4.4. Трехдневная «власть» ГКЧП

4.4. Трехдневная «власть» ГКЧП

Мятеж не может кончиться удачей,

В противном случае его зовут иначе.

P. Бёрнс

Итак, словно сговорившись, против подписания Союзного договора, рожденного в великих муках на новоогаревских посиделках, выступили как патриотически-настроенные «левые» и, прежде всего, ортодоксальные коммунисты, так и ведущие авторитеты правой «Демроссии». В то же время, учитывая, что среди руководителей союзных и автономных республик также не было единства по вопросу подписания Договора, налицо были все признаки того, что он никогда не будет подписан.

Похоже, что лучше всего понимали это и Горбачев и Ельцин, но каждый в силу ему только известных причин. Для Б. Ельцина подписание Договора было абсолютно нежелательно в силу уже вышеописанных причин. Хотя он и ответил лидерам «Демороссов», что готов подписать Договор, но он надеялся на Украину, без которой создавать некое жизнеспособное государственное образование не имело никакого смысла. Тем более, что для своего «воцарения» в Кремле нужно было «завалить» конечный продукт новоогаревских посиделок, за которым последует окончательный развал СССР и устранение его президента — главное препятствие для завоевания Кремля.

Совершенно по иному чувствовал провал новоогаревского процесса М. Горбачев. Вся затея с разработкой проекта Союзного договора была обречена на провал изначально, поскольку начиная новоогаревский процесс, он отчетливо осознавал его неконституционность, но пытался выиграть время. Он надеялся отвлечь внимание от разрушительного системного кризиса, охватившего страну в процессе выработки проекта Договора, его подписания и последующих новых выборов. То есть, пошел по пути, который вел страну даже не в тупик, а в пропасть. И когда в конце этого опасного пути он увидел, что даже самые ближайшие его соратники выступили против Договора, когда за его спиной замаячил сговор по введению в стране чрезвычайного положения, который он фактически поддерживал своей нерешительностью, он понял, что дни его сочтены. Как утопающий хватается за любую соломинку, он ухватился за идею введения чрезвычайного положения, но сделал это чисто по-горбачевски, решив наблюдать за развитием событий со стороны. Дистанцируясь от прямого участия в мероприятиях по введению ЧП, тем более от руководства этим процессом, он пустил события на самотек, чтобы в случае неудачи свалить вину на организаторов «путча». Понятно, что в случае победы, то есть уничтожения демократической оппозиции и прежде всего Ельцина, он становился бы героем, выйдя на авансцену из форосской тени.

А как еще иначе можно было расценивать поступок Горбачева, который буквально за две недели до подписания Договора отправился на отдых в Крым? Перед самым отъездом, 2 августа, Горбачев выступил по Центральному телевидению — «Союзный договор открыт к подписанию», как бы заранее дистанцируясь от активно начавшегося процесса по введению в стране чрезвычайного положения, о чем ему почти открыто говорили В, Крючков и В. Болдин. В своем выступлении М. Горбачев, в частности, сказал:

«…Сегодня я направил письмо руководителям делегаций, уполномоченных Верховными Советами республик, с предложением открыть договор для подписания 20 августа нынешнего года.

Письмо направлено и республикам, которым еще предстоит определить свою позицию. Имеется в виду, что первыми договор подпишут делегации Российской Федерации, Казахстана и Узбекистана. Затем, через определенные промежутки времени — представители других республик, принимавших активное участие в разработке и согласовании договора. Такой порядок даст возможность Верховному Совету Украины завершить рассмотрение проекта. За это время состоится референдум в Армении. Примет решение об отношении к Союзному договору Молдова. Смогут определиться в этом жизненном вопросе и народы Грузии, Латвии, Литвы, Эстонии.

Итак, мы вступаем в решающий этап преобразования нашего многонационального государства в демократическую федерацию равноправных советских суверенных республик. Что означает для жизни страны заключение нового Союзного договора? Прежде всего это — реализация воли народа, выраженной на референдуме 17 марта. Договор предполагает преобразование Союза на основе преемственности и обновления.

Сохраняется союзная государственность, в которой воплощен труд многих поколений людей, всех народов нашего Отечества. И вместе с тем — создается новое, действительно добровольное объединение суверенных государств, в котором все народы самостоятельно управляют своими делами, свободно развивают свою культуру, язык, традиции.

Конечно, не следует упрощать дело. Договор предусматривает значительную реконструкцию органов власти и управления.

Потребуется разработать и принять новую конституцию, обновить избирательный закон, провести выборы, перестроить судебную систему. Пока этот процесс будет разворачиваться, должны активно действовать Съезд народных депутатов, Верховный Совет СССР, правительство, другие союзные органы.

…Мы встали на путь реформ, нужных всей стране. И новый Союзный договор поможет быстрее преодолеть кризис, ввести жизнь в нормальную колею. А это — думаю, вы со мной согласитесь — сейчас самое главное»[347].

Уже из текста этого телевизионного обращения Президента следует, что дело с предстоящим подписанием Союзного договора идет из рук вон плохо. Только наивный человек мог поверить, что шесть союзных республик, отказавшиеся участвовать в референдуме 17 марта, могут «определиться» с подписанием Договора. Но самое главное, Горбачев фактически признал, что Украина выступает против подписания Договора — пока там не будет проведен референдум о независимости. Но где Украина, там и Россия. Напрасно он заявляет, что Россия первой подпишет Договор. Хотя Б. Ельцин и склонен к суициду (это когда ножницами по коже, или в одежде в водоем, глубиной по колено воробью), но насколько нужно быть наивным, чтобы заподозрить его в политическом самоубийстве.

Итак, Горбачев отправился в Форос греться на крымском солнышке, а «заговорщики» с его благословления за дело:

5 — 8 августа. К разработке плана введения в стране чрезвычайного положения Председатель КГБ СССР В. А. Крючков привлек, помимо сотрудников КГБ, представителя Министерства обороны СССР, командующего ВДВ П. С. Грачева;

14 августа Председатель КГБ СССР В. А. Крючков дал указание о предоставлении ему плана первоочередных мероприятий по введению в стране чрезвычайного положения;

15 августа сотрудниками КГБ СССР совместно с сотрудниками Министерства обороны СССР (Грачев, Ачалов) подготовлен план первоочередных мероприятий по введению в стране чрезвычайного положения;

15 — 17 августа Председателем КГБ СССР В. А. Крючковым даны указания о прослушивании телефонов руководителей СССР и РСФСР и подготовке интернирования ряда народных депутатов СССР и РСФСР;

16 августа на объекте КГБ состоялась встреча В. А. Крючкова, Д. Т. Язова, О. С. Шенина, О. Д. Бакланова, В. И. Болдина, принявших решение о недопустимости подписания Союзного договора 20 августа;

17 августа на объекте КГБ состоялась встреча В. С. Павлова, В. А. Крючкова, О. Д. Бакланова, О. С. Шенина, В. И. Болдина, Д. Т. Язова, В. А. Ачалова, В. Ф. Грушко, В. И. Варенникова, принявших конкретные решения о введении в стране чрезвычайного положения и действиях по нейтрализации Президента СССР;

17 августа подготовлены тезисы выступления председателя КГБ В. А. Крючкова по Центральному телевидению о введении в стране чрезвычайного положения;

18 августа в 16:30 по указанию Ю. С. Плеханова, А. С. Глущенко отдано распоряжение начальнику 21-го отделения УПС КГБ СССР о выключении всех видов связи на даче Президента СССР в Форосе[348].

То есть идет нормальный рабочий процесс по подготовке введения в стране чрезвычайного положения в соответствии с Законом СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения», принятого Верховным Советом СССР летом 1990 года. О каком путче или мятеже, перевороте, если хотите, может идти речь, если в подготовке этого мероприятия принимают участие все без исключения руководители государства: вице-президент, спикер парламента, премьер-министр, силовые министры. В этом списке явно отсутствует лишь один человек — Президент Горбачев. Но он зорко отслеживает ситуацию из Фороса, мало того, группа «путчистов» по завершении подготовительных мероприятий вылетела 18 августа в Крым для доклада Горбачеву о проделанной работе, а также с предложением утвердить план введения в стране чрезвычайного положения. Вспоминает генерал армии В. Варенников:

«17 августа было проведено совещание у председателя КГБ Владимира Крючкова. Встреча проходила на закрытом объекте КГБ, который назывался АБЦ. Было десять участников встречи: Владимир Крючков, его зам. Грушко, Павлов, Шенин, Бакланов, Болдин, Язов, Ачалов, Варенников. О социально-политической обстановке информацию дал председатель КГБ Владимир Александрович Крючков. Он говорил о том, что из-за порочного действия властей и неправильного толкования демократии в стране фактически утрачено управление. Идет война законов. Над государством нависла большая опасность. Начатая по инициативе Горбачева перестройка фактически зашла в тупик.

По второму, экономическому, направлению докладывал председатель правительства СССР Валентин Сергеевич Павлов.

Он нарисовал удручающую картину положения дел в экономике и финансах. Отметил, что тот кризис, в который мы уже вошли, может приобрести еще большие размеры. Подчеркнул, что коль мы неплатежеспособное государство, то и кредитов нам больше давать никто не намерен. Хаос в экономике приобретает угрожающие формы, а предложения правительства не находят поддержки у Горбачева.

О третьем, правовом, направлении информацию дали Крючков и Павлов, сосредоточив внимание на проекте Союзного договора. Они акцентировали: его подписанием узаконивается выпадение из СССР большей части союзных республик. Оба особо подчеркнули нарушение прав человека, поскольку игнорируются результаты референдума 17 марта 1991 года.

Таким образом, было решено, что к М. Горбачеву в Крым на его дачу в Форосе летят Бакланов, Шенин, Болдин, Варенников и Плеханов. Цель поездки — убедить Горбачева в необходимости принятия решения о введении чрезвычайного положения в некоторых районах страны. Предполагалось, что Горбачев сделает это своим распоряжением или поручит кому-то это. Кроме того, важно убедить Горбачева пока не подписывать новый Союзный договор»[349].

Вопрос о введении в отдельных районах страны режима чрезвычайного положения со всей прямотой встал сразу же после того, как летом 1991 года верховный Совет СССР принял закон «О правовом режиме чрезвычайного положения».

Летом 1991 года премьер-министр Валентин Павлов понял, что ждать от Горбачева радикальных мер по пресечению развала властных структур бесполезно, и решил апеллировать непосредственно к Верховному Совету СССР, который согласно закону правомочен вводить в стране режим чрезвычайного положения. Лейтмотивом своего выступления Павлов сделал требования чрезвычайных полномочий для кабинета министров. Он заявил, что только в 1991 году дефицит союзного бюджета достиг 39 млрд. рублей. Была также названа огромная, в 200 млрд. рублей, сумма ущерба, нанесенного стране от антиалкогольной кампании, затеянной Горбачевым и Лигачевым. Выступление В. Павлова было решительно поддержано А. И. Лукьяновым, Д. Т. Язовым, B.А. Крючковым и Б. К. Пуго, то есть всеми «силовыми» министрами.

Б. Н. Ельцин, вспоминая то время, напишет в своих мемуарах: «Новый премьер Павлов за период с апреля по июнь очень резко обозначил независимость своей позиции, «особое мнение» по многим экономическим и политическим вопросам, противодействие общему курсу горбачевской администрации»[350].

В. А. Крючков, в частности, в своем выступлении сказал: «…Наше отечество находится на грани катастрофы… Главная причина нынешней критической ситуации кроется в целенаправленных, последовательных действиях антигосударственных, сепаратистских и других экстремистских сил, развернувших непримиримую борьбу за власть.

Эти силы открыто взяли курс на захват власти в стране. Для реализации своих амбициозных планов они не остановятся перед попытками ввергнуть страну в пучину крайнего обострения обстановки»[351].

После подобных выступлений можно уверенно сказать, что мосты уже сожжены, открытым текстом первые лица государства требовали у Верховного Совета чрезвычайных полномочий, которые они самостоятельно реализовали через два месяца на три августовских дня. Настроение большинства депутатов было таково, чтобы дать эти полномочия уже сейчас, как это требовал премьер-министр. Надо отметить, что рейтинг В. Павлова после такого эмоционального выступления резко пошел вверх. В нем увидели лидера, решительности и смелости которого, так не хватало Горбачеву.

Вот как оценивал это В. А. Крючков: «Решительно контрастировала манера ведения заседаний Кабинета министров Горбачева с Павловым. Выступления Горбачева отличались аморфностью, неопределенностью, вилянием, неточностью в изложении своей позиции и фактической ситуации в стране. Выступления же Павлова были содержательными, компетентными, логичными, нередко концептуальными, с предложением конкретных мер по выводу из кризиса. Сравнения были явно не в пользу Горбачева, что раздражало последнего, особенно если иметь в виду его самолюбие»[352].

А президента Горбачева, как всегда в ответственный момент, нет в эпицентре событий (т. е. в зале заседаний ВС). Согласованы ли были с ним столь резкие выступления премьера и силовиков? Если согласованы, то это вполне в духе Горбачева — дать «добро», а потом от всего отказаться, сделав вид, что ничего не давал, ничего не слышал.

Если такие выступления им не санкционированы, то он получает убедительное доказательство подготовки к отстранению его от власти. Надо быть глупцом, чтобы этого не понимать, поскольку это уже начало заговора. Безусловно, Горбачев знал о планах премьера и «силовиков», о чем убедительно поведал в своей книге «Снова в оппозиции» Г. Х. Попов. Он, якобы, получил информацию, что правительство СССР, получив чрезвычайные полномочия, введет чрезвычайное положение, направленное против Ельцина. Антиельцинская направленность заговора более убедительна и тогда становится понятным, что у истоков его стоял именно Горбачев, поскольку упрямый и самодовольный Ельцин порядком надоел теряющему популярность Горбачеву.

По совету Евгения Савостьянова Г. Попов обратился в посольство США и сообщил послу Мэтлоку версию о заговоре против Ельцина. Посол пообещал передать информацию в Вашингтон, чтобы там предупредили Ельцина о грозящей ему опасности (Ельцин в это время находился с визитом в США). Интересно отметить, что совет обратиться в посольство США дал будущий заместитель министра госбезопасности России.

Тем временем дебаты в Верховном Совете СССР подходят к концу и дальнейшие события в изложении Попова выглядят следующим образом: «После перерыва, когда вот-вот должно было состояться голосование, исход которого был предрешен, произошло неожиданное. Появился на сессии президент Горбачев и попросил слово. Я не помню точно его речь, но смысл ее был очевиден: он считал просьбу Павлова о дополнительных полномочиях объяснимой, но в данный момент все же можно формальное решение не принимать, ограничившись тем обменом мнений, который состоялся»[353].

То есть все по-горбачевски: «В огороде бузина, а в Киеве дядька». Только в данном случае «дядька» не в Киеве, а в Вашингтоне. И вот почему. Обратимся к мемуарам В. С. Павлова, где он утверждает: «Думаю, что Попов был достаточно информирован о степени влияния США на депутатский корпус и на некоторых влиятельных политических деятелей СССР. Его сегодняшнее утверждение, что он поехал только для того, чтобы срочно проинформировать находившегося в США Ельцина, не слишком убедительны… Попов сознательно дал американцам искаженную информацию, дабы те оказали необходимый ему нажим через своих людей в структурах власти Советского Союза»[354].

И те его любезно оказали, поскольку тут же состоялась встреча Горбачева с послом США в СССР Мэтлоком, о чем пишет уже помощник Горбачева А. Черняев: «Горбачев демонстративно назвал посла товарищем, подчеркнув тем самым хорошие с ним отношения. Выслушал предупреждение о том, что 21 июня будет предпринята попытка отстранить его от власти, и рассмеялся. Но посла и президента США Дж. Буша поблагодарил за заботу»[355].

Вот она, истинная дружба. Правда, потом друг Джорж точно так же будет дружить со злейшим врагом Горбачева — Ельциным. Принцип: враг моего друга — мой враг, здесь не срабатывает. А на дружбу с Бушем Ельцин напрашивался давно, еще с памятной поездки в США осенью 1989 года. А тут, не успели его избрать Президентом России, как он помчался в США. Позже он снова не раз будет прежде всего информировать «друга Буша» перед и после своих «важных шагов» по пути захвата власти и других преступлений. Вернувшись из этой поездки в США, Ельцин нанесет полусмертельный удар по КПСС.

Таким образом, после встречи с послом США Горбачев заминает инициативу будущих гекачепистов. Инициативу, которая, по всему видать, от него же и исходила. А если это так, то получается, что посол иностранной державы практически управляет главой пока еще существующего СССР? Ведь именно после этой встречи Горбачев круто меняет свою позицию. Валентин Павлов комментирует очередной пируэт Генсека: «…Появляется Горбачев, произносит обо всем и, как всегда, ни о чем пламенную речь (в артистизме ему не откажешь), и рассмотрение вопросов как-то непонятно повисает в воздухе»[356].

Удивительно, как те июньские дни напоминают ситуацию 19 — 21 августа. В июне премьер-министр Павлов и «силовики» как бы самостоятельно требуют дать дополнительные полномочия (в августе они как бы введут чрезвычайное положение). Горбачев как бы в стороне. Но на него успевают оказать давление (вот чем опасен телефон, и это в августе попытались учесть). Горбачев делает вид, что разворачивается в другую сторону, однако своих людей («силовиков») все равно тогда не сдал, что очень удивило людей из его ближайшего окружения. Так, тот же Черняев описывает, как Горбачев был обижен на «силовиков»: «Он долго не мог успокоиться после этой стычки, вечером мне позвонил, крыл «этих подонков и сволочей» матерно.»[357]

Как это понимать? Если так недоволен «силовиками» (проявили самоуправство), то надо немедленно реагировать. Не доверять и снимать с должностей. Однако ничего подобного президент не делает. Похоже, что Горбачев играет роль и сообщает Черняеву то, чего на самом деле нет. Иначе его поведение выглядит уж очень глупо.

Через несколько дней после июньского «несостоявшегося ГКЧП» Горбачев при встрече с Поповым попенял ему за обращение к послу и президенту США[358]. Получается, что просьба Попова (для Ельцина) была американцами передана Горбачеву, и в результате последний изменил планируемый вариант получения дополнительных полномочий.

Валентин Павлов оценил возникшую патовую ситуацию так: «…Представляют двойной интерес действия официальных лиц США… Слишком деликатная тема — по сути, прямое вмешательство в наши внутренние дела иностранного государства. И во имя чего — сохранить конкретного человека на своем посту и по его либо просьбе, либо согласию. Любому понятно, что на такие шаги идут лишь для кого-то очень нужного, можно сказать, слишком своего человека»[359].

Удивил Валентин Сергеевич вмешательством США в дела нашей страны! «Усильного всегда бессильный виноват». А вспомним вмешательство наших вождей в дела других стран, когда мы были сильными (Венгрия, Чехословакия, Афганистан и т. д. и т. п.). А вот то, что Горбачев нужный был им еще тогда — это в точку.

Ельцин и его демократические сторонники нашли свой способ нанести более сильный ответный удар, похоже, так же после консультаций с «другом Бушем».

20 июля президент РФ Б. Н. Ельцин подписал Указ «О прекращении деятельности организационных партийных структур политических партий и массовых общественных организаций в государственных органах, учреждениях и организациях РСФСР». Формально удар нанесен по партийным структурам всех партий, но фактически на 99,9 процента это был удар по КПСС.

Председатель Комитета по правам человека Верховного Совета РСФСР С. Ковалев так прокомментировал этот Указ: «Спору нет, указ Ельцина по законам политической борьбы провоцирует ответные меры, некую самозащиту партийцев. Но есть ведь и другая опасность, противоположная: вялость новой исполнительной власти может породить подготовленные, продуманные, хотя и закамуфлированные сопротивления компартии. Указ Ельцина — это, если хотите, открыто брошенная перчатка, решительный вызов»[360].

Вызов был действительно брошен и брошен решительно, он понимал, что победа на выборах — успех кратковременный. Тем более, что за него проголосовало чуть больше половины избирателей. Для того, чтобы заморочить головы большинству населения страны нужна конфронтация — излюбленное состояние Ельцина, как политического бойца.

Тот же С. Ковалев косвенно расшифровывал спешку президента: «…От Ельцина как раз ждут решительных шагов. Ждут противники — ждут и избиратели.

Народ выбирал президента не для того, чтобы он бездействовал, — об этом факторе нельзя забывать. Когда впереди предстоят неизбежные, но непопулярные экономические меры, доверие избирателей надо постоянно оправдывать, поддерживать.

Вся президентская рать не сможет быстро поднять наш уровень жизни, наполнить магазины. В такой ситуации нужно принимать политические решения — то, что не требует долгой раскачки»[361].

Все так, но не указана еще одна причина (пожалуй, самая важная) — департизация нужна была для того, чтобы под шумок победы на президентских выборах, резко ослабить позиции главного противника — компартию России, к которой симпатии населения неизбежно возрастали бы уже в самом начале экономических преобразований, подготавливаемых ельцинскими соратниками. Известно, что практически все реформы сначала резко ухудшают экономическое положение населения, и лишь затем некоторые из них приносят ожидаемые плоды.

Маятник народных симпатий неизбежно пошел бы в другую сторону. И тут самая мощная партия, опирающаяся на существующую структуру парткомов и первичных парторганизаций в производственных коллективах, быстро взяла бы реванш. Однако Б. Ельцин со товарищи пришел к власти не для того, чтобы ее кому-то отдавать.

Российские власти, не находя взаимопонимания в дележе власти с союзным руководством, которое было сплошь из членов КПСС, понимали, что принадлежность к одной партии цементирует и саму партию и реальную власть. А раз так, то необходимо этот цемент разрушить. Тем более, что популярности идей коммунизма уже был нанесен серьезный удар средствами массовой информации.

Ельцин упредил своих конкурентов в лице КПСС и КПРФ, тем более, что отдельные их руководители открыто призывали и агитировали за немедленное введение режима чрезвычайного положения. Так, секретарь ЦК КПСС О. С. Шенин, выступая на партийной конференции аппарата войск КГБ СССР в апреле 1991 года, практически агитировал за введение чрезвычайного положения и рассказывал, какие меры следует принять:

«Впереди российский съезд. Впереди выборы президента. Есть тут над чем работать Компартии РСФСР, всей партии, ЦК КПСС и ЦК РСФСР. Но если мы проиграем на этом этапе и съезд, и выборы, то ясно, что мы идем к структуре совершенно несоветской. Таким образом, если говорить об экономике, о политической стабилизации, без чего невозможно развитие экономики, то что все-таки может стабилизировать? Я сторонник только одного решения. Все, что я говорил раньше, меня в этом поддерживают многие товарищи. Точно такого же мнения Секретариат ЦК. То, что сейчас я скажу, это мнение более узкого круга товарищей. Я без введения режима чрезвычайного положения не вижу нашего дальнейшего развития, не вижу возможности политической стабилизации и стабилизации экономики»[362].

Сказано довольно откровенно, настолько, что не вполне верится, что эта речь была произнесена в апреле 1991 года, а не придумана позже. Уж больно в ней все пророчески подтверждается. Да, и партконференция не должна быть этаким собранием узкого круга доверенных лиц, утечка информации была очень вероятна. Но, с другой стороны, это пророчество стало сбываться уже сразу после победы Ельцина на выборах президента РФ, когда на Верховном Совете СССР встал вопрос о даче дополнительных полномочий по наведению порядка.

Интересно отметить, что сотрудники госбезопасности свои тревоги за судьбу страны (CCCP) доводили до руководства России. Так, в июле 1991 года было проведено совещание руководящих органов госбезопасности РСФСР. Присутствовали на совещании Б. Н. Ельцин, И. С. Силаев, А. В. Руцкой, В. А. Крючков, представители российских парламентских комитетов. Речи звучали достаточно тревожные. Так, руководитель ПГУ (разведка) КГБ СССР Леонид Владимирович Шебаршин в своем выступлении сказал: «Думаю, что разведка и органы госбезопасности в целом не могут поддаваться той эйфории, которая характеризует оценку международного положения частью нашей общественности…

Хотел бы привлечь внимание к такому обстоятельству: на Западе все чаще и все более открыто констатируют, что причиной уходящей в прошлое конфронтации были совсем не различия в идеологиях. США и Запад не могут смириться с существованием мощного государства на стыке Европы и Азии, государства, способного влиять на состояние дел в мире…

Наше общество стало примером открытости и беспредельной демократии при дефиците дисциплины и порядка… Из-за рубежа идет подпитка сепаратистских, националистических сил, создаются, своего рода, лобби, группы и слои влияния, которые невольно, а зачастую вольно выступают в качестве проводников чуждых интересов в нашей стране… Мы вынуждены констатировать, что деятельность американской и других западных разведок против нашей страны не сокращается, а принимает все более наступательный и масштабный характер»[363].

Сказано откровенно и смело, но кто из присутствующих высокопоставленных лиц, а прежде всего Президент России, прислушался к этим словам? В стране решался главный вопрос — о власти. Кто же в это время думает о самой стране, судьбах и нуждах ее народа? Впрочем, похоже, что это выступление Л. В. Шебаршина все-таки не осталось незамеченным. Не это ли выступление в августе припомнит ему Борис Николаевич, когда сделает все, чтобы он покинул пост главы КГБ СССР, пробыв в этом качестве всего несколько дней.

В «Обращении к советскому народу», с которым выступили руководители ГКЧП, говорилось, что «над нашей великой Родиной нависла смертельная опасность»! И это было так на самом деле, поскольку весь 1991 год в стране явно назревала ситуация возможного резкого поворота в политике.

Уже в середине этого «года великого перелома» стало резко нарастать общественное противодействие затянувшимся квазиреформам, именуемым горбачевской перестройкой. Оппоненты реформ по Горбачеву писали: «С апреля 1985 года поэтапно, в полном соответствии с графиком, а не стихийно, как нам пытаются внушить сегодня, стал воплощаться в жизнь глобальный план уничтожения СССР, разработанный и неоднократно публично обсуждаемый крупнейшими специалистами Запада еще в 70-х годах и уже тогда получивший название «перестройка». Главным пунктом этого плана являлась ограниченная гражданская война на территории России, имеющая целью ликвидацию активной патриотической части общества без применения средств массового уничтожения и установления марионеточных диктатур фашистского толка в многочисленных вновь образовавшихся государствах»[364]. Это написано было тогда, когда и в страшном сне не могло присниться, что могучий Советский Союз может распасться на «многочисленные вновь образовавшиеся государства».

И вот уже в июле 1991 года в обращении «Слово к народу», подписанном Юрием Бондаревым, Валентином Варенниковым, Эдуардом Володиным, Борисом Громовым, Геннадием Зюгановым, Александром Прохановым, Валентином Распутиным, Василием Стародубцевым и Александром Тизяковым, сказано, что «случилось огромное, небывалое горе. Родина, страна наша, государство великое, данное нам в сбережение историей, природой, славными предками, гибнет, ломается, погружается во тьму и небытие. И эта погибель происходит при нашем молчании, попустительстве и согласии»… И далее в документе содержались призывы встать в народное движение.

«Так жить нельзя» — под таким заголовком вышел в 1990 году фильм Станислава Говорухина, который, по существу, этими словами выразил состояние умов практически всего советского народа. Однако способы выхода из сложившегося положения многие видели по-разному. Одни — в необходимости крутых реформ, другие — в наведении жесткого порядка, но большинство сбитых с толку людей метались между этими крайностями. Но постепенно недовольство горбачевской перестройкой стало охватывать все больше и больше людей, за исключением, тех что безоглядно верили пустослову Горбачеву. Но и их становилось все меньше.

Идейные противники нового советского президента не без основания писали: «В доисторические времена Господь карал, согласно Библии, народы мором, голодом, трясением земли, потопом, войнами. В СССР все это оказалось лишним, ибо оказалось достаточно появиться Горбачеву, и все пришло само собой — войны внутри страны, всеобщий дефицит, катастрофы, крушение государственности, анархия…»[365] Но сменить его сама правящая партия уже не смогла или не успела. Его сменила сама судьба.

Порой высказываются предположения, что о перевороте больше говорили те, кто своими разговорами и действиями пытался его не допустить. Существует также версия, что к совершению переворота подталкивали те силы и лидеры этих сил, против которых он, казалось бы и был направлен. Так, известный журналист Павел Вощанов писал: «…Путч был нужен не столько тем, кто его затеял, сколько тем, кто с ним героически боролся. Берусь утверждать, именно такое развитие событий в том же российском Белом доме предполагали задолго до 19 — 22 августа. И делали все, чтобы эти события стали неотвратимыми. Тому в подтверждение есть факты, они известны многим из тех, кто в ту пору работал в команде Ельцина и провел в Белом доме три незабываемых по величию и лицемерию дня»[366]. Вторит В. Вощанову и Г. Х. Попов, который писал: «ГКЧП сумел из всех возможных вариантов избрать такой, о котором мы могли только мечтать, — не просто против Горбачева, а еще с его изоляцией. Получив такой прекрасный пас, Ельцин не мог не нанести великолепный удар.

Я не хочу сказать, что все эти соображения были «просчитаны» утром 19 августа за два часа. Работа велась в эти часы очень напряженная, но не на пустом месте.

Стратегия Ельцина была также четкой. Воспользовавшись путчем, объявить лидеров ГКЧП нарушителями законности. И вместе с восстановлением норм Конституции разгромить верхушку и всю структуру КПСС, которая, конечно же, не посмеет выступить против ГКЧП как минимум, а как максимум — поддержит ГКЧП и подставит себя под сокрушительный удар. Одновременно перехватить у КПСС руководство армией, ГБ, МВД, печатью»[367].

Именно те люди, которые воспользовались «плодами» бездарных руководителей ГКЧП, накануне очень много и активно через СМИ говорили и внушали населению страны неприятие военного решения общественного кризиса начала 90-х годов. Вот, например, что писали о польском военном перевороте образца 1981 года: «Военное положение — мера крайняя. Жест бессилия и отчаяния, когда все иные средства — политические, экономические, пропагандистские больше не действуют. И как показал последний польский опыт, шаг последний, ведущий в тупик… Военное положение, за которое ратуют сторонники силовых методов, погрузит Россию в ненависть, кровь и безвыходность… Никакое военное вмешательство уже не спасет в России коммунистическую систему, давно разминувшуюся с жизнью и ставшую тормозом общественного развития»[368]. Разумеется, в таком же духе писал не только журнал «Новое время», так писали практически все газеты и журналы, так же говорили по радио и телевидению.

Был перед глазами и более близкий «опыт» распада многонациональной страны в результате вмешательства в политику масштабного кризиса военных — Югославия. Ситуация в этой стране развивалась по очень похожему сценарию, но раньше, чем в России, так что была возможность «учиться» на чужом горьком опыте. «Поскольку в нашей стране с некоторым запаздыванием повторяются многие процессы, которые привели Югославию к ее нынешнему итогу, логично взглянуть на СФРЮ как на лабораторную модель для Советского Союза»[369].

Горбачев всячески оттягивал очевидную трагическую развязку разразившегося, прежде всего по его вине, системного кризиса, затеяв игру с заключением Союзного договора. Он сумел выиграть время, но переиграть его было уже невозможно. За обещание предоставить больше свобод республиканским «князьям» была куплена их лояльность Президенту Союза. Куплена, но ненадолго, как выяснилось очень скоро, на весьма малое время. Именно этот договор стал формальным поводом к созданию ГКЧП, поскольку его предстоящее подписание не снимало, а, напротив, усугубляло возникшие проблемы во взаимоотношениях между республиками.

Прогнозы возможного переворота давали и известные политики. За несколько дней до наступления времени ГКЧП президент Казахстана Нурсултан Назарбаев сказал корреспонденту «Комсомольской правды»: «Горбачев как человек не поведет нас к диктатуре. Его характер, склад не ориентирован на это. Уверен, что он привержен демократическим преобразованиям и реформе в экономике. Но сейчас вокруг него группируются силы, которые подталкивают его на какие-то жесткие методы»[370]. Одним словом, воздух был перенасыщен думами о перевороте и было от чего.

Кризис в 1991 году был системным, он охватил буквально все стороны общественной жизни и усугублялся тем, что своим острием был направлен на главу государства. Бывший руководитель охраны президента Владимир Медведев писал: «Отношение народа к лидерам — чуткий барометр. Если к Брежневу даже в худшие годы относились с иронией и насмешкой, то к Горбачеву — с враждой и злобой»[371].

Популярность Горбачева, которому в начале «перестройки» народ поверил, приближалась к нулю. Самое страшное, что своему верховному главнокомандующему перестали верить люди в погонах — государственники по определению. Среди военных, так же как и в иных кругах, постоянно говорили о близком перевороте, но чаще о перевороте, организованном не вооруженными силами. Так, маршал Ахромеев весной 1991 года сказал: «Уже три года твердят, что Вооруженные Силы готовят и могут совершить переворот. Кто об этом говорит? Вы вежливо молчите, а я скажу прямо: Ельцин Б. Н., Собчак А. А. Арбатов А. Г»[372]. Высшее военное руководство, как видим, успокаивало народ, но думали они, похоже, иначе. И события трехдневного путча тому подтверждение, поскольку душой, мотором и мозгами его были люди в погонах и, прежде всего, высокопоставленные сотрудники органов госбезопасности.

Подполковник КГБ Александр Кичихин (известный критик этих органов) на вопрос о подготовке руководства своих сотрудников к участию в путче ответил: «…Аморфную массу, конечно же, обрабатывали в нужном направлении. Несколько лет подряд им внушали, что демократы — враги. В апреле — мае 1991 года нам стали устраивать «встречи с интересными людьми». Раньше приглашали спортсменов, космонавтов, артистов. А тут вдруг зовут редколлегию газеты «Советская Россия». И полный зал сотрудников КГБ встал, приветствуя их. На «ура» прошла и встреча с депутатами Алкснисом и Коганом. Алкснис, выступая, сказал, что президент Горбачев не соответствует интересам общества, и зал взорвался аплодисментами. Иначе говоря, сотрудники важнейшего правоохранительного органа приветствовали выступление против законного президента. Помните, Владимир Крючков произнес на закрытом заседании Верховного Совета СССР большую речь, направленную против реформ Горбачева? Речь не публиковали, а у нас разослали по всем подразделениям и приказали ознакомить каждого сотрудника комитета. Это было не что иное как промывание мозгов»[373].

Когда встают, чтобы приветствовать, это признают интерес и симпатии еще до того, как проведена встреча. Ведь и приглашают обычно тех, кого хотят в тот период слушать, отвести душу. Так что особой корысти у руководства могло и не быть. Но ведь без разрешения руководства такие встречи и не проводили бы. И это верно, так что симпатии, вероятно, были и у самого руководства.

Г. Попов писал: «Путч или репетировали, или даже пытались начать событиями в Вильнюсе зимой 1991 года, введением войск в Москву 27 марта 1991 года, демаршем премьера Павлова 17 июня 1991 года»[374].

Таким образом, в течение 1991 года минимум два-три раза складывалась такая ситуация, когда шла то ли подготовка к резкому наведению порядка, то ли делались попытки его навести, но всякий раз Горбачев на полпути менял направление. Если внимательно прочитать все, что говорил Михаил Сергеевич за годы перестройки, то можно увидеть, что свои взгляды он менял столь часто и столь радикально, что невольно приходишь к неутешительному выводу, что он не имел сколько-нибудь осознанного плана преобразований. Не мудрено, что главным результатом перестройки стало полное банкротство не только самой идеи реформирования советского общества, но и реформатора. Так что ГКЧП августа 1991 года явился венцом обанкротившейся политики горбачевской перестройки, с одной стороны, а с другой, он нес в себе как родимые пятна характерные черты своего духовного родителя: неуверенность, неподготовленность, трусость, предательство.

Существует несколько версий возникновения ГКЧП именно в это время и именно в столь необычном оформлении. Первая версия — ельцинская. В своих мемуарах Б. Ельцин высказал предположение, что его разговоры с Горбачевым, проходившие 29 июля, о необходимости смены Павлова, Янаева и «силовиков» были записаны и, возможно, стали спусковым крючком начала августовского путча. Впоследствии записи бесед якобы были найдены в кабинете одного из членов ГКЧП — Болдина, хотя Болдин это решительно отрицал[375]. Отрицал не только Болдин, который утверждал, что такой записи не было[376], но и В. Крючков, который в своем выступлении в суде сказал:

«…средствах массовой информации появилось сообщение о том, что КГБ прослушивал встречу Горбачева, Ельцина и Назарбаева 29 июля 1991 года в Ново-Огарево, что под Москвой. В связи с этим я обратился к генеральному прокурору России с опровержением и требованием проверить эту информацию, возбудить уголовное дело. Генеральная прокуратура осуществила проверку и официально сообщила мне, что информация о прослушивании не получила подтверждения, о чем было даже помещено сообщение в печати. А тем временем эта ложь обыгрывалась в средствах массовой информации в негативном для меня и моих товарищей плане»[377].

Если все это так, то получается, что Ельцин ошибается в своих воспоминаниях. Маловероятно, что он осознанно лжет. Скорее, его подставил подлинный автор текста, который сам попался в ловушку, устроенную для других. Но ведь Борис Николаевич все это признал в своих воспоминаниях! Кстати, даже в случае несоответствии реальности ельцинских слов, полной гарантии неверности его версии о причинах создания ГКЧП в августе 1991 года нет. Ведь информация о возможной их замене могла дойти до будущих гекачепистов иным путем.

В любом случае мотив выступления основных фигурантов ГКЧП вполне понятен — они поняли, что их ожидает в самое ближайшее время, и хотели удержаться у власти, вот, вроде, и весь их патриотический пыл. Версия очень выгодная для лиц, которые после августа 1991 года получили неограниченную власть. Как бы это ни звучало парадоксально, но версия выгодна и для тех, кто в августе потерял реальную власть, а в декабре — официальную, и прежде всего Горбачеву.

Пресс-секретарь М. С. Горбачева А. Грачев, например, по этому поводу писал:

«На радостях «три богатыря» — Горбачев, Ельцин и Назарбаев, чей альянс обеспечил согласие остальных республиканских лидеров, оставшись на даче после заседания, по-русски отметили достигнутый успех. Потеряв осторожность, не смущаясь открытых дачных окон и расставленной за каждым кустом охраны, они во весь голос обсуждали будущие кадровые замены в Кремле…

Ночной «пир победителей» в Ново-Огареве обошелся дорого. Их беспечность позволила шефу охраны Горбачева, начальнику «девятки» КГБ Юрию Плеханову на следующий же день доложить своему руководителю Крючкову детали кадровой перетряски, назначенной вслед за подписанием нового Союзного договора 20 августа. Тем самым организация антигорбачевского путча оказалась установлена им самим — часовой механизм подготовки августовского взрыва был запущен»[378].

Однако, не только пресс-секретарь, сам Горбачев придерживается этой версии. В десятую годовщину ГКЧП он сказал: «когда им стало ясно, что договор будет подписан, а за ними состоятся выборы новых органов, на которых вряд ли они добьются успеха, они пошли на путч»[379].

Эта версия довольно распространена. А. Н. Яковлев повторил ее, как и М. Горбачев, через 10 лет[380].

Версия вторая — гэкачепистская. В. А. Крючков, естественно, все карьеристские причины отвергает. Что тоже ясно — кто же признается, что из-за кресла пошел на переворот. В своих мемуарах он писал: «Предстояло принять тяжелейшее, но исторически необходимое решение, касающееся судьбы Союза. Если оставаться в роли свидетелей, то крушение СССР неизбежно, и тогда мы будем виновниками происшедшего»[381]. Такова его благородная версия. Ее он подкрепляет словами о том, что несколько раз говорил Горбачеву о своем желании уйти на покой. В своих воспоминаниях Крючков писал:

«С конца 1990 года стал просить Горбачева отпустить меня на пенсию. В1991 году дважды повторял эту просьбу и получил согласие в начале 1992 года вернуться к рассмотрению этого вопроса»[382].

Кстати, как казалось бы ни странно, но о патриотической основе создания ГКЧП написал и известный демократ — Гавриил Попов, которому сподручнее было бы отстаивать именно первую ельцинскую версию. Однако верный ельцинист, он еще и ученый — поэтому подход к вопросу в качестве аналитика исключал политический расчет: «Я склонен считать, — писал Гавриил Харитонович, — что организаторы путча — по преимуществу люди идеи, верные слуги поднявшей их к своей вершине аппаратной пирамиды. Они думали об интересах страны в своем коммунистическом понимании этих интересов»…[383]

Поскольку суда над членами ГКЧП, по существу, так и не состоялось, то и официальной точки зрения на две названные версии нет.

На наш взгляд, истина, как всегда, где-то посередине. То есть в данном случае наиболее вероятной версией является симбиоз двух вышеназванных версий. Основные участники ГКЧП действительно знали, что в самое ближайшее время они могут лишиться своих кресел, а возможно, и заслуженной и обеспеченной старости. Но кто может отвергнуть предположение о наличии у них хоть какого-нибудь благородного побуждения?

Существуют и другие версии. В том числе и менее удобная для многих версия о том, что ГКЧП создавался верными слугами президента СССР с его полумолчаливого согласия и в его интересах (чтобы удержаться у власти). Молчаливым согласие было из-за нелюбви Горбачева к радикальным шагам и опасения не получить западную экономическую поддержку, которую давали под обещание проводить процесс демократизации. Однако в определенный момент президент предал своих слуг.

Эта версия не устраивает ни Горбачева (он выглядит тайным гэкачепистом и предателем), ни Ельцина с его окружением (они оказываются не столько спасителями демократии, сколько сознательными лжецами), ни самих членов ГКЧП (они выглядят обманутыми слугами, а не спасителями Отечества). Эту версию действительно сложно признать, хотя некоторые, весьма компетентные лица находят аргументы в ее пользу.

Так, не последний человек в бывшем руководстве КГБ СССР генерал А. Г. Михайлов утверждает, что: «Зная осторожность Крючкова, можно предположить, что шеф Лубянки не сделал бы ничего без высочайшей воли генсека»[384].

Существует и вовсе уж экзотическая версия, что организатором событий 1921 августа 1991 года был… Ельцин. Эту версию, возможно в качестве курьеза проводит в своей книге Александр Хинштейн.

«Это предположение абсурдно лишь на первый взгляд. Еще с античных времен существует в юриспруденции классическая формула: «CUI PRODEST?» — «Кому выгодно?».

Сиречь, кому выгодно преступление, тот и является первейшим подозреваемым.

А кто, простите, собрал самый обильный урожай с августовских полей? Горепутчисты? Вот уж нет. Они-то как раз потеряли власть навсегда, из теплых кабинетов переехав в тюремные казематы.

Горбачев? Тем более. И полугода не прошло, как выкинули его из Кремля пинком под зад.

Максимальную пользу от этих событий получил именно Борис Николаевич Ельцин. Одним махом он изничтожил КПСС, ликвидировал Советский Союз, избавился от Горбачева и компании, мертвым грузом висевших на его ногах, да еще и крайне невыгодный для себя Союзный договор заблокировал. Из номинального президента номинально суверенной республики Ельцин в одночасье превратился в полноправного владыку сверхдержавы — нового русского царя.

То есть, переводя эту ситуацию в приземленную плоскость, если раньше владел он всего лишь комнатой в коммуналке, — пусть и самой объемной по площади, то теперь ответственного съемщика больше не стало, а комнату вкупе с местами общего пользования жилец успешно приватизировал, прорубил отдельный вход и зажил кум королю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.