Глава 8

Глава 8

Теперь в Веллингоре появились много новых лиц, среди них пайлэт-офицеры Майлс и Дэвидсон, прибывшие прямо из авиашкол, и флайт-лейтенант Гай Гибсон, переведенный к нам после тура на бомбардировщиках, чтобы попробовать свои силы в качестве ночного истребителя. В ходе своего пребывания у нас Гай стал первоклассным пилотом ночного истребителя и сбил три вражеских самолета. Но его первой любовью было Бомбардировочное командование, и он вернулся туда и в конце концов возглавил знаменитый «Рейд на дамбы»,[60] за который был удостоен Креста Виктории.[61] Он позже погиб над Голландией. Другим представителем бомбардировочной авиации, присоединившимся к нам в то же самое время, был флаинг-офицер Дон Паркер. Он был награжден Большим крестом за спасение экипажа из разбившегося и горящего бомбардировщика. Он также вернулся в Бомбардировочное командование и погиб смертью храбрых.

В свое время наступила моя очередь возглавить звено в Тернхилле, одном из наших маленьких выделенных подразделений вдали от главной базы. Я вылетел туда во главе четырех «бленхеймов», вместе со мной в качестве бортстрелка летел пайлэт-офицер Уилсон, новый офицер-бортстрелок, а также неукротимый флайт-сержант[62] Симмс, который должен был отвечать за наземный персонал. В Тернхилле штаб подразделения располагался в палатке, где установили телефон, по которому к нам с пункта управления полетами поступали распоряжения о взлете. У меня было немного дел помимо визитов к командиру авиастанции и к Джеку Летеру, командиру звена «спитфайров» из 611-й эскадрильи. «Спиты» дежурили в состоянии готовности с первых лучей рассвета до заката, а затем их сменяли мы.

Однажды на рассвете мы только что сдали дежурство и собирались лечь спать, когда раздался гул низколетящего самолета. Я подбежал к окну и под нижней кромкой облаков, которая была на высоте около 180 м, увидел «Юнкерс-88», разворачивавшийся для прохода над летным полем. Я раздраженно бросился к своему платяному шкафу, где хранил 5,6-мм спортивную винтовку, схватив и зарядив ее, высунулся из окна, надеясь, что «юнкерс» пройдет достаточно близко, чтобы я мог выстрелить. Чего я хотел добиться с этим хилым оружием, не знаю, но это казалось лучшим, чем беззащитно наблюдать и ждать удара.

К этому времени «Юнкерс-88» уже начал атаку, а на стоянке «спитов» все еще не слышалось звуков запускаемых двигателей. Противник сделал красивый заход на один из больших главных ангаров, в котором было полно учебно-тренировочных самолетов, «ансонов» и прочих, а также стоял один из моих «бленхеймов», находившийся на ремонте. Это была первоклассная атака, и его бомбы попали точно в ангар, подняв столбы огня и дыма. Затем он промелькнул мимо наших квартир, обстреливая из пулеметов все возможные цели на пути. Наконец, он ушел вверх в низкие облака и скрылся, сопровождаемый моей 5,6-мм пулей, выпущенной с дальности около 300 м!

Я натянул одежду и помчался к ангару. Механики пытались выкатить самолеты из горящего здания. Встретив своего флайт-сержанта, я увидел, что он держит все под контролем и что наш непригодный к полетам самолет выкачен наружу без больших повреждений. Но большинство учебных самолетов горели. Казалось, никто не был тяжело ранен, хотя кого-то унесли через окно канцелярии. Сделав все, что мог, я пошел обратно на квартиру, чтобы лечь спать, когда кто-то одернул меня:

– Где ваша фуражка?

Это был начальник административно-хозяйственной службы авиастанции, ветеран Первой мировой войны и довольно «прилипчивый» индивидуум. Я принес извинения и сказал, что спешил проверить, все ли в порядке с моими людьми и самолетами, и потому забыл ее. Мой ответ не впечатлил его, и он продолжал выговаривать мне. В этот момент я подумал, что он переборщил, и грубо заметил, что, с его разрешения, пойду спать, поскольку был на ногах всю ночь.

Эта вражеская атака и предыдущее нападение на аэродром в Дигби, проведенные в очень сложных погодных условиях, создавали у нас впечатление о превосходной навигации немцев и поддерживали веру в слухи о том, что возглавляют такие набеги пилоты, до войны жившие в Англии. В обоих случаях они выпадали из низких облаков прямо над аэродромами, атаковали и затем уходили невредимыми.

Ночь или две спустя Вильсон и я взлетели по тревоге из-за вражеской активности в районе Ливерпуля. Ночь была темной с клоками облаков между 3000 и 4600 м. Офицер наведения направил нас к «бандиту» на 3700 м. Вдали мы могли видеть разрывы зенитных снарядов и лучи нескольких прожекторов. Я проверил свои пулеметы и велел Вилли выпустить очередь из своего. Я чувствовал уверенность, что так или иначе мы вскоре поймаем еще одного немца, но на сей раз собирался держаться более спокойно и не стрелять, пока не подойду к нему близко.

Офицер сектора ПВО сообщал нам изменения курса, указав, что мы сближаемся с противником. Иногда мы входили в облака, что означало быстрый переход от визуального полета к полету по приборам. Затем после нескольких минут мы снова оказывались в чистом небе. Зенитные разрывы и прожектора теперь были ближе, так что враг должен был находиться где-то поблизости. На земле не было никаких огней, хотя в промежутках между облаками я мог различить тени, которые показывали, где более темная земля сливалась с более светлым морем. Иногда далеко внизу на земле наблюдались вспышки огня: вероятно, стреляла зенитная артиллерия, или, возможно, это были разрывы бомб в Манчестере или Ливерпуле. Голос офицера наведения стал более напряженным:

– Ваши отметки слились. Будьте очень внимательны.

Теперь мы были очень близко. Его слова подразумевали, что дистанция между нами составляла от нескольких километров до нескольких метров. Внезапно я заметил отблеск от того, что казалось двумя звездами немного выше меня. Я увидел, что они перемещаются. Это не звезды, это было свечение из выхлопных патрубков двухмоторного самолета.

Я крикнул Вильсону:

– Вы можете разглядеть самолет выше нас?

Он ответил:

– Я вижу выхлопы.

Я плавно направил «бленхейм» вверх и добавил газу, чтобы сократить расстояние между нами. Я не мог определить, что это за самолет. Затем я влетел в облако. «Черт побери, сейчас мы его потеряем». Но мгновение спустя мы снова были в чистом небе, и он находился достаточно близко от меня, чтобы разглядеть его силуэт. Один киль и хвостовой стабилизатор. Должно быть, «хейнкель» или «Юнкерс-88». Но я все еще не был уверен. Мы прошли сквозь еще одно облако – облачность явно усиливалась. Мне было необходимо быстро что-то предпринять, или я его потеряю. Я вызвал центр управления и сообщил, что нахожусь позади самолета, но не могу определить, кому он принадлежит. Офицер наведения сектора ПВО подтвердил, что это враг. Мы были единственным дружественным истребителем в этом районе.

Я должен был немедленно обстрелять его, пока не потерял в облаках. Я знал, что нахожусь вне эффективной дальности огня в 800 м, но надеялся на удачное попадание. Я прицелился между огнями выхлопов. Длинная очередь, и я увидел то, что казалось искрами, высекаемыми из противника. Это должны были быть попадания. Проклятье, он снова направился в облако. Я последовал за ним, но на сей раз облако оказалось большим. Я по приборам держал курс и высоту, отчаянно надеясь, что враг будет в том же самом положении относительно меня, когда мы выйдем в чистое небо. Однако нам не повезло. Его нигде не было видно. Мы бесцельно летали в надежде найти его снова, но бесполезно. Разочарованные, мы повернули назад в Тернхилл, поскольку у нас осталось мало топлива. После посадки Вилли и я доложили офицеру разведки об атаке, но не заявили никакой победы, поскольку чувствовали, что причинили мало повреждений.

К нам начали поступать давно обещанные «бьюфайтеры». Немцы также фактически прекратили массированные дневные налеты и перешли к полномасштабному ночному наступлению. Лондон скоро должен был почувствовать маниакальный гнев Гитлера в ходе неразборчивых ночных атак его самолетов. Если немецкие атаки были направлены против Мидланда[63] или портов на восточном побережье, то мы вступали в бой. Немедленно после возвращения в Тернхилл мы начали интенсивную программу дневных и ночных тренировок на «бьюфайтерах», продолжая в то же самое время оставаться в состоянии готовности с нашими немногими имевшимися «бленхеймами» и «харрикейнами». Это были напряженные дни, которые все мои друзья и я сумели пройти без каких-либо неприятностей.

В распоряжении эскадрильи был маленький двухместный моноплан «магистр», которой мы использовали в качестве связного самолета. Иногда в уик-энд командир эскадрильи позволял кому-нибудь из нас брать его. Между серьезной работой мы всегда могли найти время, чтобы покружить вокруг аэродрома на «мэгги» и побаловаться высшим пилотажем. Однажды утром Чарльз Винн, пролетая по кругу на малой высоте, увидел меня. Следующее, что я помню, это «мэгги», выполняющий горку над моей головой. Я побежал к стоянке «бленхейма» и попросил одного из механиков, работавшего в самолете и смеявшегося над этим представлением, подать мне из кабины сигнальный пистолет «Вери». Когда Винн снизился для очередной «атаки», я выстрелил в него красную сигнальную ракету из своей портативной «зенитной пушки». Эта игра продолжалась в течение десяти или около того минут, и эскадрилья и наземный персонал расселись вокруг, чтобы наблюдать за шутливым боем. «Зенитчик» Брехэм падал плашмя лицом, когда «мэгги» пролетала очень низко над ним, а затем навскидку стрелял из пистолета «Вери». В конце концов мы устали от этой игры, и Винн приземлился, радуясь своему «успеху», о котором свидетельствовало состояние моей грязной формы. В тот раз Уиддоус отсутствовал, иначе я уверен, что нашей маленькой, но опасной игре был бы немедленно положен конец.

Спустя несколько дней наступила моя очередь. Я летел над аэродромом вместе с Джекки Пейджем, одним из наших офицеров-бортстрелков, занимавшим заднюю кабину, когда заметил фигуру, которая, как я полагал, должна была быть другом Винном, прогуливавшимся по полю. Это был слишком хороший шанс, чтобы упустить его. Настало время мести. Мы снизились, и я с большим удовлетворением увидел, что он упал на землю. Я повторил свой «налет», и он снова вынужден был броситься на землю, прежде чем укрылся на стоянке наших самолетов. Я поздравлял себя с успехом, когда Джекки произнес в переговорное устройство:

– Вы знаете, я не думаю, что это был Чарльз.

– Хорошо, тогда кто же это был?

– Думаю, старик.

– Ох!

Я еще раз облетел вокруг на почтительной высоте, всматриваясь в лица товарищей, обращенные вверх. Взлетела красная сигнальная ракета, приказывавшая нам садиться. Мы приземлились. Джекки был прав. Чарльз Уиддоус оказался тем, кого я выбрал в качестве своей «цели», и он выглядел смертельно бледным.

– Это был один из наиболее опасных полетов на малой высоте из тех, что я когда-либо видел. В наказание вы в течение недели будете выполнять обязанности дежурного пилота, и считайте, что вам повезло.

Я сказал:

– Да, сэр.

Поглядев через его плечо на лица своих товарищей, увидел, что они отчаянно пытались не засмеяться. Это наказание, помимо других вещей, сделало меня ответственным за выкладывание портативных керосиновых ламп, по которым мы садились ночью, а также за управление ночными полетами из небольшого фургона в конце взлетно-посадочной полосы. В течение недели я не летал. Наказание было полностью заслуженным, и я еще легко отделался. Оно положило конец игре, которая вышла из-под контроля и могла закончиться фатально.

В ноябре 1940 г. немецкие ночные атаки распространились на другие города, помимо Лондона. 14 ноября люфтваффе совершило мощный налет на Ковентри и фактически разрушило центр этого старинного города. Для нас это было напряженное и изнуряющее время. В ходе этих тяжелых налетов каждый экипаж вылетал дважды, а иногда и трижды за ночь. Наши «бьюфайтеры» только что достигли состояния, пригодного для боевых вылетов, и многие полеты мы совершали на старых «бленхеймах». Даже когда мы были достаточно удачливы, чтобы вылететь ночью на «бью», возникали проблемы с радаром или же радиооператоры были недостаточно обучены, чтобы использовать его.

В течение нескольких изнурительных ночей, включавших налет на Ковентри, эскадрилья не смогла сбить ни одного из нападавших. Мы были рассержены и ожесточены, не могли успокоиться, когда в ходе дневных тренировочных полетов видели дымящиеся руины города. В ночь на 19 ноября во время полета на «бью» я увидел три вражеских самолета, но они или пересекали мой курс, или шли навстречу, так что к тому времени, когда я разворачивался, они пропадали из поля моего зрения. Радар был в нерабочем состоянии, и я проклинал это устройство, которое позже принесет мне и другим ночным истребителям так много побед. В то время все, что я мог думать, было: «Я упустил еще одного ублюдка».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.