Противостояние

Противостояние

Пшеворский анализирует выбор стратегии тремя группами лиц – технократами-реформаторами, политиками на выборных постах и населением. Очевидно, население никогда не выберет R. Оно предпочтет статус-кво – хотя в перспективе это самая невыгодная стратегия, в крайнем случае – умеренную стратегию G. Население может доверять харизматическим политикам, которые призывают к R, однако лишит их доверия, как только выяснится, что их обещания не выполняются и быстрые улучшения не наступают. Так, например, было в Польше («лошадиная терапия» Балцеровича, как ее называют поляки), Бразилии (план Коллора), Аргентине (при Менеме), Перу (Фухимори).

Технократам нужны результаты, описываемые в терминах снижения инфляции, устранения дефицита и повышения эффективности инвестиций, при этом социальные издержки их волнуют в меньшей степени: они обычно склонны выбирать R.

Политики находятся в противоречивой ситуации. С одной стороны, они понимают неизбежность реформ, с другой – отдают себе отчет в том, что народ будет безусловно против изменений и не согласится на большие потери, платить за которые придется именно им, политикам, – своим рейтингом, а то и постами. Однако в случае нереализации реформ популярность все равно будет потеряна. Главное для политиков – степень уверенности в том, что кривая роста поднимется до следующих выборов.

Если система, в которой проходят реформы, по характеру своему демократична, политики могут рассчитывать на то, что, уступив оппонентам на ближайших выборах, они смогут вернуться к власти позднее. Так случилось в уже упомянутой Польше. Если же соблюдение демократических правил политической конкуренции еще не стало нормой, а вероятность того, что, проиграв ближайшие выборы, партия реформ к власти вернуться уже не сможет, весьма высока, то реформисты должны будут выбрать постепенные реформы с сопутствующими издержками для населения и для себя или пойти на нарушение норм демократии (Фухимори). В течение некоторого времени можно маневрировать, скрывая от общества истинные реформаторские намерения, как поступил президент Менем в Аргентине на выборах в 1989 году. В Бразилии в 1990 году все члены конгресса, включая лидера партии большинства будущего президента Кардозо, узнали о плане реформ из газет. Случалось, что партия, выступающая за радикальные реформы, проигрывала выборы, однако победитель, ее умеренный конкурент, оказывался вынужден проводить политику, против которой выступал. Таков пример Венгрии, где в 1990 году радикальные реформаторы из партии SZDSZ проиграли умеренной МDF, при этом последняя была вынуждена проводить их политику (Пшеворский 1999: 256—257). В России премьер Примаков, не раз прежде критиковавший монетаристов, проводил едва ли не самую жесткую монетаристскую политику.

Но бывает и так, что основные партии или стороны в самый острый период реформ и в условиях протодемократии находятся в жестком неразрешимом конфликте: никто не надеется на демократические процедуры, каждый готов любыми средствами отстаивать свою правду. Это революционная ситуация, в которой протодемократия уже помочь ничем не может: такой конфликт разрешается только силовым путем. Так, в Испании накануне гражданской войны, на выборах 1935 года, как левые, так и правые заявляли, что согласятся с результатами выборов только в том случае, если они победят. В итоге победил Франко.

В России обстановка складывалась следующим образом. В октябре 1991 года президент Ельцин в общих чертах изложил план реформ и обещал, что осенью 1992 года период трудностей закончится. С января реформы стали осуществляться при быстро растущей инфляции, сокращении бюджетных расходов, падении производства и реальных доходов. Вскоре парламент, прислушиваясь к голосам промышленников и населения, занял позицию сопротивления радикальному варианту Гайдара, настаивая на переходе к умеренному варианту. Осенью Р. Хасбулатов поднял на щит предложения академических экономистов Абалкина, Шаталина и других, в поддержку которых выступал и Г. Явлинский. До этого В. Геращенко, став председателем Центробанка, произвел зачет взаимных требований неплательщиков, и инфляция прорвала все преграды. В результате в декабре 1992 года Гайдар ушел в отставку, тем самым произошел переход к умеренному варианту реформ.

Тогда, по собственным словам Гайдара, его отставка была платой за согласие Съезда народных депутатов провести весной 1993 года референдум по новой Конституции, с вынесением на него альтернативных проектов, предложенных президентом и Верховным Советом. Мы знаем, что референдум имел иное содержание, а страна в итоге пришла к октябрьским событиям 1993 года. Отставка Гайдара не улучшила ситуацию: высокая инфляция требовала противодействия. Если реформы начались, то именно они навязывают власти логику развития. Недовольство людей, критика оппозиционных партий могут повлиять только на снижение темпа реформ и усиление хаотичности политики. В 1993 году стало ясно, что переход к умеренному варианту реформ не спасет от потерь и болезненных последствий. В правительство вернули Гайдара, который вместе с Борисом Федоровым настоял на 30%-ном секвестре бюджета. Жесткая антиинфляционная политика вызвала новую волну падения производства, роста неплатежей и тяжелые политические последствия.

В апреле 1993 года прошел референдум – знаменитые «да-да-нет-да». Большинство поддержало Ельцина, парламент на какое-то время ушел в тень. Впрочем, скоро он снова перешел в наступление, легко пересматривая положения еще советской Конституции. Ельцин шаг за шагом терял полномочия. Его сторонники, в том числе реформаторы, настаивали на том, чтобы для укрепления своих позиций он использовал результаты референдума. В конце концов после долгих раздумий, Ельцин 21 сентября подписал исторический указ № 1400, предусматривавший роспуск парламента, назначение новых выборов и референдума по новой Конституции.

Тем самым старая Конституция, плохая или хорошая, была нарушена. Ельцин сделал стратегический выбор: он принес в жертву реформам нормы демократии. Бессмысленно отрицать это. Пусть по необходимости, ради высоких целей, но уже в новой демократической России был создан прецедент нарушения Основного закона исполнительной властью в ущерб власти законодательной.

Прецедент привел к октябрьскому противостоянию, штурму Останкино, стрельбе танков по Белому дому, человеческим жертвам – событиям, до сих пор тревожащим покой и совесть россиян.

Следует осознать всю степень неразрешимости конфликта между либеральными реформами и силами старого коммунистического порядка, которые провели мобилизацию и вместе с умеренными группами, использовавшими и демократические лозунги, установили контроль над парламентом. Конфликт вылился в противостояние президента и парламента. Несмотря на итоги референдума, парламент имел возможность победить, постоянно меняя советскую Конституцию и отнимая полномочия у президента. Можно сказать, что в этом случае победила бы не демократия, так как у нее тогда не было стабильной социально-экономической базы – ни частной собственности, ни свободной рыночной экономики, а лишь недолговечная по своей природе протодемократия. Иначе надо было действовать в соответствии с законами революции, применять силу, идти на нарушение Конституции, т. е. на государственный переворот.

Я тогда поддерживал Ельцина и сейчас глубоко убежден в том, что он поступил правильно. Он еще раз взял на себя огромную ответственность, вызвав многолетние поношения. Но в глазах многих, и моих в том числе, он оказался на высоте задач той эпохи. В сущности, в этот момент и был подведен итог демократической антикоммунистической революции в России. Начался период стабилизации.

Рубец на теле новой демократической России остался, развитию демократии, несомненно, был нанесен удар, последствия которого могли сказаться (и сказываются) в будущем. Эксперты отмечают, что в тот период внимание уделялось исключительно экономическим реформам. Политические преобразования, прежде всего, по выражению Л. Шевцовой, ликвидация традиционной российской моносубъектности власти, не состоялись.