Глава 11 Генеральские письма

Глава 11

Генеральские письма

1

Бардия расположена на краю отвесной скалы, возвышающейся над Средиземным морем. В восточной ее части далеко внизу вдается в сушу закрытая бухта, тысячу лет назад служившая прибежищем для пиратов. Могу себе представить, какой упоительный покой царил в Бардии в мирное время. Роммель решил перенести сюда свой передовой штаб, поскольку здесь хорошо работалось, да и до расположения войск было недалеко, что очень удобно для командира, стремящегося поддерживать тесный контакт с войсками.

Мы получили кое-какие подкрепления и из набора разнообразных частей сформировали третью дивизию, которая получила название 90-я легкопехотная и не имела пока своего транспорта. 5-я легкая дивизия была преобразована в 21-ю танковую дивизию под командованием генерал-майора Равенштайна, назначенного вместо Штрайха. Генерал-майор фон Эзебек, кузен моего друга военного корреспондента, принял на себя командование 15-й танковой дивизией, но через несколько дней был ранен во время налета британской авиации под Акромой.

Таким образом, сформировались основные элементы Африканского корпуса, которому предстояло завоевывать славу, – 15-я и 21-я танковые дивизии и 90-я легкопехотная.

В Бардии мы чувствовали себя как дома и не особо встревожились даже тогда, когда однажды утром узнали о высадке внизу под скалами у нашего пляжа британской диверсионной группы. Двое диверсантов были захвачены в плен, но остальным, похоже, удалось уйти.

Через несколько дней Роммель, в сопровождении меня и Берндта, осматривал местность недалеко от окопов Бардии в западном прибрежном районе. Мы не обнаружили ни души, но неожиданно попали под прицельный огонь замаскированных снайперов. Вооруженные только пистолетами, мы спрятались за каменной стеной. В течение получаса невозможно было поднять голову – стоило только сделать это, как тут же рядом раздавался щелчок пули. Когда стрельба прекратилась, мы поспешили к нашим машинам. Еще через полчаса я вернулся с тридцатью солдатами, чтобы прочесать всю местность и обыскать каждый окоп. Повсюду валялись старые одеяла, ручные гранаты и прочий хлам, оставшийся после декабрьского разгрома итальянцев, но определить, сидел ли кто-нибудь в одном из этих укрытий полчаса назад, было совершенно невозможно. Через два часа поисков мы бросили это бесполезное занятие, поскольку стало ясно, что любой человек, захотевший спрятаться в этом лабиринте камней, мог не опасаться, что его найдут.

Это был второй случай, когда противник пытался «вырубить» Роммеля. Первый раз это произошло, когда штаб располагался на побережье к западу от Тобрука. Диверсантов поймали всего лишь в нескольких сотнях метров от грузовика Роммеля; это была удача, поскольку мы проявили беспечность и не позаботились об организации охраны штаба. Добраться до Роммеля тогда было так же легко, как и до какого-нибудь младшего офицера на передовом посту – или даже легче. Мы не понимали, что они охотятся именно за генералом, мы в то время думали, что это просто очередная диверсионная вылазка.

Высадка диверсантов в Бардии не смутила Роммеля. Он смеялся:

– Должно быть, для англичан я – большая ценность.

2

Постепенно улучшалось и наше снабжение. Впервые в пустыне мы стали получать свежие овощи из Джебель-Акдара и Триполи. А тот день, когда на ужин подали печень, жаренную на сливочном масле, стал для нас настоящим праздником. И когда начальник столовой объявил: «Кто из вас, господа, хочет вторую порцию печени?» – мы крайне удивились его щедрости и дружно запросили добавки. Но когда на следующий день он снова спросил: «Кто из вас, господа, хочет еще одну порцию верблюжьей печени?» – наши лица перекосились.

Сам же Роммель в еде был скромен и непритязателен. Он считал, что мы должны питаться тем же, что и солдаты, то есть консервированными сардинами, низкопробной консервированной колбасой, хлебом и, конечно, «стариком». Он позволял себе стакан вина только в особых случаях, когда этого требовали обстоятельства. Он никогда не курил. И в самом деле, он и его заклятый враг Монтгомери были очень похожи в своих спартанских привычках. Роммель предпочитал ложиться спать рано, но вставал всегда вовремя и трудился неутомимо. Он любил охоту и иногда не мог отказать себе в удовольствии поохотиться на газелей в пустыне. Вот тогда можно было увидеть, как из-под его лишенной эмоций оболочки вырывался охотничий азарт. Ну, а в остальном его единственным развлечением было хлопать мух. Ежедневно за обедом он предавался систематическому уничтожению этих паразитов, стараясь убить как можно больше.

3

Берндт и я жили в небольшом строении рядом с жилищем Роммеля. Оно располагалось прямо напротив скалы и, говорят, когда-то было конюшней.

В эти дни я очень хорошо узнал Берндта. Я видел, как много он делал для создания легенды о Роммеле. Он пользовался любой возможностью, чтобы организовать фотосъемку Лиса Пустыни. Эти снимки потом публиковались в газетах у нас на родине и в нейтральных странах. Роммель, что подтвердят военные корреспонденты, всегда с готовностью позволял себя снимать. Я заметил, что он часто намеренно принимал какую-нибудь позу, чтобы облегчить работу фотографа и сделать ее более эффективной.

Берндт и я жили дружно, хотя у нас и бывали разногласия по поводу некоторых политических вопросов. Этот грузный мужчина, который ходил наклонив вперед голову, часто напоминал мне медведя. Речь его текла спокойно и уверенно, но у него было богатое воображение, и его доклады о нашей деятельности – точнее, о его собственной – не всегда соответствовали действительности. И хотя Берндт носил мундир обыкновенного лейтенанта, он любил произвести впечатление, что является влиятельной фигурой в министерстве пропаганды. Что это, думал я, простое желание быть в центре внимания или он действительно крупная шишка?

Однажды он признался мне, что, будучи одетым в чешский мундир, занимался организацией пограничных инцидентов, которые получили официальное название «антигерманских провокаций». Продолжение вы знаете. Я в ту пору был солдатом и не знал о том, что эти инциденты были специально организованы; а если бы кто-нибудь и сказал мне об этом, то я расценил бы это как пропагандистский трюк врагов Германии, на который не стоит обращать внимание. Поэтому я был в определенной мере шокирован заявлениями Берндта.

Я откровенно заметил, что такие действия – не только грязное, но и крайне опасное дело, ибо если бы что-нибудь не сработало, то вина за действия чехов легла бы исключительно на самих провокаторов.

Берндт утратил свое обычное спокойствие и закричал, пылая от возмущения:

– Шмидт, вы относитесь к тому типу тупиц, которым эмоции заменяют идеи! – Он продолжал: – Мы должны следовать девизу англичан «Моя страна всегда права, даже если она и не права».

Я этой поговорки не слышал и подумал, что Берндт ее неправильно интерпретировал. Я разозлил его еще больше, сказав, что с помощью методов, которые он оправдывал, мы обманываем не только другие страны, но и население самой Германии, и в особенности ее солдат.

Берндт с сожалением посмотрел на меня и сказал:

– Да, политика – это вещь не для каждого.

– Пожалуй, – согласился я, но он относил свое высказывание ко мне, а я, промолчав, отнес его к нему самому.

Но, несмотря на подобные споры, мы жили мирно – как одна мужская семья, насколько позволяла военная обстановка. Но пришло время перемен, которые не только нарушили эту рутину, но и сблизили меня с Роммелем.

Здоровье Альдингера не было таким крепким, как здоровье Роммеля. Он стал болеть и с тяжелым сердцем вынужден был оставить свой пост правой руки Роммеля, его соратника в течение многих лет, и улететь из Северной Африки в Европу.

Его обязанности были переданы мне, и я переехал в комнату по соседству с комнатой Роммеля.

Берндт также отпросился в служебный отпуск, чтобы вернуться в Берлин и в течение полугода поработать в министерстве пропаганды у Геббельса.

Теперь круг моих обязанностей значительно расширился. Среди них была подготовка и тщательная организация ежедневных поездок на линию фронта. Каждое желание и каждый приказ генерала должны были быть в точности записаны; необходимо было также постоянно фиксировать точное время, имена, места, численность частей и т. д.

А вечерами я превращался в личного секретаря Роммеля. Хотя генерал и не достиг еще зенита славы, он получал из разных мест от тридцати до сорока писем в день от представителей всех социальных слоев Германии. Много было писем от поклоняющихся героям мальчиков, но большинство от девушек и женщин. Их любовь к Роммелю граничила с обожанием. Почти все просили прислать фото. Чтобы ответить на этот поток писем, мы держали большую картонную коробку открыток-портретов, снятых Хоффманом из Мюнхена, официальным фотографом Гитлера. Запас пополнялся регулярно, и Роммель лично подписывал каждую фотографию, которую я отсылал.

Я также должен был лично отвечать на письма, полученные от мало знакомых Роммелю людей. Это не всегда было просто, поскольку я не знал ни этих людей, ни того, насколько близко они знакомы с Роммелем. Но времени было мало, и я придумал несколько более или менее стереотипных ответов, которые мы отсылали из генеральской канцелярии, как часть рутинной переписки. Другие письма я диктовал стенографисту ефрейтору Бёттхеру. Вручал ему пачку писем и говорил:

– Восемнадцать мальчиков и девочек просят фото, подготовьте их вместе с обычными дежурными ответами.

Затем я выуживал пару писем:

– А это два письма от боевых товарищей времен Первой мировой. Пожалуйста, напишите: «Дорогой Мертенс. Искренне благодарю тебя за твое письмо от…» – и я продолжал диктовать в той же манере, в какой выражался Роммель. Но генерал всегда тщательно изучал эти письма и не подписывал их, если они не звучали правдиво.

Меня всегда забавляло, как он их подписывал – высунув кончик языка, чертил им в воздухе витиеватую букву «R», такую же, как и в своей подписи.

Иногда среди писем я находил знакомый почерк и говорил:

– О! Еще одно от Старой Карги – из Лейпцига.

Эта корреспондентка, очевидно женщина зрелого возраста, всегда подписывалась «Старая Карга». Ее первое письмо начиналось словами: «Самый доблестный генерал…» Зато в начале пятого письма стояла такая веселая фраза: «Дорогой Роммель и солдаты Роммеля…» Она писала от всего сердца, без каких-либо условностей или преклонения перед высокопоставленными персонами. Например: «Ганс Фриче опять работает на радио – я не выношу его пустой болтовни и иронического сарказма». Но ее письма всегда содержали массу радостных новостей и, хотя были адресованы главным образом Роммелю, доставляли большое удовольствие всем нам. Мы все считали, что она слегка чокнутая, эта Старая Карга, но, несомненно, обладает бодрым духом.

На днях от нее пришла большая посылка с книгами. Роммель попросил меня отвезти эти книги в войска под Халфаей. Я сначала взглянул на эти книги и поразился, увидев, что все они относятся к разряду «дрянной литературы», то есть той, которую руководители Третьего рейха признали годной только для костра или для стран с декадентской демократией.

Следующее письмо начиналось: «Мы так гордимся тобой, мой знаменитый брат», – и я передал его Роммелю, не читая, поскольку подумал, что оно пришло от его собственной сестры.

Особо интересными мне показались письма от его швабских земляков (Швабия – область в Юго-Западной Германии по обе стороны Черного Леса между рекой Неккар и озером Констанц). Они были полны преданности, послушания и мужества; как известно, эти качества присущи всем швабам, благодаря чему из них получаются отличные солдаты. Но швабы, по-моему, имеют одну слабость – они подчас бывают смешны в своей провинциальной гордости. Например, в одном письме я читаю: «Мы с радостью прочитали о ваших успехах. Это, в самом деле, здорово, что Африканским корпусом командует шваб, и мы слышали, что большая часть ваших солдат тоже швабы. Да, нет никакого сомнения, что швабы – самые лучшие солдаты…» Я, как мог, тактично ответил этим швабским энтузиастам и мягко заметил, что в Африканском корпусе представлены все земли Германии, «даже Saupreussen», «прусские свиньи». Роммель немного поколебался, стоит ли подписывать такое письмо, но потом все-таки с улыбкой подписал.

Каждый вечер старший офицер штаба проводил в канцелярии Роммеля краткий обзор событий, происшедших в России. На стене у нас висела большая карта с нанесенной обстановкой. Роммеля особо интересовала информация, касающаяся 7-й танковой дивизии, «Дивизии призраков», которой он когда-то командовал и которая, вызывая гордость Роммеля, ярко выделялась на фоне других войск, рвущихся к Москве.

Он также проявил большой интерес, что вполне естественно, к захвату парашютистами войск оси острова Крит, поскольку люфтваффе получили теперь очень удобную базу для операций против противника в пустыне и на Ближнем Востоке в целом. Но он понимал, что для нас гораздо важнее был бы захват Мальты, поскольку этот маленький остров представлял постоянную угрозу нашим жизненно важным поставкам на протяжении всей североафриканской кампании. Победила бы Британия в войне в Северной Африке, если бы Мальта была атакована и взята в 1941 году? Я думаю, нет.