Как меняются институты

Как меняются институты

Но возможно ли это? Не правы ли те, кто придерживается консервативной позиции о неизменности институциональной матрицы определенного этноса, определенной культуры, в конечном счете отвергающей все попытки нововведений?

Мы имеем тысячи примеров, подтверждающих, что институты и культуры разных народов, хоть и медленно, но эволюционируют. В этом процессе можно уловить и некоторые закономерности.

В первую очередь стоит различать естественный процесс институциональных изменений и процесс искусственный, предполагающий насаждение, выращивание полезных институтов, включая их «импорт» или «трансплантацию», т. е. заимствование институтов, успешно функционирующих в иных культурах.

В первом случае неформальный институт обычно вырабатывается практикой. У него появляются сторонники, которые инициируют установление формального института и принятие соответствующего закона. После этого на подготовленной почве институт преодолевает барьеры и распространяется. Так когда-то был принят 8-часовой рабочий день, бывший многие годы лозунгом массового рабочего движения.

Во втором случае ситуация более сложная. Нередко выращивание института начинается с принятия законодательного акта. Процитирую еще раз Д. Козака: «Правильно сконструированный закон не только отражает сложившийся уровень общественного сознания, но и может тащить его вперед. Зафиксированное нормой процесса правило превращается в привычку, привычка – в стереотип, поведение переносится в мышление, вырастает цивилизация. И это в России уже было. Судебная реформа 1864 года, может быть, была тем локомотивом, который вытащил Россию за полвека на европейский уровень сознания» (Московские новости. 2001. 26 июня. № 26).

Я бы несколько усложнил схему. Во-первых (не могу расстаться с марксистским воспитанием, да и не всегда хочу этого), вспомним об объективно складывающихся производственных отношениях, развитие которых рано или поздно преодолевает любые препятствия. Так, плановый социализм препятствовал свободным ценам и частной собственности, в нашу жизнь их вернули реформы Е. Гайдара. А ведь это базовые институты, которые дают импульсы к развитию всех институтов рыночной экономики. После этого развитие идет необратимо, хотя постепенно и не без трудностей. Закон, регламентирующий подобные институты, как раз «тащит вперед».

Следующий ключевой момент схемы – прецедент. Исполнение закона – это дополнение формального института институтом неформальным, который возникает в результате ряда прецедентов. Прусский король Фридрих II издал декрет о введении независимого суда. Через неделю ему принесли иск крестьянина, подавшего на короля в суд за незаконное отчуждение принадлежавшей ему земли. Король не вмешивался в судебный процесс, проиграл дело и вернул землю крестьянину. Он создал прецедент, который, повторившись многократно, породил доверие к суду, а заодно и к королевской власти, уверил подданных в том, что закону подчинены все, включая Его Величество. Немцы говорят, что почитают Фридриха II Великим не только за его военные победы, но и за то, что он способствовал становлению в Германии полезных институтов. Он понимал важность прецедента, особенно создаваемого властью.

Бывает, что закон принят, но на пути его реализации постоянно оказываются не только положительные, но и отрицательные прецеденты, которые создает власть или ее представители. Тогда полезный институт, естественно, не приживается, отторгается или извращается. Практика идет в сторону его приспособления к старым нормам, к выхолащиванию полезного содержания. Как раз по этой причине усвоение новых продуктивных институтов затрудняется.

Следующий важный момент в схеме – преодоление барьера распространенности нормы (Олейник 2000: 198—199) или, как я бы назвал его, барьера большинства. Этот момент хорошо известен в институциональном анализе. Суть его состоит в том, что, когда новый полезный институт входит в практику, поначалу большинство агентов использует старые нормы и нередко это дает им преимущество перед теми, кто уже перешел к новым. Так, выход из тени, прозрачность бизнеса сначала невыгодны тем, кто идет на это: надо платить больше налогов, выше вероятность того, что обнаружатся просчеты в деятельности компании. Конкуренты же получают преимущество. Для преодоления барьера большинства в случае выращивания продуктивных институтов и, наоборот, устранения институтов, вредных для государства или общественных организаций, чаще всего нужно применять специальные меры. Возможно, иногда будет достаточно профессионально выстроенной пропагандистской кампании, которая введет своего рода моду на новый институт: скажем, модно пить пиво вместо водки. В других случаях придется методично повышать риски, связанные с применением «вредных» норм, по сравнению с рисками тех, кто перешел к новым. Например, повышение эффективности налогового администрирования, делающее наказание за налоговые преступления практически неотвратимым. В Испании, чтобы избавиться от взяток на дорогах, приняли закон, запрещающий использовать в суде свидетельские показания офицеров дорожной полиции. Интересно, что эта на первый взгляд абсолютно неразумная мера принесла успех. В 70-х годах в Швеции Союз предпринимателей принял решение о верхнем пределе заработной платы: бизнесмены, нарушавшие соглашение, обязаны были внести сумму превышения со штрафом в бюджет Союза.

Иной раз полезные институты возникают достаточно случайно, в силу стечения обстоятельств, но затем закрепляются рядом прецедентов. К. Поланьи считает, что рынок со свободной конкуренцией никогда не появился бы сам собой, в результате эволюционного развития, если бы английский парламент, воодушевленный идеями А. Смита, И. Бентама и У. Таунсенда, не принял бы в 1800—1830 годах законодательство, утвердившее принципы laissez-faire(Поланьи 2002: 203).

Т. Заславская считает, что преодоление барьера большинства реализуется прежде всего социально продвинутыми слоями общества. Они обеспечены необходимыми ресурсами и используют новые правила для инновационно-предпринимательской деятельности. В нашем случае это, видимо, крупный бизнес. Затем в процесс вовлекаются массовые слои, непосредственно не причастные к инновационной активности, но вынужденные приспосабливаться к новым условиям. Далее модели адаптационного поведения подвергаются естественному отбору (Заславская 2002: 508).

А. Олейник, говоря об импорте институтов, отмечает важность их совместимости (конгруэнтности) с институтами воспринимающего общества. Он подчеркивает как раз то, о чем пишет С. Кирдина: институты индивидуалистской (западной) культуры несовместимы с институтами коллективистской культуры (восточной, в том числе российской) (Олейник 2000: 206—208). В силу характерного для нас разрыва между формальными и неформальными нормами при эволюционном развитии в российской экономике образуется не классический рынок, а корпоративный, как существовавший в 30–40-е годы во Франции, Испании, Португалии и ныне распространенный в Юго-Восточной Азии, или сетевой, характерный для Южной Италии (Там же, 213). Это структуры неоптимальные и ущербные. Но Олейник также пишет об институциональных реформах в послевоенной Японии, проведенных по американскому образцу: реорганизации дзайбацу – семейных концернов – в акционерные общества с распылением контроля, внедрении американских систем внутрифирменного управления, американского профсоюзного законодательства. В сочетании с демократизацией и традициями японской общинной культуры эти реформы стали одним из ключевых факторов феноменального экономического подъема Японии в 50–70-х годах (Там же, 205).

Можно продолжить ряд подобных примеров. Все они показывают, насколько трудна задача выращивания новых институтов, с каким изощренным противодействием приходится порой сталкиваться и какая изобретательность требуется, чтобы его преодолеть. Но главное, из этого можно сделать вывод, что институциональная структура изменчива. Чем больше распространена в обществе культура равновесия и согласия, чем больше радиус доверия и, стало быть, чем больше развита демократическая система, тем выше гибкость и пластичность институциональной структуры. В переходный период традиционное государство и бюрократия являются главными препятствиями на пути становления полезных институтов. Они, как правило, ограничивают свободу маневра участников процесса и сферу использования нововведений. Но государство своей политикой может и содействовать институциональным изменениям. Для этого обычно и проводятся реформы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.