Смерть в рассрочку

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Смерть в рассрочку

Это случилось 11 декабря 1981 года. В хорошо известный дом на Кутузовском, 4 приехал молодой человек, чтобы навестить свою тетю. Он звонил, стучал, барабанил в дверь — в ответ ни звука. Выскочил на улицу и позвонил из телефона-автомата — никто не подходит. О встрече условились заранее… Тете семьдесят четыре. Мало ли что? Да еще эта торчащая в двери записка от приятельницы, которая тоже не дозвонилась и не достучалась.

Нет, тут что-то неладно, подумал молодой человек и помчался к себе домой, чтобы взять запасные ключи, которые тетя, будто что-то предчувствуя, хранила у племянника.

Вернулся молодой человек вместе с женой. Когда открыли дверь и вошли в гостиную, то увидели сидящую в кресле тетю… с простреленной головой. Этой тетей была популярная и скандально известная киноактриса Зоя Федорова.

Я хорошо помню, сколько самых невероятных слухов вызвало это убийство, и не столько в связи с самой Зоей Алексеевной, сколько с отъездом в США ее дочери Виктории — тоже прекрасной актрисы. Но слухи — слухами, а вот то, что это преступление до сих пор не раскрыто, — это факт. Почему? В свое время мы зададим этот вопрос человеку, который занимается раскрытием подобного рода преступлений. А пока — вернемся в годы бурной, прекрасной и авантюрно-дерзкой молодости Зои Федоровой.

Фокстрот с Генрихом Ягодой

Целую вечность назад, а именно в 1927 году, двадцатилетняя счетчица Госстраха Зоенька Федорова обожала три вещи: фельдиперсовые чулочки, крохотные шляпки и… фокстрот. Танцевать она могла, как никто: красиво, зажигательно и, в самом прямом смысле слова, до упаду. Нет, не думайте, что она не любила чарльстон или шимми — любила, но не так сильно. И ничего странного в этом нет!

Чарльстон, как известно, танцуют в лучшем случае взявшись за руки, а то и вовсе на расстоянии. О шимми и говорить нечего. А вот фокстрот… О-о, фокстрот! Это такой эротически-соблазнительный, такой быстрый и непредсказуемый танец, тут можно так импровизировать, так показать, что ты не какая-то там счетчица, — все подруги лопнут от зависти, а кто-нибудь из парней восхищенно всплеснет руками и совершенно искренне скажет: «Ну, прямо артистка. Прямо как Мэри Пикфорд!»

Если учесть, что телевизоров тогда не было, о наркотиках знать не знали, то, собираясь, скажем, на день рождения, молодежь, пригубив портвейна, бросалась в объятия фокстрота. Именно фокстрот и довел Зою Федорову до беды: она дотанцевалась до того, что ее арестовали.

Передо мной совершенно секретное дело № 47 268, которое 14 июня 1927 года ОГПУ завело на легкомысленную любительницу танцев. Здесь же ордер № 7799, выданный сотруднику оперативного отдела Терехову на производство ареста и обыска гражданки Федоровой Зои Алексеевны. О том, что это дело не пустячок и речь идет отнюдь не о фокстроте, свидетельствует размашистая подпись всесильного Ягоды, сделанная синим карандашом.

Арестовали Зою в три часа ночи. Обыск ничего компрометирующего не дал: какие-то шпильки, зеркальца, пудреницы… Ничего путного не дала и анкета арестованной, заполненная в тюрьме. Семья самая что ни на есть простая: отец — токарь по металлу, мать — фасовщица, шестнадцатилетний брат — вообще безработный.

Стали копать глубже: связи, знакомства, контакты — тоже ни одной зацепки. А обвинение между тем предъявлено более чем серьезное: Зою Федорову обвиняли в шпионаже.

И вот наконец первый допрос. Не трудно представить состояние двадцатилетней девушки, когда конвоир вызвал ее из камеры и по длинным коридорам повел в кабинет следователя. Страха Зоя натерпелась немалого — это ясно, но на допросе вела себя собранно. Вот ее показания по существу дела.

— В 1926–1927 годах я посещала вечера у человека по фамилии Кебрен, где танцевала фокстрот. У него я познакомилась с военнослужащим Прове Кириллом Федоровичем. Он играл там на рояле. Кирилл был у меня дома один раз, минут десять, не больше. О чем говорили, не помню, но во всяком случае, не о делах. Никаких сведений он у меня не просил, и я ему их никогда не давала. О своих знакомых иностранцах он тоже никогда ничего не говорил. У Кебрена при мне иностранцев не было, и у меня знакомых иностранцев нет.

Ерунда какая-то, скажете вы! При чем тут фокстрот, при чем пианист, при чем иностранцы, которых она не знала? Казалось бы, после таких пустопорожних показаний перед девушкой надо извиниться и отпустить домой. Но не тут-то было: по данным ОГПУ, Прове работал на английскую разведку. И все же, поразмышляв, следователь Вунштейн решает использовать Зою в качестве живца и принимает довольно хитрое решение.

«Рассмотрев дело № 47 268 по обвинению Федоровой 3. А. в шпионаже и принимая во внимание, что инкриминируемое ей обвинение не доказано и последняя пребыванием на свободе не мешает дальнейшему ходу следствия, постановил: меру пресечения в отношении арестованной Федоровой 3. А. изменить, освободив ее из-под стражи под подписку о невыезде из г. Москвы».

Здесь же — четвертушка серой бумаги, на которой рукой Зои написано: «Я, нижеподписавшаяся гр. Федорова, даю настоящую подписку начальнику Внутренней тюрьмы ОГПУ в том, что по освобождении из вышеуказанной тюрьмы обязуюсь не выезжать из города Москвы».

О том, что Вунштейн установил за ней наблюдение и следствие по ее делу продолжалось, Зоя, конечно, не знала, но что-то заставило ее порвать старые связи, на танцульки больше не бегать и, если так можно выразиться, взяться за ум. Никто не знает, были ли у нее впоследствии беседы со следователем и контакты с Ягодой, но факт остается фактом: этот человек с репутацией хладнокровного палача сыграл в ее судьбе немалую роль. Именно он 18 ноября 1927 года подписал редчайшее по тем временам заключение по делу № 47 268.

«Гражданка Федорова 3. А. была арестована по обвинению в шпионской связи с К. Ф. Прове». Далее излагается суть ее единственного допроса, показания самого Прове и, не боюсь этого слова, уникальный вывод: «На основании вышеизложенного следует констатировать, что инкриминируемое гр. Федоровой 3. А. обвинение следствием установить не удалось, а посему полагал бы дело по обвинению Федоровой 3. А. следствием прекратить и сдать в архив. Подписку о невыезде аннулировать».

Сказать, что Зое повезло, значит, не сказать ничего. Вырваться из лап Ягоды — этим мало кто мог похвастаться. То ли мать особенно усердно молилась за дочку, то ли у Ягоды было хорошее настроение, то ли что еще — не знаю, но на этот раз гроза всего лишь прошумела над головой Зои, не ударив испепеляющей, а в лучшем случае калечащей молнией.

Но эта гроза будет не последней. Как ни горько об этом говорить, но тоненькая папка с делом № 47 268 будет дополнена четырьмя толстенными томами, а впоследствии — еще семью. И все это будет о ней — о Зое Алексеевне Федоровой, так удачно станцевавшей свой первый фокстрот во Внутренней тюрьме Лубянки.

Как Зоя Федорова хотела убить Сталина, а потом сбежать в Америку

Прошло девятнадцать лет… За это время из никому неведомой счетчицы Госстраха Зоя Алексеевна стала одной из самых популярных актрис кино. Она снялась в таких широко известных фильмах, как «Музыкальная история», «Шахтеры», «Подруги», «Великий гражданин», «Свадьба», и многих других. Зоя Федорова стала дважды лауреатом Сталинской премии и была награждена орденом Трудового Красного Знамени.

Все шло прекрасно… Но после 1940 года отношение к ней резко изменилось: сниматься ее не приглашали, а если и приглашали, то предлагали такие крохотные роли, что Зоя Алексеевна считала ниже своего достоинства браться за эту работу. Она объясняла это тем, что ее бывший муж кинооператор Рапопорт, используя свои связи, вредил ей и делал все возможное и невозможное, чтобы погубить ее как актрису. Так это или не так, судить не будем, но факт остается фактом: одна из самых популярных актрис вынуждена была пробавляться случайными концертами.

После войны ситуация стала еще хуже. Федорова не находит себе места, в отчаянии пишет Сталину, Берия, напоминает им о себе и просит помочь. Сталин промолчал, а Берия ответил, причем так по-бериевски, что лучше бы он молчал. Как известно, этот человек никогда ничего не забывал и никому ничего не прощал. А обидеться на Зою Федорову ему было за что: он ей помог, вытащил из тюрьмы отца, арестованного в 1938-м по обвинению в шпионаже в пользу Германии, а она… она этого не оценила. Несколько позже, когда Зое Алексеевне терять уже будет нечего, она прямо скажет, что вплоть до 1941-го неоднократно встречалась с Берия, благодарила его за помощь, но ему этого было мало, и он откровенно ее домогался, а в 1940-м дошел до того, что дважды пытался изнасиловать. Вот как выглядит эта история в изложении самой Зои Федоровой.

«Берия трижды принимал меня в здании наркомата внутренних дел по делу моего отца. Он принял меры по пересмотру дела отца — и вскоре из-под стражи отец был освобожден. Берия, как я потом поняла, хотел использовать освобождение моего отца в своих гнусных целях.

Летом 1940 года он обманным путем пригласил меня к себе на дачу как якобы на какое-то семейное торжество. Я согласилась поехать к Берия и даже захватила с собой подарок (деревянную собачку в виде сигаретницы) в знак благодарности за справедливое решение по делу моего отца.

В действительности на даче не было не только гостей, но и его жены. Я заподозрила Берия в неблаговидных намерениях. Но занимаемое им положение вначале рассеивало мои подозрения, однако, оставшись наедине со мной, Берия повел себя как окончательно разложившийся человек и пытался силой овладеть мной.

Спустя некоторое время Берия позвонил мне по телефону и в извинительном тоне повел со мной разговор о его нетактичном поведении на даче. В этом же разговоре он снова пригласил меня к себе на свою московскую квартиру на Мало-Никитской улице. Вскоре за мной пришла машина, и я поехала к Берия. Но и на этот раз никаких гостей в квартире не было. Он преследовал ту же самую цель и вел себя так же, как и на даче: «нанайские игры» продолжались довольно долго, но я вырвалась от него и уехала домой».

Не находите ли вы, дорогие читатели, что что-то тут не склеивается, или, говоря языком кинематографистов, не монтируется? Счастливо избежав изнасилования на даче, Зоя Алексеевна по первому зову Берия едет на его городскую квартиру, якобы не понимая, что он будет «преследовать ту же самую цель». Неужто и вправду не понимала? Понимала, еще как понимала… Так в чем же дело, почему она мчалась к Берия по первому его зову? Была в него влюблена? Едва ли… А может быть, все гораздо проще: Берия не просил прийти на свидание, а приказывал явиться. Ослушаться приказа Зоя Алексеевна не могла и послушно ехала туда, куда велели.

Версия — достаточно дерзкая, но небезосновательная. Мы еще к ней вернемся и поговорим об этом подробнее, а пока давайте выслушаем эту историю в вольном изложении Виктории Федоровой и ее соавтора Гескела Френкла. Вот как они описывают свидание Лаврентия и Зои в своей книге «Дочь адмирала».

«Она посмотрела на Берия. Неужели он издевается над ней, думает соблазнить?

— Простите, Лаврентий Павлович, — сказала Зоя, тщательно подбирая слова, — но вы меня удивляете.

— Это почему же, Зоечка? — наклонился он к ней и положил руку на ее колено.

Она повернулась и, намеренно дернувшись всем телом, стряхнула с колена его руку…

— Вы, конечно, знаете, что мой муж был евреем?

— Но ведь сейчас вы не замужем, — он снова наклонился и обнял ее за талию. — Вы очень страдаете от того, что лишены тех радостей, которые дает брак, а, Зоя Алексеевна?

Зоя сбросила его руку, словно стряхнула вошь.

— За кого вы меня принимаете? И где мы, по-вашему, живем? Это уже не та Россия столетней давности, когда вы могли выбрать себе любую актрисочку и приказать притащить ее вам в постель!

— Браво! — сказал Берия, захлопав в ладоши. — А теперь сядьте. Вы ведете себя глупо, вылитая маленькая обезьянка.

— Если я обезьянка, то кто же вы? — возмутилась Зоя. — Встаньте и подойдите к зеркалу! Посмотрите на себя в зеркало! Вы же на гориллу похожи!

Берия потемнел.

— Да как вы смеете так со мной разговаривать? Неужели вы думаете, что хоть капельку волнуете меня, коротышка несчастная? Просто смешно! Вас пригласили сюда как актрису, чьи фильмы мне нравятся. И все. Физически вы мне отвратительны!

— Рада это слышать… А теперь я бы хотела вернуться домой.

— Эта женщина уезжает, — сказал Берия появившемуся в дверях полковнику.

Машина ждала перед домом. Шофер открыл перед Зоей дверцу, и она увидела на заднем сиденье роскошный букет роз.

— Это мне? — спросила она стоявшего в дверях Берия.

— На вашу могилу, — произнес он ледяным тоном».

Как видите, то ли настойчивые ухаживания, то ли попытки грубого изнасилования, но что-то там было и, судя по всему, не заладилось. Берия затаил обиду. И при первой же возможности отомстил…

Министром государственной безопасности в те годы был Абакумов, который, конечно же, знал о своеобразных отношениях Берия с Зоей Федоровой, поэтому я ни секунды не сомневаюсь, что прежде чем подписывать документ, сломавший жизнь Зое Алексеевне, он посоветовался с шефом. Зеленый свет, который Берия дал Абакумову, был страшной местью неудавшегося любовника, а заодно и дьявольским ответом на письма отчаявшейся артистки.

Вот он, этот чудовищный документ: постановление на арест от 27 декабря 1946 года.

«Я, пом. нач. отделения капитан Раскатов, рассмотрев материалы в отношении преступной деятельности Федоровой Зои Алексеевны, нашел: имеющимися в МГБ СССР материалами Федорова 3. А. изобличается как агент иностранной разведки. Кроме того, установлено, что Федорова является участницей группы англо-американской ориентации, стоящей на позициях активной борьбы с советской властью.

Постановил: Федорову Зою Алексеевну подвергнуть аресту и обыску».

Через день после ареста — первый допрос. Но вот что странно: обычно такого рода допросы вели лейтенанты, в лучшем случае капитаны, а тут — целый полковник, да еще в должности заместителя начальника следственной части по особо важным делам.

Значит, дело Федоровой не хотели предавать огласке и не хотели, чтобы о ее показаниях знали низшие чины. Несколько позже выяснится и другой, наводящий на размышления факт: за время следствия Зою Алексеевну 100 раз вызывали на допросы, 5 раз ее допрашивал сам Абакумов, а протоколов всего 23. Почему? О чем шла речь на тех семидесяти семи допросах, следы которых в деле отсутствуют? Как это ни прискорбно, но теперь ответить на эти вопросы некому…

А тогда, 29 декабря 1946 года, полковник Лихачев с первого же вопроса, если так можно выразиться, взял быка за рога.

— Вы арестованы за преступления, совершенные против советской власти. Следствие рекомендует, ничего не скрывая, рассказать всю правду об этом.

— Преступлений против советской власти я не совершала, — уверенно начала Зоя Алексеевна, но потом, видимо, поняв, что в чем-то признаваться все равно надо, добавила. — Единственно, в чем я считаю себя виновной, это в связях с иностранцами, особенно с англичанами и американцами.

— Это были связи преступного характера?

— Нет. Я принимала их у себя на квартире, бывала в посольствах, посещала с ними театры, выезжала за город.

— Назовите имена.

— Осенью 1942-го, посетив выставку американского кино, я познакомилась с корреспондентом американской газеты «Юнайтед пресс» Генри Шапиро и до его отъезда в США в конце 1945-го поддерживала с ним личные отношения. Бывая на квартире Шапиро, я познакомилась с его приятелями: помощником военно-морского атташе США майором Эдвардом Йорком, сотрудником военной миссии майором Паулем Холлом, а также с лейтенантом Чейсом.

Особенно близкие отношения у меня сложились с Эдвардом Йорком, а через него я познакомилась с контр-адмиралом Олсеном, английским журналистом Вертом, его женой Шоу, а также с редактором издающегося в СССР журнала «Америка» Элизабет Иган.

— Элизабет Иган является установленной разведчицей. Непонятно, что могло вас сближать с ней.

— Не может быть! Мы с ней очень дружили. Она называла меня своей подругой и запросто бывала в доме.

— Еще как может быть, — усмехнулся следователь и продемонстрировал документ, свидетельствующий о том, как блестяще тогда работала советская контрразведка. — Документ называется: меморандум. Составлен он вашей подругой 16 августа 1946 года и направлен непосредственно послу США Гарриману. Докладывая о своих личных контактах с советскими гражданами, она довольно недвусмысленно пишет и о вас. «Зоя Федорова — бывшая кинозвезда, играла ведущую роль в картине «Девушка из Ленинграда». Впервые Зоя познакомилась с иностранцами через Генри Шапиро, который представил меня ей. Поскольку она злоупотребляла этим, ее карьера резко закончилась.

Однако она все еще является полезной в смысле приобретения случайных интересных связей, главным образом из театральной и музыкальной среды. Время от времени я встречала в ее доме генерала Красной Армии, капитана Красного Флота и женщину — капитана Красной Армии». А вы говорите: дружили, — снова усмехнулся следователь. — В ваш дом она проникла с вполне определенными целями и, судя по всему, этих целей достигла.

— Я и не предполагала, — ошарашено оправдывалась Зоя Алексеевна, — Нет, о шпионской работе Иган против Советского Союза я не знала. К тому же она знакомила меня со своими друзьями. Через нее я познакомилась с руководителем редакции полковником Филипсом, его женой Тейси, а также с некоторыми другими сотрудниками. Я даже стала вхожа в посольство и военную миссию США. Американцы, в свою очередь, бывали у меня. Общалась я и с сотрудниками английской военной миссии майором Тикстоном и майором Нерсом.

— Вы назвали всех? У вас ведь были и другие связи. Почему вы о них не говорите?

Поняв, что от полковника ничего не скроешь, Зоя Алексеевна назвала еще одно, самое дорогое ей имя.

— Еще я была знакома с заместителем главы морской секции американской военной миссии Джексоном Тейтом. С ним у меня были особенно хорошие отношения. Вскоре после нашего знакомства я начала с ним сожительствовать и в настоящее время имею от него ребенка.

Прочитав эти строки, я невольно вздрогнул! Как же так? В анкете арестованной черным по белому написано: родители умерли, сестры живут в Москве, муж — Рязанов Александр Всеволодович, жив, здоров, дочь — Виктория Яковлевна 1946 года рождения. Почему Яковлевна, а не Джексоновна или, на худой конец, Александровна? Что это за Яков, откуда он взялся? На некоторые из этих вопросов мы еще получим ответы, а вот то, что касается Якова, покрыто мраком тайны.

Полковник Лихачев тоже отреагировал весьма своеобразно. Не знаю, каким было выражение его лица, но он резко пресек излияния Федоровой.

— Следствие интересуют не ваши интимные отношения с иностранцами, а ваша преступная связь с ними. Об этом и рассказывайте. С кем из своего окружения вы знакомили иностранцев?

— С сестрами — Марией и Александрой. С мужем Марии — артистом Большого театра Синицыным, с моим мужем — композитором Рязановым, а также с художницей «Союздетфильма» Фатеевой, сотрудницей «Огонька» Пятаковой и с моей школьной подругой Алексеевой.

Полковник Лихачев брезгливо отверг откровения Зои Алексеевны, касающиеся ее отношений с Тейтом, но так как этот человек сыграл в ее судьбе роковую роль, думаю, что об этом американце следует рассказать подробнее. Родился он в конце прошлого века, учился в различных частных школах, мечтал стать летчиком, но в девятнадцатилетнем возрасте надел форму моряка и отправился на первую мировую войну. Там Тейт получил офицерское звание, служил на эсминцах, авианосцах и в конце концов поступил на летные курсы. Пилот из него получился хороший, некоторое время он даже был летчиком-испытателем.

Неудачные браки, съемки в фильмах, дружба с кинозвездами, участие в боевых операциях против японцев — все было в жизни Тейта, пока он не попал в Москву. Столица СССР действовала на Тейта угнетающе, поэтому он с радостью принял приглашение на прием, организованный Молотовым. Там-то и произошла его встреча с Зоей Федоровой. Вот как описывается это событие в «Дочери адмирала».

«Джек потягивал водку и поглядывал по сторонам в надежде найти собеседника… Он уже собрался перейти в другую залу, но тут в дверях показалась миниатюрная блондинка в темно-синем платье. Пятеро военных тут же подняли рюмки в ее честь. Она приняла их тост с явным удовольствием.

Новая гостья заинтересовала Джека. Он оглядел ее с ног до головы. Прекрасная фигура, изящная, в отличие от многих русских женщин, грациозная походка. Когда официант предложил ей водки, она лишь отрицательно покачала головой и взяла фужер с шампанским… Потом она направилась к столу и протянула пустой бокал официанту. Американец стоял чуть поодаль от стола. Он не сводил с нее глаз. Она улыбнулась, и он шагнул ей навстречу.

— Хеллоу!

— Халло! — кивнула она.

— Меня зовут Джексон Роджерс Тейт. Капитан. Военно-морской флот.

У него славная улыбка, подумала она. Очень подходит к его щенячьим глазам.

— Зоя Алексеевна Федорова, — чарующе улыбнулась она.

— Вы говорите по-английски? — спросил он.

— Чуть-чуть.

— У вас есть телефон? Какой ваш номер? — несколько позже, в конце довольно длинного разговора спросил он.

— Да, — ответила она и записала в его книжке номер своего телефона».

Весьма своеобразной и, я бы сказал, знаменательной была реакция Александры, сестры Зои Федоровой, на ее рассказ о событиях того вечера.

«Они сидели за круглым столом, пили чай, и Зоя как бы между прочим заметила:

— Я сегодня познакомилась с одним очень интересным американским офицером. Он попросил мой телефон.

— И ты дала? — сузились глаза Александры.

— Конечно. Я же сказала, что он мне очень понравился.

— Идиотка!!!

Не надо было рассказывать, подумала Зоя».

Потом были встречи, походы в рестораны, признания в любви и длинные, сладкие ночи… Но счастье было недолгим. Зое пришлось уехать на гастроли, а Тейта объявили персоной нон грата и выслали из страны. Попрощаться они не смогли, но прощальное письмо Тейт успел написать. Оно сохранилось.

«Моя Зоечка.

Сегодня утром ты уехала на гастроли. Сегодня же утром мне вручили предписание покинуть твою страну. Никаких причин указано не было, тем не менее я должен покинуть страну в течение 48 часов. Я думаю, что твои гастроли и мое выдворение были согласованы заранее — с целью разлучить нас. Хочу верить, что это не обернется для тебя бедой. Они просто не хотят, чтобы мы любили друг друга…

Но будущее принадлежит нам. Пока мы любим друг друга, нас никому не разлучить… Я вернусь к тебе.

Джексон».

Все это, конечно же, было хорошо известно полковнику Лихачеву, но обвинительного заключения из любовной истории не состряпаешь, поэтому он подбирался к Зое Алексеевне совсем с другой стороны.

— На предыдущих допросах вы отрицали совершенные вами преступления против советской власти. Учтите, ваша преступная деятельность следствию известна, и если вы не станете рассказывать об этом, мы будем вынуждены вас изобличать, — угрожающе начал он.

— Изобличать меня не надо, — испугалась Зоя Алексеевна. — Оказавшись в тюрьме, я пересмотрела всю свою жизнь, все свои настроения и связи и пришла к выводу, что заключение меня под стражу является правильным.

Удержаться от комментария просто невозможно! Как хотите, но мне кажется, что эта выученная наизусть фраза явно не ее: и стиль не ее, и слова не из лексикона актрисы. Скорее всего, начали приносить свои плоды те самые допросы (а они допускали и физические меры воздействия), протоколы которых не велись.

— А конкретнее, — подтолкнул ее полковник. — В чем вы признаете себя виновной?

— В том, что на протяжении последних лет проявляла резкие антисоветские настроения и высказывала намерение любыми путями выехать в Америку… Как я уже говорила, отцом моего ребенка является Джексон Тейт. Хочу откровенно сказать, что мною руководила мысль с помощью ребенка привязать Тейта к себе и, если представится возможность, уехать с ним из Советского Союза в США.

— Он обещал на вас жениться?

— Ему еще надо было развестись… Но он не раз говорил, что будущее принадлежит нам. Правда, моя сестра Мария придерживалась другого мнения: она советовала не думать о женитьбе, а добиться от Тейта получения денег на содержание ребенка — ведь жена Тейта владелица нескольких заводов по производству стали, и этому состоятельному семейству ничего не стоило перевести на мой счет крупную сумму. Приняв решение, я попросила Иган передать Тейту письмо, в котором я сообщала о своей беременности. Он в это время был в США, но ответа я почему-то не получила. Тогда я передала письмо через Холла. Но он Джексона не нашел, объяснив это тем, что тот уехал куда-то на Тихий океан. Я на этом не успокоилась и после рождения Виктории нашла возможность переслать в Америку ее фотографии, но так и не знаю, дошло ли все это до Тейта. Должна заметить, что в Москве об этих письмах никто не знал, так как отцом Виктории был объявлен мой муж Рязанов.

Самое странное, Рязанов против этого не возражал. Арестованный несколько позже, на одном из допросов он показал:

«В конце июля 1945 года Федорова по секрету сообщила мне, что беременна от сотрудника американской военной миссии капитана 1-го ранга Джексона Тейта, который уже уехал в США. Мы условились, что в качестве отца ребенка она будет называть меня. Я пошел на это потому, что тоже высказывал желание уехать в Америку и надеялся осуществить этот план с помощью Федоровой».

— С этим ясно, — прихлопнул бумаги Лихачев. — А в чем еще вы признаете себя виновной?

— Говоря откровенно, сборища в моей квартире нередко носили откровенно антисоветский характер. Собираясь вместе, мы в антисоветском духе обсуждали внутреннюю политику, клеветали на материальное благосостояние трудящихся, допускали злобные выпады против руководителей ВКП(б) и советского правительства. Мы дошли до того, что в разговорах между собой обсуждали мысль о свержении советского правительства. Например, артист Кмит (Он сыграл роль Петьки в фильме «Чапаев». — Б. С.) в ноябре 1946 года заявил, что его враждебные настроения дошли до предела, в связи с чем он имеет намерение выпускать антисоветские листовки. Я и моя сестра Мария тут же выразили готовность распространять их по городу.

Думаю, что не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что эти признания записаны явно с чужого голоса. Ну разве может артистка произнести такой малограмотный перл, как «клеветали на материальное благосостояние трудящихся»? А Кмит, он что, сумасшедший, чтобы не понимать бессмысленности затеи с листовками?

Нет, все эти формулировочки родились в профессионально отшлифованном мозгу следователя, в этом нет никаких сомнений. Кстати говоря, много лет спустя это подтвердится. Выяснится, что протоколы допросов во многом сфальсифицированы, что следователи не только задавали вопросы, но и сами на них отвечали, «вставляя в мои ответы термины, один ужаснее и позорнее другого», как напишет Зоя Алексеевна. Полковник Лихачев, сам к этому времени арестованный, будет стоять насмерть и, давая показания, станет утверждать, что недозволенных приемов на допросах не применял; не исключено, что именно поэтому его отстранили от следствия и дело Федоровой передали Соколову, который довел его до конца. А пока что следствие шло полным ходом и полковник подводил Федорову к самому главному.

— Материалами следствия установлено, — сказал он, — что одними разговорами дело не ограничивалось. Какие конкретные методы борьбы против советской власти вы обсуждали?

То, что скажет Зоя Алексеевна через секунду или что ее заставят сказать, настолько ужасно, что я просто поражаюсь, как она могла подписать этот протокол! Неужели она не понимала, что подписывает себе смертный приговор?!

— Мне тяжело и стыдно, но я должна сказать, что в ходе ряда враждебных бесед я высказывала террористические намерения против Сталина, так как считала его основным виновником невыносимых условий жизни в Советском Союзе. В связи с этим против Сталина и других руководителей ВКП(б) и советского правительства я высказывала гнусные клеветнические измышления — ив этом признаю себя виновной.

Все, ловушка захлопнулась! Теперь Зоя Федорова была обречена. Признать себя виновной в подготовке террористического акта против Сталина — это, как я уже говорил, подписать себе смертный приговор. Следователи, конечно же, ликовали: раскрытие покушения на вождя — это большая заслуга, которая, несомненно, будет замечена руководством.

А если учесть, что во время обыска на квартире Федоровой был обнаружен браунинг, то вот оно и орудие убийства. И не имеют значения слова подследственной о том, что пистолет подарил знакомый летчик в память о поездке на фронт: пистолет надо было сдать, а раз не сдала, то сама собой возникает статья об ответственности за незаконное хранение оружия. Это — как минимум. Но у следствия нет никаких сомнений, что браунинг можно было использовать при покушении на Сталина. Тем более что одно время у Федоровой хранился куда более мощный маузер. Рязанов его, правда, сдал, но почему-то лишь в 1946-м, и от своего имени. Федорова, по его словам, была страшно возмущена, что лишилась маузера. Так что все сходится: Зоя Федорова организатор покушения на Сталина.

Рассудив таким образом и посчитав эту линию обвинения законченной, следователь решил добить Зою Алексеевну, заставив признаться в том, что она, помимо всего прочего, американская шпионка. И что вы думаете, он этого добился! Надеюсь, вы помните, какое впечатление произвел на Федорову меморандум Элизабет Иган, который советские разведчики умыкнули со стола Гарримана? Теперь ей предъявили еще один документ, который поверг Зою Алексеевну в глубокий шок.

Этот документ — коротенькая справка за подписью высокого должностного лица, в которой сообщается, что кроме Иган, установленными разведчиками являются Олсен, Холл, Йорк, Берт и даже Тейт. Но раз эти лица шпионы, то кем может быть Федорова, имеющая с ними постоянные контакты, а кое с кем и интимную связь? Конечно же, их агентом. Не осталась незамеченной и встреча Федоровой с представителем американской военной миссии в Одессе Джоном Харшоу, которого она навещала во время съемок в этом городе. Зачем она с ним встречалась? Разумеется, затем, чтобы передать разведданные. Какие у актрисы могут быть данные, подрывающие устои государства? А это не имеет значения: с разведчиками без дела не встречаются.

А визит к мексиканскому послу! А контакты с китайским послом Фу! А банкет в честь ее дня рождения в американском посольстве! Где это было видано, чтобы американское посольство устраивало банкет в честь советской актрисы?!

А чешский генерал, он откуда взялся? Почему на изъятой при обыске фотографии он рядом с Федоровой? И почему Федорова в форме американского офицера? Откуда она у нее? Объяснения Федоровой, что форму специально для фотографирования дал человек по фамилии Толли, ничего не стоят: этот Толли на голову выше и в два раза толще Федоровой, а формочка сидит как влитая.

И наконец, встречи с послом США Гарриманом, с которым она познакомилась еще в 1943 году. Попробуй-ка кто-нибудь из людей куда более известных, нежели Федорова, пробиться к американскому послу, а Федорова встречалась с ним неоднократно. И на фотографии они рядышком.

Так родилось обвинительное заключение по делу, которое к этому времени стало групповым: по нему проходило семь человек во главе с Зоей Федоровой. 15 августа 1947 года оно было утверждено генерал-лейтенантом Огольцовым и вскоре внесено на рассмотрение Особого совещания МГБ СССР.

В объятиях ГУЛАГа

Главные пункты обвинения Зои Федоровой выглядят довольно мрачно. «Являлась инициатором создания антисоветской группы, вела враждебную агитацию, допускала злобные выпады против руководителей ВКП(б) и советского правительства, призывала своих сообщников к борьбе за свержение советской власти, высказывала личную готовность совершить террористический акт против главы советского государства. Поддерживала преступную связь с находившимися в Москве иностранными разведчиками, которым передавала извращенную информацию о положении в Советском Союзе. Замышляла совершить побег из СССР в Америку. Кроме того, незаконно хранила у себя оружие».

Предложенное наказание — 20 лет исправительно-трудовых лагерей. Остальным «подельцам» — от десяти до пяти лет. Но Особое совещание решило, что 20 лет — это мало, и постановило: «Федорову Зою Алексеевну заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на двадцать пять лет».

Этот документ подписан 8 сентября 1947 года, но уже 27 декабря Особое совещание решило ужесточить наказание: «Исправительно-трудовой лагерь заменить тюремным заключением на тот же срок». Через три дня ее отправляют в печально известный Владимирский централ.

За что? Что она натворила? Ведь чтобы принять такое решение, надо иметь очень серьезные основания.

Основания? Они были. Сопоставив даты, я понял, в чем дело и кто инициировал эту акцию. Дело в том, что Зоя Алексеевна имела неосторожность обратиться с письмом к своему давнему, но отвергнутому поклоннику. Вот что она ему написала.

«Многоуважаемый Лаврентий Павлович!

Обращаюсь к Вам за помощью, спасите меня. Я не могу понять, за что меня так жестоко терзают.

В январе месяце 1941 года, будучи несколько раз у Вас на приеме по личным вопросам, я хорошо запомнила Ваши слова. Вы разрешили мне обращаться к Вам за помощью в тяжелые минуты жизни. И вот тяжелые минуты для меня настали, даже более чем тяжелые, я бы сказала — смертельные. В глубоком отчаянии обращаюсь к Вам за помощью и справедливостью.

27. XII.46 года я была арестована… Я была крайне удивлена этим арестом, так как не знала за собой никаких преступлений. Правда, за последние шесть лет министерство кинематографии постепенно затравливало меня. Последние два года я чувствовала себя в опале. Это озлобило меня, и я среди своих родственников и друзей критиковала нашу жизнь. Говоря о материальных трудностях, я допускала довольно резкие выражения, но все это происходило в стенах моей квартиры.

Находясь в жизненном тупике, я всячески искала выход: обращалась с письмом лично к Иосифу Виссарионовичу Сталину, но ответа не получила. Пыталась зайти к Вам, но меня не пустили Ваши сотрудники.

Вскоре я была арестована. Не считая свое поведение преступным, так как я болтала всякую чепуху, не имея каких-либо преступных намерений, я была спокойна. В крайнем случае за свой язык и аморальное поведение я ждала хорошего выговора, но не тех страданий, которые мне пришлось испытать.

Инкриминированное мне преступление и весь ход следствия напоминают какую-то кровавую комедию, построенную следователями на нескольких неосторожно мною сказанных фразах, в результате чего на бумаге из меня сделали чудовище.

Я пыталась возражать и спрашивала: «Зачем вы все преувеличиваете и сами за меня отвечаете?» А мне отвечали, что если записывать мои ответы, то протоколы будут безграмотны. «Вы боитесь терминов», — говорили мне и вставляли в мои ответы термины — один другого ужаснее, один другого позорнее, делавшие из меня изверга и изменника Родины.

Что дало повод так позорно заклеймить меня? Мое знакомство с иностранцами. Но знала ли я, что дружба, которая была у нас с ними в те годы, перейдет во вражду и что это знакомство будет истолковано как измена Родине?! Но этого мало, полет жестокой фантазии следователей на этом не остановился. Подаренный мне во время войны маленький дамский пистолет послужил поводом для обвинения меня в террористических намерениях. Против кого? Против Власти. Против партии и правительства, ради которых, если Вы помните, я дала Вам согласие остаться в Москве на случай, если немцы захватят ее, чтобы помогать Вам вести с ними подпольную борьбу.

Следователи говорили мне: «Не бойтесь, эти протоколы будут читать умные люди, которые все поймут правильно. Неужели вы не чувствуете, что вам хотят протянуть руку помощи? Вас надо было встряхнуть. Да и вообще, это дело вряд ли дойдет до суда».

Я сходила с ума, решила покончить с собой и повесилась в одиночной камере Лефортовской тюрьмы, но умереть не удалось — мне помешали… Потом я была отправлена в Темниковские лагеря — больная, полусумасшедшая. Но Особому совещанию показалось недостаточным столь суровое наказание, и через два месяца они решили добавить конфискацию имущества, отнять то, что было нажито в течение всей жизни честным трудом. Этим они наказали не меня, а моих маленьких детей, которых у меня на иждивении четверо: самой маленькой, дочери, два года, а самому старшему, племяннику, десять лет.

Я умоляю Вас, многоуважаемый Лаврентий Павлович, спасите меня! Я чувствую себя виноватой за легкомысленный характер и несдержанный язык. Я хорошо поняла свои ошибки и взываю к Вам как к родному отцу. Верните меня к жизни! Верните меня в Москву! За что же я должна погибнуть? Единственная надежда у меня на Ваше справедливое решение. 20.12.1947 г.».

Переведем дух, дорогие читатели, и попытаемся проанализировать это письмо, повнимательнее… В январе 1941-го Зоя Федорова несколько раз была у Берия по личным вопросам. Что это за вопросы? Отец уже был на воле, все родственники и друзья — на свободе, так что хлопотать вроде бы не за кого. А по каким другим делам можно ходить к Берия? Не знаю. Но если грозный и, конечно же, занятой нарком внутренних дел кого-то принимает несколько раз в течение одного месяца, значит, дела были достаточно серьезные.

Думаю, что непосредственное отношение к этим делам имеет и разрешение Берия за помощью обращаться лично к нему. Полагаю, что не будет большой натяжкой, если предположу, что в Советском Союзе было не много людей, которые обладали таким правом.

А что означает телефон генерала Федорова, который Берия оставил Зое Алексеевне для связи? В своих показаниях она не только упоминает этого генерала, но говорит о том, что согласовала с ним первую встречу с Иорком. «Он разрешил, но просил позванивать», — заявила она. Странновато, не правда ли? Простая советская актриса получает на связь генерала НКВД и согласовывает с ним свои встречи с иностранцами… Что-то тут не так.

И уж совсем откровенно звучит напоминание о согласии, данном лично Берия, остаться для подпольной работы в Москве. Не станет, ох, не станет должностное лицо такого уровня, как Берия, вести разговоры о подпольной работе с посторонним для его ведомства человеком.

Но, может быть, я не прав? Честно говоря, мне и самому хотелось бы все свести к приставаниям неудавшегося любовника и к его чисто мужской мести за отказ разделить с ним ложе. Если, как я уже предлагал, сопоставить даты, то внешне все выглядит именно так. 20 декабря письмо уходит из лагеря, 23-го группа сотрудников МГБ во главе с генерал-лейтенантом Селивановским подписывает заключение, в котором рекомендуется 25 лет ИТЛ заменить на 25 лет тюремного заключения.

Причина? «Отбывая наказание в лагерях МВД, Федорова 3. А. пыталась установить связь с иностранцами, находящимися в Москве» — такая докладная записка поступила из Темниковского лагеря. Как можно, будучи за колючей проволокой, да еще у черта на куличках, установить связь с иностранцами, находящимися в Москве, одному Богу ведомо! Но нелепость ситуации никого не смущала: главное, было выполнено указание «родного отца», и теперь строптивая актерка не раз проклянет себя за гордыню и упрямство.

Так оно и случилось: 27-го Особое совещание проштемпелевало заключение МГБ, а 30 декабря Зоя Алексеевна была этапирована во Владимир. Там она, кстати, довольно долго сидела в одной камере с Лидией Руслановой, и они стали близкими подругами.

Но вот что поразительно: даже в тюрьме, где все, казалось бы, друзья по несчастью, длинная рука Берия ни на секунду не оставляла Зою Федорову без внимания. За ней присматривали, докладывали о каждом ее шаге, каждом неосторожно оброненном слове. Одна из соседок по камере, ставшая добровольным сексотом, а попросту стукачом, настрочила такой донос:

«Я слышала о Федоровой, как о человеке, настроенном крайне антисоветски и склонном к хулиганским поступкам. Мне она казалась человеком политически совершенно неграмотным, чрезвычайно озлобленным и антисоветски настроенным. Вместе с тем, как я думаю, она не является идейным врагом советской власти».

Тюрьма есть тюрьма. А это значит карцеры, голодовки, издевательства, побои… Как Зоя Алексеевна выжила, как все это вынесла?! Ведь она была серьезно больна, об этом свидетельствуют справки, имеющиеся в деле, да и в одном из писем к Берия она жалуется на малокровие и чисто женские заболевания. Но она держалась!

А какой камень упал с души, когда пришло долгожданное письмо с воли! Ведь все эти годы Зоя Алексеевна ничего не знала о дочери. Где она, с кем, жива ли вообще? И вдруг письмо от Александры, сестры Зои Федоровой.

«Дорогая сестра! Надеюсь, у тебя все хорошо, как и у меня и у моих детей. Виктория выросла в хорошенькую девочку, у нее длинные прямые каштановые волосы и красивые глаза. Она зовет меня мамой и во всем слушается. Она очень вежливая и немного застенчивая».

Зоя Алексеевна тут же садится за ответное послание. Она соглашается с тем, что Вика называет Александру мамой, но все же просит рассказать девочке «про тетю Зою, которая живет далеко-далеко и очень ее любит».

Одно письмо в год — такие тогда были правила. Но Зоя Алексеевна выдержала и это. А в январе 1955 года Центральная комиссия по пересмотру дел вышла с предложением: «Решение Особого совещания от 8 сентября 1947 года изменить. Меру наказания снизить до фактически отбытого срока и из-под стражи Федорову Зою Алексеевну освободить. Конфискованное имущество возвратить». Такое же предложение было высказано и в отношении всех ее «подельцев». Вот только сестра Мария этого решения не дождалась: она умерла в заключении.

— В феврале Зоя Алексеевна вышла на свободу. А в августе Центральная комиссия все постановления Особого совещания вообще отменила и дело прекратила. За этими скупыми строками огромный смысл и, не боюсь этого слова, гигантская работа. Эта работа была связана и со своеобразным экзаменом, который с честью выдержали друзья и коллеги Зои Федоровой.

Их попросили, казалось бы, о малом: написать характеристику артистке Федоровой. На дворе, конечно, оттепель, нет уже ни Сталина, ни Берия, но черт его знает, как себя вести: характеристику-то просит не ЖЭК, а Лубянка. И вот что замечательно: характеристик нужно было не более трех, а пришло двенадцать. Что ни говорите, а это поступок!

Вот что написала, например, Людмила Целиковская.

«Зою Алексеевну Федорову я знаю с 1940 года по совместной работе в кино. В дни Великой Отечественной войны мы часто с ней встречались на шефской работе по обслуживанию госпиталей Москвы и Московской области.

Актриса большого таланта, чуткий и отзывчивый товарищ, ока по праву завоевала любовь советского зрителя. Думаю, что и в будущем она создаст еще много ролей в наших кинофильмах и оправдает все надежды, которые налагает на нее звание лауреата Сталинской премии, звание одной из любимейших актрис нашего народа».

А Сергей Михалков отправил характеристику не на Лубянку, а прямо в Президиум Верховного Совета СССР.

«Я знаю артистку Зою Федорову с 1940 года, когда она снималась в главной роли в фильме «Фронтовые подруги» по моему сценарию. Мне не раз приходилось разговаривать с тов. Федоровой на самые различные темы, и я могу сказать, что одаренная актриса, происходящая из рабочей семьи, всегда производила на меня хорошее впечатление как талантливый и по-настоящему советский человек.

Арест Зои Федоровой органами МГБ в 1946 году был для меня полной неожиданностью. Дважды лауреат Сталинской премии, актриса Зоя Федорова представлялась мне всегда человеком, любящим свою Родину, свое Советское правительство, благодаря которому она стала широко известным в стране человеком».

Знаменательно, что к этому делу подключились и те актеры, с которыми она снималась в кино, значит, с их стороны не было никакой ревности, а тем более зависти, что весьма характерно для актерской среды. Фаина Раневская, с которой Зоя Федорова снималась в широко известной «Свадьбе», называет ее «дисциплинированной и творчески изобретательной актрисой». Эраст Гарин заявляет, что его в Федоровой «всегда изумляла настоящая простота — качество, довольно редкое среди работников искусства». Борис Бабочкин, с которым она снималась в «Подругах», называет ее «хорошей, прямой и талантливой девушкой, горячо любящей нашу советскую жизнь и наше советское искусство».

К ним присоединились Иван Пырьев, Михаил Астангов, Борис Барнет, Андрей Абрикосов, Сергей Юткевич и многие другие.

Да, жизнь надо было догонять. Девять лет за колючей проволокой — это не шуточки. Потеряно здоровье, утрачена форма, забыл зритель, и самое главное, родная дочь считает ее тетей.

Все эти года Вика жила в Казахстане. И вот однажды ее посадили в поезд и отправили в Москву, где ее должна встретить тетя Зоя. Вот как рассказывала об этой встрече сама Виктория много лет спустя.

«Поезд остановился, и все заторопились к выходу. Я подождала, пока почти все вышли на перрон, а потом взяла свой картонный чемоданчик и тоже вышла из вагона…

Мимо двигалась толпа людей. Я искала глазами кого-нибудь, кто бы напоминал мне тетю, но никого подходящего не увидела. Толпа понемногу редела, и тут я увидела бегущую по платформе женщину, которая заглядывала в лица прохожих. Вдруг она увидела меня и остановилась. Потом кинулась ко мне. Когда она подбежала ближе, я увидела, что она плачет.

— Виктория? — спросила она.

Я кивнула. Мне понравился ее голос.

— Тетя Зоя?

И вдруг ее укутанные в меха руки обняли меня, и я испугалась, что она меня раздавит. Я почувствовала, как мне на лицо капают ее слезы, и даже сквозь шубку ощутила, что она вся дрожит.

Она опустилась передо мной на колени, заглядывая мне в лицо и стряхивая с ресниц слезы, чтобы лучше видеть.

— Да, — сказала она. — Да».