Глава 8. Налет на Санто-Стефано
Глава 8. Налет на Санто-Стефано
Похоже, нужно как можно раньше осуществить операцию «Дуб». Генерал убежден, что Муссолини находится на Санто-Стефано.
Запись из архива ВМФ Германии, 9 августа 1943 года
Даже играя в Тирренском море в странные прятки с участием Муссолини, на дипломатическом уровне немцы и итальянцы изо всех сил старались соблюдать приличия. 6 августа «ось» Берлин — Рим провела свою первую после переворота конференцию. Хотя ни Гитлер, ни Бадольо не присутствовали на однодневном совещании в Тарвизио, в северной Италии, они использовали его для того, чтобы хорошенько пощупать друг друга на предмет дальнейших намерений. Вполне естественно, что атмосфера переговоров была натянутой, если не откровенно холодной.
Как иначе расценить «величественное появление» немецкой делегации — ее возглавляли министр иностранных дел Иоахим Риббентроп и глава ОКВ маршал Вильгельм Кейтель, которая прибыла в город на бронепоезде, щедро «украшенном» пулеметными стволами, зенитными орудиями и напичканном эсэсовцами. Не удивительно, что многие итальянцы подумали, что немцы явились лишь для того, чтобы запугать их силой оружия. Итальянскую сторону представляли министр иностранных дел Рафаеле Гварилья и генерал Витторио Амброзио, занимавший примерно тот же пост, что и Кейтель. (Кстати сказать, оба, и Амброзио, и Гварилья, были в числе тех, кто подлежал аресту в соответствии с планом операции «Штудент».)
Согласно многим свидетелям, среди немцев царила настоящая паранойя. «Мы должны оставить все наши секретные документы и ключи к шифрам на немецкой земле», — объявил Риббентроп перед отъездом в Тарвизио. По крайней мере так пишет его переводчик Пауль Шмидт. «Мы не можем исключать вероятность того, что эти разбойники попытаются по совету англичан или американцев похитить нас, когда мы приедем к ним».
«Несколько эсэсовцев сидели рядом с нами в вагоне с автоматами наготове, — вспоминал Шмидт. — И когда мы прибыли в Тарвизио, они тотчас образовали защитный кордон вокруг вагона-салона, в котором должны были состояться переговоры». Генерал Вальтер Варлимонт, член немецкой делегации, прибывшей в Тарвизио, так вспоминал о распоряжении Гитлера: «Ни при каких обстоятельствах мы не должны были есть и пить то, что прежде не попробовали представители принимающей стороны». Надо сказать, что Гитлера все лето преследовал страх, что итальянцы могут покуситься на жизни его эмиссаров.
Риббентроп, с самого начала объявивший, что его целью было «обсудить ситуацию, которая возникла в результате произошедших в Италии изменений и имела определенные политические и психологические последствия», не сделал ничего, чтобы хотя бы частично снять царившую между сторонами напряженность. Сделав первое свое заявление, он попросил у Гварильи «разъяснений» недавних событий — вежливый и сдержанный способ потребовать у итальянской стороны ответа на то, куда и как исчез Муссолини и почему распущена фашистская партия.
Однако Гварилья ни на йоту не отошел от официального сценария, согласно которому имевшая место 25 июля смена режима — это внутреннее дело Италии и никоим образом не влияет на отношения внутри «оси». «Было бы неразумно, — заявил хитрый неаполитанец, имея в виду роспуск фашистской партии, — доверять управление страной людям, на чьей совести свержение дуче».
Здесь мы опять сталкиваемся со старым мифом — тем более правдоподобным, поскольку он содержит элемент истины, — который был скормлен немцам несколькими днями ранее, во время аудиенции Макензена и короля Италии. Мол, Муссолини утратил власть по причине предательства его собственных подчиненных в Большом фашистском совете. Такие люди, хитро подчеркнул Гварилья, недостойны того, чтобы стоять у руля страны.
В какой-то момент Риббентроп, которому Гитлер поручил прозондировать Бадольо на предмет его истинных намерений, спросил, что называется, в лоб у второй стороны, намерена ли она вести мирные переговоры с союзниками. Гварилья, который именно этим и занимался, не моргнув глазом, заявил Риббентропу, что никаких переговоров не ведется. Немцы не стали продолжать эту тему.
Так получилось, что Риббентроп был не единственным, кто потребовал объяснений. Амброзио, глава итальянского Верховного командования, решил выудить из Кейтеля признание, почему в северной Италии вдруг наблюдается такая мощная концентрация немецких войск.
«Амброзио потребовал ответа, почему через Бреннерский перевал в страну течет нескончаемый поток немецких подразделений, — вспоминал Ойген Долльман, выступавший на переговорах в роли переводчика, — на что его немецкий коллега ответил встречным вопросом: по какой причине Италия выводит свои части из Греции и с Балкан? Взаимное недоверие росло, и разговор постепенно начал вестись на повышенных тонах. Кейтель и Амброзио даже не заметили, как начали орать друг на друга, словно на плацу, и я уже приготовился услышать фатальные слова „дуче“, „предательство“, „верность „оси““, которые в любой момент могли взорвать воздух подобно залпу шрапнели».
Положение Амброзио было довольно двусмысленным. Когда после вторжения союзников на Сицилию итальянцы просили у Германии оружия и помощи, они были обескуражены скупостью Гитлера. И вот теперь, когда Италия решила в тайне от союзника искать мира, для них было важно удалить с ее территории чужие войска, Гитлер же неожиданно проявил несвойственную ему щедрость. И хотя итальянцы были не в силах поставить заслон на пути мощного потока немецких дивизий, им удалось поднять на переговорах еще одну болезненную тему.
Темой этой было возращение итальянских солдат, сражавшихся на чужих фронтах. В свете итальянского решения перейти в войне на другую сторону было бы вполне разумно отозвать их на родину, где они пригодились бы в предстоящих сражениях с новым врагом — то есть с нацистской Германией. Разумеется, итальянцы никак не могли объяснить эту свою просьбу такими причинами. Вместо этого они выдвинули следующий довод: солдаты нужны для обороны Италии. В ответ Кейтель заявил, что обсудит этот вопрос с Гитлером.
* * *
В целом же можно сказать, что конференция провалилась. Единственное, что объединяло обе стороны, это взаимная подозрительность и то, что они обе к моменту ее завершения «были опьянены собственной ложью и вероломством». Впрочем, Риббентроп еще не закончил плести интриги. Словно для того, чтобы еще больше усилить атмосферу абсурда происходящего в Тарвизио, немецкий министр иностранных дел в некотором смысле запустил в итальянскую сторону бомбу, заявив, что встреча на высшем уровне между Гитлером и королем Италии должна состояться не где-нибудь, а на немецкой земле!
«Главы обеих стран должны были встретиться на земле Германии, — не без сарказма вспоминал Долльман, — подобно овечкам, мирно пощипывающим травку, с тем чтобы раз и навсегда покончить с непониманием и взаимными подозрениями». Это следовало понимать так: Гитлер примирился с кончиной фашистского режима и теперь был готов к сотрудничеству с правительством Бадольо как законным представителем власти в Италии.
С итальянской точки зрения это новое предложение, на первый взгляд вполне разумное, попахивало чем-то неприятным и угрожающим. Бадольо сразу после переворота уже запрашивал о подобной встрече, однако получил от Гитлера отказ. Может, это в характере фюрера задавались вопросом итальянцы, столь резко поменять настроение всего за несколько дней? Что-то не очень похоже. В свете все более и более агрессивного поведения фюрера, сама мысль о том, чтобы сесть с ним за стол переговоров, наверняка вызывала легкую дрожь у нового итальянского режима.
Причем это вполне обоснованно. Подобное предложение вполне могло быть первым шагом Германии в ее попытке похитить короля, как, впрочем, и самого Бадольо, который также получил приглашение участвовать в такой встрече. «Как бы там ни было, — вспоминал Долльман, — Гварилья с макиавеллиевским мастерством сохранил самообладание, заявив, что это решать Риму, прекрасно зная, что текущие переговоры с Западом исключали любую возможность согласия».
Перед тем, как покинуть Тарвизио, Риббентроп взялся завершить еще одно незавершенное дело, на первый взгляд не имевшее прямого отношения к итальянцам. Дело это касалось Макензена, посланника Германии в Риме. Как уже было видно ранее, Макензен проявил крайнюю близорукость, не заметив, казалось бы, очевидных сигналов готовящегося переворота. И вот теперь наступил момент ответить за это упущение. Как только конференция завершилась, Риббентроп вызвал к себе Макензена, который также присутствовал в Тарвизио, чтобы сообщить ему неприятное известие: посла отзывают в Германию, причем немедленно.
Макензена отозвали без всякого предупреждения. Когда он поднялся на подножку вагона поезда, отбывающего в Германию, в руке у него был лишь портфель.
3 августа Гитлер выразил сомнение в необходимости похищения Муссолини, сказав, что с этим можно повременить. Тем не менее после Тарвизио операция по поиску и освобождению дуче вновь оказалась в списке первоочередных задач. Разумеется, тогда нацисты понятия не имели, что дуче буквально у них под носом посадили на борт эсминца и перевезли на остров Маддалена у побережья Сардинии. Гитлер все еще сделал ставки на Вентотене, крошечный островок к западу от Неаполя.
8 августа адмирал Дёниц наконец допросил морского старшину Лауриха — того самого свидетеля, которого Гитлер вызвал несколькими днями ранее, и заставил его дать обещание «абсолютной секретности» в том, что касалось пропавшего дуче. На следующий день оба вылетели в Восточную Пруссию, в Ставку Гитлера. Там Дёниц принял участие в совещании (один, без Лауриха), слушая, как фюрер поносит вероломных итальянцев.
«Был сделан обзор текущей обстановки на фронтах, — отмечал Дёниц, — за которым последовало обсуждение ситуации в Италии. Вступление наших войск на итальянскую землю было отмечено возросшим числом несчастных случаев, правда, в основном, мелких. Недоверие нарастает. Фюрер убежден, что король Италии и правительство Бадольо замышляют измену».
Однако главное событие произошло вечером. Именно тогда Лаурих, скромный унтер-офицер военного флота, оказался в обществе Адольфа Гитлера и военно-политической верхушки Третьего рейха. «После того, как обсудили обстановку на фронтах, — писал Дёниц, — унтер-офицер флота Лаурих выступил с донесением перед горсткой избранных». Кроме самого фюрера, к ней принадлежали Дёниц, Риббентроп, Геринг, Гиммлер и еще несколько дипломатов и высших военных чинов. В числе последних мог быть и генерал Штудент, которого Гитлер немедленно вызвал из Италии к себе в Ставку.
Свидетельства Лауриха произвели на Гитлера впечатление (как уже говорилось выше, Лаурих заметил, как Муссолини поднимается в Гаэте на борт корвета, а затем получил от своего знакомого итальянца, морского офицера, информацию о том, что бывшего диктатора перевозят на Вентотене). Как писал все тот же Дёниц, «фюрер отпустил его со словами „Отлично, мой мальчик“. После чего последовало длительная дискуссия по поводу операции „Дуб“».
Фокус поиска сместился к небольшому островку Санто-Стефано — скале вулканического происхождения, выступавшей из воды примерно в миле к востоку от Вентотене. Внешне Санто-Стефано напоминал огромный валун, который какой-то великан забросил в море. Он был практически гол, если не считать странного вида тюрьмы в форме подковы, которая появилась здесь в восемнадцатом веке. Именно эта тюрьма, по всей вероятности, и завладела воображением фюрера.
В целом Гитлер уже созрел для того, чтобы дать добро операции «Дуб». «Чем раньше она начнется, тем лучше, — отмечал Дёниц в своем отчете о совещании, состоявшемся вечером 9 августа. — Все убеждены в том, что Муссолини содержится на Санто-Стефано. Именно по этой причине операция ограничится этим островом. Аэрофотосъемка показывает, что единственный доступ к острову, а именно — вырубленные в камне ступени и дорогу — можно легко взять под контроль. Остальная часть береговой линии представляет собой утесы высотой более 15 метров».
Следующий шаг состоял в том, чтобы составить детальный план операции. «Долго обсуждался вопрос о том, что предпочтительнее — сбросить парашютный десант или же произвести высадку на берег с моря. Дёниц склоняется к тому, чтобы высадиться в ночное время на неохраняемом участке побережья, ибо только подобная тактика гарантирует успех. Альтернативный вариант, если высадка на берег окажется неудачной, предполагает использование парашютистов и поддержку со стороны самолетов люфтваффе. Фюрер подчеркнул необходимость прикрытия операции силами нескольких субмарин».
Операция усложнялась с каждой минутой. Гитлер, например, начал подумывать о том, как вырвать из заключения дуче, не нарушив при этом целосности «оси», задача явно не из легких. Чтобы избежать открытой конфронтации с бывшим партнером, он был готов отрицать какую-либо причастность Германии к операции по освобождению Муссолини и возложить ответственность на итальянских фашистов. «Не исключено, что при данных обстоятельствах нам придется, по крайней мере временно, отрицать любую причастность флота и военно-воздушных сил с тем, чтобы создать впечатление, что это содеяно руками местных фашистов».
Гитлер, который 25 июля грозился ввести в Рим немецкие танки, в последующие дни начал проявлять осмотрительность. Отношения между странами «оси» превратились в «игру», и фюрер осторожничал, не спеша без надобности раскрывать свои карты.
Обсудив в общих чертах план спасения Муссолини, Гитлер вновь пустился в разглагольствования. «По мнению фюрера, итальянцы запятнали себя несмываемым позором, так жестоко и несправедливо обойдясь с дуче после того, как он в течение двадцати лет вел Италию в будущее, и все это время его имя превозносили и стар, и млад, — писал Дёниц. — Фюрер считает, что столь горькая учесть постигла дуче по причине их тесных уз дружбы, что связывали их все эти годы. Фюрер также склонен полагать, что на нынешнее итальянское правительство полагаться нельзя, и по причине недавних событий опасается нового предательства».
* * *
Спустя два дня, 11 августа, Гитлер был готов обсудить подробный план спасения Муссолини. Во время послеобеденного совещания он продолжал метать громы и молнии в адрес режима Бадольо. «Итальянцы боятся показать свои истинные намерения до тех пор, — заявил он, — пока поездка Гранди в Лиссабон или встреча между Черчиллем и Рузвельтом в Канаде не принесут результатов. Переговоры итальянцев с Западом идут полным ходом. И они примут любые посулы англосаксов при условии, если будет гарантировано правление королевского дома. Эти переговоры не что иное, как измена. С нами они поддерживают отношения лишь для того, чтобы выиграть время». (Рузвельт и Черчилль встретились в Канаде на Квебекской конференции (кодовое название «Квадрант». Ее повестка дня, помимо отношений с Италией, включала и другие вопросы.)
Гитлер имел в виду Дино Гранди, инициатора так называемой резолюции Гранди и одну из ключевых фигур при вынесении вотума недоверия Муссолини на заседании Большого фашистского совета. Немцы полагали, что Гранди по поручению Бадольо готовится к поездке в Португалию для переговоров с союзниками о сепаратном мире. Как будет показано ниже, подозрения Гитлера относительно намерений Гранди были далеко не беспочвенны.
Безрезультатная встреча в Травизио, которую обе стороны сочли крайне неудачной, лишь подлила масла в огонь подозрений фюрера. «В отличие от предыдущих встреч, — заявил он, — на встрече в Тарвизио итальянцы не обращались к нам за военной помощью и вообще не проявляли никакой активности». Что не удивительно, ведь на тот момент Бадольо меньше всего желал видеть на итальянской земле новые немецкие части!
В тот вечер Гитлер и его советники обсуждали детали операции «Дуб». В совещании принимали участие адмирал Дёниц, Гиммлер, Риббентроп, генерал Альфред Йодль (одна из ключевых фигур Генштаба), генерал Штудент и офицер флота Герхардт фон Кампц.
Присутствовал на вечернем совещании плана и Эрвин Роммель, но, судя по всему, он сумел покинуть его прежде, чем дело дошло до обсуждения деталей плана похищения дуче. Чему сам Роммель был несказанно рад. «Во время вечернего заседания, — писал он в своем дневнике 11 августа, — фюрер продолжал рассматривать аэрофотоснимки Вентотене, острова, на котором содержали дуче. Он велел остаться Дёницу и Штуденту, чтобы обсудить с ними освобождение Муссолини. Надеюсь, это задание обойдет меня стороной. Я не вижу в нем ничего хорошего».
Как только Роммель ушел, Гитлер и его генералы приступили к обсуждению подробностей плана по захвату Санто-Стефано. Предполагалось, что в этой комбинированной операции с участием флота и самолетов люфтваффе будут задействованы несколько сот парашютистов и моряков.
«Во главе операции мы ставим генерала Штудента», — заявил Гитлер. Хотя его целью номер один был Санто-Стефано, план был составлен довольно гибко и оставлял возможность для других операций.
«Мы ограничим нашу операцию высадкой на Санто-Стефано, — пояснил Гитлер. — Лишь в том случае, если мы не найдем там Муссолини, но нам станет известно его местонахождение, мы тотчас произведем высадку парашютистов в ином месте. Соответственно, следует продумать участие в операции военно-морских сил. В этих целях необходимо оговорить специальные шифрованные названия для Вентотене (иначе говоря, для Санто-Стефано) и Понца».
Хотя и с опозданием, Понца тоже был включен в список возможных целей. (Напомню, что именно на этом острове итальянцы прятали Муссолини в первые десять дней после переворота, с 28 июля по 7 августа). То, что на Понца наконец обратили внимание, произошло благодаря стараниям работавшей в Риме группы. Тем не менее неясно, как Скорцени и другие ее участники сумели раздобыть такие сведения, а также почему Гитлер вдруг решил включить остров в список. Спустя много лет Штудент утверждал, что Герберт Капплер еще в самом начале расследования проследил перемещения Муссолини, которые и привели его к Понца — по всей видимости, после того, как немецкий морской офицер видел его на Гаэте, однако Гитлер, по его словам, отказывался в это верить. Заместитель Скорцени, Карл Радль, утверждал, что один из «агентов», работавший в группе по поиску Муссолини, якобы получил информацию от одного итальянского бакалейщика, поставлявшего продукты на остров. (Скорцени также упоминал некоего итальянского торговца. Однако он утверждает, что этот человек получил данную информацию от какой-то женщины с материка, чей любовник был карабинером, находившимся на острове Понца. Последний, очевидно, написал ей письмо, в котором намекнул на то, что на острове находится Муссолини.) Согласно Радлю, это открытие имело место в первые десять дней августа.
Однако внутренний голос подсказывал Гитлеру, что Муссолини содержится на Санто-Стефано. Именно поэтому он настаивал на том, чтобы операцию возглавили парашютисты Штудента. «После того, как начнет светать, с планеров произведут высадку от ста до двухсот парашютистов, за которыми со стороны моря прибудут дополнительные подкрепления. При необходимости парашютисты расчистят для них путь в глубь острова».
Предполагалось, что, как только Муссолини освободят, солдаты Штудента покинут остров на кораблях военно-морского флота под командованием Камптца, который, по словам Штудента, «зарекомендовал себя как отважный капитан во время операций в Средиземном море». (Камптц удостоился в 1940 году Рыцарского креста.) Что касается дуче, то он покинет остров самолетом, затем на аэродроме Пратика ди Маре в окрестностях Рима пересядет на другой самолет, который безотлагательно доставит его в Германию. Неясно, однако, какая роль во время этой операции отводилась Муссолини и его команде.
Гитлер неустанно подчеркивал важность соблюдения строгой секретности. Примером тому может служить германская радарная станция на Вентотене. Накануне операции Гитлер распорядился частично эвакуировать персонал, чтобы заменить его оперативниками, которые были в курсе готовящейся высадки. «Радарной станции „Вюрцбург“ на Вентотене должен быть отослан секретный приказ не принимать в этот день сигналы других самолетов. По этой причине часть персонала должны сменить те, кто получил специальные инструкции. Персонал станции следует допросить об обстановке на острове, особенно о кабелях, радиостанциях, о прочих вещах, а также о слухах среди местного населения». («Вюрцбург» — это тип радиостанции, а не название немецкого города.) Гитлер также предложил провести на острове тайную разведывательную операцию.
Для осуществления этих мер и окончательной доработки плана потребуется еще несколько дней. «Дальнейшие приготовления и окончательные инструкции последуют чуть позже, — писал Дёниц, — а окончательный приказ отдаст лично фюрер».
Тем не менее отдельные вопросы оставались по-прежнему без ответов. Например, что произойдет, если Муссолини на острове не окажется и операция закончится провалом? Не расколет ли окончательно эта неудача «ось» и не спровоцирует ли широкомасштабные военные действия между итальянской и германской армиями на территории Италии, где военные приготовления Гитлера были еще далеки до своего завершения?
По мнению адмирала Дёница, который постепенно превратился в главного советника Гитлера, на эти опасения можно было закрыть глаза. Самым важным по-прежнему оставалось то, что у кормила власти стоял Адольф Гитлер. Более того, на Дёница произвело огромное впечатление то, с каким напором, по его мнению, фюрер решал так называемый итальянский вопрос. Адмирал даже счел нужным отметить этот факт в анналах германского флота.
«От фюрера исходит поразительная энергия, — с пафосом писал он в своем дневнике. — Его несокрушимая уверенность, его прозорливость в оценке ситуации в Италии — все это однозначно свидетельствует о том, что по сравнению с фюрером мы ничто, что наши знания и та картина, которую мы видим со своей ограниченной точки зрения, ущербны и однобоки. Любой, кто полагает, будто он в чем-то превосходит фюрера, по меньшей мере наивен, если не откровенно глуп».
Пока Гитлер ломал голову над тем, как ему вызволить Муссолини, союзники продолжали теснить войска стран «оси». К началу августа уже было очевидно, что крупномасштабное наступление Гитлера на Восточном фронте, которое он развернул за несколько недель до описываемых событий, с треском провалилось. Русские перешли в не менее крупномасштабное контрнаступление, неуклонно вытесняя части вермахта на запад. Всего за несколько недель немецкая армия лишилась всех завоеванных ранее плацдармов.
На Сицилии, где немецкие и итальянские части ещё сражались бок о бок, с тем чтобы отбросить армию союзников назад, они также были вынуждены отступать под ударами американских и британских частей. Военные советники Гитлера все еще спорили о том, должны ли немецкие части стоять на Сицилии до конца или же их стоит отвести в континентальную Италию. Шаткий союз между Римом и Берлином мешал немцам произвести объективную оценку ситуации. В минуты, свободные от обсуждения плана по спасению Муссолини, Дёниц и генерал Йодль продолжали спорить по поводу Сицилии. Йодль придерживался мнения о необходимости вывода немецких войск с острова, полагая, что положение немецких частей на Сицилии с каждым днем становится все сложнее, и если случится так, что Гитлер порвет отношения с Италией или же итальянцы перейдут на сторону союзников, то немцев ждет неминуемая катастрофа.
Дёниц с пеной у рта опровергал его точку зрения. Он был готов до последней капли крови сражаться за каждую пядь сицилийской земли, чтобы не позволить союзникам высадиться в Италии и ни на шаг не подпустить их к такому стратегически важному району, как Балканы.
«Эвакуация, — писал он 11 августа, — означала бы утрату этой стратегически важной позиции и потому в нынешних неясных условиях совершено недопустима. На нее можно пойти лишь в крайнем случае, когда иного выхода не будет». Роммель разделял его позицию. Гитлер прислушивался к этим спорам, однако излагать свою точку зрения не спешил. «В отношении Сицилии и южной оконечности Италии Гитлер воздерживается от окончательных решений, однако хотел бы иметь в своем распоряжении несколько разных точек зрения, в зависимости от того, как будут развиваться события», — отмечал Дёниц.
Что касалось необходимости защищать Италию от вторжения войск союзников, то Гитлер не хотел связывать себя жесткими планами и потому тянул с эвакуацией немецких частей с острова. Позднее генерал Вальтер Варлимонт утверждал, что, поскольку Гитлер опасался дать итальянцам повод выйти из «оси», он не спешил выводить с Сицилии немецкие части, с тем чтобы тем самым не подтолкнуть итальянцев к разрыву союза с Германией. Варлимонт отмечал также, что Дёниц разделял эту точку зрения, в том числе по причине морской стратегии.
* * *
Тем временем в Германии, до которой пока не докатывались залпы далеких сражений, немцы были вынуждены иметь дело с катастрофическими последствиями массированной бомбардировки Гамбурга. Более того, они имели все основания полагать, что следующим на очереди будет Берлин.
3 августа Вильгельм Кейтель в письме супруге без каких-либо обиняков советовал ей бежать из Берлина, который, по его мнению, в самые ближайшие дня станет жертвой вражеской авиации. «Гамбург обернулся для нас катастрофой, — писал он. — Прошлой ночью был еще один тяжелый воздушный налет. Та же самая участь неминуемо ждет и Берлин. Именно поэтому я настоятельно прошу тебя как можно скорее уехать из города… Боюсь, что начнутся пожары, которые вскоре распространятся на целые районы, в подвалы домов потекут потоки горящей нефти, будут гореть фосфор и другие вещества».
Похоже, что могущественный Третий рейх был не в состоянии защитить собственную столицу от праведного гнева авиации союзников. Именно по этой причине в течение августа немцы начали массовый исход из города. Всего из столицы было эвакуировано около миллиона мирных жителей, в основном женщин и детей.
Перед лицом этой и новых катастроф пасовал даже такой ловкий и умелый пропагандист, как Йозеф Геббельс, которому стоило все больших и больших трудов поддерживать в согражданах боевой дух. В этих условиях потеря Италии была просто недопустима, ведь в противном случае Германия лишилась бы своего основного союзника.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.