Глава девятая Кишиневский погром

Глава девятая

Кишиневский погром

1. Характер погрома

Через семь месяцев после Минской конференции произошел еврейский погром в Кишиневе, главном городе Бессарабии. На первый взгляд, взрыв этот был внезапным и стихийным, но на деле погром готовился сверху по заранее разработанному плану. Его идеологом был министр внутренних дел Плеве, а исполнителем — Павулаки (Паволакий) Крушеван, мелкий чиновник, издававший при поддержке государственной казны две антисемитские газеты: одну в Кишиневе, другую в Петербурге.

Конечно, после ужасной национальной катастрофы, которая постигла наш народ в сороковые годы нынешнего века, когда Гитлером и его подручными были истреблены шесть миллионов евреев, все преследования и еврейские погромы в царской России кажутся ничтожными. Кишиневский погром в апреле 1903 года (Громилы бесновались трое суток кряду: 6, 7 и 8 апреля. Начался погром на седьмой день еврейской Пасхи, который совпал с первым днем Пасхи православной.) также может теперь показаться только заурядным эпизодом на долгом страдальческом пути еврейского народа. Однако с исторической точки зрения это было потрясающее и чреватое многочисленными последствиями событие, притом не только в истории русских евреев, но и всего еврейского народа.

Исследователи той поры то и дело наталкиваются в воспоминаниях современников о погроме на такие выражения, как «кишиневская бойня», «резня», «убийство» и им подобные. То же мы находим и в поэме Бялика «Сказание о погроме» (по цензурным соображениям вышедшей в то время из печати под названием «Сказание о Немирове» (Немиров — город в Подолии, где в 1648 г. казаки Хмельницкого учинили кровавый погром, вырезав почти все еврейское население — 6000 человек).).

Все эти эпитеты не были слишком сильными, ибо в новое время даже в России, этой «классической» стране еврейских погромов, не было ничего подобного. Около 50 убитых, многие сотни раненых (в том числе тяжелораненые, оставшиеся до конца своих дней калеками), тысячи евреев, лишившихся крова, почти 1500 разгромленных и разграбленных еврейских домов и лавок — таков кровавый итог этого погрома, сопровождавшегося жестокостями и надругательством, подобно резне времен Богдана Хмельницкого. Но Кишиневский погром разразился в начале 20 века, в эпоху расцвета западной демократии и парламентаризма, упрочения гуманистических идей, бурного развития науки и техники в Европе и Америке. Потому-то так потрясены были евреи и весь просвещенный мир.

Еврейские историки отмечают, что Кишиневский погром был началом нового периода погромов в России. В то же самое время после довольно длительного застоя возобновилось и усилилось в России революционное движение. Естественно, что евреи, будучи самой угнетенной и преследуемой частью населения, включились в это движение активно и в значительном числе. Царское правительство использовало антисемитизм в качестве эффективного средства для подавления революции, направив накопившееся недовольство масс на евреев.

Таким способом власти преследовали две цели сразу: перевести революционное брожение в народе из плоскости политической в сферу национальной ненависти, а также ввести общественное мнение в заблуждение — будто русский народ чинит расправу над евреями за их противное русскому духу желание вызвать революцию.

В отношении серии погромов, начавшихся весною 1903 года Кишиневским погромом и продолжавшихся три года подряд, вплоть до подавления первой русской революции, не было ни малейших сомнений, что в их организации и в систематическом разжигании антисемитизма непосредственно участвуют власти на местах заодно с центральной властью. С помощью погромов режим пытался отбить у евреев охоту участвовать в революционном движении. В общем революционном потоке евреи, на взгляд правительства, представляли главную опасность в силу своей интеллигентности и духовного развития, а также как охваченный брожением элемент, отчего и требовалось припугнуть их и парализовать их желание поддерживать революцию. Погром казался для этого самым действенным и испытанным средством.

Итак, царскому правительству погромы были нужны для борьбы с революционными настроениями. Наилучшим образом подходил для этой цели город Кишинев. Не было другой такой губернии в России, где имелось бы столько землевладельцев и арендаторов-евреев, как в Бессарабии.

Население там было смешанное: румыны, молдаване, греки, болгары и русские (в меньшинстве). Среди проживавших в губернии 3,5 миллионов человек количество евреев достигало 400 000. В Кишиневе находилось много молодых евреев, не попавших из-за процентной нормы в средние учебные заведения, занимавшихся заочно и сдававших экзамены экстерном. Таким образом, для социал-революционной пропаганды в Кишиневе имелось достаточно обширное поле деятельности и благодарная почва.

В то время в России, особенно в южных губерниях, усилилось политическое брожение. В Кишиневе еврейская молодежь выделялась своей активностью в кругах русских революционеров, активно работал Бунд. Отсюда выбор Кишинева как самого подходящего места для погрома, «дабы проучить евреев, которые зазнались и возглавили революционное движение» (Подлинные слова самого царя Николая, сказанные в беседе с военным министром Куропаткиным (Красный архив, № 2, стр. 43).).

2. Защищались ли кишиневские евреи?

Организаторы погрома пытались создать впечатление, будто нападавшей стороной были именно евреи, а христиане лишь оборонялись. Самую активную роль в этом измышлении сыграла антисемитская печать.

Среди материалов, обнаруженных после революции 1917 года в тайных архивах царского правительства, имеются многочисленные документы, свидетельствующие о том, что власти прекрасно знали истинное положение вещей, однако скрыли его от общественности. Так, например, прокурор губернской судебной палаты в Одессе А. Полан категорически и неоднократно опровергал все эти поклепы и наветы. Между прочим в его меморандуме № 4030 от 20 октября 1903 года на имя министра юстиции есть упоминание о попытке кишиневских евреев защитить себя от громил. Касаясь утверждения, будто евреи в Кишиневе вышли на улицу с оружием в руках, прокурор пишет:

«Действительно, на второй день Пасхи евреи, вооружившись чем попало, начали собираться в разных местах, но собирались они не для нападения на христиан, а для самообороны».

Эти слова прокурора А. Полана являются официальным свидетельством того, что кишиневские евреи пытались обороняться, хотя им противостояла большая и хорошо организованная масса громил, поддержанная и натасканная подручными царя и жандармов. Естественно, оборона не могла быть действенной. В попытке организовать самооборону особенно активным был местный сионистский союз во главе с уполномоченным Бернштейном-Коганом.

В своих воспоминаниях он рассказывает, что погром не явился для еврейской общественности города сюрпризом, так как еще задолго до него началась открытая и разнузданная антисемитская пропаганда. Вот как Бернштейн-Коган описывает реакцию представителей разных общественных кругов:

«Различные еврейские группы готовятся встретить погром: раввин с помощниками идут к главе православной церкви;…молодежь реагирует по-другому: собирается, волнуется, добывает из-под земли оружие… назначаются квартиры под штаб обороны и для ударных батальонов, прокладывается телефонная связь, а в моей квартире — главный телефон и место встреч и приема известий… В четыре часа дня все роты самообороны были окружены полицией и войсками, разоружены и загнаны в большие дворы. Там членов самообороны арестовали и отправили в полицию».

(Бернштейн-Коган. Книга о погроме, стр. 127–128.).

Отсюда видно, что самооборона не принесла пользы, и ее участникам не удалось ничего сделать для предотвращения погрома и отпора громилам. Жертвами погрома стали бедняки.

Богатые евреи готовились к грядущему заблаговременно, обеспечивая безопасность себе и своему имуществу, задабривая крупными суммами полицию, которая заранее знала о погроме. И действительно, за трое суток бесчинств не пострадал никто из кишиневских богачей-евреев; к их домам и квартирам была приставлена охрана из войск и полиции. Среди пятидесяти человек, погибших от погрома, не было ни единого представителя еврейской буржуазии. Об этом свидетельствует в своих мемуарах известный общественный деятель — еврей, примыкавший к кругу русских либералов, Г. Б. Слиозберг.

Бурю негодования, охватившую молодое еврейское поколение, восстающее против пассивной покорности судьбе и привычки подставлять, по словам пророка, «спину под палки и щеку под пощечины» (Исайя, 50:6 — «Я предал хребет мой бьющим и ланиты мои — поражающим»), с огромной художественной силой отобразил Хаим Нахман Бялик в поэме «Сказание о погроме».

После погрома Бялик провел несколько месяцев в Кишиневе в качестве посланца группы еврейских общественных деятелей и собрал большой материал, свидетельствовавший о том, что, защищаясь, евреи показали немало примеров выдержки и геройства. Оборона не принесла никакой пользы из-за отсутствия предпосылок для ее успеха. Тем не менее, Кишиневский погром послужил поворотным пунктом в деле создания еврейской самообороны, зачатки которой возникли уже в дни погрома.

3. Становление самообороны

Призывы к самообороне, раздававшиеся в еврейских кругах России после Кишиневского погрома, исходили, в основном, от сионистов. Нахман Сыркин, основоположник социалистического сионизма, писал в сборнике «Дер Хамон» (Берлин, 1903 г.) следующее:

«Полиция, чиновники и войсковые караулы тащили и грабили заодно с толпой. Но как только они замечали евреев, готовых постоять за себя и свою жизнь, — сразу бросались наводить порядок и разгонять собравшихся. Когда же появлялись громилы и начинали резать евреев и грабить их жилье, «блюстители порядка» исчезали или сами входили в долю с грабителями…

Кишиневский погром, словно указующий перст истории, снова засвидетельствовал, что нет и не может быть другого решения еврейского вопроса, кроме еврейской территории, свободы и политической независимости. Кишиневский погром учит нас и тому, что евреям не на что полагаться, кроме своих собственных сил… Долг евреев оказывать сопротивление всюду, вооружаться и с оружием в руках встречать погромщиков.

От убийства нет другой защиты, кроме оружия, и раз уж суждено пролиться крови, то лучше пролить ее в открытой борьбе, чем подставлять горло под нож, сидя в подвалах. Пусть богачи суют деньги жандармским и войсковым начальникам за охрану своих персон и отсиживаются в гостиницах, а массы и молодежь должны объединиться в союзы и выходить на улицы навстречу врагу с оружием в руках.

Хватит евреям кланяться каждому власть имущему и просить милости у каждого чиновника. Пришел час перестать гнуть спину перед притеснителями. Пришел час притеснению противопоставить силу, а убийству — оружие. И хотя евреи стремятся уйти из диаспоры, чтобы построить новое общество и обрести самостоятельность, они обязаны и в диаспоре держаться с полным достоинством. Пока они здесь, пусть их сила не уступает силе других, и они вправе пользоваться всеми благами свободы. Так что в этот час, когда ненавистники наши перешли к открытому кровопролитию, мы должны воззвать во весь голос: объединяйтесь и выходите на улицы с оружием в руках, с пистолетами и ножами! Таково веление самой нашей жизни, нашего человеческого и национального достоинства».

Однако самый энергичный, ясный и подробный призыв к самообороне содержался в воззвании, выпущенном через две недели после Кишиневского погрома от имени «Союза еврейских писателей». Его инициаторами, составителями и распространителями были Ахад-Гаам, Х. Н. Бялик, М.Бен-Ами, С. Дубнов (историк, см. ldn-knigi), И. Х. Равницкий.

Таким образом, кроме Дубнова, все — сионисты. Текст воззвания написал Ахад-Гаам. В дни 25-ой годовщины Кишиневского погрома, через год после смерти Ахад-Гаама, историк Дубнов поместил этот текст в журнале «Хаткуфа» («Эпоха») под заглавием «Тайное послание Ахад-Гаама». Воззвание вышло в свое время (т. е. после погрома) тиражом всего около 100 экземпляров и поэтому содержало в конце обращение к читателям:

«Просим сообщить содержание этого письма всем интеллигентным и активным людям повсюду, где они имеются».

О самой прокламации и ее выпуске рассказывает Дубнов в своем предисловии к «Тайному посланию»:

«Они жили тогда в Одессе. Известия о Кишиневском погроме повергли их поначалу в уныние. Но когда миновали первые скорбные дни, они начали собираться и обсуждать, что делать. Тогда-то, в ходе разговоров, возникла среди прочего и такая мысль: «Призвать к организации вооруженной самообороны во всех еврейских общинах, которым грозит погром». Предварительный текст воззвания написал на русском языке Дубнов. Инициаторы много потрудились над редактурой, и, в конечном итоге, было решено написать его на иврите. Сделать это поручили Ахад-Гааму.

Дубнов продолжает: «Ахад-Гаам выполнил свою задачу, как подобает писателю его калибра. С присущей ему ясностью изложил он нашу основную точку зрения: массовые погромы — неизбежное порождение черносотенной политики правительства, уже не властного, даже если б этого и захотело, избавиться от злых духов.

А посему нам надлежит встать на защиту наших жизней и организовать самооборону, дабы наши ненавистники увидели, что мы не стадо баранов на бойне, и кто на наши жизни посягнет, тому придется рисковать и собственной. Осторожности ради, в воззвании еще говорилось: «Мы должны постараться, чтобы и правительство признало наше естественное право защищать собственную жизнь. С этой целью надо созвать общее собрание делегатов ведущих общин, чтобы упорядочить дело самообороны».

Но поскольку министр внутренних дел Плеве категорически запретил любые попытки еврейской самообороны, составители прокламации не поставили под ней свои имена, а подписались неопределенно — «Союз еврейских писателей» (против чего Ахад-Гаам протестовал впоследствии, так как это было сделано без его ведома). Инициаторы лишь устно сообщили «избранным», кто именно входил в этот союз.

Дубнов добавляет, что «воззвание нашло дорогу к сердцу читателей, идея самообороны в те дни носилась в воздухе, и во многих городах, несмотря на угрозы правительства, в течение лета были сформированы отряды самообороны». Ниже мы приводим выдержки из воззвания:

«Резня в Кишиневе — вот ответ на все наши слезы и мольбы. Неужели и в будущем мы решим ограничиться только слезами да мольбами? Позорно для пяти миллионов душ полагаться на других, подставлять шею под топор и кричать о помощи, не испробовав своей силы, чтобы самим защитить свое имущество, честь и самою жизнь. И кто знает, не этот ли наш позор — первая причина презрения к нам простонародья и того, что нас топчут все кому не лень? Среди многих и разных народов, населяющих эту страну, нет, кроме нас, ни одного, кто подставил бы спину под плеть и отдал свою честь на поругание без попытки защитить себя из последних сил. Только тот, кто умеет постоять за свое достоинство, заслуживает уважение и в чужих глазах. Если бы граждане этой страны увидели, что и нашему терпению есть предел, что и мы, хотя не можем и не хотим состязаться с ними в грабеже, разбое и жестокостях, тем не менее готовы и в состоянии защищать в случае необходимости все, что нам дорого и свято, до последней капли крови, если бы они в этом убедились на деле, то тогда — в этом нет сомнения — они не набрасывались бы на нас с таким легкомыслием.

Братья! Кровь наших братьев в Кишиневе взывает к нам: отряхните прах и будьте людьми, перестаньте плакать и причитать, довольно простирать руки за спасением к отвергающим вас. Спаситесь сами!

Нам нужна повсюду, где мы проживаем, постоянная организация, всегда готовая встретить врага в первую же минуту и быстро созвать к месту погрома всех, в ком есть силы выстоять перед опасностью».

О брожении среди евреев и планах организовать самооборону дознался Плеве. В циркуляре, разосланном губернаторам, градоначальникам и полицмейстерам, министр обратил внимание местных властей и на эти намерения евреев. Касательно еврейской самообороны говорилось: «Кишиневские события вызвали тревогу у еврейской части населения во многих местах империи. В некоторых городах евреи приступили к созданию кружков самообороны. Никакие кружки самообороны не могут быть терпимы».

Такой приговор, однако, не заставил еврейских деятелей в России отказаться от идеи самообороны. Еврейская общественность и особенно сионистские круги чувствовали, что Кишиневский погром — не случайный эпизод, а лишь увертюра к новому периоду массовых бесчинств. Поэтому, невзирая на решение Плеве, шла лихорадочная работа по организации самообороны. На одном из собраний минских сионистов по поводу мер оказания помощи жертвам Кишиневского погрома (а тайно — и по вопросу организации самообороны) глава местных сионистов адвокат Шимшон Розенбаум произнес следующие слова:

«На сегодня кишиневским евреям еще повезло, потому что им оказывается помощь. Будут города, которые уже не сподобятся получить ее. Настанут времена, когда весть о кровавом погроме уже не заденет нас за живое, подобно тому как не волнуют нас ограничения и антисемитские законы, о которых мы читаем изо дня в день».

Плеве, со своей стороны, пристально следил за настроениями еврейской общественности. Он был взбешен, что его обвиняют в причастности к погрому. Бундовский деятель и писатель Бейниш Михалевич (Йосеф Изицкий) рассказывает в своих воспоминаниях, что сам слышал от Шимшона Розенбаума, что последнего сразу же после погрома вызвали телеграммой к Плеве в Петербург.

Министр категорически и без всяких околичностей потребовал от него, чтобы сионистская организация в России публично опровергла слухи, будто он. Плеве, замешан в погроме. Вместе с тем он пообещал Розенбауму, в качестве вознаграждения за такое заявление сионистов, легальный статус их организации, которую, как уже говорилось, власти лишь терпели. Министр также сказал, что разрешит распространение акций Колониального банка, компанию по сбору средств в Национальный земельный фонд и т. д. Однако сионисты отвергли сделку, предложенную им Плеве, и тогда он выпустил известный циркуляр о подавлении сионистского движения.[11]

Есть основание полагать, что этот циркуляр появился на свет также и в результате покушения молодого сиониста-социалиста Дашевского на Крушевана. Плеве убедился, что сионистское движение выводит евреев из состояния покорности и побуждает их к революционным действиям.

4. Месть Пинхаса Дашевского

Пока в общественных кругах шли совещания и приготовления к организации самообороны, внезапно был совершен акт индивидуальной мести, взволновавший все общество. Его героем был Пинхас Дашевский, 23-летний студент, принадлежавший к кругам сионистов-социалистов. Он совершил покушение на жизнь Павулаки Крушевана, главаря подстрекателей еврейского погрома в Кишиневе.

Юноша действовал на собственный страх и риск, не посоветовавшись ни с кем из своих товарищей, но его поступок был воспринят еврейской молодежью, преданной своему народу и болеющей за его честь и достоинство, как выражение национальной мести сеятелям ненависти к евреям и виновникам пролития еврейской крови.

Пинхас Дашевский приехал в Петербург специально, чтобы убить Крушевана, владельца двух антисемитских газет — кишиневского «Бессарабца» и петербургского «Знамени», субсидируемых из государственной казны. Дашевский несколько недель выслеживал Крушевана, пока не выяснил, что тот находится в Петербурге. Дашевский напал на черносотенца и ударил его ножом в шею, но нанес лишь легкое ранение. Крушеван отказался принять первую помощь из еврейской аптеки, находившейся по соседству с местом происшествия, и уехал к себе на квартиру.

Дашевский после покушения отдал себя в руки стоявшего поблизости постового полицейского и был немедленно препровожден к судебному следователю. Приводимые ниже показания Пинхаса Дашевского взяты из протокола, составленного в тот же день — 4 июня 1903 года — судебным следователем шестого петербургского квартала Обух-Вощатинским.

Дашевский рассказал, что он приехал в Петербург специально для того, чтобы убить Крушевана. Он был вооружен ножом и пистолетом. Хотя у Дашевского имелся заряженный пистолет, он решил воспользоваться ножом, так как опасался, как бы в момент выстрела у него не дрогнула рука и не пострадали бы невинные прохожие. На вопрос, признает ли он себя виновным в покушении на Крушевана с заранее обдуманным намерением убить его, Дашевский отвечал, что он признает не вину, а лишь факт попытки убить Крушевана с заранее обдуманным намерением.

Еще до Кишиневского погрома, сказал Дашевский, он знал об антисемитском направлении двух газет, которые редактирует Крушеван. Он считает, что редактор этих газет подстрекал народ против евреев, и волнения и несчастья, которые имели место в Кишиневе, являются, по мнению Дашевского, главным образом, следствием влияния этих двух газет и плодом деятельности их редактора. Хотя никто из родных Дашевского не пострадал во время погрома, он считал своим долгом убить Крушевана, как одного из главных виновников бедствия, обрушившегося на кишиневских евреев. Дашевский объявил, что он сионист и совершил свой поступок как еврей, чье национальное чувство было оскорблено, а также, что действовал из побуждений личной мести. «Я не бежал после покушения, так как заранее намеревался убить Крушевана и отдать себя в руки властей». Он не раскаивается в своем поступке, ибо, будучи евреем, обязан так действовать.

Размышляя над поступком Дашевского, С. Дубнов пишет:

«Немезида вкладывает оружие в руку благородного юноши, который не в состоянии вынести тяжесть позора его беззащитных и несчастных братьев. Он хочет искупить их вину за унизительную покорность судьбе и безответность… Вооруженный маленьким финским ножом, Пинхас Дашевский лишь оцарапал шею извергу Крушевану, разгуливавшему победителем по улицам Петербурга. Дашевский знал, что он идет не только уничтожить «злодея Амана», но, наверное, и навстречу собственной смерти; однако он рассматривал себя как жертву во искупление греха своего народа — греха непротивления злу. Этой нравственной цели Дашевский достиг: он стал мучеником-героем среди мучеников — покорных жертв. В последующих погромах героев еврейской самообороны вдохновляла сила его духа».

Воздействие примера Дашевского очень беспокоило царское правительство, и оно пыталось, по возможности, закончить все без излишнего шума. Дело о покушении Дашевского на Крушевана слушалось в Петербургском окружном суде при закрытых дверях. Таково было распоряжение друга Плеве, министра юстиции Муравьева. Окружной суд приговорил Дашевского к пяти годам каторжных работ. Сенат утвердил приговор. Однако три года спустя Дашевский был досрочно освобожден. Он вышел на волю в августе 1906 года. (Стоит отметить, что свой жизненный путь Дашевский закончил в одной из тюрем Советской России, где скончался в июне 1934 года — согласно информации в газете «Хаарец» от 27 июля 1934 года.)

5. Реакция еврейской молодежи на поступок Дашевского

Хотя покушение на Крушевана оказалось не слишком успешным, поступок Дашевского вызвал громкие отголоски и большую симпатию еврейской молодежи. Свидетельством тому может служить нелегальное воззвание, подписанное «Варшавские рабочие-сионисты». Оно появилось вскоре после покушения.

«Диким показалось нам все случившееся, мы спрашивали себя: неужели нет ни одного еврея, который бы энергично протестовал против диких насмешек и издевательств над нашими братьями? Неужели, действительно, нет ни одного еврея, который бы отомстил за пролитую еврейскую кровь? Наши кровопийцы свободно расхаживали по улицам, совершали свою подлую «работу» на глазах у всех, а мы молчали и дивились, страдали и кусали себе губы! Сердце судорожно сжималось, голова шла кругом от страшных мыслей, от наплыва немного диких, но здоровых чувств! Мести жаждали мы, кровью отплатить за кровь! И еврейский мститель за пролитую еврейскую кровь явился!

Мы приветствуем тебя, дорогой брат, твой дух несется над еврейскими улицами и будит новые силы, вызывает новые здоровые чувства, новое отношение к скорбным явлениям жизни, новые ответы на кровавые преследования. Твой подвиг ясно доказывает, что прошло уже то время, когда еврей сгибался в три погибели, когда его забрасывали грязью! Прошло «счастливое» время, когда еврей гнул свою спину, слезно вымаливая себе у мира жизнь раба; когда еврей, чуть почувствовав себя человеком, убегал в чужие виноградники, чтобы там отдать свои свежие, лучшие силы. Эти времена прошли навсегда. Новый еврей с гордо поднятой головой, с выпрямленной спиной не убегает из несчастной «черты». Оставаясь там, дыша отвратительным воздухом, харкая кровью от затхлости и тесноты «черты», они этой кровью плюют своим мучителям в лицо.

Известие о том, что Пинхас Дашевский вонзил нож в шею известного подлеца Крушевана за его патриотическую кишиневскую «работу», мы встретили с большой радостью и глубоким сочувствием. В нас снова пробуждаются надежды и вера в молодых борцов за свободу. Этот факт доказывает нам, что за последние 20 лет мы во всех отношениях выросли. Мы научились понимать свое настоящее положение, мы принялись за великое национальное дело, которое должно освободить весь еврейский народ. Но важнее всего то, что мы стали более здоровыми людьми, с более нормальными, более человеческими чувствами. Мы реагируем уже на каждое явление нашей жизни и реагируем, как истинные дети здорового народа, стремящегося к свободе, мы отвечаем кровью за кровь!

Из наших последних слов само собой понятно, что мы далеки от террора как средства борьбы за свободу, но месть, по нашему мнению, является самым здоровым человеческим чувством, и ее — эту месть — мы приветствуем. Мы прекрасно знаем, что нож брата нашего Дашевского не отпугнет наших врагов; но не в этом истинная сила протеста! Влияние его проявится в тех последствиях, в тех скрытых силах, которые он пробудит в темных жилищах еврейской улицы. Дашевский первый показал, что настоящие борцы за свободу должны быть первыми мстителями за пролитую кровь их братьев.

Велика сила, которая кроется в борьбе за свободу, но еще мощнее месть за поруганный народ. Пусть первый национальный протест зажжет огонь во всех сердцах еврейской молодежи и пламенное желание неустанно бороться за еврейскую свободу. Пусть горит этот святой огонь в еврейских сердцах нашей молодежи и кровью защитит знамя народной чести!

Да здравствует борьба за еврейскую свободу!

Долой рабство нашей скитальческой жизни, тысячелетнего галута!

Варшавские рабочие-сионисты»

(«Отповедь». Слово в защиту сионизма. Изд. группы студентов-сионистов. 1903 г.).

Эта листовка была нелегально размножена группой студентов-сионистов. И сам поступок Дашевского, и его одобрение сионистскими кругами ясно показали Плеве, что сионизм — это бродильный чан национального движения, в котором еврейская молодежь заражается гордостью и активностью, и что новое еврейское поколение уже не будет мириться с преследованиями, притеснениями, дискриминацией и унижением.