Символ нации

Символ нации

Каждый, кто хотя бы немного интересовался историей восточных единоборств, знает, что зарождение в Японии мощного военного сословия буси или самураев относится к VIII–X вв. В это время стало очевидно, что для укрепления границ государства, постоянно расширяющегося на восток и ведущего жестокие войны на выживание с коренным населением Японских островов — айну, а также для безопасности феодальных поместий необходимо создать крупные подразделения профессиональных воинов, способных решать поставленные перед ними боевые задачи быстро и эффективно. В определённом смысле и на определённом историческом этапе легендарных самураев вполне можно сравнить с былинными русскими богатырями, защищавшими пограничные рубежи Руси и, по возможности, отодвигавшими их всё дальше и дальше, а в более поздний период — и с казаками, первоначальная задача которых также заключалась в охране и освоении приграничья, и которые тоже постоянно привлекались для участия во внутренних вооруженных конфликтах России в качестве профессиональной военной силы[12].

Именно тогда — в эпоху зарождения и перспективного роста самураев, в 794 г. н. э., в только что выстроенной японской столице Хэйан-кё — будущем Киото властью императора Камму был основан первый Павильон Воинской добродетели—Бутокудэн — с тем, чтобы развивать военные искусства и оттачивать боевое мастерство дворцовой охраны и провинциальных самураев. Известно, что 5 мая 818 г. н. э. по указу императора Сага в Бутокудэн была проведена церемония ябусамэ  — стрельбы на скаку из лука. Это стало началом формирования официально поддерживаемых на самом высоком уровне демонстрации национальных воинских традиции. С тех пор на протяжении всей истории Японии Бутокудэн остаётся главным центром обучения всем видам боевых искусств.

С конца XI в. усиление класса воинов, в целом уже сформировавшегося экономически и политически, воинов, обладавших высокоразвитыми навыками ведения боя, явилось доминирующим фактором, определившим весь дальнейший ход японской истории. С профессиональной же точки зрения самураи обучались татиути  — искусству боя с мечом, содзюцу — бою с копьем, нагинатадзюцу — владению японской алебардой, кюба-но мити — искусству конного лучника), а также другим известным в то время способам ведения боя[13].

В феодальной Японии более позднего периода — конца XIV в. — начала XIX в. самураи развивали уже комплексные формы военных техник — сого будзю-цу — с использованием разного рода оружия, доспехов и различных боевых принадлежностей. Широкое распространение получили рюха будзюцу — специализированные, профильные школы боевых искусств, совершенствовавшие собственные уникальные методы боевой стратегии, теорию военных действий и прикладные методики боя. Буси, ставшие к тому времени правящим сословием[14], в силу своих профессиональных обязанностей и призвания почти полностью посвятили свою жизнь развитию боевых навыков высокого порядка и служению культу военной доблести. В Японии XV — начала XVII в., а особенно в период Сэнгоку-дзидай  — так называемую «Эпоху воюющих провинций» (1467–1568), получили развитие комплексные системы хэйхо или боевой стратегии — хёхо .

В 1603 г. в стране установилось военное правление сёгунов[15] дома Токугава, продолжавшееся до 1868 г. При режиме военного правительства — бакуфу — сражения, до того времени непрерывно терзавшие Японию, практически прекратились, но класс самураев на протяжении всех последующих двухсот шестидесяти лет старался поддерживать традиционный дух в занятиях боевыми дисциплинами, надеясь таким образом сохранять в своих рядах высокую боевую готовность, реальная потребность в которой сошла на нет. В это время буси начали считаться не только высшим слоем, элитой общества, но и эталоном морального превосходства, «идеальными людьми», неукоснительно следующими законам своеобразного кодекса этики самураев — того, что был осмыслено, систематизировано и со временем явлено миру как бусидо , или Путь воина.

В никогда не формулировавшихся точно и сжато, но тем не менее понятных всем японцам заповедях бусидо особое внимание всегда уделялось полному подчинению строгим правилам поведения и образу жизни, глубокому пониманию и искреннему восприятию идеалов чести, верности, отваги, ответственности, сыновнего почтения, самопожертвования, единения, дисциплины, сочувствия в соединении с высочайшим боевым духом. При этом конкретные цели и объекты поклонения, ради которых самурай «взваливал» на себя груз бусидо, со временем менялись. Основной конфликт разгорался между разными проявлениями чувства долга: с одной стороны, перед своим непосредственным хозяином, что на философском уровне обосновывалось широко распространенными и популярными в среде воинов нормами конфуцианской добродетели. С другой — перед высшим сюзереном — императором, что, в свою очередь, теснейшим образом было связано с культом синто—первоосновой японского восприятия окружающего мира и определения своего обособленного места в нём.

С таким специфическим способом мышления и мировосприятия буси продолжали совершенствовать искусство боя с мечом и другие известные тогда военные дисциплины. В период правления Токугава возникли и получили распространение множество различных школ боевых искусств — рюги-будзюцу , каждая из которых заявляла о своем превосходстве и особой боевой доблести. В то же самое время из-за прекращения войн самураи неизбежно превратились в класс, функциональное существование которого и совершенствование будзю-цу не могло быть оправдано реальными потребностями ситуации. В результате многие мыслители той эпохи были обеспокоены привилегированным положением класса воинов в обществе, которое уже не очень-то в них нуждалось с практической точки зрения, и пытались найти обоснование такого положения.

Одним из этих мыслителей был Ямага Соко , влиятельный философ периода Гэнроку[16], основатель школы военной стратегии Ямага-рю и сторонник классического обучения — когаку. Он являлся учеником Хаяси Радзан, японского философа неоконфуцианского толка, советника первых трёх сёгунов династии Токугава, и имел большое влияние на самурайскую элиту того времени. Не случайно кисти Ямага Соко принадлежит одна из первых попыток изложения идей, впоследствии получивших известность как бусидо. В определённом смысле он стал и идейным вдохновителем мести сорока семи ронинов — самураев, оставшихся без хозяина, во главе с Оиси Ёсио , который являлся его учеником. Эта самая известная история, ставшая легендой, иллюстрирует идеалы самураев токугавской Японии и до сих пор служит «учебным пособием» по воспитанию самурайского духа преданности[17]. Размышляя о роли буси в обществе, Ямага Соко писал: «Самурай потребляет пищу, не выращивая ее, использует утварь, не изготавливая ее, получает доход, не покупая и не продавая. Чем оправдать все это? Самурай ничего не выращивает и не производит, он также не занимается торговлей, но не может быть, чтобы у него не было совершенно никаких функций». Отвечая на этот вопрос, Ямага Соко писал, что отныне самурай более не должен быть лишь воином. У него более высокое предназначение: служить образцом добродетели и символом всей нации. Именно такое понимание роли самурайского сословия повлекло за собой значительные изменения в сущности воинских искусств, со временем воплотившихся в оформлении их нового типа — будо.

Кроме того, исключительно сильное влияние на формирование духа современных воинских искусств оказало малоизвестное сегодня среди любителей японских единоборств философское течение ёмэйгаку — так называемая «школа интуиции» — восходящее к учению китайского философа Ван Янмина — Оёмэй. Сегодня популяризаторы японских будо не любят вспоминать о всепоглощающем увлечении ёмэйгаку, которое охватило едва ли не всех представителей самурайского сословия в период бакумацу[18] (яростным почитателем этого учения был генерал Сайго Такамори, которого тогда не называли иначе как «Великий Сайго»), и которое в очень значительной мере сохранилось в духе будо до наших дней.

Оригинальным лозунгом ёмэйгаку было «знание — начало действия, действие — завершение знания», что на практике выливалось в решительное следование первоначальному импульсу, интуиции. Интуиция, дух, внутренняя сущность человека, выражавшаяся в иррациональной решимости в противовес рациональному размышлению, являлись для последователей ёмэйгаку главным и естественным, врождённым мерилом или, выражаясь современным языком, «ценностным индикатором» всех вещей. Соответственно, и действия на основе «знания» должны были быть мгновенными, спонтанными и точными. В сочетании с философией дзэн эта концепция была и остаётся исключительно ценной для всех адептов будо, так как отражает принцип мгновенной и единственно правильной реакции на атаку противника. Духовный наставник многих мастеров меча патриарх дзэн Такуан Сохо в своих «Вечерних беседах в храме Токайдзи» называл этот феномен «первородным умом» — хансин и говорил о нём, отделяя от эмоций — какки: «Всё, что вы делаете, делайте от всей души. Это и есть хансин. Если же вы сомневаетесь, действовать или не действовать, это какки. Прилежно делайте то, что вы желаете делать, и не делайте того, в чём вы не уверены. Глубоко осознанные желания исходят от первородного ума, в то время как неуверенность — это проявление эмоций»[19].

Нетрудно заметить, что ныне поверхностное знакомство со странным сплавом дзэн и Оёмэй вызывает искреннюю симпатию у представителей русской культуры, отождествляющих нередко его с концепцией «делай что должно, и будь что будет», восходящей то ли к Бхагавад-гите, то ли к латинским мудрецам. У наследников западной — протестантской традиции этому чувству нередко мешает непонимание и внутренне неприятие глубоких философских и религиозных основ «движущей силы» будо. Это естественно. По выражению выдающегося японоведа-компаративиста профессора А.А. Долина, «религиозный характер духовного поиска, преобладание иррационального над рациональным всегда составляли отличительную черту русской философии, которая, в отличие от философии западной, была не отвлеченным теоретизированием, а скорее руководством к действию, практическим пособием по социологии, учебником по самосовершенствованию, исправлению личной и общественной жизни — но без конкретных социальных ориентиров. В этом смысле многие работы русских философов конца XIX — нач. XX в. имеют немало общего с синтетическими восточными учениями..»[20] Ориетированым на поиски практической пользы абсолютно во всем и лишь время от времени соглашающимся отведать восточной экзотики, как говорил О. Генри, «вкусить лотоса», европейцам и американцам такие пассионарные метания ёмэйгаку представляются излишними и непонятными. Для русских же это еще одна, дополнительная линия, роднящая души двух народов.

В реальной жизни идеи ёмэйгаку стали духовной основой движения молодых, амбициозных, но небогатых и незнатных самураев юго-западных княжеств против феодального режима сёгуна в середине XIX в. Это движение привело их к победе, так как наиболее полно отражало внутреннюю сущность революционных преобразований. Однако оно не могло эффективно работать в условиях эволюционного развития государства, после достижения триумфа, когда для закрепления успеха требовался анализ, а не интуитивная реакция на события. Как тут не вспомнить пушкинское определение русского бунта — «бессмысленного и беспощадного»? Вот и в Японии ёмэйгаку постепенно стало уделом «вечных революционеров» — основателей и сторонников тайных обществ, самураев-пассионариев и фанатичных военных националистов. После установления нового режима смены строя, после революции, когда великая цель их подпольной деятельности была достигнута, они естественным образом стали маргиналами в новом обществе. В области боевых искусств ёмэйгаку также оказалось изрядно потеснено. Прежде всего, это произошло на ниве дзюдзюцу, поскольку основатель его самой авторитетной школы — дзюдо — доктор Кано Дзигоро был скорее противником, чем сторонником учения Ван Янмина, и в своей деятельности полагался на анализ, использование достижений западной науки и восточного опыта, на трезвый расчёт и тщательно обдуманные идеи, планы и методики. Но пока до этого было ещё далеко.

Правление правительства Токугава подошло к концу 9 ноября 1867 г., когда 15-й сёгун династии Токугава — Ёсинобу «передал свои полномочия в распоряжение Императора» и 10 дней спустя ушел в отставку. Этот государственный переворот и последовавшие за ним преобразования по названию годов правления императора Муцухито получили название Мэйдзи Исин — Реставрация Мэйдзи. Вскоре после этого, в январе 1868 г., началась война Босин[21], оказавшая значительное влияние на дальнейшее формирование духовной составляющей будущих боевых искусств и давшая самые замечательные примеры самурайского духа посттокугавской эпохи. Эта война, запечатлённая в сотнях японских фильмов и американском блокбастере «Последний самурай», закончилась в 1869 г. фактическим прекращением существования самураев как сословия.

Указом 1871 г. было объявлено о роспуске самурайских дружин и отмене их сословных привилегий. С 1872 г. буси де-юре становились рядовыми гражданами, не имеющими никаких исключительных прав. Новое правительство приступило к проведению широкомасштабных преобразований, в ходе которых были упразднены многие феодальные институты, особенно те, которые наследственное право ставили выше личных заслуг, — это было неприемлемо для общества, остро нуждавшегося в притоке свежих сил. Естественно, таким образом был нанесён серьезнейший удар по школам традиционных единоборств, полностью существовавших в мире сословных традиций. Как только самураи окончательно деклассировались, все виды военного искусства немедленно пришли в упадок. Наставники будзюцу отказывались брать учеников, не видя в этом никакого смысла. Заниматься воинскими ремеслами продолжали буквально единицы, вызывая этим едва ли не всеобщее неодобрение, как противники прогресса и официальной линии государства. Если ранее обучение в додзё — залах для занятий будзюцу—являлось обязательным элементом образования каждого самурая, то теперь, с упразднением самого воинского сословия, многие классические школы, лишившись своей социальной базы, прекратили своё существование или же вынуждены были сменить места дислокации. Это было время, когда прославленным в прошлом наставникам воинских искусств приходилось устраивать публичные демонстрационные состязания по боевым искусствам за плошку риса — просто, чтобы не умереть с голода.

Первое такое шоу — гэкикэн когё — в течение 10 дней, начиная с 11 апреля 1873 г., организовал и провел в токийском районе Асакуса один из крупнейших мастеров меча того времени, лицензированный наставник школы Дзикисинкагэ-рю Сакакибара Кэнкити.

Под его руководством лучшие фехтовальщики Токио взялись за деньги демонстрировать свое умение у ворот знаменитого храма Сэнсодзи на набережной Саэмон, и вскоре такая практика стала традицией. Поучаствовать в шоу приглашались и зрители, но прежде всего это всё-таки были выступления мастеров меча высокого класса — настоящих профессионалов, вынужденных заниматься необычной для себя практикой ради выживания. Существует много разных мнений по поводу того, насколько оправдан был поступок Сакикибара Кэнкити с точки зрения самурайской морали, а также о том, насколько сильно повлиял элемент шоу на становление внешнего стиля разных видов фехтования — иайдо и кэндо, но этим вопросам, видимо, навсегда суждено остаться дискуссионными. Тогда же — в 1873 г. — было ясно одно: публика хотела зрелищ, мастера будзюцу — хлеба, и соединение спроса и предложения дало поразительный эффект. Вскоре в одном только Токио действовало около сорока подобных шоу-площадок, на которых демонстрировались практически все известные направления единоборств: кэндзюь^у, нагинатадзюцу, баттодзюцу, дзюдзюцу и так далее.

Разумеется, закон влияния изменил количества на качество сработал и здесь: чем больше становилось таких шоу, тем ниже был их уровень. Постепенно сводясь к балаганным, подобные представления быстро насытили столичный рынок, и многие бывшие самураи занялись «чёсом» в провинциях, где интерес к недоступным простым людям воинским единоборствам был еще достаточно высок. Несмотря на то, что вскоре гэкикэн когё были запрещены в Токио — балаганная атмосфера в сочетании с напоминанием о феодальных устоях старой Японии противоречила духу нового времени, они успели распространиться по всей стране, и, по мнению многих экспертов, внесли свой, весьма значительный вклад в дело спасения национальных боевых искусств.

В 1895 г. триумфом для Токио закончилась Японокитайская война[22]. Кроме позиционирования Японии в мировой политике как государства, с которым нужно считаться, она, вкупе с рядом других факторов, создала в стране благоприятную среду для роста националистических настроений. Как следствие, на этом фоне вновь пробудился чуть было не исчезнувший массовый интерес к будзюцу. Строго говоря, кэндзюцу было спасено от вымирания еще раньше — в 1880 г. было введено обязательное обучение бою на мечах в полиции (в армии и на флоте будзюцу были вытеснены в тот период европейскими фехтованием и гимнастикой). Этому также способствовала обстановка в стране, возникшая после подавления восстания «великого героя» Сайго Такамори, когда Японию буквально захлестнул бум популярности только что разбитых и расстрелянных правительственными войсками (а потому уже и неопасных) мятежных фехтовальщиков, равно как и небольшого Отряда обнаженных мечей — Баттотай, воевавшего на противоположной стороне.

В апреле в Симоносэки был заключен мирный договор между Китаем и Японией. Отношение к только вчера считавшимся маргинальными боевым искусствам менялось кардинально на фоне роста националистических и милитаристских настроений. Одновременно с празднованием победы над Китаем, в Киото, в рамках 4-й национальной выставки — своеобразной японской ВДНХ, прошли масштабные показательные выступления мастеров различных боевых искусств, съехавшихся туда со всей страны. Демонстрации явились удобным поводом для создания всеяпонской организации, которая могла бы объединить интересы государства, преподавателей боевых искусств и их адептов, поставив в основу своей деятельности реорганизацию, систематизацию и пропаганду существующих систем будзюцу с целью подъёма национального самосознания, патриотизма, воспитания особого японского духа, основанного на идеалах буси, и, конечно, оздоровления нации. Проще говоря, в условиях возрождения самурайского духа нужна была организация, демонстрирующая на практике его идеалы, необхо-

димо было создать элитный орден самураев — воинов, пусть не всегда по происхождению (эта тема скромно замалчивалась), но всегда по духу. Идея о ее создании витала в воздухе. Неудивительно, что вскоре она была сформулирована группой высокопоставленных чиновников и предпринимателей, в числе которых были глава токийского полицейского управления Сасакаи Кумата-ро, шеф киотской налоговой службы Торими Хиротакэ, хозяин одного из крупнейших японских универмагов «Такасимая» Иида Синсити и другие, как сегодня сказали бы, «представители власти и бизнеса». Такая организация вскоре появилась, но, прежде чем рассказать о начале её пути, стоит несколько слов посвятить одной из причин её будущего влияния и авторитета.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.