Омск — Екатеринбург: ГКЧП-1918

Омск — Екатеринбург: ГКЧП-1918

То, о чем пойдет разговор в этой главе, составляет одну из самых фундаментальных тайн в истории белого движения, тайну, имеющую прямое отношение к Уралу и одновременно к несравнимо более широкому кругу общероссийских проблем, так как касается того, что повлекло за собой в конце концов политический и военный крах Колчака. Интересующие нас события как нельзя более выпукло опровергают один из важнейших мифов красной пропаганды — миф о белогвардейцах в целом как реакционерах, угнетателях народа.

Речь идет о перевороте в Омске в ночь на 18 ноября 1918 года, перевороте, приведшем Колчака к власти. Об этом событии существует весьма обширная литература, но проблематика, связанная с политической подоплекой вокруг переворота и особенно с реакцией белого лагеря на происшедшее, практически всегда обходилась стороной. Среди немногочисленных работ, проливающих свет на эту весьма темную страницу истории гражданской войны, книга «Как сражалась революция» офицера царской, петлюровской и Красной армий, выдающегося военного историка, замученного в сталинских застенках в 1936 году, Николая Какурина.

Итак…

Общеизвестно, что власти Колчака предшествовала власть органов, объявивших себя правопреемниками разогнанного большевиками Учредительного собрания. Это прежде всего самарский КОМУЧ (Комитет Учредительного собрания — тогда его называли просто «комитет»); позднее, после создания так называемой Уфимской директории (23 сентября 1918 года), он был переименован в «Союз членов Учредительного собрания». Кроме того, существовал ряд временных правительств Урала и Сибири.

Одно из них, так называемое «Уральское временное правительство», было создано в Екатеринбурге в августе 1918 года и просуществовало до 10 ноября того же года, когда оно было распущено декретом Уфимской директории. Это временное правительство возглавлялось членом кадетской партии П. Ивановым и контролировало всю Пермскую, часть Вятской, Уфимской и Оренбургской губерний.

Разные региональные правительства достаточно трудно налаживали взаимные контакты, что приводило к поражениям от красных, вроде сентябрьской катастрофы, когда в течение месяца белые потеряли Симбирск, Сызрань, Самару и Ставрополь-на-Волге. Особенно натянутые отношения сложились между КОМУЧем и омским «Сибирским областным правительством». Попыткой — и небезуспешной — преодолеть эти трения явилось создание Уфимской директории, ставшее итогом работы так называемого Уфимского государственного совещания на рубеже сентября и октября 1918 года, как раз в то время, когда армия Блюхера прорывалась на северо-запад. В этом коллегиальном органе численно преобладали социалистические по партийной принадлежности члены КОМУЧа.

Обычно деятельность «учредилок» описывается без особого почтения. В плане чисто практическом на это есть основания. Да, справиться с весьма сложной военно-политической ситуацией органам КОМУЧа и его преемников, в общем, не удалось. Да, комитетчики оказались не на высоте в плане как гражданского управления, так и решения чисто военных задач. И все-таки… В плане легитимности, преемственности законной власти комитет был, безусловно, единственной абсолютно законной властью в России к востоку от Волги.

Судите сами. Учредительное собрание, чья деятельность была столь трагически прервана на рубеже 1917–1918 годов, было плодом свободного волеизъявления граждан России, то есть многомиллионным органом власти страны. Большевики в этой ситуации — узурпаторы вдвойне, так как совершили не один, а два переворота: один в октябре против Временного правительства, другой — под Новый год — против Учредительного собрания.

Теперь посмотрим на ситуацию середины 1918 года. Имели ли право комитетчики называть себя органом Учредительного собрания? Безусловно да, поскольку они действительно были уцелевшими после большевистской бойни членами того Учредительного. И это было подтверждено международным признанием КОМУЧа в качестве Всероссийского правительства. Обмен консулами между КОМУЧем и США состоялся в августе.

Еще раз подчеркнем: легитимность КОМУЧа, а после съезда и Уфимской директории не вызывает ни малейших сомнений.

И еще отметим уже общеизвестный факт: политическое лицо всех обозначенных органов — левое, или левоцентристское, что также определяется их политической и персональной преемственностью от разогнанного Учредительного собрания. То есть у белых правят бал (на Востоке) левые, «дети февраля». Этот факт тщательно скрывала красная пропаганда, валя всех в кучу и обзывая контрой, однако даже В. Ленин в статье «Письмо рабочим и крестьянам по случаю победы над Колчаком» вынужден был признать, что меньшевики и эсеры, то есть партии, преобладавшие в описанных органах, не белые в привычном, вульгарно-красноармейском смысле, но лишь «пособники белых». Со скрежетом зубовным, но вынужден был признать Ильич, что его войскам весь 1918 год на Восточном фронте пришлось воевать со своими коллегами по борьбе с самодержавием.

Но тогда встает страшный вопрос: каков же смысл переворота в ночь на 18 ноября?

Ответ на него позволяет пролить свет на многие последующие события. И ответ этот ужасен. Произошел форменный военный путч, совершенный руками прибывших с Колчаком военнослужащих бывших русских экспедиционных корпусов, воевавших в 1916–1917 годах во Франции и Греции. Их поддержали ряд местных частей, преимущественно офицерских, а острием переворота стали казачьи офицеры.

Эта чисто офицерская специфика переворота сразу же показывает его политическую направленность. Как известно, сам Колчак в 1917 году был умеренным монархистом и оказался единственным из командующих фронтами и флотами, кто не дал письменного согласия на отречение Николая II. В 1918 году, судя по его программе, принятой и опубликованной уже после переворота, его взгляды можно охарактеризовать как конституционно-демократические. Но хотел он того или нет, к власти его привела даже не вся армия, а в первую очередь офицерство, причем в первую очередь пришлое. А среди него однозначно доминировали монархически-черносотенные настроения. Называя вещи своими именами, путч носил ярко выраженный «правый» характер.

А в плане легитимности новой власти? Вот факт: в ходе переворота все левые члены директории — Зензинов, Аргунов и Авксентьев — были арестованы. Часть министров во главе с Вологодским перешла на сторону Колчака и этим придала свершившемуся «законный вид и толк», но этот фиговый листок никого не мог обмануть: насильственность смены власти была для всех секретом полишинеля. Сила права здесь явно уступила праву силы.

Подведем печальный итог. Несмотря на все привлекательные черты Колчака как личности и как руководителя, факт остается фактом: в ночь на 18 ноября правые силы, опирающиеся на военщину, насильственно и с применением репрессий отстранили от власти законно избранное демократическое правительство.

Колчак, конечно, понимал всю щекотливость своего положения и поэтому уже 28 ноября заявил на встрече с представителями печати: «Я не пойду ни по пути реакции, ни по гибельному пути партийности… Государства наших дней могут жить и развиваться только на прочном демократическом сознании». Однако созыв нового Учредительного собрания, которое Колчак назвал Национальным собранием, должен был, по мысли адмирала, произойти после окончания войны. И здесь Колчак был трезвым реалистом: в условиях взаимной резни любой другой вариант был бы маниловщиной. То есть созыв собрания программа-максимум. А программа-минимум, по словам адмирала на той же встрече 28 ноября, — «создание сильной, боеспособной армии для беспощадной, неумолимой борьбы с большевиками». Приоритет государственность России, идеальный инструмент для этого — «единоличная форма власти» (подлинные слова Колчака). В общем, в перспективе демократия, сегодня — чрезвычайные меры: «сперва успокоение, потом реформы», как выразился адмирал.

Политический образ новой власти знаком до боли. Военная диктатура «во имя спасения Родины», своего рода ГКЧП образца 1918 года. Пусть в практическом плане Колчак мог гораздо ближе подойти к решению стаявших тогда на повестке дня задач, чем прекраснодушные говоруны-демократы из комитета, но факт — вещь упрямая: гориллоидный, чилийский характер режима 18 ноября сомнений не вызывает. И последствия сказаться не замедлили: атмосфера чрезвычайщины сразу стала доминирующей. Вот что пишет в своих мемуарах «Сибирь, союзники и Колчак» начальник штаба белых войск на Востоке генерал Г. Гинс:

«Нормальный суд уступил место военно-полевому, гражданские власти были подчинены военным… В полосе военного управления стали возможными всевозможные реквизиции и повинности… Все это происходило в краю, где население привыкло к свободе… это разочаровало даже ту умеренную демократию, которая ранее поддерживала адмирала… и возбуждало население, которое безразлично относилось к формам власти… Гражданских лиц сажают по одному наговору, и мне не известно еще ни одного случая привлечения к ответственности виновного военного. Незаконность действий, передача гражданских дел военным властям, расправа без суда, порка даже женщин… В Канске один из участников „дела 18 ноября“ повесил на площади городского голову… На селе после проезда экспедиции (карательной. — Д.С.) врагами омских властей становились все поголовно».

Одним словом, военная диктатура во всей своей красе. Сам Верховный правитель признавался: «Деятельность… всякого рода начальников, комендантов — сплошное преступление».

И тут мы подходим к самому главному моменту нашего разговора и его кульминации.

Как отреагировала урало-сибирская общественность на путч?

Ответ составляет главную тайну проблемы, особо тщательно скрываемую советским истеблишментом. А истина в том, что переворот не был принят безропотно, народ не безмолвствовал. Вот характерный перечень фактов.

Позиция Чехословацкого национального совета (орган политического руководства чехословацкими войсками в России): «Омский переворот противоречит началам народоправства и свободы и нарушает начала законности, которые должны быть положены в основу всякого государства».

Совет управляющих ведомствами (остаток Уфимской директории): «Протестуем против переворота… Требуем освобождения арестованных членов директории… В противном случае будут выделены необходимые силы для подавления преступного мятежа».

Прикамские повстанцы, которые в этот момент вели отчаянную борьбу с красными, всерьез обсуждали вопрос об… объявлении войны Омску. Башкирский Ксе-Курултай в лице своего представителя Валидова заявил о своем разрыве с Колчаком.

Отрицательное отношение к адмиралу открыто высказал глава белого Забайкалья, атаман Г. Семенов (скоро он станет походным атаманом всех дальневосточных казачьих войск, то есть его позиция — это позиция всех казаков от Читы до Владивостока). Справедливости ради отмечу, что Семенов протестовал не против диктатуры, а именно против Колчака лично: у него были с ним счеты.

Но главный вызов бросили адмиралу неукротимые социалисты-революционеры, закаленные паладины полувековой борьбы с царизмом. Члены КОМУЧа, эсеры по партийной принадлежности, создали в Екатеринбурге временный комитет, который устами депутата Вольского вызвал адмирала к барьеру. Выходит обращение «Ко всем народам России», которое имеет смысл процитировать полностью:

«В ночь на 18 ноября в Омске кучка заговорщиков арестовала членов всеросийского Временного правительства Авксентьева, Зензинова и Аргунова. Часть министров, во главе с членом правительства Вологодским, нарушила торжественное обязательство, подписанное ими самими, захватила власть и объявила себя всероссийским правительством, назначив диктатором адмирала Колчака. Съезд членов всероссийского Учредительного собрания берет на себя борьбу с преступными захватчиками власти и постановляет:

1). избрать из своей среды комитет, ответственный перед съездом, уполномочив его принимать все необходимые меры для ликвидации заговора, наказания виновных и восстановления законного порядка и власти на всей освобожденной от большевиков территории; 2). избрать в состав комитета: Чернов (председатель), Вольский (сопредседатель), Алкин (товарищ председателя), Федорович, Брушвит, Фомин, Иванов (члены); 3). поручить комитету для выполнения возложенных на него задач войти в соглашение с непричастными к заговору членами всероссийского Временного правительства и местными властями и органами самоуправления, чешским национальным советом и другими руководящими органами союзных держав. Всем гражданам вменяется в обязанность подчиняться распоряжениям комитета и его уполномоченных».

Так Екатеринбург встал против Омска. Так из уральской столицы демократия призвала Россию к сопротивлению диктатуре.

Деятельность екатеринбургского комитета окончилась трагично. Офицерский путч в самом Екатеринбурге в плане политическом и моральном был еще более показателен, чем события в Омске. Если в сибирской драме явственно чувствуется сдерживающая рука самого Колчака (по его личному распоряжению 20 ноября арестованные члены были высланы за границу), то на Урале никаких сдерживающих центров не было и…

Уцелеть удалось только Чернову (за него заступились чехи и отбили у разъяренных офицеров): всех остальных отправили в омскую тюрьму и спустя месяц убили без суда, руками бойцов офицерского отряда.

А теперь посмотрим, какие же последствия для всех участников событий имела драма конца ноября 1918 года. Для демократических сил, участников всех правительств и комитетов «доноябрьской» власти (а с ними и для демократий всей страны) — самые катастрофические. Приход к власти Колчака и компании резко поляризовал политичское противостояние в России на ультралевых и ультраправых, в которой демократия оказалась между молотом и наковальней. В связи с этим у противников путча осталось три альтернативы: или смириться и поддержать адмирала (на правах «шестерок» — никакой другой роли им там отведено не было), либо продолжать нелегальную борьбу, либо… сбежать к красным. Последним рецептом воспользовались единицы, в том числе Чернов с группой единомышленников. «Они были великодушно приняты Советским правительством», — сообщает Н. Какурин, мило забывая добавить, что все принятые окончили жизнь в ГУЛАГе или в подвалах ЧК. На контакт с Колчаком пошли тоже немногие. Большинство или легли на дно, или продолжили нелегальное сопротивление: на рубеже 1919 года специальным постановлением партия социалистов-революционеров призвала «все партийные организации употребить свои силы на борьбу с диктатурой Колчака». Учитывая отношение красных к эсерам, можно предсказать их будущее до деталей.

А что же сам Колчак? Что у него в активе и пассиве после переворота? В активе как будто — поддержка правых и Антанты. Но только на первый взгляд. Для правых он чересчур интеллигентен и мягок; на его месте они с удовольствием видели бы кого-нибудь покруче (даже Деникин устраивал их больше, иначе не вставал бы перед адмиралом несколько раз в ультимативной форм вопрос о передаче полномочий Антону Ивановичу!). А что касается Антанты, то не забудем о том, кто «сдал» адмирала зимой 1919–1920 годов.

Итак, в активе — ноль. А в пассиве?

Во-первых, чтобы смягчить путчистский характер своей власти, адмирал выбрал тактику демонстрации силы без ее применения. С одной стороны, приказ войскам подавлять всех тех, кто не признает и не подчинится его власти, с другой — явное избегание резких мер по отношению к оппонентам. Так Колчак хотел сгладить острые углы своей чрезвычайной по самой природе политики. И не заметил, как из диктатора превратился по сути в заложника тех, кого хотел умиротворить — истинных героев 18 ноября: правого офицерства, полевых командиров, казачьих атаманов. С этой минуты не он контролировал их, а фактически они его. Вот где корень трагической беспомощности Колчака перед «белым большевизмом», перед «сибиреязвенной атаманщиной» (выражение барона Будберга). Нет ничего более ужасного для адмирала, что режим, к которому он имел весьма отдаленное отношение и которому противостоял как личность, получил название колчаковщины.

А во-вторых… Расправа над екатеринбургским комитетом подлила масла в огонь и активизировала всех сторонников свергнутого правительства. Некоторые протестовали пассивно: так, чехов определенно сдерживали антантовские представители, и чехословацкие части просто массами начали «голосовать против ногами» — уходить в тыл (очень полезное занятие в разгар ожесточенной борьбы на Восточном фронте!); с этой минуты практически все чешские военные, исключая Гайду, стали оппонентами адмирала, да и позднее, под Иркутском, они сыграли, если помните, в судьбе Верховного правителя России роль самую зловещую и роковую. А других не сдерживал никто, и большинство противников режима 18 ноября выступили против него с оружием. Некоторые перешли на сторону красных (как башкирский лидер Валидов с двумя тысячами солдат национальной армии Ксе-Курултая), но подавляющее большинство предпочло сражаться самостоятельно — за идеалы КОМУЧа и Директории, то есть за свой демократический путь.

Уже с декабря 1918 года по сибирским городам прокатывается волна восстаний: 22 декабря — в Омске, позднее — в Енисейске, Тюмени, Томске, Бодайбо, наконец, 21 декабря 1919 года, — в Черемхово и Иркутске. Красная пропаганда всегда записывала эти восстания в свой актив и объявляла их революционными движениями под воздействием большевистской пропаганды. Это соответствует действительности, за одним небольшим исключением: пропаганду вели эсеры, земцы и учредиловцы.

«Последующие события показали, что разрушительная работа эсеров имела свое значение в сокрушении власти Колчака», — признается Н. Какурин.

То есть, помимо борьбы с красными, помимо второго фронта против южносибирских крестьянских повстанческих армий, помимо откровенно враждебного семеновского Забайкалья, с которыми несколько раз едва не дошло дело до прямого столкновения и которого удалось избежать, лишь пойдя на немалые уступки Семенову, Колчак получил еще и третий фронт — против повстанцев, воюющих за учредительные идеалы.

Репрессии, с которыми подавлялись эти восстания, только увеличивали число непримиримых врагов адмирала: они были не обязательно за большевиков, но непременно — против Колчака.

Последнее такое восстание — Иркутско-Черемховское — оказалось роковым. Начавшись 24 декабря 1919 года в условиях, когда колчаковская армия уже проиграла противостояние с красными и последние стремительно приближались к Ангаре, оно объективно должно было сыграть роль могильщика режима 18 ноября, а с ним и всего белого движения в Сибири. Это понимали все, и поэтому события рубежа 1919–1920 годов — единственный за всю войну случай, когда Семенов пытался помочь своему вечному недругу Колчаку и прислал ему на выручку отряд: правый помогал правому против левых — все логично. Повстанцев же поддержали чехи и представители Антанты — из чисто своекорыстных интересов (надо срочно смываться из России!). В результате десятидневных крайне ожесточенных боев верх одержали повстанцы. 4 января 1920 года колчаковское правительство самораспустилось, и на следующий день листовки на улицах Иркутска возвестили о переходе власти к так называемому Политцентру — организации, в которую вошли: ЦК эсеров, комитет бюро земств, центральный совет профсоюзов, несколько комитетов социал-демократов… Знакомые все лица — КОМУЧ-2…

И последнее. Не все знают, что именно вменяли Колчаку в вину следователи Политцентра в начале следствия, то есть тогда, когда трибунал еще не был большевистским. Так вот: инкриминировали адмиралу попустительство убийству членов Директории, арестованных в Екатеринбурге и уничтоженных во время декабрьской кровавой бани в омской тюрьме. По сути, следователи Политцентра почти в точности реализовали призыв екатеринбургского обращения «Ко всем народам России» на счет наказания виновных путчистов. А если учесть, что все происходило в контакте и с чешским национальным советом и с его молчаливого согласия (и антантовского босса Жанена), то сходство с екатеринбургскими инструкциями становится еще более разительным. Похоже, Политцентр всерьез считал себя реальным продолжателем дела КОМУЧа.

Только все хорошо в меру. Пока в Иркутске шла игра в восстановление справедливости и конституционного порядка, к городу приближался красный девятый вал. На борьбу с поверженным Колчаком у Политцентра сил хватило, а на борьбу с большевиками, естественно, нет. Последним паладинам учредительства ничего другого не оставалось, как прекратить игру и испариться, оставив адмирала в руках торжествующих красных. Остальное… Об этом уже даже и писать не стоит — всем все известно.

Так кто же погрел руки на всем этом? Кто единственно выиграл на противостоянии Колчака и учредиловцев?

Красные. И только они.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.