Очерк сороковой Кишиневский погром. Т. Герцль в России. Шестой Сионистский конгресс и план Уганды
Очерк сороковой
Кишиневский погром. Т. Герцль в России. Шестой Сионистский конгресс и план Уганды
«Толпа бушевала с утра до позднего вечера‚ даже ночью врывались в дома и били‚ и убивали на виду у всех…» – «Пух из еврейских перин носился в воздухе и‚ словно иней‚ покрывал улицы и крыши домов; облепленные им деревья походили на абрикосы в цвету…»
1
Перепись 1897 года насчитала в Кишиневе примерно 50 000 евреев‚ что составляло почти половину населения города. О погроме заговорили за две-три недели до его начала; евреи обращались за помощью к местным властям‚ но им всякий раз отвечали‚ что необходимые меры приняты и беспокоиться не следует. Перед самым погромом раздавали на улицах и в трактирах рукописные и печатные листки с призывом бить евреев‚ распространяли слухи‚ будто евреи осквернили церковь и убили двух православных священников‚ врач-еврей умертвил в больнице христианскую девушку‚ что царь разрешил на Пасху трехдневный погром, а потому полиция и войска выступят на стороне «мстителей».
Это началось в воскресенье 6 апреля 1903 года‚ на исходе еврейского праздника Песах, в первый день христианской Пасхи. Евреи не работали, не торговали‚ после молитвы в синагогах стали расходиться по домам, – не было никакого‚ даже малейшего столкновения с христианами‚ которое могло дать повод к погрому. После полудня мальчишки начали кидать камни в еврейские дома, к ним присоединились взрослые, которые по случаю праздника были навеселе. Разгромили несколько еврейских лавок, а на следующий день с утра началось побоище, одновременно во многих местах. Громилы вооружились обрезками водопроводных труб, и в газете отметили: «Это была не случайная вспышка пьяной разгулявшейся толпы мужиков… но заранее задуманное нападение организованной шайки на еврейское население целого города».
С первых часов погрома солдаты местного гарнизона были выведены на улицы Кишинева‚ но они бездействовали и «равнодушно глядели на зрелище грабежа и разбоя». Погром набирал силу‚ обходя стороной дома, в окнах которых были выставлены иконы, а городское начальство отмечало пока что пасхальный день‚ разъезжало по городу с праздничными визитами в ожидании распоряжений из Петербурга. Затем начались убийства‚ и толпа‚ почуявшая запах крови, не встретившая противодействия‚ дошла до невероятной степени озверения.
Погром продолжался два дня‚ газеты всего мира – «по свежей боли» – переполнились сообщениями из Кишинева: «Звон разбиваемых стекол‚ треск рам и дверей‚ свист и дикий рев из тысячи полупьяных глоток слились с криками ужаса избиваемых евреев‚ воплями женщин и детей…» – «Толпа бушевала с утра до позднего вечера‚ даже ночью врывались в дома и били‚ и убивали на виду у всех…» – «Пух из еврейских перин носился в воздухе и‚ словно иней‚ покрывал улицы и крыши домов; облепленные им деревья походили на абрикосы в цвету…» – «Одному столяру отпилили руки его же пилой. Одному еврею распороли живот‚ вынули внутренности, набили живот пухом из перин…» – «Евреев убивали в домах‚ погребах и на улице‚ срывали с конки, тут же на глазах публики топтали ногами и умерщвляли… Завидев издали сидящего в вагоне еврея‚ толпа кричала‚ обращаясь к пассажирам-христианам: «Бросьте нам жида!»‚ и жид выбрасывался из вагона на растерзание толпы…»
И далее: «Ординатор земской больницы сообщил: «Суре Фонаржи вбили два гвоздя в ноздри‚ которые прошли через голову; Харитону отрезали губы‚ потом вырвали клещами язык вместе с гортанью; Зельцеру отрезали ухо и нанесли двенадцать ран на голове; на углу Свечной и Гостиной улиц беременную женщину посадили на стул и били дубиной по животу; на Кировской улице бросали со второго этажа на мостовую маленьких детей…» – «Еврейская больница… палаты‚ двор‚ лестницы залиты потоками крови несчастных жертв… Многие страшно изуродованы: с перебитыми носами‚ выбитыми глазами и зубами‚ сломанными челюстями…» – «Я видел в больнице несчастного калеку‚ у которого вырвали единственный глаз… Видел девяностолетнюю старуху‚ которую изуродовали ножками от железной кровати. Я видел изувеченных стариков и молодых‚ у которых от кровоизлияния в мозгу помутился разум‚ и они выкрикивают бессвязные слова…» – «Лица убитых до такой степени обезображены‚ что ближайшие родные… узнавали покойников лишь по платью…»
Губернатор Кишинева князь С. Урусов‚ назначенный после погрома‚ отметил по окончании расследования: в первые часы побоища «одна рота в руках дельного человека могла остановить и потушить погромный пожар… Вместо этого… весь кишиневский гарнизон два дня подтверждал своим бездействием справедливость легенды о разрешенном Царем трехдневном грабеже». К концу второго дня из Петербурга пришло распоряжение навести порядок; войска стали разгонять толпу‚ не понадобилось ни единого выстрела‚ чтобы убийства и грабежи немедленно прекратились.
В отчете городского прокурора сказано: «Всех трупов… обнаружено сорок два, из коих тридцать восемь евреев… У всех убитых найдены были повреждения, причиненные тяжелыми тупыми орудиями: дубинами, камнями, лопатами, у некоторых же острым топором». Еврейские источники называли 49 убитых евреев, более 500 раненых; среди погибших – «Лошак Михель (двух лет от роду)» и «Фишман Семен (10 лет от роду)». В списках пострадавших от насилия повторялось нескончаемо: «Избит до полусмерти… Ранен в голову… Одна рука сломана… Глаз вышиблен… Страшно изуродован… Страшно изувечен…»
В Кишиневе были разгромлены полторы тысячи еврейских домов и лавок; сотни торговцев и ремесленников разорились и стали нищими; громилы уничтожали не только имущество в домах и товары в лавках‚ но распиливали столярные верстаки в мастерских‚ разбивали станки‚ ломали заготовленную продукцию. По окончании погрома евреи Кишинева собрали изорванные свитки Торы‚ уложили их в глиняные сосуды‚ в отдельный сосуд положили пергаментный свиток с описанием тех трагических событий и понесли хоронить. Впереди шли раввины; следом за ними несли черные носилки‚ на которых лежали черные глиняные сосуды; десятитысячная процессия шла следом‚ а многие стояли вдоль улиц и плакали. Сосуды со свитками Торы принесли на еврейское кладбище и замуровали в особом склепе‚ посреди могил с жертвами этого погрома. Но вскоре на улицах Кишинева появились печатные листки с призывом «действовать против евреев 14 и 15 мая». В городе началась паника, евреи кинулись на вокзал; «на вопрос кассира: куда вам билет? – многие отвечали: куда поезд идет…»
Безымянный читатель написал в еврейскую газету: «Пусть каждый еврей и еврейка наложит на себя траур‚ пусть в молитвенных домах провозглашается ежедневно всенародный кадиш‚ пусть во всех случаях произнесения «Эль мале рахамим» поминаются кишиневские мученики…» В синагогах Смоленска‚ Кременчуга‚ Житомира‚ Минска и других городов прошли панихиды по жертвам погрома в Кишиневе‚ «во время молитвы слышались скорбные рыдания по загубленным людям… Все плакали навзрыд…» На тридцатый день после погрома собрались в Кишиневе на траурное богослужение «хромые‚ безрукие‚ искалеченные люди. Стоны и плач наполнили синагогу. Впечатление потрясающее‚ невыразимое…»
2
После погрома в Кишиневе еврейские газеты сообщали: «Начальник вольной дружины инженер К. сумел отстоять от погрома свой околоток… Член суда Д. спас от разгрома еврейскую лавочку… Священник Лашков приютил у себя много евреев… Энергичный городовой разогнал толпу и отстоял дом… Девушка из интеллигентной христианской семьи просила разрешить ей дежурить у постели изувеченных‚ чтобы искупить – как заявила она – грех «своих»…»
Протоирей Иоанн Кронштадтский написал под впечатлением погрома в Кишиневе: «Русский народ, братья наши! Что вы делаете? Зачем вы сделались варварами – громилами и разбойниками людей, живущих с вами в одном отечестве?.. Зачем допустили пагубное самоуправство и кровавую разбойничью расправу с подобными вам людьми?..» Антоний, епископ Волынский и Житомирский, с церковной кафедры осудил погромщиков: «Страшная казнь Божия постигнет тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, Его Пречистой Матери, апостолам и пророкам… Под видом ревности о вере они служили демону корыстолюбия… Так поступают только людоеды‚ готовые на убийство, чтобы насытиться и обогатиться!»
Певец Ф. Шаляпин пожертвовал сбор с концерта на нужды пострадавших кишиневских евреев. Профессор В. Набоков – сын бывшего министра юстиции и отец знаменитого писателя – в статье «Кишиневская кровавая баня» обвинил «законодательный и административный строй‚ под влиянием которого создаются отношения христианского населения к еврейскому. С точки зрения этого режима еврей – пария, существо низшего порядка, нечто зловредное…»
Писатель В. Короленко побывал в Кишиневе после погрома и отметил в дневнике: «Четвертый день в Кишиневе и чувствую себя точно в кошмарном сне… И как в кошмаре – более всего мучит сознание бессилия». Короленко написал очерк «Дом № 13» – о зверском убийстве евреев их многолетними соседями‚ «в первый день величайшего из христианских праздников», но цензура не пропустила очерк в печать. В нем сказано среди прочего: «Двор еще носит выразительные следы погрома: весь он усеян пухом, обломками мебели, осколками разбитых окон и посуды, обрывками одежды. Рамы с окон сорваны, двери разбиты, кое-где выломанные косяки висят в черных впадинах окон, точно перебитые руки. В левом углу двора, под навесом, у входа в одну из квартир, еще виднеется ясно большое бурое пятно, в котором нетрудно узнать засохшую кровь… «Здесь убивали Гриншпуна, сказал кто-то около нас»…»
Владимира Короленко называли «праведником русской литературы», «адвокатом слабых и угнетенных», ему принадлежат такие слова: «Я считаю то, что претерпевают евреи в России и Румынии, позором для своего отечества, для меня это вопрос не еврейский, а русский». Не позволили опубликовать и статью М. Горького о погроме в Кишиневе: «Долг возложен сегодня на русское общество – доказать‚ что не испорчено оно окончательно». Л. Толстой писал в те дни: «По первому газетному сообщению я понял весь ужас свершившегося и испытал тяжелое смешанное чувство жалости к невинным жертвам зверства толпы‚ недоумения перед озверением этих людей‚ будто бы христиан‚ чувство отвращения и омерзения к тем‚ так называемым образованным людям‚ которые возбуждали толпу и сочувствовали ее делам».
Многие русские газеты с болью и негодованием откликнулись на события в Кишиневе. «Киевлянин»: «После погрома я читал в «Бессарабце» совсем полоумную статью‚ в которой‚ точно в бреду сумасшедшего‚ сыпались фразы о солнечных пятнах‚ землетрясениях и других космических явлениях‚ в связь с которыми ставится Кишиневский погром. Причем тут солнечные пятна‚ когда дело идет о кровавом пятне на совести христиан?..»
Газета «Курьер»: «Что это?! Средние века – в двадцатом столетии? Троглодиты – рядом с университетом?.. Сколько лет на наших глазах ведут газеты свою работу подстрекателей! Сколько сотен тысяч людей развратили они‚ заражая человеконенавистничеством!.. Мы знали это – и чаще всего бездействовали; мы видим теперь – и ничего не предпринимаем… Мы должны наконец устыдиться: дальше, кажется, идти невозможно!»
«Санкт-Петербургские ведомости»: «Кому погром принес пользу‚ кому нужна была кровь невинных людей?.. Центр Бессарабии‚ богатейший из ее городов‚ разорен и не скоро оправится… Безработица‚ голод‚ болезни – вот ближайшие следствия погрома‚ которые почувствует всё население».
В то же время в юдофобских газетах писали‚ что евреи сами устроили беспорядки в Кишиневе‚ чтобы вызвать сочувствие во всем мире и получить побольше денег. «Евреи всегда так: сначала напакостят‚ а потом сами же гвалт поднимают и взывают к общественному состраданию».
3
Погром в Кишиневе вызвал панику среди евреев Российской империи. Каждому было ясно‚ что грабежи и убийства в большом губернском городе‚ на виду у высших должностных лиц‚ не могли произойти без молчаливого одобрения местной власти. Это же признавал директор департамента полиции в официальной записке: «низшие исполнительные чины» не посмели бы «организовывать погромы без санкции высшего начальства или хотя бы без уверенности в его сочувствии». Даже солдаты на улицах Кишинева‚ призванные защищать евреев‚ были настроены к ним враждебно‚ что не способствовало успокоению еврейского населения.
Затем о предстоящем погроме заговорили в Киеве‚ называли близкую дату – 18 апреля; за несколько дней до этого вокзал и пристань были завалены чемоданами и узлами‚ в поездах и на пароходах не хватало мест для тех‚ кто хотел поскорее уехать. В Воронеже погром намечали на 1 мая; евреи уезжали из города‚ а оставшиеся сидели взаперти несколько дней‚ боясь выйти на улицу. Евреи Двинска запасались дубинками и револьверами; в Тирасполе собирались по пять-шесть семей в одной квартире, коротали ночи без сна в ожидании нападения; из Житомира срочно уезжали в Бердичев‚ а бердичевские евреи в панике бежали им навстречу‚ в Житомир.
В русской газете отметили: «Ни один город‚ ни одно земство не откликнулись на ужасы Кишинева…» Кишиневская городская дума не выделила ни единой копейки в помощь пострадавшим; напротив‚ местные власти повелели «принять репрессивные и энергичные меры» к выселению из окрестных деревень бежавших туда евреев‚ которые не имели права находиться в сельской местности. Евреи Петербурга просили выделить деньги для помощи вдовам и сиротам‚ но министр внутренних дел «счел невозможным» обращаться к царю с подобным ходатайством.
Кишиневский губернатор С. Урусов писал в воспоминаниях: «Попытки вызвать сферы на какое-нибудь проявление осуждения погромов или хотя бы на выражение жалости к пострадавшим дарованием им денежной помощи потерпели полную неудачу. Между тем авторитетное слово или действие в этом направлении… уничтожили бы прочно засевшее у многих и утвердившееся после погрома убеждение‚ что такого рода расправа населения с его исконными врагами – дело полезное с государственной точки зрения и угодное властям».
При обысках в Кишиневе находили целые склады с ворованными вещами. Полиция арестовала свыше восьмисот человек; в тюрьме и в полицейских участках не хватало мест‚ часть арестованных содержали под стражей в солдатских казармах и здании цирка. Суд проходил при закрытых дверях; одних выпустили на свободу из-за недостатка улик‚ других присудили за воровство к трехмесячному тюремному заключению; кое-кто действительно верил‚ что существовал приказ грабить евреев‚ а потому «за них и суда нет». 25 подсудимых отправили на каторгу и в арестантские роты за убийства и насилия.
Свидетели сообщали в зале заседаний, что агенты охранного отделения «находились среди громил, принимая участие в погроме»; некоторыми группами руководили люди интеллигентного вида, а некий «городовой говорил громилам: «Что вы, ребята, бьёте здесь, здесь христиане живут; бей там – то еврейский дом»…» После первых судебных заседаний заговорили о том, что среди подстрекателей погрома были жандармский офицер Л. Левендаль‚ автор антисемитских статей подрядчик Г. Пронин‚ нотариус Писаржевский и другие. Даже в зале суда Пронин продолжал утверждать‚ что в кишиневской синагоге проходил перед Пасхой всемирный съезд евреев‚ где приняли решение усилить подрывную антиправительственную деятельность и всячески досаждать христианам.
Начальник местного жандармского управления докладывал из Кишинева в Петербург: «Впечатление от судебного разбирательства самое тяжелое; выходит, что судят кого-то отсутствующего, назвать которого намеренно избегают… Слишком прозрачным является намек сторон на виновность в погроме высшего начальства и на роль исполнителей велений оного – местных властей». Адвокаты – представители интересов пострадавших – потребовали привлечь к ответственности истинных виновников погрома‚ но суд отказал в просьбе‚ и адвокаты в знак протеста покинули зал заседаний.
Газеты всего мира писали о зверствах в Кишиневе; британский парламент сделал запрос правительству; в Нью-Йорке‚ Чикаго и других городах Америки проходили митинги протеста‚ тысячи людей – евреи и христиане – подписывали петицию на имя Николая II с требованием прекратить гонения на евреев. Американский президент поручил послу в Петербурге вручить эту петицию по назначению‚ но русский министр иностранных дел отказался ее передать. Евреи во всем мире жертвовали деньги в помощь кишиневской общине‚ собрали за короткий срок миллион рублей. Пострадавшие от погрома предъявили иски к бывшим руководителям губернии‚ но им ответили: «Убытки евреев уже в несколько раз покрыты пожертвованиями из России‚ Западной Европы и Америки».
4 июня 1903 года в Петербурге‚ на Невском проспекте‚ к П. Крушевану подошел молодой человек и ударил ножом в шею. Репортер «Биржевых ведомостей» сообщал после покушения: «Господин Крушеван тут же зашел в ближайшую аптеку и прежде всего обстоятельно расспросил владельца‚ какова его фамилия и национальность. Тот оказался евреем‚ и Крушеван‚ отказавшись от его помощи‚ пошел в другую аптеку. То же самое повторилось и там: ее владелец тоже оказался евреем‚ и Крушеван не пожелал‚ чтобы тот его перевязал. Он пошел дальше‚ пришел в контору своей газеты и рассказал служащим о случившемся. Те вызвали к нему врача‚ Крушеван прежде всего спросил‚ каково его вероисповедание‚ и тот тоже оказался евреем. Его отослали назад‚ обратились в канцелярию градоначальника‚ и оттуда прибыли еще два врача, украинец и поляк. Они обнаружили у Крушевана легкую поверхностную рану на шее и наложили повязку. После этого Крушеван написал статью под заголовком «Заседание продолжается»‚ где заявил‚ что, подобно Галилею‚ он всё так же будет восклицать‚ несмотря ни на что: «А земля всё-таки вертится!»…»
Молодого человека задержали на месте покушения: это был Пинхус Дашевский‚ сын врача‚ бывший студент Киевского политехникума. Он заявил‚ что приехал в Петербург с единственной целью – убить Крушевана‚ которого считал главным виновником Кишиневского погрома. В кармане у него обнаружили револьвер‚ но он им не воспользовался‚ потому что опасался попасть в прохожих. П. Крушеван требовал для Дашевского смертной казни за нападение на «человека государственной идеи», но суд принял иное решение.
Дашевского признали виновным в покушении с заранее обдуманными намерениями, приговорили к пяти годам арестантских рот и к лишению всех прав и преимуществ. Через три года его освободили досрочно‚ по «Высочайшему повелению»‚ без восстановления в правах и преимуществах. (В 1933 году П. Дашевский был арестован в Советском Союзе за сионистскую деятельность, погиб в заключении‚ предположительно – в 1934 году.)
4
После кишиневского погрома была создана в Одессе комиссия для сбора данных. Во главе ее стоял историк С. Дубнов‚ членами комиссии были Ахад га-Ам‚ И. Равницкий‚ М. Бен-Ами‚ а также поэт Х. Н. Бялик‚ который поехал в Кишинев для сбора свидетельств. Житель города рассказывал: «Мы видели Бялика на кладбище‚ у могил погибших… Мы видели‚ как он рассматривал колесные спицы с пятнами человеческой крови и прилипшими мозгами…» Бялик был потрясен увиденным и услышанным, после чего написал знаменитую поэму «Сказание о погроме» (перевод В. Жаботинского):
Встань и пройди по городу резни‚
И тронь своей рукой‚ и закрепи во взорах
Присохший на стволах и камнях и заборах
Остылый мозг и кровь комками: то – они…
Незадолго до погрома кишиневские евреи попытались организовать самооборону; руководил ими бессарабский сионист Я. Бернштейн-Коган, который воспоминал: «Молодежь собирается‚ волнуется‚ добывает из-под земли оружие; назначаются квартиры под штаб обороны и для ударных батальонов‚ прокладывается телефонная связь‚ а в моей квартире – главный телефон‚ место встреч и приема известий». Однако в первые же часы погрома отряды самообороны «были окружены полицией и войсками‚ разоружены и оттеснены в большие дворы; там членов самообороны арестовали и отправили в полицию».
Стихийные попытки самообороны проходили в разных районах Кишинева: защищались евреи-мясники‚ вооружившись ножами и топорами‚ извозчики и грузчики‚ хозяева лавок и их приказчики‚ но солдаты и полиция их разгоняли. Записи Бялика полны фактами со слов местных евреев: «Мы решили: раз нас не защищают‚ будем защищаться сами… Раскололи длинные бревна на дубинки. Некоторые вооружились железными прутьями и слесарным инструментом… Завязалась драка‚ мы заставили их отступить…»
В «Сказании о погроме» Бялик мог отметить случаи самообороны‚ но для того‚ чтобы пробудить честь и национальное достоинство‚ он написал с гневом и болью о тех‚ кто не нашел в себе мужества защищаться: «Огромна скорбь‚ но и огромен срам…» Поэт бросал в лицо единоверцам горькие слова тоски и позора: «Не плачь‚ не плачь‚ не крой руками век‚ Заскрежещи зубами‚ человек‚ И сгинь от срама!» Его поэма сделала Кишинев символом национального унижения‚ но вместе с этим она способствовала пробуждению чести униженного народа. Бялика назвали «поэтом национального возрождения»; на подпольных сходках читали «Сказание о погроме»‚ и после каждой встречи в организацию самообороны записывались новые участники.
После погрома в Кишиневе Ахад га-Ам‚ С. Дубнов‚ М. Бен-Ами‚ Х. Н. Бялик, И. Равницкий и другие выпустили воззвание к еврейским общинам: «Братья! Кровь наших братьев в Кишиневе взывает к нам: поднимитесь из праха‚ перестаньте плакать и молить‚ перестаньте простирать руки к отвергающим вас!.. Нам нужна повсюду‚ где мы живем‚ постоянная организация‚ готовая встретить врага в первую же минуту и быстро созвать к месту погрома всех‚ в ком есть силы выстоять перед опасностью». Сионисты также призывали к самообороне: «Пришел час притеснению противопоставить силу‚ а убийству – оружие… Объединяйтесь и выходите на улицы с оружием в руках‚ с пистолетами и ножами!»
Бунд тоже организовывал группы молодежи‚ и потому министр внутренних дел В. Плеве разослал по губерниям циркуляр с категорическим указанием: «Никакие кружки самообороны терпимы быть не должны». Полиция арестовывала за участие в этих кружках‚ отбирала оружие‚ добытое с огромным трудом‚ а Плеве принял группу евреев и сказал: «Знайте же‚ что если вы не удержите вашу молодежь от революционного движения‚ мы сделаем ваше положение настолько несносным‚ что вам придется уйти из России до последнего человека».
Летом 1903 года в городе Гомеле молодые люди закупили револьверы и упражнялись в стрельбе‚ разделили еврейские улицы на кварталы самообороны‚ переодевались в одежды крестьян и ходили на разведку по окрестным деревням‚ чтобы их не застали врасплох. 29 августа на базаре началась драка между евреями и крестьянами; у евреев оказался численный перевес: один крестьянин был убит, остальные бежали. Сразу же заговорили о погроме; мастеровые и чернорабочие собирались группами, призывая к мести; по Гомелю распространяли слухи‚ что евреи убили не одного‚ а двенадцать крестьян‚ разрушили монастырь‚ убили священника и офицера‚ – 1 сентября разразился погром.
Огромная толпа рабочих вышла из железнодорожных мастерских, начала громить еврейские дома‚ но их встретил отряд самообороны в несколько сот человек: они были вооружены палками‚ ножами и револьверами. Практически это было первое организованное сопротивление евреев в России‚ и если бы им не помешали‚ они справились бы с погромщиками. Но появились солдаты, дали залп в сторону отряда: трое были убиты‚ несколько человек тяжело ранены. Погром продолжался без помех; бойцы самообороны отстояли несколько улиц‚ но всякий раз появлялись солдаты, оттесняли их или арестовывали. К вечеру войска дали залп по разбушевавшейся толпе‚ и разбой прекратился. В еврейских источниках указано: 10 убитых евреев‚ более ста раненых‚ разгромлено 250 домов и магазинов; потери христиан – 8 убитых и тяжело раненых.
После погрома приехал в Гомель могилевский губернатор‚ созвал именитых евреев и сказал с возмущением: «Евреи теперь нахальны‚ непокорны‚ потеряли всякое уважение к власти… везде и всюду выражают полное неуважение‚ нетерпимость к христианам. Да вот вам: на днях на улице на мою жену наскочил велосипедист: кто? еврей. Гимназист на улице идет мне навстречу с папиросой в зубах и не кланяется: кто такой? опять еврей… Вот‚ господа‚ где причины. Вы сами виноваты во всем случившемся».
Затем был суд‚ на скамьях подсудимых оказались 44 христианина и 36 евреев – юношей и девушек, участников гомельской самообороны. Председатель суда мешал выяснять истинные обстоятельства погрома‚ и адвокаты‚ защитники евреев‚ ушли из зала заседаний. В газете сообщили: «Поверенные покидают места и уходят. Публика оглашает зал аплодисментами‚ криками «браво» по адресу защиты и уходит за ними. Заседание продолжается».
В обвинительном акте суда те события определили как «решимость гомельских евреев отомстить за пострадавших единоверцев Кишинева… отбить у христиан охоту учинить еврейский погром в Гомеле». Суд определил для всех обвиняемых одинаковые меры наказания – заключение в тюрьму на срок до пяти месяцев‚ и в журнале «Право» написали по этому поводу: «Если и евреи и христиане в убийстве‚ насилиях и грабежах виновны лишь в самой малой мере (иначе как объяснить крайнюю мягкость наказания?)‚ то у всякого неминуемо должен возникнуть вопрос: кто же истинный виновник всех ужасов‚ творившихся в Гомеле?..»
В Гомеле произошло удивительное и неслыханное по тем временам: вопреки распространенному убеждению‚ что евреев можно безнаказанно грабить и убивать‚ погромщики столкнулись с организованной защитой и отступили. В. Жаботинский писал: «Еврейская улица до Кишинева и после Кишинева – далеко не одно и то же… Позор Кишинева был последним позором. Затем был Гомель… Скорбь еврейская повторилась еще беспощаднее прежней – но срам не повторился».
5
После погрома в Кишиневе Т. Герцль написал в разоренную еврейскую общину: «Погибшие – часть нашего народа‚ кровь от крови‚ плоть от плоти‚ и надгробья на их могилах взывают: доколе?» Герцль встречался с турецким султаном и его министрами‚ пытаясь получить «чартер» – хартию на право массового заселения евреями Палестины; беседовал на эту тему с кайзером Германии‚ с итальянским королем и римским папой, хотел встретиться с Николаем II‚ но не получил аудиенции.
В то время в России насчитывалось более 1500 сионистских кружков и около 70 000 их участников. Российские делегации были самыми многочисленными на Сионистских конгрессах; из 300 000 акций‚ выпущенных Палестинским колониальным банком‚ евреи России приобрели 200 000. «Я заметил‚ как изменилась за последние годы тихая еврейская провинция‚ – отмечал С. Дубнов. – Она вся встрепенулась‚ услышав звуки мессианской трубы из сионистских конгрессов… Местечковые евреи глубокомысленно обсуждали вопросы‚ что выйдет из последней поездки Герцля в Константинополь и его аудиенции у турецкого султана‚ что шепнул Герцлю император Вильгельм при встрече в Палестине‚ каковы виды на «чартер». Молодежь препиралась: вот «Га-Мелиц» так пишет‚ а «Га-Цфира» совсем иначе‚ а «Восход» отрицает и то и другое; знатоки цитировали самый важный источник: официоз Герцля «Ди Вельт»…»
В 1902 году на сионистской конференции в Минске собрались более 500 делегатов. Ознакомившись с решениями конференции‚ власти поняли‚ к своему неудовольствию‚ что сионисты выступают не только за эмиграцию евреев‚ но и за улучшение их положения в России‚ – летом 1903 года появился секретный циркуляр министерства внутренних дел. В нем было сказано‚ что сионистские общества «отодвинули в область далекого будущего» главную цель – «содействовать переселению евреев в Палестину… и направили свою деятельность на развитие и укрепление национальной еврейской идеи… Направление это‚ будучи враждебно ассимиляции евреев с другими народностями… противоречит началам русской государственной идеи‚ и потому не может быть терпимо».
Секретный циркуляр предписывал местным властям закрыть сионистские организации‚ прекратить продажу акций Палестинского колониального банка, не допускать пропаганду идей сионизма. Узнав об этом‚ Герцль попросил аудиенции у министров российского правительства и получил приглашение на прием к министру внутренних дел В. Плеве. Еврейские деятели России считали Плеве главным виновником Кишиневского погрома и порицали визит к нему‚ но Герцль на это отвечал: а разве наш учитель Моисей не отправился к фараону? Седьмого августа 1903 года он приехал в Петербург и записал в дневнике: «О моей поездке не сообщали‚ однако повсюду‚ куда эта весть доходила‚ меня с нетерпением ждали… Им живется так плохо‚ что я‚ бессильный‚ кажусь им освободителем».
На первой их встрече Плеве заявил: «Блага высшего образования мы можем предоставить лишь ограниченному числу евреев‚ ибо в противном случае у нас очень скоро не останется должностей для христиан. Материальное положение евреев в черте оседлости тоже плохое. Я признаю‚ что они живут там‚ как в гетто…» Плеве объяснил Герцлю и причины гонений на сионистов: «Ваше сионистское движение поначалу было для нас приемлемо – пока оно работало на поощрение эмиграции… Однако теперь о палестинском сионизме говорят меньше‚ нежели о культуре‚ организации и еврейском национализме. Нам это нежелательно».
Через несколько дней состоялась вторая встреча. Плеве сказал: «Не хочу отрицать‚ что положение евреев в Российской империи не слишком завидное. Да‚ будь я евреем‚ то и я‚ вероятно‚ был бы врагом правительства. Однако мы не можем поступать иначе‚ чем до сих пор‚ и поэтому для нас было бы весьма желательным создание самостоятельного еврейского государства‚ способного принять несколько миллионов евреев. В то же время мы не хотим лишиться всех наших евреев. Обладателей высокой интеллигентности… мы хотели бы сохранить для себя… А от евреев низкой интеллигентности и от малоимущих мы бы охотно избавились».
Плеве вручил Герцлю письмо‚ текст которого‚ по его словам‚ одобрил Николай II. В письме было сказано‚ что русское правительство отнесется к сионизму благожелательно‚ если он приведет к «уменьшению еврейского населения в России». В этом случае правительство сможет оказать материальную и моральную поддержку, будет ходатайствовать перед Турцией‚ чтобы и та оказала помощь в этом деле.
В Петербурге Герцль встретился также с министром финансов С. Витте: «Он принял меня сразу‚ но был далеко не любезен». Говоря об антисемитизме в России‚ Витте назвал его причины – экономическую и религиозную‚ а в последнее время и участие евреев в революционном движении. Он сказал: «По-моему‚ виновато в этом наше правительство. Евреев слишком притесняют. Я неоднократно говорил покойному царю Александру III: «Ваше Величество‚ если можно утопить шесть или семь миллионов евреев в Черном море‚ то я с этим совершенно согласен‚ но если это невозможно‚ то надо дать им жить». Этого взгляда я придерживаюсь и поныне. Я против дальнейших притеснений». И еще сказал министр финансов во время той беседы: «Большинство евреев – бедняки‚ и будучи бедняками‚ они грязны и отвратительны».
На обратном пути в Вену Герцль остановился в Вильно. Полиция запретила публичные собрания в его честь и не разрешила Герцлю посетить Большую синагогу города. Агенты неотступно следовали за ним‚ его телефонные разговоры прослушивались, но, тем не менее, тысячи евреев запрудили площадь перед гостиницей‚ где он остановился. Руководители общины были парадно одеты; празднично приоделись многие из публики‚ даже лошадей извозчиков разукрасили цветами. Герцль вышел из гостиницы и поехал по улице‚ но неожиданно для всех некий человек подбежал к пролетке и остановил лошадей. «Давид‚ царь Израиля‚ – воскликнул он‚ – да живет и здравствует!» Толпа закричала в ответ «Да здравствует!» и «Ура!» Представители общины устроили торжественный прием в честь «величайшего сына еврейского народа» и вручили Герцлю маленький свиток Торы в резном деревянном футляре – в память посещения Вильно‚ «литовского Иерусалима».
В тот же день‚ вечером‚ в пригороде Вильно Герцль встретился с местными сионистами. На эту встречу пришли из города юноши и девушки; они стояли на улице и пели песни на иврите. Герцль пометил в дневнике: «Среди этих молодых людей мне бросился в глаза рабочий в синей блузе… Он поразил меня здравицей в честь той поры‚ когда будет властвовать «король Герцль». В тиши темной русской ночи это смешное пожелание выделялось с особой силой». Среди присутствовавших оказался агент охранки‚ на другой день он представил в полицию подробный доклад о встрече и список лиц‚ которые там находились.
В первом часу ночи Герцль уезжал из Вильно. Город не спал. Сотни евреев дожидались на улицах и балконах его проезда‚ а перед зданием вокзала собралась толпа. Внезапно появились городовые с казаками, стали всех разгонять. Герцль был потрясен. В купе вагона‚ после отхода поезда‚ он записал: «Никогда не забуду вчерашний день‚ день Вильно».
6
Летом 1903 года британское правительство официально обратилось к Т. Герцлю с неожиданным предложением: предоставить для еврейского поселения территории в Уганде‚ в Восточной Африке‚ с автономным самоуправлением, «чтобы улучшить положение еврейского народа». Британский министр колоний говорил Герцлю: «В своей поездке по Африке я видел страну как раз для вас – это Уганда. В местах‚ расположенных недалеко от моря‚ очень жарко‚ но вглубь страны – климат чудесный; там можно выращивать хлопок и сахар‚ и я подумал‚ что эта страна подходит доктору Герцлю». Следовало дать ответ на английское предложение‚ и в августе 1903 года собрался в Базеле шестой Сионистский конгресс‚ последний‚ в котором участвовал Т. Герцль‚ самый для него драматический.
Конгресс в Базеле проходил после Кишиневского погрома‚ и Герцль сказал во вступительном слове: «Многие из нас полагали‚ что хуже стать не может. Однако положение еще ухудшилось… Мы не должны забывать‚ что имеются и другие Кишиневы‚ не только в России. Кишинев – повсюду‚ где евреи страдают физически или духовно‚ где их честь попирается‚ а имущество подвергается разорению только потому‚ что они евреи. Спасем тех‚ кого еще можно спасти». Герцль предложил на рассмотрение конгресса английский план заселения Уганды‚ и делегаты были потрясены услышанным. Впервые правительство великой державы вступило в официальные переговоры с представителями рассеянного по миру народа; впервые была предложена конкретная территория и покровительство Великобритании для беспрепятственного национального развития. Это было большим политическим достижением, в зале раздались рукоплескания и восторженные возгласы в честь англичан.
Далеко не все разделяли эти восторги‚ и Х. Вейцман‚ делегат конгресса‚ вспоминал: «У нас уже сложился обычай вывешивать на стене‚ за председательским креслом‚ карту Палестины. На этот раз она была заменена картой Уганды‚ и этот символический акт неприятно задел нас, наполнил мрачными предчувствиями». И далее: «Герцль побывал в России, увидел черту оседлости и страдания ее жителей. Отчаявшееся еврейство повсюду встречало его как своего освободителя‚ и теперь он чувствовал себя обязанным как можно скорее помочь русскому еврейству. Поскольку Палестина в данный момент была недоступна‚ он не считал возможным ждать‚ ибо волна антисемитизма росла с каждым днем… Поэтому британское предложение – это дар Божий‚ та самая соломинка для утопающих. Было бы жестоко и неразумно отвергнуть шанс‚ который может никогда не повториться».
После речи Герцля среди делегатов обозначился непримиримый раскол; в перерыве какая-то женщина взбежала на сцену и сорвала карту Уганды. Русская делегация уединилась для обсуждения проекта, большинство было против английского предложения‚ меньшинство – за. «Что мы теряем‚ согласившись на Уганду? – говорили они. – Англичане – великий народ. Правительство великой державы делает нам предложение. Нельзя оскорблять такое правительство отказом». В ответ выступил Х. Вейцман и страстной речью перетянул на свою сторону колеблющихся: «Если английское правительство и английский народ соответствуют моему представлению о них‚ они наверняка предложат нам что-нибудь более подходящее».
После перерыва начались прения. М. Нордау сказал: «Наш народ должен колонизовать Уганду как промежуточную станцию на пути в Палестину» – это будет лишь временное прибежище‚ «прибежище на одну ночь». Делегат из Минска Ш. Розенбаум заявил‚ что все усилия следует сосредоточить на Эрец Исраэль и не разменивать их на Африку. Делегат из Москвы И. Членов тоже был против Уганды: «Я чувствую‚ как нечто‚ спрятанное в укромном уголке моего сердца‚ нечто такое‚ что я всегда считал дорогим‚ святым и неприкосновенным‚ – здесь‚ в этом доме‚ ныне унижено и оскорблено». Ораторы сменяли друг друга‚ страсти разгорались всё сильнее. Во время голосования каждый делегат должен был высказаться за или против отправки комиссии в Уганду – для обследования предложенной территории. 295 делегатов сказали «да». 178 – «нет». 132 – воздержались.
Среди проголосовавших против «огромное большинство составляли делегаты из России‚ а кишиневские делегаты отвергли план Уганды единогласно‚ – свидетельствовал Вейцман. – Западные сионисты были ошеломлены. Я помню‚ как после голосования Герцль… сказал о русских евреях: «У этих людей удавка на шее‚ а они еще упорствуют!» Рядом с ним оказалась та молодая женщина‚ которая сорвала со стены карту Уганды. Она гневно воскликнула: «Господин президент‚ вы предатель!» Герцль резко отвернулся…»
После объявления результатов голосования произошло неожиданное: встал со своего места в президиуме И. Членов и пошел из зала. «Куда и зачем? – вспоминал он. – Я не знал в эту минуту. Одно я чувствовал‚ что здесь‚ в этом зале‚ в эту минуту‚ оставаться невозможно‚ физически невозможно…» К Членову присоединялись по одному российские делегаты и тоже шли к выходу; их становилось всё больше и больше: зал разразился аплодисментами‚ а Герцль стоял на трибуне бледный‚ с застывшим лицом. Делегаты из России ушли в соседнюю комнату; некоторые из них рыдали‚ словно получили известие о гибели близких; несколько человек опустились на пол‚ как это делают евреи во время траура.
«И тут нам передали‚ – вспоминал Х. Вейцман‚ – что Герцль хотел бы с нами поговорить. Мы ответили‚ что будем рады его выслушать. Он пришел‚ осунувшийся и измученный. Его встретило мертвое молчание. Никто не поднялся навстречу ему‚ никто не аплодировал‚ когда он кончил говорить… Он заверил нас в своей непоколебимой преданности Палестине‚ но снова повторил‚ что сейчас необходимо найти безотлагательно хотя бы временное убежище для огромных масс бездомных скитальцев. Он ушел‚ ничего не добившись‚ но, я думаю‚ во время этой короткой встречи он впервые по-настоящему понял всю глубину чувства‚ связывавшего нас с Сионом». Герцль сумел предотвратить раскол на конгрессе, заключительную речь закончил словами‚ которые говорят евреи не одно тысячелетие: «Если забуду тебя‚ Иерусалим‚ пусть отсохнет десница моя!»
По окончании конгресса Герцлю оставалось жить немного. Он умер 3 июля 1904 года‚ в курортном селении возле Вены – известие о его смерти потрясло многих. Ему было лишь 44 года; в этом человеке видели пророка и «царственного трибуна»‚ способного вернуть народу прежнее его величие. До появления Герцля идеи палестинофилов мало кого интересовали в мире. Именно Герцль – впервые за тысячи лет изгнания – создал всемирное представительство еврейского народа, непосредственно обращался к турецкому султану‚ к германскому императору‚ к папе римскому – ко всем‚ у кого была власть и влияние в мире. Каждому из них он излагал свои идеи‚ как полномочный представитель народа‚ и его принимали‚ его выслушивали. С появлением Герцля еврейская проблема из частной стала мировой проблемой‚ – в этом‚ быть может‚ самая большая его заслуга.
Повсду печатали некрологи в газетах и говорили прощальные речи; в синагогах России служили панихиды‚ закрывали в день похорон конторы и магазины‚ проводили траурные митинги; сионисты Гомеля обещали называть именем Теодор всех мальчиков‚ которые родятся у них в течение года. Н. Соколов написал в варшавской газете «Га-Цфира»: «Не звезда исчезла‚ не звезда из бесчисленного множества звезд. Солнце закатилось. Настала ночь‚ и так темна эта ночь‚ что ничего не видно!..»
Молодой С. Маршак напечатал стихи на смерть Герцля; из маленького местечка черты оседлости прислали телеграмму из трех слов: «Мужества‚ мужества‚ мужества!»; В. Жаботинский писал: «Не надо обманываться: в рассеянии не будет у нас больше такого человека‚ – но‚ может быть‚ он и не понадобится. Гений нужен только для первого шага. Он указал дорогу и дошел до первого привала… а народу идти дальше».
7
Русский писатель Д. Мордовцев поддерживал сионистскую идею: «Я глубоко убежден‚ что‚ получив обратно в свое владение всю Палестину‚ еврейский народ при его необычайной даровитости и поразительной энергии духа создаст могущественное и богатое государство… И это сбудется‚ я этому глубоко верю».
Весной 1904 года приехал в Эрец Исраэль восемнадцатилетний Исраэль Шохат‚ один из организаторов еврейской самообороны в Гродно. Через три года после этого на апельсиновой плантации возле Яффы‚ в комнате под крышей‚ собралась ночью группа единомышленников. Участники встречи сидели на ящиках из – под апельсинов, слушали выступление Шохата: «Мы должны создать небольшой отборный отряд‚ готовый без колебаний выполнить любую задачу. Прежде всего он будет обеспечивать охрану поселений». Его слова «захватили всех присутствующих‚ но более‚ чем слова‚ влиял на всех бурный темперамент молодого человека».
В ту ночь собравшиеся основали тайное общество Бар – Гиора – по имени Шимона Бар-Гиоры‚ одного из руководителей восстания против римлян в первом веке новой эры. Три задачи они поставили перед собой: взять на себя охрану еврейских поселений‚ чтобы «восстановить честь евреев в глазах соседей»‚ перейти с русского языка на иврит и жить коммуной. Руководителем Бар – Гиоры выбрали Исраэля Шохата‚ а их девизом стали слова из стихотворения Я. Кахана «Бунтари»: «В крови и огне пала Иудея‚ в крови и огне она восстанет». Жена одного из участников тайного общества вышила этот девиз красными и серебряными нитями на талесе – молитвенном покрывале мужа: так появилось знамя Бар – Гиоры.
Скульптор Борис (Залман Дов) Шац из Ковенской губернии приехал в 1906 году в Иерусалим и основал художественно – промышленную школу «Бецалель». Среди учеников выделялся юноша из Белоруссии по фамилии Бриллиант‚ вегетарианец, пылкий последователь Л. Толстого. По вечерам он вставал на кровати и возглашал: «Мы не желаем рисовать несчастных евреев у Стены Плача! Мы хотим рисовать красивых людей! Человек красив‚ его тело прекрасно! Тело еврея состоит из костей и мышц‚ следовательно‚ оно тоже прекрасно!»
Учился в «Бецалеле» Ури Цивони‚ сын кантора из Литвы‚ рыжеволосый‚ вспыльчивый и горячий. Когда корабль отплывал из Одессы‚ Цивони встал на палубе, громко запел сионистский гимн: «Еще не пропала надежда народа‚ она не угасла за двадцать веков…» Корабль остановили‚ нарушителя отвели в полицейский участок. Был среди учеников и еврей из Салоник‚ который не понимал этих «русских»: они не знали иврита‚ еврейских законов и обычаев, постоянно спорили о социализме. Когда еврею из Салоник становилось невмоготу‚ он обращался лицом к востоку и начинал горячо молиться. «О чем ты молишься?» – спрашивали его. И он отвечал: «Чтобы уже пришел избавитель – Мессия».
Художник Нахум Гутман вспоминал: «Бывало‚ сидели мы‚ несколько учеников‚ и рисовали заросший колючками пустырь недалеко от армянского монастыря… Мы проводили долгие часы вместе‚ углубившись в себя‚ и это было удивительно и прекрасно – наслаждаться уединением‚ зная‚ что рядом с тобой товарищи… Нас объединяло стремление к единой цели: укорениться в этом диком‚ запущенном краю‚ сделать его своим‚ «присвоить» его взглядом».
В 1910 году в хайфском порту сошла с корабля Рахель‚ только что закончившая гимназию в Житомире. На ней было надето черное шелковое платье‚ элегантная фетровая шляпка‚ ботинки на высоком каблуке‚ на руках – белые кружевные перчатки до локтя. В ее сундуках лежали вышитые полотенца‚ комплекты льняного белья‚ пуховые подушки и зимняя одежда‚ книги Пушкина‚ Гоголя‚ Лермонтова и Толстого.
На берегу ее встречал Ноах Слуцкий – загорелый юноша в коротких штанах цвета хаки. Он привез невесту в Дганию возле Кинерета‚ где стояли два барака‚ и на другой день Рахель уже варила еду на костре‚ пекла хлеб в земляном очаге по примеру арабских женщин. Свадьба Рахели и Ноаха была первой в Дгании: столы покрыли белой клеенкой‚ путь к хупе – свадебному балдахину устлали цветами‚ а саму хупу сплели из колосьев. На свадьбу приехали гости из поселений и танцевали до утра; на юношах были надеты русские косоворотки‚ на девушках сарафаны.
В 1914 году в черте оседлости демонстрировалась «мировая сенсация» – документальный фильм «Жизнь евреев в Палестине». Создало фильм Одесское товарищество «Мизрах» («Восток»); при его показах залы были переполнены еврейской публикой. Выпустили брошюру с кадрами из фильма, пояснениями на иврите и русском языке: «Яффа и Тель-Авив, уборка апельсинов в Петах-Тикве, Стена Плача, гробница Рахили, Мертвое море и Иордан, празднование Песах в Реховоте» и прочее.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.