В окопах «Холодной войны»

В окопах «Холодной войны»

Вот как передавал соратник Тито и будущий видный югославский диссидент Милован Джилас свое впечатление о Сталине: «Сущность его мыслей состояла, с одной стороны, в том, что не надо «пугать» англичан, – под этим он подразумевал, что следует избегать всего, что может вызвать у них тревогу по поводу того, что в Югославии революция и к власти придут коммунисты. «Зачем вам красные пятиконечные звезды на шапках? Не форма важна, а результаты, а вы – красные звезды! Ей-богу, звезды не нужны!» – сердился Сталин».

Для того чтобы замаскировать приход к власти коммунистов в Восточной Европе и Китае, Сталин заговорил о необходимости создания «национально-демократического» блока, который служил бы своеобразным прикрытием для коммунистов для западных правительств и общественного мнения.

После завершения Второй мировой войны Сталин в течение нескольких месяцев всерьез надеялся, что в США возобладают изоляционистские настроения, и Трумэн уйдет из Западной Европы, оставив ее на произвол судьбы перед новым «моторизованным Чингисханом». Иосиф Виссарионович рассчитывал на большое влияние коммунистов во Франции и Италии, уповал на возможность демилитаризации и нейтрализации Германии, рассчитывал, что продовольственные трудности приведут к росту влияния левых сил в Англии и других странах Западной Европы. Однако, когда в 1946 году США оказали военную помощь Греции и Турции, на которые Сталин в первую очередь собирался распространить свое влияние, а 1947 году была провозглашена доктрина Трумэна, предусматривавшая сдерживание СССР в Европе, стало окончательно ясно, что американцы из Европы не уйдут. Провозглашенный в том же 1947 году план Маршалла, согласно которому американский капитал принял участие в восстановлении экономики Европы, означал крах надежд Сталина на то, что экономические трудности толкнут народы Западной Европы к коммунизму. Поэтому, отвергнув идею распространения плана Маршалла на страны Восточной Европы и Советский Союз, Сталин предпочел порвать всякие связи с Западом и упрочить свой контроль над восточноевропейскими государствами. Коммунистический переворот в Чехословакии в феврале 1948 года и введение своей валюты в западных зонах оккупации Германии и советская блокада Берлина осенью того же года завершили этот процесс. Сталин отказался от надежд на нейтрализацию Германии и на мирную «эрозию капитализма» в Западной Европе. Оставалось только уповать на разработку советскими конструкторами и промышленностью новых систем вооружений – как раз в это время шли ускоренные работы над ракетной техникой и атомной бомбой. А также на то, что между крупнейшими державами Запада с течением времени вызреют новые противоречия, которые помогут снова, как и в преддверии, и в начале Второй мировой войны, половить рыбку в мутной воде.

Первый неблагоприятный сигнал был дан Сталину 5 марта 1946 года, когда состоялось историческое выступление Черчилля в Вестминстерском колледже в Фултоне, штат Миссури. Бывший британский премьер призвал к единению Англии и США и всех народов, говорящих на английском языке: «Если население Британского Содружества добавить к США, их сотрудничество на море, в воздухе, в сфере промышленности и науке, то в мире не будет существовать опасного дисбаланса в соотношении сил». Главную угрозу миру он видел в Советском Союзе: «Никто не знает, что Советская Россия и ее коммунистическая международная организация намереваются сделать в ближайшем будущем, или каковы границы, если таковые существуют, их экспансионистских тенденций…» Эти слова Черчилля Сталин подчеркнул в собственном экземпляре русского перевода речи. Оратор говорил о том, что «от Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике на континент опустился железный занавес», через который отныне не могут проникнуть христианские ценности прав и свобод. С тех пор метафора «железного занавеса» стала широко применяться для характеристики противостояния СССР и Запада.

Черчилль предложил немедленно «достигнуть полного взаимопонимания с Россией по всем вопросам» и добиться проведения свободных выборов в странах Восточной Европы. Он призвал к объединению военных усилий стран Запада: «Судя по моим встречам с русскими, я уверен, что они больше всего восхищаются силой, и нет ничего такого, к чему бы они питали больше уважения, чем военная мощь». В СССР речь Черчилля получила даже больший резонанс, чем на Западе. Советская пропаганда стала утверждать, что именно речь в Фултоне стала объявлением «холодной войны». Между тем, последняя в полном объеме началась лишь два года спустя – с коммунистического переворота в Праге и блокады Берлина.

Уже 13 марта 1946 года Сталин прокомментировал в интервью «Правде» фултонскую речь Черчилля (на следующий день его текст был опубликован): «По сути дела, г-н Черчилль стоит теперь на позиции поджигателей войны. И г-н Черчилль здесь не одинок, – у него имеются друзья не только в Англии, но и в Соединенных Штатах Америки.

Следует отметить, что г-н Черчилль и его друзья поразительно напоминают в этом отношении Гитлера и его друзей. Гитлер начал дело развязывания войны с того, что провозгласил расовую теорию, объявив, что только люди, говорящие на немецком языке, представляют полноценную нацию. Г-н Черчилль начинает дело развязывания войны тоже с расовой теории, утверждая, что только нации, говорящие на английском языке, являются полноценными нациями, призванными вершить судьбы мира… По сути дела г-н Черчилль и его друзья в Англии и США предъявляют нациям, не говорящим на английском языке, нечто вроде ультиматума: признайте наше господство добровольно, и тогда все будет в порядке, – в противном случае неизбежна война.

Но нации проливали кровь в течение пяти лет жестокой войны ради свободы и независимости своих стран, а не ради того, чтобы заменить господство гитлеров господством черчиллей. Вполне вероятно поэтому, что нации, не говорящие на английском языке и составляющие вместе с тем громадное большинство населения мира, не согласятся пойти в новое рабство…

Несомненно, что установка г-на Черчилля есть установка на войну, призыв к войне с СССР…

Г-н Черчилль утверждает, что «Варшава, Берлин, Прага, Вена, Будапешт, Белград, Бухарест, София – все эти знаменитые города и население в их районах находятся в советской сфере и все подчиняются в той или иной форме не только советскому влиянию, но и в значительной степени увеличивающемуся контролю Москвы». Г-н Черчилль квалифицирует все это как не имеющие границ «экспансионистские тенденции» Советского Союза.

Не требуется особого труда, чтобы показать, что г-н Черчилль грубо и беспардонно клевещет здесь как на Москву, так и на поименованные соседние с СССР государства.

Во-первых, совершенно абсурдно говорить об исключительном контроле СССР в Вене и Берлине, где имеются Союзные Контрольные Советы из представителей четырех государств и где СССР имеет лишь ¹/₄ часть голосов. Бывает, что иные люди не могут не клеветать, но надо все-таки знать меру (но Черчилль-то имел в виду прежде всего военный контроль. И Вена, и Берлин находились в советских зонах оккупации, и находившиеся в обеих столицах западные представители и контингенты войск фактически чувствовали себя в окружении гораздо более многочисленных соединений Советской Армии. – Б. С.).

Во-вторых, нельзя забывать следующего обстоятельства. Немцы произвели вторжение в СССР через Финляндию, Польшу, Румынию, Болгарию, Венгрию. Немцы могли произвести вторжение через эти страны потому, что в этих странах существовали тогда правительства, враждебные Советскому Союзу. В результате немецкого вторжения Советский Союз безвозвратно потерял в боях с немцами, а также благодаря немецкой оккупации и угону советских людей на каторгу – около семи миллионов человек. Иначе говоря, Советский Союз потерял людьми в несколько раз больше, чем Англия и Соединенные Штаты Америки, вместе взятые. Возможно, что кое-где склонны предать забвению эти колоссальные жертвы советского народа, обеспечивающие освобождение Европы от гитлеровского ига. Но Советский Союз не может забыть о них. Спрашивается, что же может быть удивительного в том, что Советский Союз, желая обезопасить себя на будущее время, старается добиться того, чтобы в этих странах существовали правительства, лояльно относящиеся к Советскому Союзу? Как можно, не сойдя с ума, квалифицировать эти мирные стремления Советского Союза, как экспансионистские тенденции нашего государства?..»

Здесь Сталин передергивает, причем довольно грубо. Черчилль совсем не призывал вести войну против СССР, а лишь принять меры к тому, чтобы «железный занавес» не передвинулся дальше на Запад. И здесь главную надежду он возлагал на Америку. Если американские войска уйдут из Европы, то сдерживать Сталина, думал Черчилль, будет некому. И характер влияния американцев в Западной Европе был совсем иным, чем советского влияния – в Восточной Европе. Вашингтон, безусловно, влиял на политическую ситуацию – как экономической помощью в рамках плана Маршалла, так и пропагандистскими средствами, но при этом президент Трумэн и не думал отменять там демократические свободы и свободные выборы. Сталин же осуществлял контроль с помощью своих войск и послушных марионеток-коммунистов, и в результате уже к концу 1948 года о демократических свободах и альтернативных выборах в Восточной Европе было приказано забыть.

В начале 1947 года Сталин одобрил карикатуру на Черчилля в связи с его речью в Фултоне. До этого публикация карикатур на союзников в войне в советской печати не допускалась. Так был сделан важный ход к «холодной войне».

Фултонская речь Черчилля стала одним из первых признаков того, что в Вашингтоне и в Лондоне рассматривают американо-британский союз в качестве краеугольного камня любой будущей системы международной безопасности, и изоляционизму пришел конец. Отсюда и столь резкая реакция Иосифа Виссарионовича на выступление «самого мужественного из всех британских премьеров». Сталин еще смог советизировать страны Восточной Европы и отыграться за вывод советских войск из Ирана тем, что при массированной советской поддержке коммунисты выиграли гражданскую войну в Китае. В 1948 году он устроил блокаду Западного Берлина в надежде, что это устрашит западных союзников и побудит США все-таки уйти с континента. Однако ответом на блокаду Берлина и советизацию Чехословакии стало создание блока НАТО и Федеративной Республики Германии из западных оккупационных зон. В условиях американской монополии на атомное оружие Сталин не мог и помышлять о вторжении в Западную Европу. И даже после того, как благодаря усилиям разведки и ученых у советского диктатора появилась своя атомная бомба, у него все равно не было средств доставки ее на территорию главного потенциального противника. Не было шансов и уничтожить американские базы в Великобритании из-за слабости советского флота. Сталин и его преемники оказались обречены на длительное противостояние вдоль «железного занавеса», причем без каких-либо шансов на успех. Надежд на «пролетарскую революцию» в Западной Европе больше не было, а принести ее на своих штыках Красная Армия, в 1946 году переименованная в Советскую армию, была уже не в силах.

Этот принципиальный тупик сталинской внешней политики лишь в незначительной степени мог быть компенсирован успехом в Азии, где на целое десятилетие зависимой от СССР страной стал коммунистический Китай. Китайское пушечное мясо очень пригодилось Сталину во время войны в Корее. Однако в экономическом отношении Китай стал скорее обузой, требуя поставок промышленного оборудования, продовольствия, топлива, сырья и вооружений. Кроме того, любые успехи в Азии, в частности в Индокитае, не затрагивали жизненно важные центры Запада. А поддержка государств, непосредственно не прилегающих к советской сфере влияния, ограничивалась отсутствием у СССР мощного военного и торгового флота. Большая судостроительная программа не могла быть реализована в короткие сроки и к тому же предусматривала строительство морально устаревших военных судов. В частности, так и не было начато строительство авианосцев, без которых советский надводный флот был обречен на скорую гибель. Советский же торговый флот был ничтожным и по тоннажу уступал, например, торговому флоту Дании, далеко не самой крупной морской державы. Советские же союзники в Восточной Европе были лояльны только в условиях присутствия советских войск и жесткого контроля из Москвы. Это доказали последовавшие после смерти Сталина народные восстания в ГДР в 1953 году и в Венгрии и Польше в 1956 году.

Таким образом, объективно по сравнению с 1945 годом внешнеполитическое положение СССР к концу жизни Сталина не улучшилось, а ухудшилось. Он лишился таких союзников, как США и Англия, перешедших в ряды его противников, а взамен получил ненадежных союзников, нуждавшихся в его поддержке и постоянном присутствии советских войск. Там, где этих войск не было, лояльность сателлитов в долгосрочном плане вызывала большие сомнения. Югославия из-за стремления Иосипа Броз Тито к самостоятельности отпала еще в 1948 году, Албания и Китай – в начале 60-х. Но и то, что Сталин создал в результате Второй мировой войны, – Советская империя практически в границах прежней Российской, и пояс зависимых государств в Восточной Европе, не просуществовало после его смерти и четырех десятилетий.