Глава первая Родители

Глава первая

Родители

Родителей не выбирают.

Афоризм

25 апреля 1742 года в Москве начались коронационные торжества по случаю вступления на престол Елизаветы Петровны. Свергнутое в результате переворота Брауншвейгское семейство с малолетним императором Иоанном Антоновичем, правнучатым племянником Петра I, «чтобы отплатить добром за зло», с почетом отправляется на родину.

В 1739 году императрица Анна Иоанновна, средняя дочь царя Ивана, выдает удочеренную ею племянницу Анну, которой исполнился 21 год, замуж за герцога Брауншвейгского Антона Ульриха.

12 августа 1740 года у Анны Леопольдовны и Антона Ульриха родился сын, которого в честь прадеда назвали Иоанном. Умирая, Анна Иоанновна объявила двухмесячного Иоанна императором, а своего фаворита Бирона регентом при нем.

8 ноября 1740 года фельдмаршал Миних и восемьдесят гренадеров совершили переворот в пользу Анны Леопольдовны. Ненавистный Бирон был арестован, а Анна объявлена правительницей при своем сыне. Фактически же правили страной сначала Миних, потом компания — Остерман, Черкасский, Головкин, сумевшие устранить честолюбивого и храброго фельдмаршала. Антон Ульрих довольствовался чином генералиссимуса российских войск, а его миловидная недалекая жена проводила время в ожидании ребенка и в бесконечных разговорах со своей любимицей фрейлиной Менгден.

«…После долгих раздумий и колебаний Елизавета Петровна наконец-то решилась. Поздно вечером 24 ноября 1741 года послали за гренадерами любимого Преображенского полка.

Был уже второй час ночи по полуночи 25 ноября, когда она, надев кирасу на свое обыкновенное платье, села в сани и отправилась в казармы Преображенского полка в сопровождении Воронцова, Лестока и Шварца, своего старого учителя музыки. Приехав в гренадерскую роту, извещенную уже заранее о ее прибытии, она нашла ее в сборе и сказала: «Ребята, вы знаете, чья я дочь, ступайте за мною!» Солдаты и офицеры закричали в ответ: «Матушка! Мы готовы, мы их всех перебьем».

Озадаченная таким диким выражением усердия, Елизавета сказала: «Если вы будете так делать, то я с вами не пойду». Умерив этими словами излишнее усердие, Елизавета велела разломать барабаны, чтоб нельзя было произвести тревоги, потом взяла крест, стала на колени, а за нею все присутствующие, и сказала: «Клянусь умереть за вас; клянетесь ли умереть за меня?» — «Клянемся!» — прогремела толпа. «Так пойдемте же, — сказала Елизавета, — и будем только думать о том, чтобы сделать наше отечество счастливым во что бы то ни стало…» Войдя в комнату правительницы, которая спала вместе с фрейлиной Менгден, Елизавета сказала ей: «Сестрица, пора вставать!» Правительница, проснувшись, отвечала ей: «Как! Это вы, сударыня?» Увидавши за Елизаветою гренадер, Анна Леопольдовна догадалась, в чем дело, и стала умолять цесаревну не делать зла ни ее детям, ни девице Менгден, с которой бы ей не хотелось разлучаться. Елизавета обещала ей это, посадила ее в свои сани и отвезла в свой дворец; за ними в двух других санях отвезли туда же маленького Иоанна Антоновича с новорожденной сестрой его Екатериною. Рассказывали, что Елизавета, взявши свергнутого ею императора на руки, целовала его и говорила: «Бедное дитя, ты вовсе невинно, твои родители виноваты»». Так началось это царствование, продолжавшееся двадцать лет, «не без славы, даже не без пользы» для России. Брауншвейгское семейство, с почетом отправленное на родину, было задержано в Риге: императрица испугалась, что ее племянника, герцога Голштинского, могут не выпустить из Киля.

* * *

Судьба уготовила ему две короны — шведскую, по линии отца, и русскую, по линии матери; но она не баловала его, а люди хорошо постарались, чтобы помочь ей в этом.

В. Ключевский

Единственный сын старшей дочери Петра, Анны, и герцога Карла Фридриха Голштейн-Готторпского Петр Ульрих был внуком сестры Карла XII. Он лишился матери, скончавшейся от родовой горячки, когда ему было несколько недель. В одиннадцать лет он остался без отца. Воспитывался грубыми, невежественными людьми в прусской казарме. Его жестоко наказывали за малейшую провинность, научили пить и сквернословить. «Униженный и стесняемый во всем, — писал В. Ключевский, — он усвоил себе дурные вкусы и привычки, стал раздражителен, вздорен, упрям».

Его готовили в наследники шведского престола, учили латинской грамматике и лютеранскому катехизису. Когда племяннику императрицы учинили в Петербурге экзамен, «все были удивлены скудностью его знаний», а он в отчаянье заявил, что к наукам неспособен. К нему приставили лучших учителей во главе с академиком Штелиным, и была составлена программа его образования. Но дело далеко не продвинулось: Петр часто хворал, а будучи здоровым, предпочитал придворные празднества и увеселения серьезным занятиям.

«Великий князь забывает все, что учил, — читаем в записках Штелина, — проводит время в забавах с невеждами… Все употребляется на забавы, на пригонку прусских гренадерских касок, на экзерцию с служителями и пажами, а вечером на игру». Петр любит играть в солдатики и кукольные комедии, занимается дрессировкой собак и с удовольствием играет на скрипке в обществе придворных лакеев. Добрый от природы, он был робок, горяч, но отходчив, памятлив и остроумен. По-детски доверчивый и бесхитростный, он был не в состоянии хранить ни одной тайны. В нем было чрезвычайно развито воображение, отсюда «печальная наклонность лгать с простодушным увлечением, веруя в свои собственные вымыслы». Он подчинялся первому чувству, первой чужой мысли, это уживалось с капризами и упрямством. «Он походил на ребенка, вообразившего себя взрослым, на самом деле это был взрослый человек, навсегда оставшийся ребенком».

* * *

Выбор невесты — вопрос государственный.

Мардефельд, прусский посол

В декабре 1741 года четырнадцатилетний Петр Ульрих прибыл в далекую суровую страну. 7 ноября следующего года он объявляется наследником престола, «яко по крови нам ближайший», с титулом великого князя. В декабре 1743 года Петр опасно заболел, императрица была в отчаянии. Вспомнили об Иоанне Антоновиче, томившемся в крепости Дюнамюнде под Ригой. Петр выздоровел, но состояние его здоровья и страх перед Иоанном заставляют срочно заняться поисками невесты. А пока на всякий случай свергнутое Брауншвейгское семейство переводят в Ранненбург, а оттуда в Холмогоры под Архангельск. В марте 1745 года Анна Леопольдовна родила сына Петра, через год — Алексея и скончалась от родовой горячки. Она была похоронена в Александро-Невской лавре, рядом с матерью Екатериной Ивановной. Антон Ульрих с четырьмя детьми остался в Холмогорах. В начале 1756 года пятнадцатилетнего императора Иоанна Антоновича переводят в Шлиссельбургскую крепость.

В те времена брачные союзы выражали и союзы политические, вот почему выбор невесты наследнику российского престола вызвал такую борьбу. Еще в конце 1742 года английский посол Флич предложил в невесты одну из дочерей английского короля, того же добивается и Франция. Однако канцлер Бестужев хлопочет за саксонскую принцессу Марианну, чтобы противопоставить Франции и Пруссии союз с Австрией и Саксонией. Елизавета Петровна склоняется в пользу Ульрики, сестры Фридриха II. Но прусский король под благовидным предлогом отказывает, рассчитывая выдать свою сестру за наследника шведского престола. А чтобы иметь влияние и в России, тонкий политик и дипломат предпринимает энергичные меры и через своего посла Мардефельда и воспитателя наследника Брюммера Фридрих II хлопочет в пользу молоденькой дочери Иоганны Елизаветы, принцессы Голштинской, тем более что ее брат Карл, епископ Любский, когда-то был женихом Елизаветы Петровны. Их брак был уже решен, но неожиданно 19 мая 1729 года жених скончался от оспы. Елизавета Петровна сохранила привязанность к семейству своего жениха и даже переписывалась с Иоганной Елизаветой.

Из дневника Фридриха II: «…ничего не могло быть противнее прусскому интересу, как позволить образоваться союзу между Россией и Саксонией, и ничего хуже, как пожертвовать принцессою королевской крови, чтобы оттеснить саксонку. Придумали другое средство. Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам. Ее отец был фельдмаршалом королевской службы, ее мать, принцесса Голштинская, сестра наследника шведского престола и тетка великого князя русского…»

План удался, и Мардефельд получает горячую признательность короля, который считает его «виновником своего счастья». 1 января 1744 года в Цербсте получили предложение отправиться в далекую Россию; в тот же день подобное предложение поступило и от прусского короля. Сборы были недолгими, Иоганна Елизавета и ее четырнадцатилетняя дочь Софья Августа выехали в Берлин, а на другой день, «окутанные глубокой тайной, под чужим именем, точно собравшись на недоброе дело, спешно пустились в Россию».

* * *

Корона мне больше нравилась, чем особа жениха.

Екатерина II

По матери Софья Фредерика Августа принадлежала к Голштейн-Готторпскому княжескому роду, по отцу — к еще более мелкому Ангальт-Цербстскому. Ее отец Христиан Август верой и правдой служил прусскому королю: был командиром полка, комендантом Штеттина и дослужился до фельдмаршала. Дед, Фридрих Карл, женатый на сестре Карла XII, погиб в одном из сражений, а его сын женился на Анне, старшей дочери Петра I. Их сын Петр Ульрих, ставший Петром Федоровичем, наследником российского престола, и был теперь ее женихом.

Софья Августа родилась 21 апреля 1729 года в Штеттине. Детство ее прошло в семье прусского генерала. Родители не отягощали ее своими заботами. Отец — усердный служака, а мать — «непоседливая и неуживчивая, которую так и тянуло на ссору и кляузу, ходячая интрига, воплощенное приключение: ей было везде хорошо, только не дома». На своем веку она исколесила чуть не всю Европу, «выполняя поручения Фридриха II, за которые стыдились браться настоящие дипломаты».

Воспитанием девочки занималась мадемуазель Кардель, женщина умная и хорошо знакомая с литературой. Она была строга со своей воспитанницей, но справедлива. Учили Софи языкам, литературе, музыке и танцам, а мсье Лоранс, «хотя и был дурак, недаром брал деньги за уроки каллиграфии». Она росла «резвой, шаловливой, даже бедовой девочкой, любившей попроказничать над старшими, щегольнуть отвагой перед мальчишками и умевшей не моргнуть глазом, когда трусила». Статс-дама крошечного двора в Штеттине баронесса фон Фринцен, пользовавшаяся доверием молоденькой принцессы, рассказывала: «В пору ее юности я только заметила в ней ум серьезный, расчетливый и холодный, столь же далекий от всего выдающегося, яркого, как и от всего, что считается заблуждением, причудливостью или легкомыслием…»

Об одной черте своего характера сама Софи впоследствии писала: «Самым унизительным положением мне всегда казалось быть обманутой: быв ребенком, я горько плакала, когда меня обманывали, а между тем я поспешно исполняла все, что от меня требовали, и даже не нравившееся мне, когда мне объясняли причины…»

Софи часто бывала в Гамбурге у бабушки и в Берлине, где видела двор прусского короля. «Все это, — пишет Ключевский, — помогло ей собрать обильный запас наблюдений и опытов, развило в ней житейскую сноровку, привычку распознавать людей, будило размышление. Может быть, эти житейские наблюдения и вдумчивость при ее природной живости были причиной и ее ранней зрелости: в 14 лет она казалась уже взрослой девушкой, поражала всех высоким ростом и развитостью не по летам. Екатерина получила воспитание, которое рано освободило ее от излишних предрассудков, мешающих житейским успехам».

В детстве гадалки обещали ей три короны и, по ее собственному признанию, «еще в семь лет у нее в голове начала бродить мысль о короне». Чтобы добиться осуществления столь глубоко запавшей в душу честолюбивой мечты, она делает вывод, что ей необходимо всем нравиться. «Все, что я ни делала, всегда клонилось к этому, — признавалась она, — и вся моя жизнь была изысканием средств, как этого достигнуть… Одно честолюбие меня поддерживало; в глубине души моей было я не знаю что такое, что ни на минуту не оставляло во мне сомнения: что рано или поздно я добьюсь своего, сделаюсь самодержавной русской императрицей…»

21 августа 1745 года состоялась пышная свадьба, продолжавшаяся целых десять дней. Гремела музыка, палили пушки, сверкали фейерверки; на улицах и площадях веселился народ, славя молодых возле бочек с вином и туш жареных быков.

Закончились веселые праздники, наступили серые, однообразные будни. Шестнадцатилетней мечтательнице предстояло пройти долгую и трудную школу испытаний. Екатерина Алексеевна, так ее теперь называли после принятия православия, превосходила мужа умом и характером, умением общаться с людьми. Судьба не обещала ей счастливого брака — отношения с мужем становились все хуже и хуже. Он предпочитал ей общество лакеев и горничных, в котором чувствовал себя лучше, чем с умной женой. Признавая ее превосходство, он иногда просит ее советов и рассказывает о своих похождениях. «Я хорошо чувствовала, как ему мало было до меня, но я была слишком горда, чтоб горевать о том, — вспоминала Екатерина. — Я сочла бы для себя унижением, если кто-нибудь смел изъявить мне сострадание»…

С детства одинокий и заброшенный, Петр поначалу ощущал к Екатерине если не любовь, то симпатию и родственное доверие. Напрасно, ей нужен был не он, а императорская корона. Этого она не скрывала ни в позднейших «Записках», ни тогда, после свадьбы. При всей своей ребячливой открытости Петр почувствовал это довольно скоро. Вот, например, случайно дошедшая до нас интимная записка, которую Петр Федорович адресовал своей жене: «Мадам, я прошу Вас не беспокоиться, что эту ночь Вам придется провести со мной, потому что время обманывать меня прошло. Кровать была слишком тесной. После двухнедельного разрыва с Вами сегодня после полудня Ваш несчастный супруг, которого Вы никогда не удостаивали этим именем».

Эти написанные по-французски строки, в которых упреки сплетались с грустной иронией, относились к 1746 году — со дня свадьбы минул только один год! В последующем, особенно после рождения в 1754 году Павла Петровича, их брак все более становится номинальным.

Размолвки первых же лет супружества, порождавшие внутреннюю неуверенность, что сказывалось и на его поведении при дворе, не могли не наложить отпечатка на характер Петра. Позерство, зачастую переходившее в браваду, было оборотной стороной духовной неудовлетворенности, своего рода защитной реакцией. Неудивительно, что любимейшим местом время проведения Петра был Ораниенбаум. Здесь он ощущал себя свободным от недоброжелательных сплетен, интриг и условностей «большого света». В записке фавориту императрицы И. И. Шувалову, относящейся к 1750 году, великий князь писал: «Убедительно прошу, сделайте мне удовольствие, устройте так, чтобы нам оставаться в Ораниенбауме. Когда я буду нужен, пусть только пришлют конюха; потому что жизнь в Петергофе для меня невыносима».

Читая эту записку, по-иному воспринимаешь многократно осмеянную в литературе склонность великого князя в юности проводить время не в придворной среде, а в компании приставленных к нему слуг и лакеев. Императрица гневалась, но племянник во многом повторял ее поведение. Известно, что она охотно водилась с певчими, горничными, лакеями и солдатами. Немалое пристрастие питала Елизавета Петровна и к английскому пиву, за что так резко осуждали ее племянника.

В великосветских кругах поведение наследника встречало неодобрение, которое породило мнение о нем как о грубом солдафоне. С нескрываемым злорадством писала об этом в своих «Записках» Екатерина. Но многое она утрировала, а о многом умалчивала. Например, о том, что довольно рано Петр увлекся чтением и музыкой, неплохо играл на скрипке, имел прекрасную библиотеку, любил живопись, историю, военное дело.

Их первая встреча состоялась в Эйтене в 1739 году. В ранней редакции воспоминаний, еще до вступления на престол, Екатерина так писала о ней: «Тогда я впервые увидела великого князя, который был действительно красив, любезен и хорошо воспитан. Про одиннадцатилетнего мальчика рассказывали прямо-таки чудеса». И вот описание той же сцены в последней редакции «Записок»: «Тут я услыхала, как собравшиеся родственники толковали между собой, что молодой герцог наклонен к пьянству, что приближенные не дают ему напиваться за столом». Тенденциозность воспоминаний слишком очевидна.

Вопреки позднейшим уверениям Екатерины духовный мир ее супруга не ограничивался и не исчерпывался забавами и развлечениями, хотя и то и другое составляло нормальную часть уклада придворной жизни. Но Петр Федорович жаждал большего — он стремился заявить о себе на политическом поприще.

Став в 1745 году правящим герцогом Голштинии, он решил всецело заняться его делами: упорядочить судопроизводство, налоги, систему управления. Особое внимание он уделял вопросам просвещения и, в частности, Кильскому университету.

В феврале 1759 года наследник престола назначается «Главнокомандующим над Сухопутным кадетским корпусом», и Петр Федорович всецело отдается новым заботам. Не было ни одной «мелочи», которой бы не занимался великий князь!

* * *

Настоящую надежную союзницу в своей борьбе с людьми и скукой она встретила в книге.

В. Ключевский

Не сразу нашла она свою литературу. В Германии и по приезде в Россию она читала мало, пока по совету одного умного человека не познакомилась с «Жизнью Цицерона» и с «Причинами величия и упадка Римской империи». Чтение захватило ее, она научилась читать и разбираться в книгах. Сочинения Вольтера, «Дух законов» Монтескье, «Анналы» Тацита, «Философский словарь» Бейля и «История Германии» в десяти томах «произвели необходимый переворот в ее голове, заставив не видеть многие вещи в черном свете». Огромное влияние на нее оказал Вольтер; в письме к нему она признавалась: «Могу вас уверить, что с 46 года, когда я стала располагать своим временем, я чрезвычайно многим вам обязна. До того я читала одни романы, но случайно мне попались ваши сочинения; с тех пор я не переставала их читать и не хотела никаких книг, писанных не так хорошо и из которых нельзя извлечь столько же пользы. Конечно, если у меня есть какие-нибудь сведения, то ими я обязана вам».

С картой на столе изучает она пять томов путешествий, штудирует сочинения просветителей. «Никогда без книги и никогда без горя, но всегда без развлечений», — скажет она потом об этом периоде «скуки и уединения», продлившемся целых 18 лет!

Привычка работать над книгой осталась у нее на всю жизнь. «Читать и писать становится удовольствием, коль скоро к этому привыкнешь, — говорила она, — не пописавши, нельзя и единого дня прожить». За свою жизнь она прочитала огромное количество книг, собрание всего ею написанного составило бы целую библиотеку. Количество ее писем огромно, а сочинения — сказки, повести, мемуары, комедии, драмы, либретто, переводы, учебники — составляют двенадцать увесистых томов. «Обойтись без книги и пера ей было так же трудно, как Петру I без топора и токарного станка. Она часто говорила, что не понимает, как можно провести день, не «измарав хотя бы единого листа бумаги»», — замечает Ключевский.

Современники отмечали ее трудолюбие и огромную работоспособность. Она хотела все знать, за всем следить сама. Считая, что человек только тогда счастлив, когда занят, она любила, «чтобы ее тормошили, и признавалась, что от природы любит суетиться, и чем более работы, тем ей бывает веселей». Ее рабочий день длился с 6 утра до 10 вечера. Фридрих II удивлялся этой неутомимости и спрашивал русского посла: «Неужели императрица в самом деле так много занимается, как говорят? Мне сказывали, что она работает больше меня?» Она обладала умением заниматься, не теряя ни минуты, с усидчивостью и сосредоточенностью ума: «Я с некоторого времени работаю как лошадь; мои четыре секретаря не успевают справляться с делами, — писала она в марте 1788 года, — я должна буду увеличить число секретарей». Летом 1794 года она жаловалась философу Гримму: «Почта и курьеры за несколько дней доставили столько бумаг, что не менее девяти столов покрыто ими». В последние годы она любила заниматься историей России и по праву может считаться родоначальницей нашей исторической науки: при ней архивы стали достоянием ученых. Для нее делаются выписки из монастырских книг, над которыми она просиживает многие часы. В письме к Гримму от 9 мая 1792 года она сообщала: «Ничего не читаю, кроме относящегося к XIII веку Российской истории. Около сотни старых летописей составляют мою подручную библиотеку, приятно рыться в старом хламе…»

В письме ему же полтора года спустя: «Дошедши до 1321 года, я остановилась и отдала переписывать около восьмисот страниц, нацарапанных мною. Представляете, какая страсть писать о старине, до которой никому нет дела и про которую, я уверена, никто не будет читать, кроме двух педантов: один из них мой переводчик Фолькнер, другой библиотекарь Академии Буссе… Я люблю эту историю до безумия».

Обширен круг ее интересов: государственное устройство и философия, история и педагогика, дипломатия и право, политика и экономика. Она неплохо разбиралась в живописи, скульптуре и архитектуре, гордилась своей коллекцией произведений искусства, положившей начало знаменитому Эрмитажу.

Многие известные художники и скульпторы приглашаются ею в Россию, и среди них Гудон и Фальконе, создатель выдающегося памятника Петру I. Переписка с ним Екатерины составила целый том!

* * *

Супружеский раздор помог разъединению политической судьбы супругов: жена пошла своей дорогой.

В. Ключевский

Она не выносила уныния. «Для людей моего характера, — признавалась она, — ничего нет в мире мучительнее сомнения». Ее всегда выручало самообладание, недаром она хвалилась, что никогда в жизни не падала в обморок. «В минуту опасности умела она поднимать дух в лицах ее окружающих, вселяя в них твердость и мужество. Несмотря на живой темперамент и некоторую склонность к увлечению, она всегда владела собой».

Отличительной чертой ее характера были веселость, юмор, склонность к шутке и забавам. Она была убеждена, что веселость присуща великим людям, и однажды заметила, что веселость Фридриха II проистекает от его превосходства. В своих записках она задает вопрос: «Был ли когда великий человек, который бы не отличался веселостью и не имел в себе неисчислимый запас его?»

Недаром существовало неписаное правило: если ты направляешься во дворец, то бери с собой шутку и хорошее настроение, а уныние и грусть оставь за дверью.

«Мешая дело с бездельем», она когда-то для себя сочинила надгробную надпись такого содержания: «Здесь лежит Екатерина Вторая, родившаяся в Штеттине 21 апреля 1729 года. Она прибыла в Россию в 1744 году, чтобы выйти замуж за Петра III. Четырнадцати лет от роду она возымела тройное намерение — понравиться своему мужу, Елизавете и народу. Она ничего не забывала, чтобы успеть в этом. В течение 18 лет скуки и уединения она поневоле прочла много книг. Вступив на Российский престол, она желала добра и старалась доставить своим подданным счастие, свободу и собственность. Она легко прощала, не питая ни к кому ненависти. Пощадливая, обходительная, от природы веселонравная с душою республиканской и с добрым сердцем, она имела друзей, работа ей легко давалась, она любила искусство и быть на людях».

У женщины с таким богатым содержанием не было ничего общего с мужем. Пришло время решать, как дальше жить. «Я увидела, — писала Екатерина, — что мне остаются на выбор три равно опасные и трудные пути: первое — разделить судьбу великого князя, какая она ни будет; второе — находиться в постоянной зависимости от него и ждать, что ему угодно будет делать со мною; третье — действовать так, чтобы не быть в зависимости ни от какого события… Сказать яснее, я должна была либо погибнуть с ним или от него, либо спасти самое себя, моих детей и, может быть, все государство от тех гибельных опасностей, в которые, несомненно, ввергли бы их и меня нравственные и физические качества этого государя. Последний путь казался мне наиболее надежным, поэтому я решила по-прежнему, сколько могла и умела, давать ему благие советы, но не упорствовать, когда он мне не следовал, и не сердить его, как прежде…»

Но это была ложь! Недаром А. С. Пушкин называл ее «Тартюф в юбке». А знаток екатерининской эпохи Я. Л. Барсков был еще более выразителен: «Ложь была главным орудием царицы; всю жизнь, с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим орудием, владея им как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков».

Петр Федорович был слишком добр, откровенен, прост для той среды, которая его окружала. И слишком зависим от мнения этой среды! Если бы Екатерина поддержала мужа, среди пустой и мелочной обстановки, которая их окружала, то принесла бы ему много добра. Но она была слишком занята собой и своими планами. «Корона мне больше нравилась, чем особа жениха», — откровенно писала она. Они живут рядом, их положение одинаково — оба находятся под постоянной опекой императрицы, но далеки друг от друга. Ни во что не вмешиваясь, она предупредительна и вежлива со всеми, всегда в сборе, всегда «себе на уме». Он, открытый, с душой нараспашку, употребляет время на обыкновенные развлечения и забавы, не думая о своем предназначении.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.