Лекция 9 МОСКВА И ТВЕРЬ
Лекция 9
МОСКВА И ТВЕРЬ
* * *
Характеризуя ситуацию, сложившуюся в начале XIV в. в русских землях, М. Н. Тихомиров отмечал:
«…В начале XIV в. обстоятельства несколько меняются. На Руси замечается стремление к объединению народа для борьбы с татарами. Во главе этого объединения становится вначале Тверское княжество. Оно ведет борьбу с татарами, но неудачно. Разорение Твери явилось ответом на попытки свергнуть татарское иго»[453]
Мысль о зарождении именно в Твери чувства национального достоинства поддерживает и современный исследователь С. Н. Борисов, хотя он не склонен отдавать северной соседке Москвы приоритет в организации борьбы против Орды:
«…В Твери в конце XIII начале XIV в. возрождалось не только каменное зодчество и христианское благочестие, но и чувство национального достоинства. Об этом свидетельствовало мужественное поведение тверичей во главе с князем Михаилом во время Дюденевой рати 1293 г.
Однако следует заметить, что в целом Тверь, по-видимому, проводила ту же политику компромиссов, что и Москва. Ей так же, как и Москве, нужна была…тишина для привлечения переселенцев. Сохранение этой…тишины и стало главной целью тверских правителей. Летописи крайне скупо освещают деятельность тверских князей во второй половине XIII начале XIV в. И все же можно полагать, что миролюбию Твери способствовали и династические обстоятельства: после кончины князя Святослава Ярославича (около 1282 г.) на тверском столе сидел малолетний князь Михаил Ярославич (род. в 1272 г.), а реальная власть находилась в руках его матери, княгини Ксении. В силу тех же династических факторов Тверское княжество в этот период не знало и внутренних усобиц»[454].
Итак, стремление к борьбе с покорителями русских земель уже проявилось. Остается лишь задаться вопросом: кто разорил Тверь за попытку свергнуть ордынское иго? и услышать совершенно неожиданный ответ: Москва…
Впрочем, такого вопроса ни себе, ни своим слушателям, ни читателям М. Н. Тихомиров, на всякий случай, не задает. Он просто продолжает свою мысль:
«…Теперь центром объединительных тенденций русского народа становится Москва и возглавляет его борьбу за независимость.
Московские князья ведут свой род от Александра Невского, внуком которого был Иван Данилович Калита, княживший с 1325 по 1341 г.
По отношению к татарам Калита продолжал политику, завещанную Александром Невским. Необыкновенно храбро и решительно сражавшийся против немцев, Александр вел по отношению к татарам примирительную политику, потому что знал, что с ними Русская земля еще не в состоянии справиться. Следуя его примеру, Калита старался создать условия, при которых татары как можно меньше разоряли бы русские земли и особенно московскую. Маркс писал, что Калита пользовался ханом, как послушным орудием для своих целей, а не целей татарской политики»[455].
Действительно, противоборство между Москвой, Тверью и Ордой, видимо, составляет главную сюжетную линию отечественной истории первых двух третей XIV в. На этом противоборстве мы и остановим свое внимание.
ИСТОКИ СОПЕРНИЧЕСТВА
Для начала стоит, видимо, указать на одно весьма своеобразное и заслуживающее внимания известие Тверского летописного сборника под 6916/1408 г.: правящий в Твери Иван Михайлович в ходе очередного конфликта с великим князем московским заявляет:
«…По роду есми тебе дядя мой пращур, великий Ярослав Ярославич, княжил на великом княжении на Володимерском и на Новогородцком; а князя Данила воскормил мой пращур Александровича, сидели на Москве тивона моего пращура Ярослава; и потом князь великий Михайло Ярославич, и по нем Дмитрей и Александр, вси сии дрежаша Новогородцкое и Володимерское великое княжение, что ради братства дрьжа и крестное целование измени князь, тии же ны бе мир взяша на Плаве»[456].
Другими словами, летописец утверждает, что предок Ивана Михайловича Тверского, князь Ярослав Ярославич (брат Александра Невского) во время своего семилетнего великого княжения взрастил малолетнего сына Александра Невского — Даниила и управлял его Московским уделом через своих служилых людей.
Любопытно здесь то, что Даниил был первым князем московским, Ярослав первым князем тверским. Так, в тверском гнезде высидели кукушонка…
Поначалу может показаться, что Москва призвана играть вторые роли рядом с более мощной Тверью. Первые упоминания обоих городов относятся приблизительно к одному времени. Однако уже во второй половине XIII в. Тверь начинает значительно обгонять свою южную соседку. В 1265 г. здесь, в Твери, была учреждена епископия: шестая епархия в Северо-Восточной Руси факт, чрезвычайно важный для развития древнерусского города. Как отметил Э. Клюг,
«…За полвека до этого Тверь была всего лишь пограничным укреплением; в ней даже не было княжеского стола. Приобретя епископскую кафедру, она превосходила теперь большинство других городов русского северо-востока»[457].
Мало того, как отмечает С. Н. Борисов,
«…Разгром Москвы Батыем, а главное изменение всей традиционной системы междукняжеских отношений в русских землях в результате установления ордынского ига привели к упадку военного значения города. Прежние военные заботы владимирских князей мечты о Киеве, войны с черниговскими Ольговичами и смоленскими Ростиславичами, походы на непокорную Рязань теряют свою актуальность. И если раньше геополитическая доминанта пролегала в направлении с юго-запада на северо-восток, то теперь она, словно стрелка компаса, указывала с юго-востока на северо-запад. Владимирские князья проводили свое время между Новгородом и Ордой. Разоренные татарами киевские и черниговские земли почти исчезают из их поля зрения. Замыкается в себе и живет какой-то непонятной, полустепной жизнью пограничная Рязань. В этих условиях Москве уже не от кого защищаться и не на кого копить войска. Потеряв значение военного форпоста, она вместе с ним теряет и свое население, свой экономический потенциал. Торговые пути также меняют свое направление, причем не в ее пользу»[458].
Вот уж, действительно, как писал в XVII в. автор уже цитировавшейся третьей «Повести о зачале царствующего града Москвы»:
«…Почему было государству Московскому царству быти и кто то знает, что Москве царством слыти?»[459]
Тем не менее, оба князя московский и тверской пока еще действуют на равных. Они упоминаются как, ни один из которых не имеет преимущества перед другим.
Однако вскоре ситуация начинает меняться. И очень быстро. Но обо всем по порядку. Город Тверь возник не позднее конца
XII в.; установленным фактом считается, что город существовал уже в 1208/9 г. Первое время он входит в состав Переяславского княжества.
Быстрому превращению Тверского княжества в одно из наиболее могущественных владений Суздальской земли определенно способствовало то, что тверская округа сравнительно легко отделалась от татар. После Батыева нашествия Ярослав Всеволодович Переяславский (отец Александра Невского) построил город Тверь и передал его, как принято считать, Ярославу Ярославичу (впоследствии великому князю владимирскому и князю новгородскому).
Впрочем, В. А. Кучкин обратил внимание на любопытный пункт в договоре тверского князя Михаила Ярославича с Великим Новгородом, заключенном зимою 1296/97 г.:
«…А кто будет давных людии в Торжьку и в Волоце, а позоровал [принадлежал] к Тфери при Олександре и при Ярославе, тем тако и седети, а позоровати им ко мне»[460].
Из этого текста исследователь сделал вполне логичный вывод:
Очевидно, в грамоте упоминаются люди…позоровавшие к Твери, когда та стала центром самостоятельного княжества. С этой точки зрения вполне понятно упоминание в докончании отца Михаила Ярослава Ярославича, в свое время сидевшего на тверском столе. Но ранее Ярослава в грамоте назван Александр, и в нем нельзя не видеть старшего брата Ярослава Александра Невского. Становится очевидным, что он-то и был первым тверским князем.
Поскольку в 1245 г. Тверью управлял наместник великого князя Ярослава Всеволодовича, надо считать, что Тверское княжество образовалось после названной даты. По-видимому, Тверь была получена Александром по завещанию отца, реализованному в 1247 г. великим князем Святославом Всеволодовичем. Александру недаром была предназначена самая западная часть
«…владимирской территории: она непосредственно смыкалась с землями Великого Новгорода, где княжил Александр»[461].
После смерти Ярослава Всеволодовича в 1247 г. новый великий князь Святослав Всеволодович закрепил за племянниками их владения, полученные от отца. Во всяком случае, уже в 1255 г. Ярослав Ярославич прямо называется тверским князем:
«…Ярослав, князь Тферьскыи, сын великого князя Ярослава, с своими бояры поеха в Ладогу, оставя свою отчину. Ладожане почтиша и достоиную честью»[462]
Так начиналась история Тверского княжества.
Синхронно с ней развивается и история княжества Московского. Начальную ее стадию подробно проследил В. А. Кучкин:
«На протяжении XII первых десятилетий XIII в. Москва входила в состав территории великого княжества Владимирского. Как показал М. Н. Тихомиров, во второй половине XII начале XIII в. наблюдается несомненный экономический рост Москвы. Последнее обстоятельство объясняет действия четвертого сына Всеволода Большое Гнездо, Владимира, который в 1213 г. сделал попытку закрепиться в Москве, отдав ей предпочтение перед Юрьевом Польским, выделенным ему по отцовскому ряду. Тем не менее Москва не стала тогда столицей самостоятельного княжества. <…> В последующее время Москва по-прежнему в составе великого княжества Владимирского.
Первым московским князем считается Михаил Ярославич Хоробрит, сын… великого князя Ярослава Всеволодовича. Вполне возможно, что при нем Москва действительно стала центром самостоятельного княжества. Однако категорично настаивать на этом нельзя. Дело в том, что мнение исследователей о Михаиле Хоробрите как первом московском князе основывается на текстах Новгородской IV летописи и Тверского сборника, где Михаил назван Московским. <…> [Сообщение о гибели Хоробрита] могло попасть в Новгородскую IV летопись из ростовского владычного свода времен архиепископа Ефрема. <…> Но назывался ли в своде Ефрема Хоробрит московским князем, сказать трудно. <…> К тому же, Новгородская IV летопись называет Михаила Московским после собственного сообщения о захвате им стола великого княжения Владимирского, т. е. когда Михаил был уже не московским, а владимирским князем. В последней связи примечательно, что убитого на р. Протве Михаила похоронили не в Москве, а во Владимире. Поэтому делать бесспорный вывод о вокняжении в Москве Михаила Хоробрита на основании сообщения Новгородской IV летописи нельзя. Не исключена возможность, что Михаила Ярославича назвали Московским позднейшие книжники.
Впрочем, если принять версию о Хоробрите как первом московском князе, его княжение в Москве должно было быть очень недолгим. Москва досталась ему, очевидно, по разделу 1247 г. Погиб Михаил зимой, в конце 1248 или начале 1249 г. До этого он согнал своего дядю Святослава Всеволодовича с великого княжения и сам сел на владимирский стол. Если верить сообщению Новгородской IV летописи, Святослав занимал великокняжеский стол один год. Отсюда вытекает, что Михаил Хоробрит мог княжить в Москве не более года.
После Хоробрита князей в Москве источники не упоминают. По всей вероятности, город с тянувшей к нему территорией вошел в состав великого княжества Владимирского. Во всяком случае, Москвой распоряжался великий князь Александр Ярославич, выделивший Московское княжество в удел своему младшему сыну Даниилу.
Но двухлетний Даниил не стал в 1263 г. московским князем. Об этом можно судить на основании… известия Тверской летописи [речь идет о приведенном нами выше тексте]. <…> Едва ли можно сомневаться в достоверности этого сообщения, включенного в важный официальный документ. Ярослав Ярославич был не только тверским князем. После смерти Александра Невского он сел на великокняжеский стол во Владимире и занимал его семь лет вплоть до своей смерти. Именно эти семь лет и имела в виду грамота Ивана Тверского. <…> Следовательно, окончательное отделение Московского княжества от Владимирского произошло не ранее 70-х гг. XIII в. Во всяком случае, Даниил Александрович как московский князь упоминается впервые в 1283 г»[463].
Первый серьезный конфликт между Тверью и Москвой произошел, судя по всему, в связи с вопросом о том, кто займет великое княжение Владимирское после смерти князя Андрея Александровича 27 июля 1304 г.:
«…В лето 6812 [1304]. Преставися великыи князь Андреи Александрович, внукъ великого Ярослава, месяца июля 27, на память святого Пантелеимока, постригъся въ скиму, и положенъ бысть на Городци; а бояре его ехаша во Тферь. И /л.154об./ сопростася два князя о великое княжение: Михаило Ярославич Тферьскыи и Юрьи Данилович Московьскыи, и поидоша въ Орду оба, и много бысть замятни Суждальскои земли во всехъ градехъ. А в Новъгород вослаша тферичи наместникы Михаиловы силою, и не прияша ихъ, но идоша новгородци в Торжекъ блюстъ Торжку, и совкупиша всю землю противу, и съсылаючеся послы, розъехашася, докончавше до приезда князии»[464].
Размышляя об итогах этой замятни, С. Н. Борисов, опираясь, в частности, на избыточные сведения В. Н. Татищева и оригинальный рассказ на эту тему, почерпнутый из исторических сочинений Екатерины II, приходит к следующим выводам:
«…Данное известие новгородского летописца 30-х гг. XIV в., положенное в основу соответствующих сообщений большинства позднейших летописей, следует принимать с большой осторожностью. Несомненно, взгляд новгородца на…низовские распри отличался некоторой поверхностностью. В действительности все обстояло гораздо сложнее. Изучение всей совокупности источников позволяет представить следующую картину событий.
Осенью 1304 г. для Москвы речь шла не столько о том, кто займет владимирский стол, сколько о сохранении за Даниловичами тех городов и земель, которые их отец сумел выторговать у своего старшего брата великого князя Андрея Александровича. <…>
Смерть Андрея Александровича 27 июля 1304 г. сделала Михаила Тверского и по праву старшинства, и по распоряжению покойного законным наследником владимирского венца. Юрий Данилович не имел оснований претендовать на великое княжение Владимирское. Кажется, он и не собирался этого делать всерьез. В то время гораздо выгоднее было быть вторым, чем первым. Однако он…блефовал, надеясь ценой отказа от притязаний на Владимир добиться признания прав Даниловичей на те владения, которые в разное время и на разных условиях признавал за Даниилом князь Андрей Александрович. <…> Сам Юрий загодя объявил о своем намерении отправиться в Орду вслед за Михаилом Тверским. Эта весть заставила тверскую княгиню, мать Ксению, при посредничестве митрополита Максима вступить в переговоры с Юрием. Они попытались умиротворить московского князя обещанием каких-то уступок со стороны Михаила. Это был первый успех предпринятого Юрием блефа. Однако то, что ему предложили, не удовлетворило Юрия. Игра только начиналась. Уклончиво ответив митрополиту, ссориться с которым он явно не хотел, Юрий стал поторапливаться с отъездом в Орду. <…>
В конце концов Юрий сумел благополучно добраться до ханской ставки. Там он после долгой тяжбы уступил Михаилу Тверскому великое княжение Владимирское, но, по-видимому, извлек из этого немалую выгоду для Москвы. <…>
…Юрий своим участием в устроенном татарами торге сознательно провоцировал Михаила Тверского на повышение ставки ордынского…выхода. Зная амбициозный и самонадеянный характер Михаила, Юрий был уверен, что тот не отступится от заветного владимирского венца. Когда ставки взлетели до небывало высокой черты, Юрий вышел из игры, на прощанье язвительно попрекнув Михаила тем, что из-за его упрямства…погибнет земля Русская. Долги Михаила в конечном счете привели к гибели и его самого».
Не знаю, насколько способствует использование картежной терминологии решению научных исторических проблем, однако ясно, что подобные рассуждения явная модернизация мотивационной сферы личности Юрия Даниловича. К тому же, как чуть ниже пишет сам автор приведенных строк,
«…не имея точных сведений о том, с чем вернулись Юрий и Михаил из Орды в 1305 г., можно, однако, уверенно говорить, что в этой тяжбе Юрий как политик и дипломат оказался сильнее своего тверского соперника. Победа Михаила оказалась…пирровой. Приведенные выше данные заставляют усомниться в принятом мнении о том, что Юрий в 1304 г. действительно пытался отнять у Михаила Тверского великое княжение Владимирское. Очевидно, здесь шла своего рода двойная игра: хан делал вид, что готов поддержать Юрия, и тем самым шантажировал Михаила, заставляя его повышать обязательства; Юрий играл роль, отведенную ему ханом, но при этом не забывал и о собственных интересах»[465].
Действительно, не имея точных сведений, можно с уверенностью говорить о чем угодно, поскольку, по законам формальной логики, верификации такие выводы не поддаются.
Гораздо более осторожен и корректен в своих оценках происшедшего Э. Клюг:
«…Невозможно определить с полной ясностью, почему в конце концов там [в Орде] преуспел именно тверской князь. В его пользу говорил традиционный порядок престолонаследия, а с учетом того, что…татарские князья сулили великое княжение Юрию, если он пообещает платить дань большую, чем Михаил, тверской князь вполне мог потягаться с московским и в этом отношении»[466].
Как бы то ни было, в конце 1305 г. Михаил вернулся из Орды великим князем Владимирским…
МИХАИЛ ТВЕРСКОЙ. СПОР СВЕТСКОЙ И ДУХОВНОЙ ВЛАСТЕЙ
Дальнейшее развитие московско-тверского конфликта приобретает все более острый характер, поскольку помимо собственно меж-дукняжеских отношений в него вмешиваются церковные иерархи. Сугубо, казалось бы, светские вопросы приобретают отчетливый конфессиональный характер и сразу же получают общерусское звучание. Дело осложнилось еще и тем, что русская церковь единственная сила, которая обеспечивала в удельный период единство Руси, оказалась разделенной:
«…Время от митрополита Кирилла II [до 1242/1243-1281] до митрополита святого Ионы [ум. 1461] можно назвать по преимуществу переходным временем в истории собственно нашей митрополии. Прежде общим правилом было избирать и поставлять для России митрополитов в Греции и из греков. Теперь допущено было избирать для России митрополитов то в Греции, то в России или Литве, из греков и русских или других славян, по этому поводу появились в России и Литве искательства митрополитского сана, и случалось, что, когда в России избирался один митрополит и отправлялся в Грецию для поставления, там уже был избран и поставлен другой. Со времени митрополита Ионы все Русские митрополиты избирались только в России и Литве и из русских, а иногда литовцев. Прежде вся Русская Церковь составляла одну митрополию. Теперь начался ряд попыток к разделению Русской митрополии на две и даже на три попыток, которые по временам увенчивались успехом, хотя ненадолго, и послужили новым поводом к искательствам митрополитской кафедры и к разным другим беспорядкам. С митрополита Ионы Русская митрополия окончательно разделилась на две. Прежде кафедра Русского первосвятителя постоянно находилась в Киеве, и все первосвятители жили там. Теперь митрополиты переселились лично сперва во Владимир на Клязьме, потом в Москву, не перенося, однако ж, туда своей кафедры, и потому, живя во Владимире и Москве, продолжали называться Киевскими и всея России; а митрополиты, управлявшие западнорусскими епархиями, по временам отделявшимися от Московской митрополии, жили то в Киеве, то в Галиче, то в Вильно и носили титул Киевских и всея России, или Галицких, или Литовских. С митрополита Ионы, по окончательном разделении митрополии, митрополиты, жившие в Москве, начали называться Московскими и всея России, а митрополиты западнорусские Киевскими и всея России»[467].
В 1305 г., после кончины галицкого митрополита и митрополита владимирского Максима, константинопольская патриархия получила возможность объединить обе русские митрополии. Претендентами на единый престол митрополита всея Руси оказались ставленники Михаила Тверского (Геронтий) и Юрия Львовича Галицкого (Петр). По отношению к последнему тверские иерархи заняли открыто враждебную позицию, обвиняя Петра в симонии[468] и освящении браков между родственниками в четвертом и пятом колене. Тем не менее, Петр занял митрополичий престол. Несмотря на то, что тверской князь уклонялся от открытой конфронтации с новым митрополитом, Тверь навсегда утратила возможность стать духовным центром Руси:
«…Житие Петра, единственный источник, освещающий это важное событие (что само по себе весьма знаменательно), избегает какой-либо критики в адрес Михаила Ярославича, сообщая, что великий князь во время переяславской встречи был в Орде… <…> [Однако] великий князь не оставался непричастен к выпадам против Петра. Нельзя сказать с уверенностью, когда и каким образом он вмешался в дело. Во всяком случае, Михаил не откликнулся на дерзкое предложение лично выступить против митрополита, сформулированное в кругах тверского клира, возможно он даже приказал прекратить нападки на Петра. Все же отношения между великим князем и митрополитом осложнились на столь длительный срок, что Тверь понесла от этого немалый ущерб. Хотя источниками доказывается всего один случай промосковских действий Петра, имеющий форму вмешательства в политические дела, значение этой симпатии к Москве на самом деле должно было быть гораздо большим. Наверняка не случайно летописи, находящиеся под сильным тверским влиянием, обходят молчанием смерть митрополита 21 декабря 1326 г. В Москве же, где был похоронен Петр, вскоре началось его почитание как святого»[469].
Победительницей в конфликте стала Москва, где Петр был похоронен в недостроенном Успенском соборе в 1327 г. Правда, остается, так сказать, моральный фактор, характеризующий действия московского князя не с лучшей стороны. Однако он легко снимается путем рассуждений логичных, хотя и не подкрепленных в достаточной степени источниками:
«Можно полагать, что нападки на митрополита Петра были вызваны не только политическими причинами, но и его действиями по укреплению внутрицерковной дисциплины. Святитель был единомышленником константинопольского патриарха Афанасия I, известного своей непримиримой борьбой со всякого рода нарушениями церковных и монастырских уставов. Патриарх держал себя весьма независимо по отношению к светской власти, не останавливаясь и перед применением такой сильной меры воздействия, как отлучение от церкви. Следуя примеру своего патрона, Петр неизбежно должен был нажить себе множество влиятельных врагов на Руси. Отсюда и то небывалое ожесточение, которым отмечены были дискуссии на переяславском соборе 1310 г.»[470].
Однако у этого события была и еще одна сторона. Послание константинопольского патриарха Нифонта с обличениями Петра
«…Богом прославленому и благочестиврму сынови духовному нашего смирения Михаилу, великому князю всея Руси»[471]
Такая титулатура, совпадавшая с титулом митрополита, фактически приравнивала тверского князя к положению византийского императора и предоставляла ему тем самым право надзора над церковью! По мнению М. Дьяконова, такое обращение патриарха к тверскому князю учитывало титул, принятый самим Михаилом. Из этого исследователь сделал вывод, что Михаил возвысил свои политические притязания до титула, равного титулу митрополита, как это позднее сделают великие князья московские[472].
Вместе с тем, такой титул мог вполне рассматриваться как претензия на объединение русских земель под властью Твери. Это тем более вероятно, что не только грек Максим Плануда именует Михаила царем росов, но и русский монах Акиндин адресует свое послание, осуждающее Петра,
«…Богом съхраненому и благочестивому, и благочестия держателю, великому князю Михаилу и честному самодержьцю рускаго настолования»[473]
Согласно широко распространенному мнению, все русские княжества на протяжении XII–XIII вв. жаждали объединения. Однако, по вполне основательному мнению Э. Клюга, даже намек на
«…потенциальные жертвы…собирания русских земель от Твери к Москве; последняя же была в состоянии сопротивляться Твери, опираясь на церковь, которую тверичи необдуманно настроили против себя в результате нападок на митрополита Петра.
Ирония истории проявилась в том, что именно Москве досталась таким образом роль, которую не смогла сыграть Тверь, роль центра последовательного объединения русских земель под единой властью»[474].
Вместе с тем, обращает на себя внимание и такая деталь: Тверь на практике, в отличие от Москвы, никак не проявляет свое стремление начать реальный процесс объединения:
«…Великий князь всея Руси, басилевс, самодержец и царь эта тенденция к повышению ранга власти великого князя Михаила Ярославича обозначается в источниках со всей очевидностью. Однако традиция этой титулатуры не началась лишь с Михаила Ярославича. Свидетельства источников, имеющие отношение в этом смысле к его персоне, не столь многочисленны, чтобы можно было ясно оценить значение и место подобных мотивов в политике Михаила. Главное, однако, заключается в том, что мы не знаем, начало ли при Михаиле Ярославиче изменяться положение великого князя по отношению к удельным князьям в смысле укрепления центральной великокняжеской власти и преследовал ли Михаил подобную цель в своей политике вообще. Только при положительном ответе на этот вопрос можно было бы говорить о реальном осуществлении притязаний на великое княжение всея Руси. Михаил Ярославич и без того занимал отчетливо выделяющуюся позицию, будучи единственным великим князем на Руси т. н…местные великие княжения появились наряду с великим владимирским княжением впервые во второй половине XIV в. Все же Михаил Ярославич был первым великим князем, о котором мы доподлинно знаем, что он перенял у прежних баскаков взимание податей для Орды [6813/1305 г.: с этого момента именно великий князь владимирский собирал для хана на Руси…регулярную дань[475]]. В этом заключался хороший шанс материально укрепить великокняжескую власть, но на принципиально важный вопрос о распространении вели[ко]княжеской власти на удельные княжества источники дают, скорее, отрицательный ответ: в то время как Москва в начале XIV в. стала стремиться к аннексии мелких соседних княжеств, о действиях Твери в этом направлении ничего не известно. В связи с этим и внутрирусское сопротивление Твери до 1317 г., когда Михаилу Ярославичу пришлось отказаться от великого княжения, ограничилось по существу сопротивлением Москвы и Великого Новгорода»[476].
Впрочем, как отмечает Н. С. Борисов, отсутствие сведений об агрессивных устремлениях Твери лишь следствие тщательной редакционной работы тверских летописцев:
«…Известно, что почти все летописание Северо-Восточной Руси XIV в., сосредоточенное в Своде 1408 г., дошло до нас в тверской переработке, выполненной в 1412 г. Естественно, все негативные сведения о Михаиле Тверском при этой переработке подвергались сокращению. Да и сам Свод 1408 г., вышедший из митрополичьей канцелярии, едва ли мог удержать какие-либо сведения, бросающие тень на князя-мученика, причисленного к святым. В итоге наиболее достоверным (хотя, конечно, по-своему пристрастным) следует признать рассказ о деятельности Михаила Тверского в Синодальном списке Новгородской I летописи. Здесь тверской князь предстает как злодей и клятвопреступник, наводящий на Русь татарскую…рать»[477].
Действительно, в Новгородской первой летописи старшего извода есть рассказ о походе Михаила на новгородские земли:
«…В лето 6822 [1314].Того же лета приеха Федоръ Ржевьскыи в Новъгород от князя Юрья с Москвы, и изъима наместникы Михаиловы, и держаша ихъ въ владычни дворе, а новгородци с княземь Федоромь поидоша на Волгу; и выиде князь Дмитрии Михаилович со Тфери и ста об ону сторону Волгы, и тако стояша и до замороза, а Михаилу князю тогда сущю въ Орде. Посемь докончаша съ Дмитриемь миръ, и оттоле послаша по князя Юрья на Москву, на всеи воли новгородскои; а сами възвратишася в Новъгород. Тои же зимы, пред великымь заговениемь, приеха князь Юрьи в Новъгород на столъ съ братомь Афанасьемь; и ради быша новгородци своему хотению…
В лето 6823 [1315]. Поиде князь великыи Юрьи из Новагорода, позванъ въ Орду от цесаря, марта 15, в суботу Лазореву, оставивъ в Новегороде брата своего Афанасья. Того же лета поиде князь Михаило изъ Орды в Русь, ведыи с собою Татары, оканьнаго Таитемеря. Услышавше же новгородци съ княземь Афанасьемь, изидоша к Торжку и пребыша ту съ 6 недель, весть переимаюче. Тогда же поиде князь Михаило со всею Низовьскою землею и с Татары к Торжку; новгородци же съ княземь Афанасьемь и с новоторжци изидоша противу на поле. Бысть же то попущениемь божиемь: съступившема бо ся полкома обема, бысть сеча зла, и створися немало зла, избиша много добрыхъ муж и бояръ новгородскыхъ: ту убиша Андрея Климовича, Юрья Мишинича, Михаила Павшинича, Силвана, Тимофея Андреянова сына тысяцьского, Онанью Мелуева, Офонаса Романовича и купець добрыхъ много, а иныхъ новгородцевъ и новоторжьцевъ богъ весть; а инии останокъ вбегоша в город и затворишася в городе с княземь Афанасьемь. И присла князь Михаило к новгородцемъ в Торжекъ: «выдаите ми князя Афанасья и Федора Жревьского, а язъ с вами миръ докончаю».
И рекоша новгородци: «не выдаемъ Афанасья, но измремъ вси честно за святую Софью». И присла князь Михаило опять: «выдаите ми Федора Жревьского»; и не хотевше выдати, по неволи выдаша его, и на собе докончаша 50000 гривен серебра, и докончаша миръ и крестъ целоваша. И по миру князь Михаило призва к собе князя Афанасья и бояры новгородскыи, и изъима ихъ, и посла на Тферь в тали, а останокъ людии в городе нача продаяти, колико кого станеть, а снасть отъима у всехъ. А бои бысть месяца февраря 10, на святого мученика Харлампия. И посла князь Михаило наместникы своя в Новъгород, а посадничьство даша Семену Климовичю»[478].
Речь в нем, однако, идет не о насильственном присоединении северо-западных территорий к Тверскому княжеству, а о восстановлении справедливости (по меркам того времени): изъятые, по приказу Юрия и с согласия новгородцев, наместникы Михаиловы в результате конфликта возвращаются в Новгород. Трудно сказать, в чем именно здесь можно усмотреть клятвопреступление или злодеяние Михаила. Это, впрочем, не снимает вопроса о том, что реальный Михаил Ярославич вряд ли был ангелом во плоти…
Вместе с тем, одного этого эпизода, на мой взгляд, явно недостаточно, чтобы делать жесткие выводы, подобные следующим:
«…Всесторонний анализ ситуации убеждает в том, что жесткая, сугубо…силовая политика Михаила Тверского объяснялась не только особенностями его характера и традициями новгородско-тверских отношений, но и объективными причинами. В сущности, у Михаила не было другого пути к победе. Его собственное княжество практически не имело возможностей для расширения своей территории. Со всех сторон оно граничило с сильными соседями: на севере и северо-западе с Новгородом, на западе с Литвой, на юге с Московским княжеством. Некоторые перспективы имелись лишь на восточном (ростово-суздальском) и юго-западном (ржево-смоленском) направлениях. Внедряясь в эти регионы путем династических связей, тверские князья создавали здесь определенные…точки опоры и виды на будущее. Однако точно такую же деятельность вели здесь и их соперники московские князья. В итоге овладение великим княжением Владимирским оставалось почти единственным шансом для тверских правителей увеличить подвластную им территорию. Отсюда и столь безоглядное стремление Михаила Тверского любой ценой получить ярлык на великое княжение Владимирское. <…>
В итоге можно констатировать, что вся…политика Москвы, насколько она известна по источникам, сводилась в этот период к наиболее естественной и благоразумной реакции на вызовы времени. Михаил Тверской в силу изменившихся обстоятельств (конец двоевластия в Орде и системы двух княжеских коалиций на Руси) получил возможность вести новую политику, суть которой силовая консолидация (…насилованием) русских земель вокруг великого княжения Владимирского при поддержке Орды. Однако как объективные (стихийные бедствия, смена ханов в Орде, семейная ситуация Михаила Тверского), так и субъективные (излишняя самонадеянность Михаила Тверского, чрезмерное увлечение силовыми методами воздействия) факторы предопределили крах честолюбивых замыслов Михаила Ярославича, а вместе с ними и первой попытки осуществления…тверского варианта политической консолидации Северо-Восточной Руси»[479].
Как бы то ни было, в конце лета 1317 г. князь московский Юрий Данилович вернулся из Орды в сопровождении посла силна Кавгадыя, получив от хана Узбека ярлык на великое княжение:
«…В лето 6825 [1317]. Пришел князь Юрий из Орды, приведя с собой посла сильного, по имени Кавгадый. И встретил их князь великий у Костромы, а с ним все князья суздальские, и стояли у Волги долгое время. И после переговоров с Кавгадыем уступил князь великий Михайло великое княжение князю Юрию и вернулся в отчину свою, в Тверь, и заложил большой кремль.
В ту же осень знамение было на небесах, сентября в семнадцатый день, круг над городом Тверью, низко опустившись на севере, и от него три луча — два на восток, а третий на запад.
В ту же зиму князь Юрий с Кавгадыем и со всеми князьями суздальскими пришли от Костромы к Ростову, от Ростова к Переяславлю и сделали много зла христианам. Потом пошли из Переяславля в Дмитров, а из Дмитрова в Клин.
В то же время пришли новгородцы в Торжок против великого князя Михаила, в помощь князю Юрию. И стояли в Торжке шесть недель, ссылаясь с князем Юрием и ожидая срока, чтобы пойти князю Юрию от Волока, а новгородцам от Торжка. Между тем, выходя из Торжка, начали новгородцы грабить по границе. Великий же князь Михайло, не дожидаясь срока, пошел против них, и была немалая схватка, и убили двести новгородцев. И начали они присылать к великому князю Михаилу с челобитьем и, заключив мир, пошли в Новгород.
Князь же Юрий с татарами и со всем суздальским войском начал разорять тверские волости, пожег села и хлебные поля, а людей в плен повел. И подошел к городу на пятнадцать верст, и стоял на том месте пять недель. Всего же мучили людей в Тверской вотчине три месяца; и ездили послы от Кавгадыя к великому князю Михаилу, но все с коварством, и не было между ними мира.
И пошел Кавгадый к Волге, и Юрий князь, и все князья суздальские, и стали на переезде у Волги. Великий же князь Михайло, соединив тверичей и кашинцев, пошел против Юрия. Юрий же ополчился навстречу, и сошлись, и была сеча великая. И помог Бог великому князю Михаилу Ярославичу, и много противников побили. Князей же многих руками поймали и привели в Тверь, также и княгиню Юриеву Кончаку. Юрий же князь бежал в Новгород Великий с малой дружиной. Кавгадый же велел дружине своей повергнуть боевые знамена, а сам с досадой пошел в свой стан. Было же это декабря в двадцать второй день.
На другое утро великий князь виделся с Кавгадыем и заключил мир. И взял его в Тверь со своею дружиною и, почтив его, отпустил»[480].
В этом, в общем-то, довольно бесхитростном рассказе обращают на себя внимание несколько деталей. Бог, по мнению тверского летописца, явно на стороне своего князя великого Михаила. Это, в частности, подтверждается тем, что описание совместных действия Кавгадыя, Юрия и всей силы Суздальской весьма напоминают уже знакомый нам рассказ о действиях Татар в Рязанской земле, а также войск Игоря под Константинополем (много зла творяху христианом… почаша воевать Тверския волости, села пожгоша… а люди в плен поведоша). К тому же, оценочный (негативный) смысл, видимо, придает тексту уже анализировавшийся нами оборот: князи многи руками поимаша. Впрочем, было бы странно, если бы тверской летописец по-иному оценивал действия противников своего князя.
Передача Юрию ярлыка на великое княжение (1317 г.) изображается и комментируется в летописной «Повести о смерти в Орде Михаила Тверского» следующим образом:
«…минувшу единому лету и пакы безаконии Измаилтяни несытии сущи мьздоимства, его же жалааше, и вземше много серебра, и даша великое княжение великому князю Юрью Даниловичю»[481]
Как видим, догадка о блефе московского князя в 1305 г. явно противоречит последующему развитию событий так, как их описывают источники. Если Юрий двенадцать лет назад (!) специально подталкивал тверского князя к тому, чтобы тот согласился на завышенные ставки дани и таким образом погубил себя, то теперь, выходит, сам московский князь брал на себя повышенные обязательства, да еще выкладывал за это много серебра (очевидно, так и не дождавшись, когда же противник пожнет плоды своей пирровой победы)!
Официальными обвинениями в адрес бывшего великого князя стали упреки в том, что он якобы не всю дань отдавал Орде и хочет бежать в Ливонию. К этому вскоре прибавился и еще один повод для преследования тверского князя. В ходе военных действий Михаил пленил жену Юрия, сестру хана Узбека Кончаку. Через некоторое время она умерла в Твери, что позволило московскому князю утверждать, будто его супруга была отравлена тверским князем.
«Повесть об убиении Михаила Тверского»
В конце февраля 1318 г. Михаил и Юрий вызваны на суд в Орду. Дальнейшие события подробно излагает летописная Повесть об убиении великого князя тверского Михаила Ярославича в Орде. Она известна в нескольких редакциях. При этом, как отмечает В. А. Кучкин,
«…Анализ…«Повести» в летописных сводах позволил выделить две старшие летописные редакции, сохранившиеся до настоящего времени: редакцию Софийской I летописи старшего извода и редакцию Рогожского летописца и близких к нему сводов. Сравнение их показало, что они восходят к одному источнику, причем в Софийской I летописи рассказ о смерти Михаила более подробен, содержит целый ряд фактических деталей, которых нет в Рогожском летописце, и сохраняет, таким образом, более древние черты. В Рогожском летописце повествование о гибели тверского князя сильно сокращено. Здесь был сокращен текст, сходный с текстом Софийской I летописи. В то же время в Рогожском летописце есть чтение более древнее, чем в Софийской I летописи. И тверской, и московский летописный варианты…Повести по-разному передали особенности своего общего источника…Повести о Михаиле в недошедшем тверском своде 1409 г. Изучение редакций…Повести в рукописных сборниках приводит к выводу о том, что старшей среди них является Пространная редакция памятника. Налицо, таким образом, три старшие редакции…Повести, две из которых имели общий источник»[482].
Приведем некоторые фрагменты из ранней редакции Повести по тексту Софийской первой летописи старшего извода:
«…Лета 6827. Убиение великого князя Михаила Ярославича тферскаго в Ворде от царя Азбяка <…> В Орде сед… царь именем Азбяк, поиде в богомерзкую веру срачиньскую, и оттоле наипаче не пощадети нача роду крестьянского… И еже се бысть за наши согрешения. <…>
Великий же князь Михаил посла в Орду сына своего Костянтина, а сам же после его в Орду же поиде, благословяся у епископа своего Варсунофия, и от игуменов, и от попов, у от отца своего игумена Ивана последнее исповедание сотвори на реци на Нерли, на много час очищая душу свою, глаголяще:…Аз, отче аще много мыслив, како бы ны пособити крестьяном сим, но и моих ради грехов множаишая тягота сътворяется в наю разности. Ныне же, отче, благословите мя, аще ли случится, пролию кровь свою за них да негли бы ми Господь отдал грехов, аще сеи крестьяне се сколько почиют. И еже и бысть молитвою его. <…>
Он же поиде к Володимерю, а с ними сына его князь Дмитрии и Александр, и бывше ему во Володимере, и се приеха посол от царя из Орды именем Ахмыл, глаголя:…Зовет тя царь, поиде вборзе, буди за месяц. Аще ли не будеши, то уже воимянова на тя рать, и на твои городы. Обадил тя есть ко царю Кавгадый, глаголя:…Не бывати ему в Орде. Думаще бояре его ркуще: Се сын твои в Орде. Аще другаго пошли. Та же сына его глаголаста ему:…Господине, драгый отче, не езди в Орду сам, наю котораго пошли, аще въсхощеши, занеже обажен еси ко царю, доиде же минет гнев его. Креакым же умом исполнен смирения глаголаще:…Видите чада моя, яко не требует вас царь, детей моих, ни иного которого, развее меня, но моея главы хощет. Аще бо аз сд уклонюся, то отчина моя вся в полону будет, и множество крестьян изьбъени будут. Аще ли после того умрете же ми есть, то лучше ми есть ныне положити душу свою за многыя душа. <…>
Дошедши же ему в Орду месяца семтября, и ту срете его сын, его князь Костянтин, царь же дав ему пристава, не дадущу никому же его обидети, се умякнуша исперва словеса их паче олея, и та бо ныне быше стрелы. И егда же одари все князи ордыньския и царици, после же самого царя, и бывшу ему в Орде полтора месяца. И рече царь князем своим:…Что ми ести молвили на князя Михаила, створите има суд с князем великим московьским Юрьем Даниловичем, да котораго правду скажете мне, того хочу жаловати, а виноватого казни предати. А не веси оканне, еже еси своего казнью сплел ему венец пресветел. В един убо день собрашася все князи ординьстии в едину вежу цареву и покладаху многы грамоты с многым замышлением на великого князя Михаила, глаголюще:…Многы дани поимал еси на городех наших, царю же не дал еси. Истинныи же Христов страдалец Михаило, любя правду, глаголя истину, с всякокою неправдою обличааше лжи их свидетельства, о таковых судьях речено бысть: Поставлю властеля ругателя их, судию немидующих. Сни бо бяше неистивыи Кавгадыи сам судья, тоже и сутяжаи, тои же лжи послух бывааше, покрывааше лжу свою истиная словеса великого князя Михаила, изреша много замышления вины на непорочного Христова воина, а свою страну оправдая.
И пакы минувшеи единои недели по суде том, в день субботныи от нечестивых изыде повеление безаконно, поставиша его на другом суде связана, блаженаго князя великаго Михаила, износяще ему неправедное осуждение:…Царевы дани не давал еси, противу посла бился еси, а княгиню великого князя Юрья уморил еси. Благоверныи же великий князь Михаиле с многым свидетельством глаголяще:…Колико скровиц своих издаял есмь цареви и князем, все бо исписано имяше, а посла паки избавих на брани и с новою честью отпустих его. А про княгиню, Бога послуха призывааше, глаголя:…Яко ни на мысли ми того творити. Они же безаконии по глаголющему пророку:…Уши имут не слышать правды, и усты имуть, глаголють истины, очима да не видят, ослепи бо язва их. И не вмениша себе нимало словеси преподобного, но реша в собе:…Поизы узами стяжем его и смертью нелепотною осудим его, яко неключим есть нам и не последует нравам нашим. Яко же бо въсхотеша, то и створиша, в настоящую убо ночь преставиша от семи князей семь сторожев и иных немало и покладааху пред блаженым многыя ужа железныя, хотяше отягчаати нозии его, и вземше от порт его и поделишася. В ту нощь мало отпустиша ему от уз железных, но связана тако пребысть всю нощь. Тое же нощи отгнаша от него вся бояре его и слуги, силно бьющи, и отца его духовнаго игумена Александра, и оста един в руку их, глаголаще бо в себе:…Удалиша от мене дружину мою и знаемыя от страсти.
Наутрия же в неделю повелением безаконых възложиша колоду великую от тяшка древа на выю святого и прообразующе ему поносную муку… Повеле безбожнии вести после царя, бяше бо пошел на ловы. Преподобныи же благоверныи великий князь Михаило <…> приложи слово праведного Иева:…Яко Господе годе тако будет. Буди имя Господне благословенно от ныне и до века<…>
Минувшим же днем 20 и 4-м святому неизреченом том терпеньи, нечестивыи же Кавгадыи, имея яд аспиден под устами и паки досажая душу терпеливаго великого князя Михаила, и повеле его привести в торг в такои укоризне, созва вся заимодавца, и повеле святого поставити на колену пред собою. И величаашеся безаконыи, яко власть имы на праведном, и много словеса изорче досадна праведному, и по сем рече:…Ведая буди, Михаиле, так царев обычаи, аже будет ему на кого гнев хотя и от своего племени, ти таковоже въскладают древо на него, егда же гнев его минет, и пакы в первую честь въводит его. Утру бо или в предгрядущии день тягота си отъидет от тебе, и в болшии чести будеши <…>
Бывьше же блаженному и великому князю в неизреченнем том томленьи и тяготи дни 26. В среду рану <…> в от час един ото отрок его, вскочив в вежу обледившим лицем и измолкшим голосом:…Господине княже, едет уже от Орды Кавгадыи и великий князь Юрьи с множеством народа прямо к твоей вежи. Он же наборзе встав и вздохнув, и рече:…Ведаю на что едут, на убиение мое <…>
Кавгадыи и великий князь Юрьи послаша убици, а сами сседши с конь в торгу, близ бо бяше торгу, яко каменем верече. Убиици же, яко дивне зверье, немилостивии кровопивцы, разгнавше блаженнаго все люди его и вскочивше в вежу, обретоша его стояща и так похвативше его за дерево, иже на вые его, и удариша им силно, взломиша и на стену, и проломися вежа. Он же пакы вскочи, и так мнози имше его и повергоша на земли, и бьяху и пятами нещадно. И се един ото безаконых именем Романец, и извлек великии нож, и удари и святого в десную страну, и обращая нож семо и овамо, отреза честное сердце его. И тако предасть святую и блаженную свою душу в руце Господни месяца ноября в 22 день в среду в 7 час дне. <…>
Горесть бо се ныне братие и есть в от час видевши такую нужную смерть господина своего великого князя Михаила.
А бояре его и слуги не мнози гонзнуша рук их, и еже дерзнули убежати в Орду ко царице, а иных изымаша, влечахуть нагых терзающе нещадно, акы некыя злодея и приведши в станы своя, и утвердиша я в оковех. Сами же князи и бояре в одинои вежи пьяху вино, повестующе, кто какову вину изрече на святого»[483].