Глава 18

Глава 18

Получив под командование 141-ю эскадрилью в 22 года, я стал самым молодым офицером в звании уинг-коммендэра, возглавившим боевое подразделение Королевских ВВС, разделив эту честь с Пэдди Финукейном.[90] Но в то время это не много для меня значило. В Форде, после представления командиру авиастанции Пату Максвеллу, асу Первой мировой войны, я отправился в штаб эскадрильи, где меня приветствовал новый адъютант, флайт-лейтенант Дикки Спэрроу. У меня состоялся с ним длинный разговор, и вскоре я составил себе общую картину. Эскадрилья находилась в кризисе. Большинство старших по званию членов экипажей были женаты и жили с семьями вдали от аэродрома, так что не могли достаточно хорошо следить за делами и руководить ими. Но большинство из них получили уведомления о переводе, и мне оставалось вселить боевой дух в остальных. Дикки, бывший в гражданской жизни торговцем шерстью, сразу же произвел на меня впечатление, как наиболее подходящий человек для своей работы. Он был старше всех летчиков, значительно более зрелым и терпимым человеком. Его советы по административным и кадровым вопросам были неоценимы. Я боюсь представить, что стало бы с бумажной работой без его бескорыстного руководства, поскольку я ничего в ней не смыслил.

Дикки представил меня остальным. Сквадрэн-лидеры Беал и Купер командовали звеньями, Беал – вновь назначенным, как и я. Бастер Рейндольс был «шпионом», это был человек типа Спэрроу и такой же полезный. Доугал, «бешеный ирландец», был нашим доктором. Несмотря на свои сумасшедшие выходки, он оказался незаменимым в предстоящие месяцы. Экипажи самолетов представляли смешанную группу, включавшую новозеландцев, австралийцев, бельгийцев, индийцев и представителей других наций и немного разбавленную англичанами. Одно было очевидно. Они очень хотели преодолеть кризис и сделать эскадрилье имя. Обратившись к ним с короткой речью, я сказал о том, чего жду от них. Это было просто: 141-я должна стать лучшей эскадрильей ночных истребителей в Королевских ВВС. Эту же речь, немного видоизмененную, я повторил перед наземным персоналом и с гордостью ощущал, что попал в точку, хотя думаю, что любой мог сделать это лучше, чем я.

Несколькими днями позже командир авиагруппы решил проинспектировать нашу авиастанцию. И застал меня врасплох. Я еще не знал все экипажи по фамилиям и не был точно уверен, где на авиастанции расположены некоторые службы. Этот визит привел к нескольким забавным инцидентам. Дикки быстро собрал вместе наши экипажи, и я сказал им, что если не смогу вспомнить чьих-то фамилий, то они будут флаинг-офицер Смит, Браун или Джонс. Если они и возражали против подобных временных фамилий, то недовольства не выразили. Большинство фамилий я назвал правильно, но несколько пришлось называть экспромтом. Разгадал ли эйр-вице-маршал эту мою хитрость, я так никогда и не узнал. Инспектирующих также провели по нашему расположению. Для того чтобы избежать больших промахов, я повсюду водил за собой Дикки, но даже при этом попался. Командир авиагруппы захотел увидеть нашу оружейную мастерскую. Я знал, что она находится в одном из двух бараков. Но в котором? Дикки, тоже новичок, также не был уверен, в каком именно. Я бодро сказал, чтобы эйр-вице-маршал следовал за мной, и открыл дверь: «Оружейная мастерская, сэр». Повисла тяжелая тишина. Я показал командиру наш умывальник и туалет. «Очень интересно, Брехэм. Ну а где же оружейная мастерская?» – произнес он. Она должна была быть в другом бараке, так что я повторил попытку и на сей оказался прав. Прежде чем я успел что-нибудь сказать, командир авиагруппы обратился к оружейнику, который, стоя спиной к нам, вставлял в пушечную ленту 20-мм снаряды.

– Что вы делаете, солдат? – спросил он.

На что оружейник ответил:

– А что, черт возьми, это напоминает?

Мы все остолбенели, а когда оружейник повернулся и увидел, с кем говорит, мне показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Эйр-вице-маршал, надо отдать ему должное, свел все к шутке, но мы были рады, когда он уехал.

Бастер Рейндольс и Спэрроу, вскоре после моего прибытия в Форд, попросили меня поучаствовать в составлении представления к награждению Крестом Виктории одного из пилотов эскадрильи, ворэнт-офицера, погибшего в бою. Его штурман остался жив. Они перехватили над Ла-Маншем «Хейнкель-111», и в ходе боя пилот был тяжело ранен. Он продолжил стрелять во врага, пока не сбил его, и только затем повернул домой. Он знал, что его штурман не умел плавать, поэтому повернул к побережью и в конце концов пересек его. Затем он спокойно приказал своему штурману выпрыгнуть на парашюте. Штурман возражал, говорил, что хочет остаться и помочь, но затем понял, что не имеет никакого смысла спорить. Так что он покинул самолет и благополучно приземлился на парашюте. Храбрый пилот, который все время оставался спокойным, несмотря на тяжелое ранение, разбился вместе со своим самолетом и погиб.

Представление было отправлено, но затем, по-видимому, было отвергнуто командиром сектора ПВО. Бастер и Дикки считали, что тот не испытывал симпатий к 141-й эскадрилье из-за ее недостаточно хороших летных качеств. Я согласился с ними, что мы должны поднять этот вопрос снова. Мы переписали представление и отправили его с сопроводительным письмом, в котором просили пересмотреть решение. Мы снова потерпели неудачу. До этого момента в ходе Второй мировой войны Крест Виктории получил лишь один летчик-истребитель. Это был флайт-лейтенант Николсон,[91] удостоенный его в ходе Битвы за Англию. Такое награждение не только стало бы достойной памятью герою, но и подняло моральный дух Истребительного командования в целом и ночных истребителей в частности.

После Нового года Джоан написала мне, что ее родители готовы принять ее в своем доме в Лестере. Я вместе со Стиксом вылетел на «бьюфайтере» в Уэст-Маллинг, чтобы помочь ей с отъездом. Мы провели вместе два замечательных дня в нашей обустроенной квартире в Уэст-Маллинге. Джоан сообщила мне, что ждет второго ребенка, который, вероятно, родится в июле. Это была замечательная новость, которая значительно смягчила тяжесть нашего расставания. Мы надеялись, что это будет дочь, и попробовали договориться об имени для нее. Мы сошлись на Венди.

Во второй вечер моего визита в Уэст-Маллинге завыли сирены воздушной тревоги. Я позвонил в 29-ю эскадрилью, чтобы сообщить, что мы со Стиксом могли бы помочь, поскольку у нас есть готовый к полетам «бьюфайтер». Джоан была рассержена. Должен признать, поступил очень эгоистично. Однако командир 29-й эскадрильи отказался от наших услуг. У него было достаточно экипажей и самолетов, чтобы справиться. В то время я думал, что обязан лететь. Мои мысли были с эскадрильей, когда я лежал с открытыми глазами и слушал, как с близлежащего аэродрома взлетают «бьюфайтеры». Следующим утром мы узнали, что немцы двумя волнами совершили небольшой налет на Кент и на южное побережье и что командир 29-й сбил четыре самолета. Это было превосходное известие, но я задавался вопросом, как там в Форде дела у моей собственной эскадрильи. Боюсь, мысли доминировали над моими чувствами, поскольку я поспешил посадить Джоан и Майкла на поезд в Лестер. Благодарю Бога за все понимающую жену. Наши счастливые дни вместе закончились, с этого времени и до конца войны я очень редко посещал Лестер.

Я поспешил на аэродром Уэст-Маллинг, где меня ожидал Стикс. Он связался со 141-й эскадрильей в Форде и сообщил мне, что во время ночного вылета был сбит «бьюфайтер» Кука, одного из моих новозеландцев, но последний и его радиооператор уцелели, выпрыгнув на парашютах. Как только мы вернулись, Бастер Рейндольс устроил мне встречу с Куком, который, казалось, ничуть не пострадал. Из анализа полученных сведений следовало, что мой экипаж был случайно сбит командиром 29-й эскадрильи и что наш был одним из четырех самолетов, об уничтожении которых тот заявил. Эту ошибку, учитывая накал боя, было не трудно понять. «Бьюфайтер» напоминал «Юнкерс-88». В ходе войны случилось несколько таких ошибок.

Моя эскадрилья делила аэродром в Форде с подразделением истребителей-перехватчиков и с маленькой опытной истребительной эскадрильей морской авиации. С моряками мы редко сталкивались, но зато часто наблюдали за людьми из подразделения перехватчиков, которое было создано, чтобы испытывать новые и модернизированные бортовые радары и развивать тактику действий ночных истребителей. Форд был идеальным местоположением для них. Они часто проверяли свое оборудование и теоретические разработки в бою.

Между истребителями-перехватчиками 141-й существовало дружеское соперничество, иногда Стикс и я, а также некоторые из моих наиболее опытных экипажей помогали им в испытаниях. Мы могли предоставить им полезную информацию. Пробыв в эскадрилье лишь три недели, мы со Стиксом провели ночной бой, который стал нашим последним воздушным боем в составе ПВО. Все мои будущие победы были одержаны над оккупированной врагом Европой и над самой Германией. В течение нескольких недель ночная активность была невелика и большая часть моей эскадрильи находилась на земле. Той ночью многие экипажи отправились на вечеринку в Уэртинг. Веселье было в разгаре, когда завыли сирены. Я позвонил в Форд и узнал, что появился противник и что перехватчики уже сбили один самолет. Мы, погрузившись в наши автомобили, поспешили на аэродром. Штаб сектора приказал поднять один из моих самолетов, и Стикс и я побежали к нашему ожидавшему «бью». Это была прекрасная лунная ночь, и, помню, я подумал, насколько должны быть глупы немцы, чтобы послать бомбардировщики в такую, идеальную для ночных истребителей, ночь. Перехват происходил как обычно, и в конечном счете оператор «GCI» и Стикс совместными усилиями вывели меня на дистанцию визуального обнаружения «Дорнье-217» на высоте 4600 м. Ночь была настолько светлой, что в тот же самый момент и противник увидел наш «бью». Он стал энергично маневрировать, поворачивая то в одну, то в другую сторону, одновременно его задние бортстрелки распыляли в нашем направлении трассеры, к счастью, не очень точно. Я был немного возбужден и, вероятно, испытывал последствия вечеринки, которую мы так поспешно покинули, поэтому начал стрелять со слишком большой дистанции без каких-либо результатов. Стикс быстро положил конец моей глупости, отпуская едкие комментарии по внутренней связи. Потребовались четыре длинные очереди, почти исчерпавшие наш боекомплект, прежде чем «дорнье» загорелся и перешел в пикирование. Оно завершилось огромным всплеском в море в нескольких километрах от берега. Я не был доволен собой, когда мы выбирались из самолета – «дорнье» едва не ушел из-за моей плохой стрельбы. Однако 141-я достойно показала себя в дружеском соревновании с перехватчиками, и мы сбили два из трех или четырех атакованных бомбардировщиков. Был уничтожен еще один самолет, но на него никто не претендовал. Вероятно, он был подбит нашей зенитной артиллерией и разбился только через некоторое время, так что мы не смогли определить, кому присудить его.

В то время ночные налеты были не частыми, но немцы пользовались каждым днем плохих погодных условий, чтобы атаковать цели на побережье в дневное время, посылая истребители-бомбардировщики «Фокке-Вульф-190», бомбардировщики «Юнкерс-88» и «дорнье». Эти налеты, в дополнение к нашей ночной готовности и тренировочным полетам, создавали большую нагрузку на эскадрилью, особенно сейчас, когда у нас было очень много неопытных экипажей. Остались лишь пять или шесть опытных ветеранов, и основной груз дневных и боевых ночных вылетов лежал на них.

Кук и его радиооператор, считавшиеся стариками, получили экстраординарный опыт во время одного из немецких дневных налетов. После короткого преследования они около Чичестера увидели свою цель – «Дорнье-217», летевший на уровне верхушек деревьев. «Бьюфайтер» Кука быстро догнал немца, и тот, в своем стремлении уйти, не заметил газгольдер и врезался в него, после чего последовал огромный взрыв. Кук не сделал ни одного выстрела, но после некоторого спора с командованием ему справедливо засчитали уничтоженный самолет. У нас было мало времени, чтобы обучить все увеличивавшееся число новичков. В учебно-боевом подразделении экипажи все еще проходили базисную подготовку на «бленхеймах». Тренировочный курс был сокращен до минимума, потому что не только в Англии, но и на Среднем и Дальнем Востоке формировались все новые эскадрильи ночных истребителей. Я с сожалением должен был констатировать, что 141-ю необходимо перевести в более спокойный район, чтобы было возможно довести все наши экипажи до состояния полной боевой готовности. Я обсудил это с командирами звеньев, адъютантом и Бастером Рейнольдсом, и они все согласились, что если мы будем оставаться в Форде и дальше, то опытные экипажи будут полностью измотаны и «перегорят». Тогда противник получит полную свободу действий.

Приняв решение, я обратился с просьбой о встрече с командиром авиагруппы. Он понял меня и согласился, что 141-ю необходимо направить в тихий район. После приятной и дружеской дискуссии было решено, что в середине февраля 141-я поменяется местами с 604-й эскадрильей в Преданнаке, на полуострове Корнуолл. За несколько дней до перебазирования мы со Стиксом вылетели в Преданнак, чтобы обсудить порядок смены с уинг-коммендэром Вудсом, боссом 64-й. Аэродром был расположен поблизости от Лендс-Энда. Единственная взлетно-посадочная полоса заканчивалась недалеко от скал, нависавших над морем. Персонал был расквартирован в нескольких километрах от аэродрома, а офицеры жили в красивом отеле, который был реквизирован для этих целей. Из его окон, выходящих на север, был виден океан. Я также встретился с командиром авиастанции и с командиром эскадрильи «бьюфайтеров» из Берегового командования, которая с нами делила Преданнак. Их задачей были атаковать вражеские корабли и самолеты в Бискайском заливе. Вудс сообщил, что моя эскадрилья будет работать с двумя радарами «GCI», которые оба имели превосходных операторов. Эта информация настроила мои мысли на хороший лад перед возвращением в Форд. Я был уверен, что два месяца в Преданнаке позволят эскадрилье приобрести наивысшую степень боеготовности. Но вскоре я начал донимать Верховное командование просьбами, чтобы нас вернули обратно.