчивость только в стремительном движении. Остановка непременно ведет к падению. Поэтому Азеф решительно заявил, что либо туда, либо сюда. Если БО не действует, она должна быть распущена. Как показали дальнейшие события, Азеф, будучи инженером, умел просчитывать ситуацию лучше, чем эсеровские лидеры…

Потому что очень быстро выяснилось: сидевшим за границей членам ЦК только казалось, что они всем руководят. На самом-то деле их власть и авторитет действовали в достаточно узких рамках. На их решение о прекращении террора широкие партийные массы просто-напросто наплевали. Более того. В начале 1906 года наиболее радикально настроенные откололись и образовали партию эсеров-максималистов, провозгласив своим методом уже совершенно отмороженный террор. Это было неприятно – потому как приходилось отмежевываться: «это не мы, это они». Но и те, кто остались в рядах, продолжали стрелять. В конце концов, БО в начале 1906 года была возрождена, хотя большинство членов Центрального комитета вернулись в Россию. В составе I Думы эсеры не участвовали, а вот дальше Чернов и остальные стали заседать в Таврическом дворце, при этом их товарищи продолжали стрелять. Но, как бы то ни было, эмигрантами они быть перестали. На время.

Впрочем, в эмиграции тоже было не скучно. Но для начала стоит рассказать о том, чего там не было. Азеф неоднократно доносил в Департамент полиции о существовании в Швейцарии некоего центра по подготовке террористов. В нынешнее время кто-то эти сведения повторяет. Оно, конечно, романтично выглядит. Однако никаких следов этот якобы существовавший центр не оставил. Дело-то в чем? Если террористов тренировали, то должны были где-то засветиться боевики с хорошей подготовкой. Не засветились. Эсеровский терроризм как раз был построен на использовании «одноразовых» исполнителей, порой и стрелять-то толком не умевших. Для изготовления бомб требовались лишь аккуратность и хладнокровие. Зато

за границей творились куда более интересные игры. То же самое было и с подготовкой пропагандистов. Их эсеры не готовили. Ни к чему это было. Собственно, партия была раскручена настолько, что в России в нее буквально ломились. Кстати, кроме революционного энтузиазма это было связано с нарождающимся декадентством. Одним из следствий этого течения была романтизация самоубийства. Уже в конце XIX века Российскую молодежь охватила буквально эпидемия самоубийств. Стрелялись по любому поводу и без него. Какое это имеет отношение к терроризму? Да самое прямое. Некоторым казалось, что умереть надо «красиво» – унести с собой ещё кого-нибудь. А заодно и прославиться.

Зато эмигранты ввязывались в весьма сомнительные игры. Самая знаменитая история связана с пароходом «Джон Крафтон». Суть ее вот в чем. В августе 1905 года финский социалист Конни Циллиакус из так называемой «Партии активного сопротивления» попытался переправить морем в Россию для революционеров большую партию взрывчатки и оружия. То есть в какой-то мере повторилась история с польским транспортом, в которой участвовал Бакунин. С одной лишь разницей. Поляки везли вооружение к совершенно конкретным адресатам. С «Джоном Крафтоном» было куда интереснее. На пароход было погружено 15,5 тысяч единиц огнестрельного оружия, 2,5 миллиона патронов и большое количество взрывчатки. Предполагалось доставить оружие и боеприпасы на финское побережье Балтийского моря, под Выборг, и разделить между всеми революционными группировками.

Сам подход вызывает некоторое недоумение. Революционных организаций было много и разных. Имелись: социал-демократы двух толков, фактически самостоятельный Бунд, эсеры и отделившиеся от них максималисты. Еще польские националисты. В Прибалтике, прежде всего в Латвии, поднималось движение «лесных братьев». Да-да. Тамошние сепаратисты и в 1905 году бегали с винтовками по лесам. Стали появляться и многочисленные анархисты – а среди этой публики каждая группа была сама по себе. Так что как они бы это оружие делили – вопрос интересный. Возможно, передрались бы…

Но до цели пароход не дошел – 7 сентября он сел на скалы в Ботническом заливе, а после потонул. В течение последующих суток команда сгрузила часть своего груза на соседний островок, а затем, взорвав судно, покинула его. В результате предназначавшиеся революционерам винтовки и боеприпасы частично погибли, а частично попали в руки царских властей.

«Прибывшие на место происшествия представители власти обнаружили 28 августа на острове Кольмэр покрытые брезентами и ельником около 700 винтовок, ящик с револьверами, патронами, взрывчаткой веществом, а также пачку эсеровских брошюр „Революционная Россия“ за № 68 на русском языке. Ещё около 1300 винтовок плюс три ящика револьверов были сданы местным населением. Надо полагать, часть оружия хозяйственные финны припрятали, дабы в скором времени пустить в ход».

(И. Пыхалов, историк)

Историки до сих пор спорят – было ли кораблекрушение случайностью или люди из охранки подсуетились. Дело в том, что к делу с пароходом имел самое непосредственное отношение Азеф, так что российским спецслужбам было известно об экспедиции с самого начала. Кроме того, из-за интриг различных революционных групп была до конца неясна конечная точка маршрута. Так, большевик Красин прилагал много усилий, дабы пароход отправился не к побережью Финляндии, а к эстонскому берегу, в район Пярну, где предполагал всё добро загрести себе. Возможно, люди из российских спецслужб и сделали так, чтобы оружие в Россию уж точно не попало. Что подтверждает версию: команда могла быть подкуплена. Хотя, с другой стороны, кораблекрушения в Ботническом заливе – совсем не редкость – условия судоходства там не самые лучшие.

Гораздо более интересный вопрос – а кто финансировал этот проект? Японцы. Тут подсуетился ещё один знаменитый персонаж, священник Георгий Гапон, рассказ о котором ещё предстоит. В данный момент Гапон находился в эмиграции и занимал резко революционную позицию – правда, «революционную вообще», ни к каким партиям он не принадлежал. Так вот, Гапон получил от некоего купца Скокова 50 тысяч франков, на них и было куплено оружие. Есть данные, что Скоков действовал от имени японского посланника в Швейцарии.

«О том, какие именно приготовления имелись в виду, можно судить по представленной Циллиакусом смете, в которой детально расписывались статьи расходов (в фунтах стерлингов):

Для С. Р. – 4000 здесь Яхта – 3500 500 Лондон Экипаж и т. д. – 500 5000 ружей для Г. – 2000 1000 ружей для С. Р. – 800 8000 ружей для Ф. – 6400 5000 ружей для С. П. – 4000 500 ружей маузера для раздачи Ф. и С. Р. – 2100 Всего 21300 Уже получено 2000 Всего 23 000 Под С. Р. имелась в виду Партия социалистов-революционеров (эсеров), Г. – Грузия, Ф. – Финляндия, С. П. – Партия польских социалистов (ППС). Примечательно, что спустя десять с небольшим лет все эти японские клиенты станут противниками большевиков».

(И. Пыхалов)

Но вообще-то точно об источниках финансирования неизвестно. Примечательно, что Гапон приобрел устаревшие винтовки швейцарского производства. Хотя, к примеру, главный социал-демократический боевик Красин успешно тащил в Россию из-за рубежа знаменитые немецкие винтовки Маузера Gewehr 98[46], или ничем не худшие бельгийские карабины. И то, и другое оружие продавалось любому желающему. То ли Гапон пожадничал и купил «побольше и подешевле», то ли плохо разбиравшегося в оружии священника просто слегка надули, втюхав заваль…

Тут мы плавно переходим к вопросу о сотрудничестве борцов за счастье народа с различными иностранными разведками. С революционерами – дело понятное. Для них всё, что идет на благо революции, является нравственным и правильным. Особенно – для эмигрантов. Дело-то в том, что эти люди по определению оторваны от жизни страны и в значительной степени теряют с ней связь.

К тому же эмигранты общались в том числе и с западными единомышленниками, у которых взгляды были разные… Речь тут не идет о вульгарной русофобии. Но ведь с точки зрения социалистических идей Российская империя являлась «оплотом реакции». И в таком случае её поражение казалось им благом. На войне с японцами гибнут русские люди? Так в этом виноват царизм… Заметим, кстати, что впоследствии представители белой эмиграции восприняли это мировоззрение на 100 %. Как и последующие диссиденты. Только место царизма у них заняли большевики.

А начет того, кто именно давал деньги… Стоит отметить, что японцы подсуетились весьма вовремя. Что происходило на фронтах Русско-японской войны? С чисто военной точки зрения японцы побеждали. Ими были взяты ключевая точка войны – Порт-Ар-тур и чрезвычайно важный в стратегическом отношении город Мукден. Русский флот на Тихом океане был фактически уничтожен в Цусимском сражении. Но только вот далось это Японии очень нелегко. К лету 1905 года Страна восходящего солнца почти полностью исчерпала материальные и людские ресурсы. Очевидцы рассказывали, что среди убитых японских солдат стали попадаться пожилые люди и совсем пацаны. У России с этим было куда легче. Конечно, для того, чтобы повернуть ход войны, потребовались бы огромные жертвы – японцы сражались бы до последнего патрона… Но ведь теоретически Российская империя могла бы «пойти на принцип». И просто «массой задавили» бы. Так что дестабилизация внутренней обстановки у противника была Японии очень выгодна.

Но ведь дело не ограничивалось революционерами. Куда больше денег было закачано либералам. Павел Милюков после Февраля 1917 года, ничуть не стесняясь, говорил, что он и его единомышленники получали деньги от японцев. Между прочим, тот же Милюков после Октябрьского переворота выступал за то, чтобы сдать Петроград и Москву немцам. Они, дескать, наведут порядок…

Кроме японцев активно суетились и англичане. В то время отношения России и Великобритании были просто аховыми. Гордые бритты ведь фактически толкали Японию к войне, предоставляли им кредиты, продавали оружие, готовили армию. Дело-то в том, что Страна восходящего солнца вылезла из самоизоляции и средневековья лишь в 70-х годах XIX века (так называемая «реставрация Мейдзи»). До того воевать японцам было просто нечем. Так вот, первоначально за образец для создаваемой армии они взяли германскую. Однако в итоге японские вооруженные силы были созданы по английскому образцу. К примеру, Япония была второй страной в мире (после Англии), солдаты которой были одеты в форму защитного цвета.

Но самое главное – англичане имели богатейший опыт тайных войн, в том числе и информационных. Так что действовали они неплохо. Ведь совсем не обязательно давать деньги напрямую. Можно и через «добровольные пожертвования» частных лиц. Использовали англичане и масонские связи. Именно так, а не наоборот. Масонов принято считать некоей страшной всемогущей организацией. Такого не было никогда. Масонских и околомасонских структур было в мире множество – часто они друг друга терпеть не могли, поскольку каждая считала себя самой правильной. Так что на самом-то деле это их использовали все, кто только мог. Кстати, в случае с «Джоном Крафтоном» английский след куда более вероятен. Дело в том, что японцы обладали отличной военной разведкой на Дальнем Востоке, но вот с политической разведкой – тут дело сложнее. Опыта не было. А ведь опыт требовался. Япония не являлась столь богатой страной, чтобы раскидывать деньги направо и налево. А ведь где была гарантия, что их попросту не украдут? Надо было знать, кому давать. Кстати, японская разведка и впоследствии не отличалась особенной изощренностью. Шпионаж, диверсии – это сколько угодно.

«В июле 1904 года Страну восходящего солнца посетил будущий польский диктатор Юзеф Пилсудский, получивший от японского генштаба 20 тыс. фунтов стерлингов для проведения разведывательной и диверсионной работы в тылу русской армии».

(И. Пыхалов)

А вот англичане, во-первых, имели большой опыт тайных операций, а во-вторых – революционную среду прекрасно знали.

Стоит отметить, что правительственная пропаганда, разоблачая действия иностранных агентов, несколько перестаралась. Так, во время ноябрьского восстания в Москве сообщалось, что у повстанцев найдены японские винтовки «Арисака». Откуда? Тащить оружие через половину планеты – это несерьезно. Да и к тому же – это конкретная «засветка». Проще было купить в Европе. Тем более что, к примеру, Бельгия никогда не скрывала, что продает оружие абсолютно всем, кто готов его купить. Такая вот дубовая контрпропаганда нивелировала даже правдивую информацию.

Тройная игра Гапона

Теперь пришла пора рассказать об эмигрантской деятельности ещё одной колоритной личности – Георгия Гапона. Подробно о его деятельности и роли в «Кровавом воскресенье» я рассказываю в другой книге[47]. Так что его деятельность в России намечу пунктиром.

Георгий Аполлонович Гапон впутался в политику в 1903 году, связавшись с полковником Зубатовым, – священник возглавил петербургское отделение зубатовской рабочей организации. Вскоре полковник погряз в политических интригах и его с позором выперли в отставку. А вот Гапон остался. Дело в том, что Зубатов создавал свои организации для борьбы рабочих за свои права с предпринимателями. Он полагал – пусть уж лучше они это делают под покровительством полиции, нежели идут в революционеры. Это нравилось далеко не всем представителям высшей власти. К тому же, как показала практика, рабочих всё равно заносило в радикализм. Гапон же предложил иной путь – он провозгласил целью сугубо просветительские цели – создание всякого рода вечерних школ и кружков самодеятельности, рабочих чайных и так далее. При этом полицейским агентом, то есть человеком, давшим соответствующую подписку и получавшим деньги от охранки, священник не являлся.

Я уже упоминал, что Гапон был великолепным оратором и довольно быстро завоевал среди рабочих огромную популярность. Правда, священник, скорее, озвучивал то, что думали рабочие, а не продвигал им те или иные идеи. К тому же он обладал бешеным честолюбием – ему очень нравилась популярность, порой переходящая в фанатическое поклонение. Тем не менее, «Собрание фабрично-заводских рабочих Санкт-Петербурга» успешно существовало. Однако с самого начала имелись проблемы. Ряд рабочих активистов, входивших в правление Союза, рассматривали деятельность Гапона только как первый этап. Они не являлись революционерами, последних в гапоновские структуры не пускали ни под каким видом, но рассчитывали со временем создать нормальную рабочую организацию, отбросив «костыли» охранки. Тем временем ситуация в рабочей среде накалялась. Рабочие полагали – раз уж они создали организацию, почему бы им и не начать борьбу за свои интересы. Подчеркну – о политике речь не шла, только об экономических спорах: о незаконных увольнениях, размере зарплаты и так далее. Гапон был вынужден вести двойную игру – рабочим он говорил уже достаточно радикальные вещи. Дескать, пора выходить на борьбу. Своих покровителей из высоких кабинетов он успокаивал – всё хорошо, рабочие мирно просвещаются. Некоторое время ему это удавалось благодаря имевшимся у Гапона высоким связям – подавляющее большинство трудовых конфликтов начинались из-за мелочей, которые вполне можно было «решить по божески». Но вечно так продолжаться не могло. В декабре 1904 года в Санкт-Петербурге разразилась грандиозная забастовка, во главе которой быстро очутились ребята из гапоновской организации. Причем размах стачек достиг такого масштаба, что мирно решить дело было уже невозможно. Гапон, помимо своей воли, оказался во главе движения, что ему сильно не понравилось. В Российской империи за такие развлечения ему светила Сибирь. А священник отнюдь не являлся революционером, готовым идти до конца. Однако начни он призывать рабочих «сдать назад» – от него бы тут же все отвернулись. В этом опасность такой вот истерической популярности – она может очень быстро закончиться. Гапон нашел, казалось бы, отличный выход – устроить массовое шествие и подать петицию царю. Рабочие выпустят пар, император что-нибудь пообещает… И хотя бы на некоторое время напряжение спадет.

Но только вот вышло… Гапону власти уже не верили – они поняли, что он их обманывал. Вдобавок в петицию, благодаря стечению обстоятельств и самое главное – полной политической безграмотности Гапона, пролезли радикальные лозунги – фактически социал-демократические. Власти были запуганы до истерики, потому как решительно не понимали, что происходит. Кстати, сегодня любят повторять миф, что во время шествия революционеры готовили покушение на царя. Это пошло от последовавших потом оправданий разнообразного начальства. Но никто не может сказать, а кто именно готовил это покушение? Террористов тогда было ещё не слишком много. К тому же после Февральской революции 1917 года все спешили рассказать о своей борьбе с самодержавием – и террористы считались героями. Но никто не сказал о готовившемся в январе 1905 года покушении.

Николай II поступил, как ему свойственно, – спихнул ответственность на подчиненных. А те ввели в город армейские части и в свою очередь спихнули решение на армейских офицеров, непосредственно возглавлявших части, преградившие путь на границе рабочих окраин. А что вы хотите от штабс-капитана или поручика? В итоге 9 января мирная манифестация, участники которой несли иконы и портреты царя, была расстреляна. Это событие для развития революционного движения сделало куда больше, чем предшествовавшая агитация всех революционеров вместе взятых…

Что же касается Гапона, то в тот роковой день он шел во главе одной из восьми колонн. Эта, самая крупная, двигалась с Нарвской заставы. И возле Нарвских ворот была встречена огнем… Рядом с Гапоном находился эсер Петр Рутенберг. Этот факт позволяет борцам с масонами многозначительно кивать – вот видите… Тем более что Рутенберг впоследствии отошел от революционеров и примкнул к сионистам. Хотя вообще-то с Гапоном он познакомился за три дня до событий, когда процесс был уже запущен. Эсеру очень хотелось понять тайну влияния священника на массы.

Именно Рутенберг вытащил Гапона из-под огня. Он буквально оттащил священника на квартиру каких-то своих знакомых, где остриг ему длинные волосы и бороду и переодел в гражданскую одежду. (Священник был в рясе.)

Некоторое время Гапон был в шоке. Он ведь, как и многие, верил в царя. Но тут в его голове случился перелом. В тот же день Гапон написал воззвание:

«Братья и товарищи рабочие! Самому царю я послал 8 января письмо в Царское Село, просил выйти его к своему народу с благородным сердцем, с мужественной душой. Ценою собственной жизни мы гарантировали ему неприкосновенность его личности. И что же? Невинная кровь все же пролилась.

Зверь-царь… Так отомстим же, братья, проклятому народом царю и всему его змеиному отродью, министрам, всем грабителям несчастной русской земли. Смерть им всем!»

То есть священник перешел, точнее, перескочил на крайние революционные позиции, этот текст напоминает листовки анархистов и максималистов. Что интересно – на тот момент непосредственно к вооруженному восстанию не призывал ещё никто. То есть революционеры всегда говорили о революции, но вот так – подымайтесь прямо сейчас…

Вскоре Рутенберг переправил Гапона в имение людей, сочувствовавших революционерам. Там священник должен был дожидаться, пока ему устроят переход через границу. Однако Гапон не был подпольщиком. Сидеть в неизвестности в ожидании, что за ним могут явиться жандармы, было выше его сил. Гапон уехал из своего убежища и самостоятельно умудрился перебраться через границу и добраться на перекладных до Швейцарии. Не очень понятно, каким образом ему это удалось. Возможно, власти отнюдь не рвались арестовывать Гапона. Ситуация-то была для них неприятная. После 9 января в Петербурге прошли массовые аресты, в том чисел и среди либералов. Однако довольно быстро выяснилось: никаких революционеров за манифестантами не стояло. Да и вообще – на тот момент о каких-то резких действиях речь не шла даже среди революционеров. Решение о подготовке вооруженного восстания и эсдеками, и эсерами было принято позже. А Гапон мог много чего наговорить. К тому же суд над ним как раз мог спровоцировать нешуточные беспорядки. Так что, возможно, и решили – пускай уматывает…

Итак, Гапон оказался в Женеве, в центре русской революционной эмиграции. Там никого и ничего он не знал, как не знал он ни французского, ни немецкого языков. Два дня Гапон бесцельно шлялся по городу, пока, наконец, не набрел на русскую читальню. В ней он узнал адрес Плеханова, к которому и явился.

И сразу же оказался в центре внимания. Причем, о двусмысленной позиции Гапона, его связи с полицией тогда никому не было известно. Хотя кое-какие выводы, проанализировав события, можно было сделать уже тогда. Но никто этим заниматься не хотел. Гапон предстал перед публикой как «герой Кровавого воскресенья». Причем занимающий на тот момент ультрареволюционную позицию. Для революционеров всех видов и лично для Рутенберга он представлял большой интерес. Это ведь был лидер, сумевший создать мощную, чисто рабочую организацию. Революционеры о таком могли на тот момент лишь мечтать. Неудивительно, что им очень хотелось понять – каким образом это ему удалось? Так что с Гапоном многим хотелось познакомиться. В том числе и Ленину. Вот что писала Надежда Константиновна Крупская:

«Через некоторое время после приезда Гапона в Женеву к нам пришла какая-то эсеровская дама и заявила, что ее хочет видеть Гапон. Условились о месте свидания на нейтральной почве, в кафе. Наступил вечер. Ильич не зажигал у себя огня и шагал из угла в угол. Гапон был живым куском нараставшей в России революции, и Ильич волновался этой встречей[48]. Ильича очень интересовало, как мог Гапон влиять на массы».

То есть, как видим, Ленин буквально места себе не находил от нетерпения. Кстати, этот мелкий эпизод очень хорошо показывает отношения в этой среде. Зашла какая-то дама из конкурирующей тусовки, договорилась о встрече… Как видим, никакой непримиримой вражды не было – несмотря на отчаянную ругань…

Но Гапон стал популярен не только в революционной среде. О нем начала писать и западная пресса. Это понятно. Это ж какой информационный повод! В столице Российской империи массовых расстрелов явно мирной демонстрации ещё не случалось. «Заклятых друзей» у России всегда имелось достаточно. А тут такое доказательство «исконно русского варварства». К тому же Гапон очень хорошо смотрелся в виде беззаветного героя. Кроме всего прочего, он являлся красивым и обаятельным мужчиной, да и говорить умел. Он ведь в России очаровывал не только рабочих – но и был вхож в светские круги, где от него тоже многие были в восторге. Особенно дамы.

И тут с полной силой расцвела одна черта Гапона – его непомерное честолюбие. Он любил славу, причем, как оказалось, в том числе – и в самых примитивных её формах. В этом с ним мог сравниться только Троцкий. Да и то не тогда, а гораздо позже.

«На rue Corraterie Гапон отстал от меня. Я обернулся. Он стоял, застывши у витрины писчебумажного магазина, очарованный, не в состоянии оторваться от своего портрета на почтовой открытке. Я не стал мешать ему. Не мог мешать – так меня поразил его вид».

(П. Рутенберг)

Ну, прямо-таки какая-нибудь малолетняя попсовая звездочка… Кстати, описанный эпизод свидетельствует и об уровне популярности батюшки. Вообще-то в те времена печатать почтовые открытки с изображением разных «героев дня» было обычным делом. Но все-таки, чтобы кто-то вложил деньги в подобную полиграфию, требовалась очень неплохая раскрутка персонажа – а ведь телевидения тогда не было, да и Гапон являлся иностранцем. Священник-то был не артистом и даже не писателем.

Одновременно Гапон ринулся и в политическую деятельность. Тут дело вышло гораздо хуже. Дело в том, что священник был совершенно невежествен в политических вопросах. Так, его представления о социализме сводились к тезису «все люди – братья». Для эмигрантской среды этого было маловато. И уж тем более – Гапон совершенно не понимал не только идеологических различий между различными оппозиционными группировками, он даже не видел причин, по которым они конфликтуют. Ну, не укладывалось в его сознании, что у каждого – у Плеханова, Ленина, Чернова – имелась своя вынесенная и взлелеянная теория о том, как обустроить Россию. И для теоретиков, каковыми они на тот момент являлись, своя правда была очень важна.

Впрочем, у него появились за границей и сторонники. Самым преданным из них был Афанасий Матюшенко – человек, возглавивший восстание на броненосце «Потемкин». В «час икс» он оказался самым отмороженным – восстание началось с крика Матюшенко «Бей их, братцы!».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.