XV Контратака

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

XV

Контратака

Существенное изменение в создавшуюся ситуацию внесло представленное в тот же день, 15 октября, в Политбюро ЦК «Заявление 46-ти». Оно было названо так потому, что его подписали 46 членов партии со стажем до 1917 года. В этом документе так же, как и в письме Троцкого, нетрудно обнаружить перекличку с ленинскими идеями «политической реформы». В «Заявлении 46-ти» вопросы изменения внутрипартийного режима и борьбы с аппаратным бюрократизмом ставились шире и острее, чем в последних ленинских работах, поскольку за несколько месяцев после отхода Ленина от руководства партией авторитарно-бюрократические тенденции в партийной жизни намного возросли. «Под внешней формой официального единства,— говорилось в этом документе,— мы на деле имеем односторонний, приспособляемый к взглядам и симпатиям узкого кружка подбор людей и направление действий. В результате искажённого такими узкими расчётами партийного руководства партия в значительной степени перестаёт быть тем живым самодеятельным коллективом, который чутко улавливает живую действительность, будучи тысячами нитей связанным с этой действительностью. Вместо этого мы наблюдаем всё более прогрессирующее, уже почти ничем не прикрытое разделение партии на секретарскую иерархию и „мирян“, на профессиональных партийных функционеров, подбираемых сверху, и прочую партийную массу, не участвующую в общественной жизни» [241].

В «Заявлении 46-ти» выразительно описывались нездоровая атмосфера внутри партии и механизмы аппаратного подбора кадров, подрывающие уставные принципы и нормы партийной жизни. «Члены партии, недовольные тем или иным распоряжением ЦК или даже губкома, имеющие на душе те или иные сомнения, отмечающие „про себя“ те или иные ошибки, неурядицы и непорядки, боятся об этом говорить на партийных собраниях, более того — боятся беседовать друг с другом, если только собеседник не является совершенно надёжным человеком в смысле „неболтливости“; свободная дискуссия внутри партии фактически исчезла, партийное общественное мнение заглохло. В наше время не партия, не широкие её массы выдвигают и выбирают губернские конференции и партийные съезды, которые в свою очередь выдвигают и выбирают губкомы и ЦК РКП. Наоборот, секретарская иерархия, иерархия партии всё в большей степени подбирает состав конференций и съездов, которые всё в большей степени становятся распорядительными совещаниями этой иерархии» [242].

Для характеристики положения, сложившегося в партии, авторы «Заявления 46-ти» использовали термин «режим фракционной диктатуры внутри партии». Этот режим, по их мнению, сложился после X съезда. Авторы письма подчёркивали, что некоторые из них с самого начала относились к «диктатуре внутри партии» отрицательно, другие — сознательно пошли на «непротивление» такому режиму, считая, что поворот к нэпу, а также болезнь Ленина оправдывают его в качестве временной меры. Но все они сходились в том, что такой режим уже к XII съезду изжил себя и стал совершенно нетерпимым: «…Он убивает самодеятельность партии, подменяя партию подобранным чиновничьим аппаратом, который действует без отказа в нормальное время, но который неизбежно даёт осечки в моменты кризисов и который грозит оказаться совершенно несамостоятельным перед лицом надвигающихся серьёзных событий» [243].

В «Заявлении 46-ти» констатировалось, что опасность состоит не только в наличии бюрократического партийного аппарата, который сковывает самодеятельность партии, но и в том, что этот аппарат превратился в средство проведения фракционной политики и агрессивного подавления любого инакомыслия, любого несогласия с позицией большинства Политбюро и ЦК.

Серьёзную угрозу авторы «Заявления» усматривали в том, что действительного идейного и действенного единства в партии нет. «В партии ведётся борьба тем более ожесточённая, чем более глухо и тайно она идёт. Если мы ставим перед ЦК этот вопрос, то именно для того, чтобы дать скорейший и наименее болезненный выход раздирающим партию противоречиям» [244]. Этот выход они видели в замене режима фракционной диктатуры режимом товарищеского единства и внутрипартийной демократии. В качестве первого и неотложного шага они предлагали созвать совещание членов ЦК с коммунистами, имеющими взгляды на положение в партии и в стране, отличающиеся от взглядов большинства ЦК.

Однако такое развитие событий никак не устраивало правящую верхушку. Столкнувшись с активной и влиятельной оппозицией своей политике, она немедленно стала принимать меры по превращению этой оппозиции во «фракцию». В этих целях 17 октября было созвано заседание Президиума ЦКК совместно с «наличными в Москве» 26 членами и кандидатами в члены ЦКК (из 60 избранных XII съездом). На этом совещании, куда Троцкий опять-таки не был приглашён, обсуждалось сообщение Куйбышева и Ярославского о его письме. Было принято постановление, подтверждавшее резолюцию Президиума ЦКК от 15 октября. Однако результаты голосования показали, что желаемого полного единодушия участников совещания добиться не удалось. За постановление голосовали 18 человек, против — 4, воздержались — 4 (члены президиума ЦКК в голосовании не участвовали).

На следующий день Политбюро приняло решение о созыве экстренного объединённого пленума ЦК и ЦКК, на который для обеспечения подавляющего большинства голосующих против Троцкого были приглашены руководящие местные аппаратчики — «представители 10 крупнейших партийных организаций». На обсуждение этого пленума был поставлен вопрос о внутрипартийном положении.

К этому времени большинство членов и кандидатов в члены Политбюро (Бухарин, Зиновьев, Калинин, Каменев, Молотов, Рыков, Сталин и Томский) подготовили «Ответ членов Политбюро на письмо тов. Троцкого», предназначавшийся для участников намечаемого пленума. В этом «Ответе», официально датированном 19 октября, письмо Троцкого трактовалось как «открытый приступ, к организации фракционности», как сигнал к созданию фракции, направленной против ЦК. Утверждалось, что Троцкий в своём письме, «нападая первый на ЦК партии, выступает в качестве зачинщика борьбы против ЦК, в качестве инициатора, дающего лозунг наступления на ЦК в трудный момент международного положения» [245]. Подтверждалась данная Президиумом ЦКК и Московским губкомом характеристика письма Троцкого как «письма-платформы».

В «Ответ» был включен специальный раздел — «Заявление 46 сторонников тов. Троцкого», в котором утверждалось, что эта «петиция» представляет «перепев письма тов. Троцкого… Нет сомнения, что мы имеем перед собой здесь образец „планового“, „маневренного“, „координированного“ выступления» [246]. (Между тем до сего времени не обнаружено доказательств того, что Троцкий принимал участие в написании «Заявления 46-ти» или что все подписавшие этот документ были ознакомлены с письмом Троцкого.) На основе этих утверждений делался вывод, что «тов. Троцкий стал центром, вокруг которого собираются все противники основных кадров партии» [247]. (В этом положении знаменательно уже само признание наличия неких «основных кадров партии»).

Касаясь содержания письма Троцкого, авторы «Ответа» заявляли, что в нём Троцкий делает ряд «чудовищных ошибок». Однако во всём чрезвычайно многословном «Ответе», изобилующем многочисленными повторами одних и тех же положений, об этих ошибках говорилось крайне мало и невразумительно.

Значительно больше внимания авторы «Ответа» уделили обоснованию мифа о том, что все критические выступления Троцкого продиктованы его стремлением к личной диктатуре. «Мы считаем необходимым сказать партии прямо…— говорилось в «Ответе»,— тов. Троцкий фактически поставил себя перед партией в такое положение, что: или партия должна предоставить тов. Троцкому фактически диктатуру в области хозяйства и военного дела, или он фактически отказывается от работы в области хозяйства, оставляя за собой лишь право систематической дезорганизации ЦК в его трудной повседневной работе» [248]. Для подкрепления столь серьёзного обвинения авторы «Ответа» прибегали к грубому искажению фактов, заявляя, что Ленин якобы долгое время боролся против назначения Троцкого на руководящие государственные посты.

Столь же грубая передержка была допущена в ответ на критику Троцким большинства Политбюро за попытку легализовать продажу водки. Авторы «Ответа» утверждали, что Ленин якобы неоднократно заявлял о необходимости выбора между принятием кабальных концессий и тем, чтобы на «худой конец… легализовать, для поправления государственных финансов, при известных условиях, продажу водки. Тов. Ленин не колеблясь заявлял, что лучше последнее» [249]. Этот «аргумент» впоследствии, уже после введения государственной водочной монополии, неоднократно повторял Сталин в борьбе с левой оппозицией, выступавшей за отмену этой меры. Между тем до сих пор не обнаружено документальных свидетельств о подобных заявлениях Ленина, кстати, резко расходящихся с его известными высказываниями на эту тему.

По вопросу о внутрипартийных дискуссиях авторы «Ответа» достаточно чётко формулировали свою позицию, заявляя, что «дискуссий по платформам… по нашему мнению, и не нужно. А выдумывать их вредно» [250].

Предвзятый и явно тенденциозный дух «Ответа» был столь очевиден, что Бухарин, находившийся в то время в Петрограде, после ознакомления с этим документом прислал в Секретариат ЦК телефонограмму, в которой говорилось: «Категорически настаиваю на следующих изменениях текста: во-первых, необходимо обязательное включение и развитие пункта о внутрипартийной демократии; во-вторых, нельзя изображать экономический кризис в столь розовых красках; в-третьих, необходимо гораздо больше использовать ноту о партийном единстве; в-четвёртых, уничтожить все признаки газетного фельетона. Документ должен быть в высшей степени строгим и корректным по форме» [251]. Однако, невзирая на эти требования Бухарина, в текст документа не было внесено никаких изменений, а подпись Бухарина под ним была сохранена.

В тот же день, когда появился «Ответ членов Политбюро на письмо тов. Троцкого», он сделал первый шаг к опровержению инсинуаций в свой адрес. Троцкий направил письмо в Президиум ЦКК и Политбюро ЦК, в котором подчёркивал, что на протяжении длительного времени он «более всего уклонялся от таких шагов, которые хотя бы внешним образом могли быть похожи на попытку создания фракции. В то время, как прения внутри Центрального Комитета немедленно же становились достоянием широких кругов партии — в форме, направленной против меня,— я неизменно воздерживался от каких бы то ни было объяснений с не членами Центрального Комитета по поводу спорных вопросов» [252].

Подробно объяснив причины, побудившие его написать письмо и ознакомить с ним «для проверки собственной оценки создавшегося положения… менее десятка ответственных товарищей» [253], Троцкий далее разоблачал сущность маневров руководящей верхушки ЦК и ЦКК, направленных на обвинение его во фракционности. Он напоминал, что Политбюро отклонило предложение Президиума ЦКК обсудить в пределах ЦК и ЦКК вопросы, поставленные в его письме от 8 октября, на том основании, что оно якобы получило массовое распространение. Троцкий писал, что такая позиция не может быть понята «иначе, как разрешение пускать письмо в широкий оборот. Именно таким путём ему может быть придан характер фракционной платформы, которого оно сейчас не имеет» [254].

Через несколько дней, 23 октября, Троцкий направил письмо членам ЦК и ЦКК, в котором давался развёрнутый анализ обвинений в его адрес, выдвинутых в «Ответе членов Политбюро». В этом письме он прежде всего заявлял, что авторы «Ответа» передвигают поставленные им вопросы о партийном кризисе в плоскость предъявления ему формального обвинения в создании фракционной платформы. В этой связи Троцкий подчёркивал, что от признания X съездом опасности фракций (организованных объединений единомышленников внутри партии) «ещё очень далеко до провозглашения фракцией каждой попытки отдельного члена партии или группы членов партии обратить внимание ЦК на неправильности и ошибки проводимой им политики. Нет ничего опаснее, как доведение до бюрократического абсурда решения, запрещающего создание внутри партии фракционных организаций» [255].

Далее Троцкий доказывал, хотя и достаточно осторожно, что обвинения инакомыслящих во фракционности со стороны большинства Политбюро прикрывают проводимую последним фракционную политику. «Действительно нефракционный режим в партии может на деле не нарушаться только в том случае… если руководящие учреждения сами не проводят политику скрытого фракционного подбора, с величайшим вниманием относятся к голосу внутрипартийной критики, не пытаясь ликвидировать всякую самостоятельную мысль партии обвинением во фракционности» [256].

Переходя к разбору действительно спорных моментов, Троцкий выделял «вопрос о роли планового руководства, т. е. систематического сочетания основных элементов государственного хозяйства в процессе их приспособления к растущему рынку» [257]. В этой связи он напоминал, что выдвинутая им и подтверждённая XII съездом идея о превращении Госплана в авторитетный, правомочный орган, который должен прорабатывать каждый общегосударственный хозяйственный вопрос, не реализована ни в малейшей степени. После отхода Ленина от руководящей работы, в области управления экономикой сделан шаг не вперёд, а назад: «хозяйственные вопросы сейчас более, чем когда-либо, решаются в порядке спешности и импровизации, а не в порядке систематического руководства» [258].

«Одним из фантастических „обвинений“, которое не раз высказывалось обиняками или за моей спиной, а ныне формулировано открыто» [259], Троцкий называл обвинение его в «недооценке» крестьянства. Приведя многочисленные факты и документы, характеризовавшие его действительное отношение к крестьянству (в том числе, внесённые им в ЦК весной 1920 года предложения, предвосхищавшие введение нэпа), Троцкий делал вывод, что «голословные, явно надуманные утверждения о моей какой-то неправильной линии в вопросе о крестьянстве» представляют «искусственно создаваемую легенду для оправдания возводимых внутри партии перегородок» [260].

Разоблачив другие передержки авторов «Ответа» по поводу разногласий между ним и большинством Политбюро (по вопросам соотношения партии и государства, внешней политики, германской революции), Троцкий перешёл к анализу личных обвинений в его адрес. Касаясь заявления о том, что Политбюро не могло и не может «взять на себя ответственность за удовлетворение претензий т. Троцкого» на руководящие хозяйственные посты, он привёл выдержки из писем Сталина и Рыкова, где предлагалось назначить Троцкого одновременно замом председателя СНК и председателем либо ВСНХ, либо Госплана и подчёркивалось, что «тот исключительный успех, которым пользовался доклад тов. Троцкого на съезде, даёт полную гарантию, что партия целиком одобрит это назначение» [261].

Троцкий заканчивал своё письмо выводом о том, что наименее болезненный и наиболее короткий выход из определившихся разногласий «может быть найден только при серьёзном и твёрдом желании руководящей группы ЦК снять установленные внутри партии искусственные перегородки, внимательнее отнестись к неотложным требованиям изменения партийного курса и таким образом помочь партии вернуть себе свою самостоятельность, активность и своё единодушие. На этом пути ЦК встретил бы активнейшую поддержку подавляющего большинства членов партии,— и те вопросы, которые сейчас кажутся или изображаются, как личные моменты, исчезли бы сами собой» [262].