Глава XXI. Четыре королевы

Глава XXI. Четыре королевы

Беатрис Прованская не была бы живым человеком, если бы не испытала некоторого тайного злорадного удовольствия от того, что англичане ввязались в гражданскую войну и унизили ее сестру Элеонору. Ведь королева Англии, на пару с Маргаритой, много лет старательно подчеркивала, что графиня Прованская ниже их рангом. Поэтому Беатрис и Карл Анжуйский стали многозначительным исключением на фоне сплоченных действий провансальско-савойского семейства, активно помогавшего защитить Элеонору и восстановить короля и королеву Англии на престоле. Пара младших отпрысков сообразила, что кризисом в Англии можно выгодно воспользоваться — и не замедлила это сделать.

При всей своей опасности и драматичности мятеж баронов в Англии, по меркам папы, отнюдь не был самым важным конфликтом в Европе. Эту честь Святой престол оставил для нарастающих осложнений в Италии, где Манфред занимался консолидацией своих сил. Озабоченность папы вопросами наследования сицилийской короны обуславливалась географически: к 1262 году амбициозные планы Манфреда в центральной и северной Италии стали очевидны, а это представляло прямую угрозу интересам и собственности папства. Ради физической безопасности папа уже был вынужден перебраться со всем двором из Рима в Витербо. А папа, который не смог удержать Рим, уже не совсем папа.

Манфред всеми поступками доказывал, что он — умелый и предприимчивый противник. Он не стал стараться ради титула короля римлян; его силы базировались на Сицилии, и он знал, что у него не хватит ресурсов для того, чтобы захватить и удержать далекую Германию. (Именно поэтому после смерти его сводного брата Конрада королевство Германия сперва перешло к Вильгельму Голландскому, затем к Ричарду.) Вместо этого Манфред сосредоточился на том, чтобы укрепить свою власть над Сицилией и затем использовать это королевство как отправную точку для захвата всей остальной Италии.

Это был дерзкий план, особенно если учесть, что Манфред был узурпатором престола Сицилии — после смерти Конрада корона должна была перейти к Конрадину, сыну Конрада. Но Конрадин жил в Германии и едва научился ходить, когда умер его отец, а Манфред успешно уклонился от вопроса о наследстве племянника, пообещав отречься, как только мальчик войдет в возраст. Чтобы окончательно отделаться от неудобного родственника, Манфред состряпал слух, будто Конрадин серьезно заболел и, наверное, умирает. Обеспокоенный дядюшка отправил посольство к матери Конрадина в Германию разузнать о состоянии здоровья драгоценного малыша; послам было поручено отравить ребенка. Но, согласно Виллани, мать Конрадина была не глупее Манфреда и скрыла дитя от коварных гостей:

«Послы явились к мальчику, коего мать оберегала весьма заботливо, и с ним жило много других мальчиков знатного происхождения. Их всех одевали одинаково; и когда упомянутые послы попросили проводить их к Конрадину, мать, страшась Манфреда, показала им одного из упомянутых детей, и они, оказав ему великое почтение, поднесли богатые подарки, в том числе и отравленные сладости из Апулии, и упомянутый мальчик, отведав их, тут же скончался. Послы, полагая, что это Конрадин умер от яда, покинули Германию, и когда возвратились в Венецию, велели натянуть на своей галере черные паруса, и весь такелаж: сделали черным, и оделись они в черное, и когда явились в Апулию, выказали великую скорбь, как и приказывал им Манфред».

После пристойного периода столь же показной скорби на людях Манфред самостоятельно короновался королем Сицилии в 1258 году.

Следующие несколько лет новый король провел расширяя границы и узаконивая свою власть. Прежде всего он отправился в Тоскану, затем выступил против Флоренции и выиграл в весьма жестокой битве. Ломбардия и Сардиния также достались Манфреду и его наместникам. К 1260 году почти вся Италия, за исключением Рима, попала под контроль Манфреда. К маю 1261 года был потерян и Рим; Александр IV, уставший от жизни старый папа, умер в изгнании в Витербо, сознавая, что его попытки устранить Манфреда полностью провалились.

Успех рождает союзников; Манфред постарался закрепить военные успехи, применив свои немалые таланты на дипломатическом поприще. В 1262 году он добился значительного успеха и здесь: договорился о браке своей дочери Констансы с Педро, сыном Хайме I, короля Арагона. Элеонору это, должно быть, опечалило; в прежнем настроении, более идеалистическом, она надеялась увидеть Констансу невестой своего Эдмунда. О том, насколько прочно Манфред укрепился в Италии, говорит забывчивость набожного Хайме I: договариваясь об условиях брака, он не вспомнил, что будущий тесть его сына — бастард, отлученный от церкви.

Новый папа, Урбан IV, протестовал против этого брака, но тщетно. Теперь Манфред изготовился пойти по стопам отца и объявить себя императором. Он мог даже, благодаря военной мощи, заставить папу признать его как такового. Если бы это случилось, влиянию церкви в Италии пришел бы конец, а с ним и источнику ее богатства и власти. Поэтому не удивительно, что самым важным пунктом повестки дня на год 1262 у папы стоял вопрос: где и как добыть принца, способного победить Манфреда?

* * *

Проблема заключалась в том, что церковь уже исчерпала список доступных кандидатов. Очевидным был бы выбор Ричарда, уже ставшего королем римлян — но Ричард не сумел даже проехать благополучно по своему королевству, куда уж ему выступать против Манфреда! Затем папа рассмотрел фигуру Альфонса X Кастильского — но Альфонс был занят, оспаривая у Ричарда право на Германию. Король Кастильский добился-таки избрания королем римлян на пару месяцев после Ричарда (один из электоров оставил Ричарда и отдал свой голос в поддержку Альфонса). Альфонс все еще твердо намеревался прибыть в свое новое королевство и лично сразиться с Ричардом, но как-то получилось, что у него так и не нашлось времени посетить Германию. Король, который не мог собрать достаточно сил для стычки с человеком, столь очевидно робким, как Ричард, не был тем вождем, который мог возглавить поход на Манфреда. [113] Аналогично к 1262 году отпала также кандидатура Эдмунда — вся эта возня с присягами и наймом иноземных солдат для подавления баронов явно показывала, что король Англии не в том положении, чтобы думать о нападении на Сицилию.

По сути, с самого начала было ясно, кто именно подходит для этого задания. В любом случае претендент должен был обязательно происходить из Франции. Франция была единственным королевством, у которого были нужные ресурсы, чтобы уничтожить Манфреда.

Папа понимал, что Людовик IX лично никогда не согласится пойти против Сицилии от собственного имени. Король Франции все еще питал надежду возвратиться к крестовому походу в Святую Землю. Он не допустил бы нападения на христианскую страну вроде Сицилии, которое могло бы отвлечь его от важнейшей жизненной цели. Следующий по возрасту принц, брат Людовика Альфонс де Пуатье, не вполне оправился от последствий удара, и его нельзя было брать в расчет. В результате оставался Карл Анжуйский.

Хотел ли Карл этого титула, излишне спрашивать. «Ему был свойствен особый вид жажды, напоминающий водянку, глубоко укоренившаяся, постоянная тяга, и чем больше он пил, тем сильнее жгло его желудок, порождая снова желание пить», — писал итальянский хронист Саба Маласпина. Именно приобретение Сицилии, очевидно, имел в виду граф Прованский, когда намекнул жене еще в 1259 году: «Успокойся, ибо вскоре я сделаю тебя более великой королевой, чем они». В этом отношении муж и жена были едины: Беатрис тоже жаждала этой чести.

Но дело следовало сперва изложить Людовику, а для этого требовалась ловкость. Важно было, чтобы король Франции дал свое согласие; только Людовик мог потребовать службы от французских рыцарей, в которых нуждался Карл. Только у Людовика было достаточно средств, чтобы приобрести суда и снаряжение; доходов Карла, даже с учетом добычи, полученной во Фландрии, не хватило бы на содержание войска такой численности, какая требовалась, чтобы одолеть Манфреда.

Однако Карл не мог открыто обсудить с Людовиком эту тему. Граф Анжуйский хорошо знал брата: если король Франции учует хотя бы намек на честолюбие или личный интерес в просьбах Карла, он откажет наотрез. Честолюбие и жажда обогащения для него были греховны. Следовало также учесть неприязнь королевы Франции к мужу младшей сестры; если Маргарита заранее узнает что-то об их замыслах, она будет противиться кандидатуре Карла изо всех своих немалых сил. Потому Карлу и Беатрис необходимо было изобразить благородную незаинтересованность в результатах предприятия. Карл должен был подождать, пока папа не докажет старшему брату при помощи соответствующих религиозных и юридических аргументов то, что давно уже знал весь христианский мир: граф Анжуйский является самым подходящим, самым реальным, по сути, единственным человеком, способным выполнить задачу. Лишь после этого Карл рассмотрит предложение папы и позволит убедить себя, ради службы Церкви, вопреки своей природной скромности и праведности, что он должен принять королевство Сицилия.

Папа, француз по происхождению, понимал это и сыграл свою роль хорошо. Он направил в Париж Альберто Парму, своего личного секретаря и специалиста по церковному праву, с целью изложить дело перед королем. Альберто работал над проблемой сицилийского наследования в течение десяти лет. Именно он первым предложил королевство Ричарду Корнуэллу в 1252 году; он же, получив от Ричарда отказ, встретился с Элеонорой на новогоднем празднике, где была выдвинута кандидатура Эдмунда; он же в первый раз предложил корону Карлу Анжуйскому, но натолкнулся на запрет Людовика, не позволивший младшему брату занять это место.

В письме к папе, отправленном в 1262 году из Парижа, Альберто перечислил все возражения Людовика и свои ответы на них. Как и предвидели Карл и Беатрис, король Франции был против получения младшим братом короны Сицилии по моральным соображениям. Людовик считал, что нужно уважать наследственные права Конрадина (к этому времени уже стало известно, что мать мальчика обманула заговорщиков); не следовало также забывать об интересах Эдмунда.

Но после десяти лет трудов Альберто был очень хорошо подкован и знал все аргументы за и против, законные и правдоподобные, касательно этого конкретного случая — и отвел все возражения короля, тщательно анализируя статьи папского права. Более того, Альберто доходчиво объяснил, что никакой крестовый поход в Святую Землю не будет возможен в будущем, пока Манфреда не свергнут. Эта стрела попала в цель. Дискуссия закончилась тем, что король Франции уступил и позволил предложить престол Сицилии Карлу.

Но и теперь Карлу пришлось ждать обещанного приза; Манфред, прослышав об опасности, попытался умиротворить папу, предложив отобрать Константинополь у греков. Людовик настаивал, чтобы к этому предложению отнеслись серьезно, и уговаривал Урбана IV вернуть отлученного Манфреда в лоно Церкви. Папе пришлось еще год улещивать Людовика, пока не выяснилось, что Манфред сделал свое предложение лишь для того, чтобы выиграть время. Только в мае 1263 года Людовик окончательно решился и позволил папе предложить корону Сицилии Карлу; формальное предложение привезли 17 июня в Париж, где тогда гостил Карл. Поддерживая видимость, будто эту честь навязывают герою против воли, Урбан IV 20 июня написал также Альфонсу де Пуатье, прося графа повлиять на младшего брата, чтобы уговорить его согласиться.

Письменное предложение папы содержало целый ряд ограничений. Карлу воспрещалось желать для себя северную или центральную Италию, а также восстанавливать империю. Он не должен был добиваться каких-либо других постов в Италии, кроме королевской власти над Сицилией. Ему запрещалось назначать людей на церковные должности или пользоваться бенефициями с вакантных церковных постов. Он мог быть низложен папой в любой момент и не имел права оспаривать его решение военным путем. Он должен был взять на себя остаток долга Генриха и выплачивать ежегодно десять тысяч золотых (впоследствии сошлись на сумме восемь тысяч). Людовик еще добавил постскриптум — Карл должен был удовлетворить требования Маргариты относительно провансальского наследства.

Беатрис и ее муж перехитрили королеву Франции; ко времени, когда Маргарита распознала интригу, назначение Карла стало свершившимся фактом. Она наверняка горячо протестовала, поскольку и Урбан IV, и Людовик IX согласились, что Карл должен возместить Маргарите ее потери, прежде чем заняться Сицилией.

Карл согласился на все без возражений. Это само по себе указывало на глубину его желания.

Подписанный договор спешно отослали папе, который теперь квартировал в Орвьето. Тем самым Карл оказался на посту короля Сицилии. Папа, со своей стороны, дал своему новому поборнику средства на военную кампанию, наделив Карла правом пользоваться частью доходов с церквей Франции и Прованса на протяжении трех лет. Поддержка Людовика выразилась в том, что он добился от Хайме I обещания не вмешиваться ни на Сицилии, ни в Марселе, с которым у Карла были давние нелады. Чтобы король Арагона сдержал слово, Людовик согласился женить своего сына Филиппа, ставшего теперь наследником трона, на одной из дочерей Хайме I.

Отныне вся Европа считала Карла официальным соперником Манфреда во владении Сицилией. Интересно, что жесткие условия, поставленные Карлу для достижения заветной цели, кажется, совершенно не огорчили графа Анжуйского и Прованского. Папа мог бы поберечь чернила: новый король Сицилии не намеревался придерживаться ни одного из пунктов соглашения.

В конце 1264 года, вскоре после того, как Карл договорился с папой, его давняя врагиня Беатрис Савойская, скоропостижно умерла в возрасте пятидесяти восьми лет. Для Маргариты и Элеоноры это стало жестоким ударом. Мать всегда принимала активное участие в их жизни, от нее исходили и добрые советы, и утешение. Их горе еще усиливалось и тем, что ни одна из них не была рядом со старой женщиной, когда та отходила в мир иной; как только в Англии разразилась гражданская война, Беатрис оставила двор Маргариты в Париже и отправилась в Савойю — лично собирать рыцарей и пехотинцев, чтобы помочь вторжению, задуманному Элеонорой. Она умерла, не дожив до битвы под Ившемом и не зная, чем закончился конфликт.

Не только дочери, но и весь Савойский дом оплакивал уход этой энергичной, способной и решительной женщины. Не будучи сама королевой, Беатрис Савойская была талантливым дипломатом и оказывала влияние на политику королей почти четверть столетия; через своих дочерей она определяла судьбы западной Европы. Матвей Парижский однажды заметил, что она «распространяла светлое сияние на весь христианский мир».

Реакция Беатрис-младшей на смерть матери не зафиксирована в источниках, но, видимо, была более сложной. Беатрис Савойская много лет преграждала путь младшей дочери; она не скрывала также, что предпочитает старших дочерей, и это было больно. Что касается Карла, внезапная кончина тещи стала для него большой удачей. Граф Прованский знал, что какую бы армию он ни собрал, бросая вызов Манфреду, она не сможет перейти Альпы, чтобы попасть в южную Италию, без позволения родичей жены. Неукротимая враждебность Беатрис Савойской могла лишить его всякой возможности добраться до расположенного в Савойе перевала Мон-Сени, в те времена — самого надежного. Вышло так, что смерть старой графини побудила будущего короля Сицилии начать серьезные приготовления к походу на Манфреда.

Первым делом, естественно, был произведен набор большой армии. К своему огорчению, Карл вскоре выяснил, что Людовик ожидал от графа Прованского самостоятельности в этом вопросе. Король французский полагал, что достаточно сделал, согласившись на это предприятие, и не намеревался тратить живую силу и средства на итальянскую экспедицию младшего брата вместо заветного крестового похода. Альфонс де Пуатье также отказался оказать финансовую помощь, хотя под нажимом папы все-таки дал некую сумму взаймы.

Тогда в дело вмешалась Беатрис Прованская. Казалось, будто она всю жизнь ждала этого часа. В ход пошел ее дух соревнования, ее жажда признания, ее природная вера в себя. Она объездила весь Прованс, созывая своих рыцарей. Она очаровывала, ублажала, требовала, чтобы подданные поддержали замысел ее мужа. Затем она перенесла свою военную кампанию в Париж, где они с Карлом провели Пасху 1265 года при дворе Людовика и Маргариты. Беатрис поработала с рыцарями и младшими сыновьями французской и фламандской знати, как за год до того — Элеонора; она раздавала перстни и подарки в обмен на военную службу.

«И его госпожа,… услышав об избрании графа Карла, ее супруга, поняла, что может стать королевой, и отдала на это дело все свои драгоценности и призвала всех молодых рыцарей Франции и Прованса собраться под ее знаменем и сделать ее королевой… и после делала она еще многое и добилась, что лучшие бароны Франции явились служить ей и во время похода показали себя наилучшим образом», — сообщает Виллани.

«Беатрис, дабы помочь ему [Карлу] ради удовлетворения ее честолюбия, продала все свои драгоценности и все украшения, и потратила всю личную казну на сбор войска под свое знамя, и не только собственных вассалов, по и рыцарственных юношей Франции, которых привлекло на службу ей как ее личное обаяние, так равно и богатые дары», — вторит хронист Анджело да Костанцо.

Энергия Беатрис была заразительна. Она много лет наблюдала за матерью и теперь знала, как убеждать, вознаграждать, угрожать и ублажать. В конечном счете ровно четверть войска Карла составили люди из Прованса. Граф и графиня поманили их обещанием высоких постов и захваченных богатств. Даже неугомонные граждане порта Марсель, которые годами боролись за утверждение своей независимости от Карла, быстро сообразили, какие экономические и торговые выгоды даст завоевание Сицилии, и оказали горячую поддержку проекту.

Многие отпрыски знатных семейств Франции также откликнулись на зов графа и графини. Французы увидели в замысле этой активной честолюбивой пары шанс восстановить военную славу королевства, поблекшую после первого крестового похода Людовика. Молодые дворяне, обученные рыцарским искусствам и с детства впитавшие романтику войны, с трудом воспринимали достоинства короля, который одевался в некий королевский аналог мешковины, регулярно заставлял себя бичевать и разбавлял вино водою. Карл, как все видели, был человеком действия — и этой части населения он представлялся куда более приемлемой фигурой. Недостающую часть войска граф и графиня пополнили рыцарями из графства Анжуйского и Фландрии.

Проблема денег все еще стояла остро — украшений Беатрис, естественно, не хватило, чтобы полностью финансировать операцию, — но Карл решил ее, назанимав денег у флорентийских и римских банкиров. Часть займов обеспечивалась папой. Церковь была так стеснена в средствах и папа так отчаянно нуждался в помощи Карла, что даже отдал в заклад золотое блюдо из утвари папской часовни, чтобы удовлетворить потребности своего протеже. Карл опрометчиво полагал, что займы, не подкрепленные залогом Церкви, возьмет на себя Людовик. Таким образом граф Прованский сумел наскрести около 150 000 турских ливров, и этого впритык хватало на финансирование войск на протяжении обязательного срока службы — трех месяцев.

К весне 1265 года все было готово. Карл решил, что лучше всего ему отправиться морем в Рим с небольшим экспедиционным корпусом, а основной контингент отправить по суше. Почти точно в то же самое время, 10 мая 1265 года, когда Гильом де Баланс, сводный брат Анри де Лузиньяна, со своими рыцарями скрытно высадился в Уэльсе, чтобы начать отвоевание Англии у Симона де Монфора, Карл Анжуйский отплыл под всеми парусами из Марселя на бой с Манфредом.

Это плавание представляло собою рассчитанный риск. Для того, чтобы избавиться от господства Манфреда, город Рим постановил избрать Карла своим сенатором, и граф Прованский намеревался лично принять это почетное звание. Но корабли были дороги, и он не мог отправить всю армию морем. Потому он поставил на кон скорость и неожиданность. Если бы Карл с небольшим отрядом смог взять и удержать Рим, у будущего короля Сицилии появился бы важный плацдарм на вражеской территории, откуда он смог бы начать массированное наступление, когда подтянутся основные силы. Говорят, что перед отплытием Карл заметил: «Предусмотрительность отпугивает неудачу».

Но Манфред также приготовился. Около восьмидесяти его судов поджидали у побережья, чтобы перехватить завоевателей. Затем произошел ряд событий, напоминающих фарс, но очень типичных для средневекового мореплавания. Спустя несколько дней после выхода из Марселя суда Карла попали в сильный шторм, который разбросал флотилию…

и сделал приготовления Манфреда бесполезными. Три корабля, включая тот, на котором находился Карл, вынуждены были зайти в Пизу для ремонта. Узнав об этом замечательном совпадении, представитель Манфреда в Пизе, граф Гвидо Новелло, поспешил поднять свои самые лучшие сухопутные войска, чтобы захватить Карла. Но граждане Пизы, воспользовавшись обстоятельствами, закрыли городские ворота и отказались выпустить графа Гвидо, пока он не гарантирует им давно обещанные уступки. Согласно Виллани, к тому времени, как Гвидо наконец вывел своих людей на берег, добыча ускользнула: «И по указанной причине задержки, когда граф Гвидо вышел из Пизы и добрался до порта, граф Карл уже успел с великой тщательностью починить свои суда, а поскольку буря несколько утихла, он вышел в море лишь ненамного раньше того… и так, по воле божией, разминувшись с флотом короля Манфреда, плывя по бурному морю, он со своими судами благополучно прибыл в устье римского Тибра… и это событие показалось всем чудесным и внезапным, а король Манфред и его люди с трудом этому поверили».

Эта эскапада создала вокруг Карла мистический ореол, и его тепло встретили в Риме — «римляне оказали ему великие почести, поскольку им не нравилось господство Манфреда». Граф Прованский немедленно принял пост римского сенатора, иными словами, стал главой города. И месяца не прошло, как он нарушил договор с папой, который однозначно запретил ему занимать в Италии какую-либо должность, кроме правителя Сицилии.

Закрепившись в Риме, Карл стал ждать свою остальную армию. Имея средства на оплату лишь нескольких месяцев рыцарской службы и не зная, насколько хватит его сил удерживать Рим, он перед отъездом оставил приказ, чтобы войска собрались в Лионе в октябре 1265 года и оттуда направились через альпийские перевалы в Асти и далее в центральную Италию.

Приказ был выполнен; осенью 1265 года тысячи солдат сошлись в Лион, готовясь к походу в Италию. Карл и Беатрис сумели собрать впечатляющее воинство. «Французы в большом числе явились на помощь Карлу, брату короля Франции, который находился в Риме, — писал хронист Салимбене. — Я сам видел, как они собирались, когда ехал из Фаэнцы в Сан-Прокуло читать проповедь на праздник св. Иоанна Евангелиста». По оценке хрониста, там было шесть тысяч всадников, шестьсот конных арбалетчиков и до двадцати тысяч пехоты. Виллани указывал, что Беатрис, «жена упомянутого Карла, со своими рыцарями», сопровождала армию по пути в Рим; «они направились через земли Бургундии и Савойю», — отмечает хронист.

Это означало, что Беатрис и Карл без труда получили необходимое разрешение от ее родичей на переход через Альпы в Мон-Сени. Хотя савояры первоначально поддерживали заявку Эдмунда на сицилийский трон, к осени 1265 года она была признана нереализуемой, а правители Савойи были в первую очередь реалистами. Филипп Савойский, самый младший из дядюшек, не видел причин отказываться от возможности извлечь что-то для себя из сицилийской затеи и присоединился к племяннице, когда она отправилась в Рим; возможно, именно на этом условии была выдана охранная грамота и предоставлены проводники для Беатрис и ее отряда.

В Средние века переход через Альпы даже в летние месяцы был опасен; двигаться через перевалы поздней осенью было безумием, но именно это Беатрис со своими людьми и совершила. Путешественники, проделывавшие тот же путь до и после нее, оставили свои описания. Один хронист, однажды проходивший через Мон-Сени в мае, заметил, что горы были «весьма излишней [sic!] высоты… настолько высоки, что если бы случилось моему коню споткнуться, он бы упал вместе со мною в пропасть глубиною в четыре или пять раз большей, нежели высота колокольни св. Павла в Лондоне… путь был чрезвычайно труден. Ибо тропы весьма тверды, каменисты и полны изгибов и замысловатых поворотов, коих, я полагаю, было числом не менее 200, прежде чем я достиг подножия». Обычно тропа была столь узка и извилиста, а погода столь плоха, что проводникам приходилось крепко держать и путника, и его лошадь, чтобы не дать им свалиться со склона.

И в XVI веке ситуация была не лучше — судя по воспоминаниям путешественника, который поднялся на тот же перевал в ноябре:

«Подъем грозил нам гибелью… из-за снега, хотя у меня был добрый крепкий конь и крепкий человек держал меня за одежду, боясь, как бы мой конь не упал… без него я поддался бы сильному страху, поскольку двигался по очень узкому уступу, край которого обрывался круто вниз и был высотою, пожалуй, с три колокольни в Дуэ, а то и больше. Когда мы прошли по горе примерно лигу [около 4 км [вверх, там увидели дом, где отдохнули, а дальше я спешился и повел коня под уздцы, боясь, как бы он не свалился в какую-нибудь пропасть… ведь тропа имеет в ширину едва три фута, когда ее засыпает снег, а снег там плотный, глубокий, и если лошадь провалится, то никогда уже не выберется… Притом ветер дул так сильно, что мне казалось, мы вот-вот пропадем; снег летел в лицо, слепил меня, и я едва мог двигаться против ветра».

Осень 1265 года выдалась мягкая; графу и графине Прованса снова повезло. «В год, когда они [войско Карла] пришли, случилось великое чудо, ибо не было ни холодов, ни заморозков, ни льда, ни снега, ни даже дождя и распутицы, так что дороги были в отличном состоянии, прочны и проходимы, словно в мае», — писал Салимбене. Однако как бы ни была мягка погода в центральной и южной Италии, на высотах Альп в ноябре наверняка были и снег, и лед, и холод, и только упорство и решимость помогли Беатрис их преодолеть.

Армии потребовалось шесть недель, чтобы добраться до Рима. «Так вышло, что только в начале месяца декабря, в указанный год 1265, прибыли они… и когда явились в город Рим, граф Карл весьма обрадовался и встретил их с величайшим удовольствием и почетом», — писал Виллани. Как только Беатрис присоединилась к Карлу, начали готовиться к коронации.

Новые король и королева Сицилии короновались 6 января 1266 года в церкви св. Петра в Риме. К этому времени папа был уже новый, Климент IV (Манфред пережил двух понтификов подряд). Но Климент, как и его предшественник, был слишком робок, чтобы рискнуть явиться в Рим, поэтому он прислал пятерых кардиналов, чтобы те провели церемонии вместо него. Виллани рассказывает, что Карл и его дама короновались с «великими почестями», то есть со всеми полагающимися церемониями. Беатрис наверняка надела венец, украшенный самоцветами, и платье из золотой парчи, подбитое горностаем. Музыка, танцы и большой пир полагались непременно; присутствие армии наверняка обеспечило достаточное количество гостей. Учтивость требовала, чтобы праздники длились два-три дня. Хотя Карл был известен скупостью, по этому случаю он вряд ли стал скряжничать: мать, Бланка, давно внушила ему, что чем пышнее празднество, тем более законно событие в глазах света. А Карл, которому еще предстояло победить Манфреда, чтобы взойти на престол, нуждался в любых способах придать себе вес.

Для Беатрис коронация представляла собой завершение длительной и трудной борьбы за то, чтобы ее зауважали сестры, уже добившиеся высот успеха. Ирония судьбы заключалась в том, что корона принесла ей не превосходство, а равенство; Беатрис не обогнала старших, а лишь догнала их. Но, наверно, равенство было самоцелью в семье, которая насчитывала теперь четырех королев.

Как только праздники завершились, Карл вывел свое воинство из Рима и отправился искать Манфреда. На то, чтобы нанести врагу решающий удар, у него оставался всего месяц; после этого у него должны были закончиться деньги, и войско разошлось бы кто куда. Манфред попытался что-то выторговать, прислал посланцев, над елейных полномочиями — сделать уступки в целях перемирия, но Карл отклонил их: «Я не хочу ничего, кроме битвы, — сказал он, — и пусть в этой битве либо он убьет меня, либо я его». Беатрис осталась в Риме с небольшим гарнизоном для обороны города, почти так же, как Маргарита однажды осталась охранять Дамьетту для своего супруга.

Манфред поспешно разослал приказ свои войскам — прийти в Капую, чтобы отбросить захватчиков. Но большая часть его людей находилась к северу и востоку от Рима, под командованием его племянника, и Манфред не мог знать, когда они прибудут. Поначалу его стратегия заключалась в том, чтобы стоять и отбиваться от противника, пока не подойдут подкрепления, однако армия Карла двигалась быстро и неумолимо на юг, и подданные Манфреда, не осведомленные о его планах, полагая, что он их бросил, легко сдавались. Замок за замком попадали в руки французов.

К 10 февраля 1266 года Карл был уже в Кассино. Зная, что враг засел в Капуе, предводитель французской армии быстро проник вглубь территории до Беневенто с намерением изолировать Манфреда от возможных помощников и захватить его врасплох, напав с востока. С помощью лазутчиков Манфред узнал о перемещениях Карла — и, понимая, что его легко смогут окружить, тоже выступил на Беневенто в надежде, что успеет захватить город и устроить сюрприз Карлу.

И ему это удалось. Беневенто располагается у подножия горы, а Карл, у которого была на исходе провизия, повел войска по прямой вверх и потом вниз, по сильно пересеченной местности, чтобы сэкономить продовольствие. Его люди устали и были голодны, «ибо за день до того, как они прибыли [в Беневенто], из-за недостатка провизии многие вынуждены были питаться одной капустой, а их лошадям скормили кочерыжки, и не было ни хлеба людям, ни зерна лошадям; и денег больше не осталось», — сообщает Виллани.

Преодолев с большим трудом спуск по перевалу среди скал, французы отнюдь не обрадовались, завидев вокруг Беневенто впечатляющую армию Манфреда, удобно устроившуюся за рекой, которая разлилась от талых вод и образовала естественную преграду. В этой позиции враг был практически неуязвим. Если бы Манфред решил держаться за рекой, Кар. ?.? ждало сокрушительное поражение, «ибо, если б он [Манфред] промедлил день или два, король Карл и его воинство погибли бы либо попали в плен, не нанеся ни единого удара мечом, из-за отсутствия провизии для них и корма для лошадей».

Но Манфред не стал ждать. Он видел, что французские солдаты устали и приуныли, и потому решил нанести удар сразу. Кроме того, у него имелось новое орудие — отряд в 1200 немцев-наемников, очень рослых парней на очень больших лошадях. У них имелись тяжелые доспехи, конструктивно превосходящие прочих, а также репутация непобедимости — это были своего рода конные танки. Манфред расположил немцев позади своих искусных сарацинских лучников; за германцами стояла оплаченная им итальянская кавалерия, которую считали менее качественной. Сам он держался в арьергарде с резервом — около тысячи сицилийских рыцарей, которых намеревался пустить в ход напоследок, чтобы окончательно деморализовать французов.

Карл увидел, что враг переходит реку, когда еще не все его войска спустились с горы, и наспех выстроил их тремя группами, чтобы ответить на вызов. Против сарацинских лучников Манфреда у французов имелись арбалетчики; против грозных германцев Карл поставил около девятисот рыцарей и оруженосцев из Прованса, а сам взял командование над третьей линией, конными рыцарями и пехотинцами из Франции. Фламандских наемников оставили в резерве.

Битва началась. Французы понесли большие потери. «Завязалась жестокая битва между первыми двумя отрядами немцев и французов, и напор немцев был так силен, что они едва не уничтожили французский отряд, и заставили их отступить, и заняли поле боя», — писал Виллани. Карл, видя, что вторая линия заколебалась и рассыпается, бросился вперед со своими провансальцами и фламандцами, ничего не оставив в резерве. «Посему битва была трудной и яростной, и длилась долго, а узнать, кто одерживает верх, никто не мог, ибо германцы, отважные и могучие, все сметали своими мечами и нанесли огромный ущерб французам».

А между тем у Карла также было тайное оружие, о котором он, впрочем, и не подозревал: сила тяжести. Из-за нетерпеливости Манфреда тяжелой германской коннице пришлось атаковать французов вверх по склону. Это сильно утомило их лошадей. Кроме того, их доспехи, совершенно непробиваемые спереди, имели дефект, не учтенный изготовителем: подмышки оставались незащищенными. Всякий раз, когда германский наемник поднимал руку, чтобы поразить мечом противника, эта часть тела открывалась. Какой-то сообразительный французский рыцарь заметил это и стал призывать своих товарищей: «Кинжалы! Беритесь за кинжалы!». «Итак они и сделали, и таким путем сильно потеснили германцев, многих повергли, и вскоре те бросились бежать» [114].

Поражение считавшихся непобедимыми немцев вызвало панику среди итальянцев Манфреда, многие из них развернулись и пустились бежать. Манфред, понимая, что бой проигран, выказал поразительное мужество. Он собрал всех, кто не бросил его, и ринулся в бой «без знаков своего королевского достоинства, так, чтобы его не признали королем, но сражался он храбро в самой гуще схватки, как и подобает благородному воину, — писал Виллани. — Тем не менее его сторонники выдерживали натиск недолго и уже начали отступать; вскоре их разогнали, а король Манфред был убит в окружении врагов. Так утверждал один французский ратник, но наверняка это было неизвестно».

Карл победил. Его войска преследовали убегающих итальянцев до Беневенто и дальше, а затем заняли город. Победоносный король Сицилии не проявил никакого милосердия. Многие из тех, кто служил Манфреду, были схвачены и отправлены морем в Прованс, где и умерли в заключении. Вдова и дети Манфреда были захвачены несколько дней спустя, их постигла та же судьба в одной из итальянских тюрем. Только участь самого Манфреда оставалась неизвестной. Спустя три дня после боя в Беневенто пришел итальянский солдат-пехотинец, гоня перед собою мула, через спину которого было перекинуто мертвое тело. Он выкрикивал, как торговец: «Кому нужен Манфред? Кто купит Манфреда?» Тело доставили к Карлу. Он велел взятому в плен высокородному рыцарю опознать его; тот подтвердил, что это останки Манфреда, и заплакал: «Увы, увы, мой господин…»… Впечатленный отвагой Манфреда в последние часы жизни, Карл оказал некоторые почести своему противнику. «Король Карл не мог похоронить его в освященной земле, поскольку тот умер отлученным; но возле моста, ведущего в Беневенто, велел вырыть могилу, и над нею его воины сложили высокую насыпь, принеся каждый по камню», — рассказывает Виллани.

Все было кончено. Карл добился своего. Он отправил известие Беатрис, и она поспешила к нему в Беневенто. Оттуда новые король и королева Сицилии в сопровождении изысканной свиты направились в Неаполь, чтобы официально приступить к управлению своим королевством. Супруги давно уже предвкушали этот момент и наверняка ликовали, когда во главе торжественной процессии въехали в город: Карл — гордо выпрямившись в седле великолепного коня, а Беатрис — изящно устроившись на носилках, обитых бархатом.

Карл не замедлил нарушить все пункты договора с папой и пошел завоевывать один за другим города в Центральной и Северной Италии в явной попытке собрать империю, которая сравняла бы его с любым из правителей христианского мира. В январе 1267 года Карл вторгся в Тоскану. К апрелю он взял Флоренцию. «Король Карл будет господином величайших земель в мире. Они принадлежат ему и достойны его», — такую строку мы находим в песне одного из трубадуров. В 1268 году король Сицилии справился с самой большой угрозой: пятнадцатилетний Конрадин привел большую германскую армию в Тальякоццо, вблизи от Рима, и напал на Карла. Поначалу Конрадин добился успеха, но его войско не знало дисциплины, и многие бросились за добычей, еще не одержав окончательной победы. Карл, находившийся в укрытии с резервом, застал дезорганизованного противника врасплох и разгромил ее. Для того, чтобы раз и навсегда отбить у правителей Германии охоту снова оспаривать его власть, Карл для примера привез юного Конрадина в Неаполь и казнил там при большом скоплении народа — ему отрубили голову. Этот акт откровенной жестокости вызвал отвращение и шок даже у сторонников Карла.

Беатрис разделяла честолюбивые замыслы Карла, но так никогда и не разделила плоды его успехов. В июле 1267 года она умерла в городке Ночера, примерно в 150 милях к югу от Рима, в то время как ее муж осаждал какой-то замок в Тоскане. Признаков болезни никто не описал, но скорее всего она подхватила тиф или дизентерию. Возможно, на ее здоровье сказался нелегкий для чужестранцев климат Южной Италии, способствовавший развитию бактериальных инфекций; это погубило жизнь Беатрис, как до нее — столь многих венценосных пришельцев в прошлом. Карл велел перевезти ее тело в Прованс и похоронить рядом с отцом в Эксе, в роскошной часовне, возведение которой когда-то оплатила Маргарита.

Беатрис было всего тридцать пять лет, когда она умерла, оставив пятерых детей. Она наслаждалась своим королевским титулом всего полтора года. Она посвятила жизнь своим амбициям и пала их жертвой.

Ей так и не довелось сесть за главный стол рядом с Маргаритой и Элеонорой.