Русское поселение на Шпицбергене в XV в.
Русское поселение на Шпицбергене в XV в.
Внимательно разберем теперь фразу из оисьма Мюнцера, в которой он говорит о московитах, живущих на Груланде:
«Тебя уже восхваляют, как великого государя, немцы, итальянцы, руссы (rutanos), поляки (apolonios), скифы и те, которые живут под суровой (seca) звездой арктического полюса, так же как [восхваляют] и великого герцога (duque) Московии, ибо немного лет тому назад под суровостью сказанной звезды недавно открыт (novamente sabida) большой остров Груланда, берег которого тянется на 300 легуа и на котором находится величайшее поселение людей под сказанным господством сказанного сеньора герцога».
Предлагаемый нами перевод этой фразы сделан с португальского перевода (который только и имеется в нашем распоряжении, так как латинский оригинал этой части письма до нас не дошел). Он требует некоторых объяснений.
Слово principe мы переводим как «государь», следуя А. М. Малеину в его переводе путешествия Герберштейна (1908). Слово rutanos можно перевести как «руссы», опираясь на сообщение Герберштейна: «называемые на их народном языке руссами, а по-латыни рутенами» (Гербер-штейн, 1908). Наиболее труден перевод слова apolonios: во всех переводах письма Мюнцера (английских, немецких, французских) слово это переведено как «поляки». В. Шишмарев, чей перевод этой фразы помещен в статье П. А. Фрумкина (1957), соединяет это слово со следующим и дает такое толкование: «аполлоновы скифы (?), те, что живут под суровой звездой арктического полюса» (вопросительный знак в оригинале).
Предлагаемый В. Шишмаревым перевод не кажется мне удачным. Конечно, не имея подлинного португальского текста или его факсимиле, нельзя категорически утверждать, что запятая, поставленная после apolonios, есть и в оригинале, однако отнесение этого народа вместе со следующим «scithos» к тем, что живут под суровой звездой арктического полюса, явно неправильно: в португальском тексте сказано: е os que («и те, которые»). Название «аполлоновы скифы» мы не находим у Геродота; известен, правда, древний город Apolonia на западном берегу Черного моря, в северо-восточной Фракии (современный Созопол) приблизительно в 300 км к югу от Дуная. Эта область не входила в Скифию, так как по Геродоту «старая Скифия» начиналась к северу от Дуная (Ельницкий, 1961).
Существует еще легенда о том, что Аполлон побывал у гиперборейцев и перенес оттуда в Грецию науки, поэзию и музыку. Об этом в конце XVIII в. В. Капнист написал специальную работу, в которой доказывал, что гиперборе-ане живут за Уралом и там — родина Аполлона. По Страбону же, гиперборегне — одна из трех групп скифов (кроме них— аримаспы и сарматы).
Но это очень недостаточное основание, чтобы вводить в наш текст «аполлоновы скифы». Поэтому пока лучше придерживаться традиционного перевода «поляки», считая, что буква а — описка португальского текста. На картах XV в., и в частности на карте Мюнцера, Польша пишется «Polonia».
Для слова «скифы» в этом тексте можно принять объяснения, которые дает Павел Иовий Новокомский в книге о московском посольстве. В ней упоминаются «скифы, ныне именуемые татарами».
Обозначение «народы, живущие под Полярной звездой» применялось в XIV–XV вв. к странам, лежащим к северо-востоку от Скандинавии.
Вызывает удивление указанная Мюнцером большая длина побережья острова Груланда: 300 легуа или лиг. Лига имела различную длину в различное время и в различных странах. По Морисону, испанская и португальская лига в XVI в. равнялась 5926 м. Фонтоура да Коста выяснил, что в 1480 г. португальская лига имела длину в 5920 м. Поэтому можно считать, что длина побережья Шпицбергена (исходя из указаний Мюнцера) около 1800 км. Эта величина для самого большого острова архипелага Шпицберген, длина которого по меридиану около 400 км, кажется чрезмерной, но если обратить внимание, что Мюнцер говорит о длине береговой линии, то с учетом большого количества фьордов цифра эта оказывается близкой к действительности.
Хенниг, пытаясь объяснить, почему Мюнцер отнес остров Груланд к владениям московского герцога, приводит предположение, что он спутал эскимосов с карелами, подданными Московии (Hennig, 1956). Такую же ошибку совершил и историк Харриссе (Harrisse, 1892). Но это объяснение чересчур искусственно. Во-первых, в XV в. эскимосов не знали; во-вторых, скрелинги, которых норманны встретили в XII–XIII вв. в северной части Гренландии, были основательно забыты к этому времени.
Что касается карелов, то их земли помещались на картах XV–XVI вв. обычно восточнее, на Кольском полуострове или в Финляндии, а в северо-западной части Скандинавии указывались лаппы (лапландцы — Лапландия в разных написаниях), «Дикая Лапландия» («Дикая Лопь» в Новгородской летописи) и ее искажение — Пилаппенланд. Правда, на второй карте К. Клавуса на Гренландии написано: «Карелы неверные» (Kareli infideles), но вряд ли этот единичный факт может послужить причиной смешения владений Ивана III с землей эскимосов. Тут же Хен-ниг делает крупнейшую ошибку, утверждая, что Мюнцер считал Гренландию полуостровом (на который переселились карелы — эскимосы), в то время как в письме Мюнцера ясно указан остров. Все это убеждает нас в шаткости гипотезы Хеннига.
Главное, что нас интересует в письме Мюнцера, — название острова, где находится поселение московитов, — Груланда. Как мы видели, зарубежные комментаторы неизменно относят письмо Мюнцера к Гренландии и притом весьма точно определяют, что это — первое сообщение об экспедиции 1476 г. Такое утверждение не имеет под собой никакого серьезного основания. Никаких сведений об экспедиции 1476 г., кроме того, что она дошла до Гренландии, нет. Отсутствуют и какие-либо точные данные о ее составе. Спорно, что Пининг и Потхорст принимали участие именно в этой экспедиции; участие лоцмана Сколвуса также весьма сомнительно. Нет никаких данных о каком-либо поселении на берегах Гренландии, о котором сообщили участники экспедиции.
Таким образом, отнесение вполне точного и реального сообщения Мюнцера к сомнительной экспедиции 1476 г. является более чем странным. И особенно странно, что на этом настаивают несколько историков (Ravenstein, 1908; Holland, 1956; Henning, 1956).
Нам остается доказать, что название «Груланда» относится не к Гренландии, а к Шпицбергену.
К сожалению, документально мы не можем установить, как называли в XV в. русские поморы Шпицберген — письменные свидетельства этого отсутствуют. Но есть традиция, которая устанавливается документами XVIII и XIX вв.: русские всегда называли Шпицберген Груланд или Грумант. М. И. Белов (1956) обнаружил в архивах несколько документов начала XVIII в. не только с этими названиями, но также и с другими вариантами: Грундан, Грунт, Грунт Ландия, Грунтланд, Груландская земля. У Н. Н. Зубова указывается еще Грунланд (1954). Ставницер (1948) приводит донесение помора Амоса Корнилова 1747 г. о промыслах на Шпицбергене, который он называет Груландия, Грунланд, Груланд. Еще в 1871 г. Антон Старостин, последний помор, плававший на Шпицберген в XIX в., в заявлении на имя императора Александра II о предоставлении в его распоряжение одного из островов Шпицбергена, писал о Груманте и Грумантских островах как синониме Шпицбергена. Ставницер указывает еще вариант: Грунант.
Мы можем смело утверждать, что и в предшествующие столетия русские поморы называли Шпицберген этим же именем. Несомненно, зная от норвежцев, с которыми они встречались во время плаваний, о Гренландии, они отнесли это название, несколько Исказив его, к известному им уже давно Шпицбергенскому архипелагу. Промышленники, плававшие на Шпицберген для зимовок и добычи морского зверя, оленей, песцов, белых медведей и лисиц, называли себя в XVIII–XIX вв. груманланами.
Но название Гренландии и в западноевропейских картах и в литературе вплоть до XIX в. присваивалось нередко Шпицбергену наравне с его собственным названием.
Голландцы, первые из европейцев побывавшие в 1956 г. во главе с Баренцем на Шпицбергене, предполагали, что они вновь открыли Гренландию. Хотя они на карте 1598 г. дали открытой ими стране название «Новая страна», на титульном листе книги Де-Фера, опубликованной в том же году, о ней говорится как о стране, «которую они считают Гренландией и в которой никто никогда не бывал». В тексте также пишется, что новооткрытую страну они считают Гренландией (Де-Фер, 1936).
В 1919 г. в Гааге была выпущена книга Ф. Видера (Wieder, 1919), в которой дан обзор картографии Шпицбергена с 1596 по 1829 г. с копиями важнейших карт. На ряде карт мы видим на Шпицбергене надпись «Гренландия» в нескольких различных транскрипциях. Приведем фамилии авторов и год издания этих карт: Эдж, 1625; Фокс, 1635; Дудлей, 1646; Мейер, 1653; Селлер, 1671; Питт, 1680; Молл, 1716; Маунт и Пейдж, 1716; 1орнтон, 1716; Молл (без года, между 1727 и 1760 г.); Скоресби, 1820, а также в книге «Английский пилот» (1716 г.).
Интересно, что на карте Скоресби на Шпицбергене написано: «Восточная Гренландия».
Но этот список, составленный мною по Видеру, еще не полон. Мне удалось обнаружить в «Малом атласе» Мерка-тора и Гондта (1628 г.) надпись: GrenLant at Spitzbergen. Несомненно, что, кроме этих 14 карт при тщательных поисках, можно будет найти еще несколько с надписью «Гренландия» на Шпицбергене. Но все же большинство карт имеет правильную надпись: Шпицберген. Впервые это название появляется на карте мира Герита в 1612 г. (Wieder, 1919).
Следует отметить, что на карте 1598 г. экспедиции Баренца Шпицберген лежит у восточного конца длинной и непрерывной береговой полосы Гренландии и отделен от нее лишь небольшим промежутком. Такая рисовка сохраняется на нескольких ранних картах.
Пингель (1845) в статье, к которой мы вернемся ниже, пишет, что у китобоев и тюленебоев еще в его время Шпицберген назывался Гренландией, а настоящая Гренландия носила имя пролива Девиса (Strat-Davis).
Таким образом, со времени вторичного открытия голландцами и до середины XIX в. название «Гренландия» применялось к Шпицбергену как на картах, так и у населения Севера Европы. Полное отделение этих двух островов в сознании северян произошло только в XIX в.
Но мы можем найти свидетельство и более раннего применения названия «Гренландия» к Шпицбергену. Пингель в 1845 г. опубликовал в исторических материалах о Гренландии, издававшихся в Копенгагене, письмо датского короля Фредерика II Людвигу Мунку. Это письмо, датировано 11 марта 1576 г., настолько важно для нашей цели, что следует привести его полный перевод.
«Людвигу Мунку об одном русском, который посещает Гренландию, как следует далее (ut sequitur). Фредерик.
Известно нам стало из твоего сообщения, что прошлым летом несколько тронтгеймских бюргеров вступили в Вардё (Wardoer) в сношения с одним русским кормщиком Павлом Никичем (en Rydtske Styrremand ved Naffen Paulus Nichetz), живущем в Мальмусе (Mallues) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня плавающим в Гренландию (Gronlandt), который уведомил их, что если за его труды ему дадут некоторое вознаграждение, он, пожалуй, сообщит им данные об этой земле и проведет туда их суда. Поэтому прошу тебя узнать, какие издержки потребуются для исследования вышеназванной земли, и рядом с этим сообщить, найдутся ли в Тронтгейме бюргеры, которые бы пожелали отдать под фрахт для этого [путешествия] свои суда, как ты сообщал далее. Ибо мы всемилостивейше согласны, каковы бы ни оказались издержки при такого рода [предприятий] для исследования вышеназванной земли, принять с удовольствием их на себя и уплатить. И нам угодно поручить тебе сторговаться с вышеназванным русским кормщиком, чтобы он предоставил себя в распоряжение для такого рода предприятия, а равно условиться с несколькими бюргерами из Тронтгейма, чтобы они предоставили свои суда для этого, так, чтобы это путешествие могло состояться в текущую осень.
Фредерик. 11 марта 1576 г.»
Адресат — Людвиг Мунк, статгальтер Норвегии, был в Тронтгейме с 1574 по 1578 г. Так указано в «Северном биографическом лексиконе» 1940.
Мальмус (Mallues, Mallmis) — норвежское название русского поселения Кола.
Пингель в своих комментариях к этому письму весьма справедливо отметил, что под Гренландией, которую посещал Павел Никич, надо понимать Шпицберген, куда в древние и новые времена плавали из Архангельска русские, называвшие этот остров Грумантом. По мнению Пин-геля, письмо Фредерика II доказывает, что русские посещали Шпицберген раньше, чем его открыли голландцы. Пингель пишет, что нет сведений, была ли организована эта гренландская экспедиция 1576 г., но известно, что три года спустя король Фредерик действительно снарядил экспедицию в Гренландию, не достигшую, однако, цели из-за плавучих льдов (Pingel, 1845).
Это весьма интересное для истории освоения Севера письмо оставалось долгое время вне поля зрения историков и географов.
В 1901 г. А. М. Филиппов опубликовал русский перевод письма, снабдив его краткими комментариями, в которых повторил аргументацию Пингеля. Новым в этой публикации явилось лишь предположение Филиппова, что имя Никич соответствует русскому Никитич (Филиппов, 1901). Мы привели русский текст письма в переводе Филиппова. Прозвище Никич приведено в транскрипции И. М. Дьяконова [10].
После статьи Филиппова письмо Фредерика II не раз цитировалось в русской литературе о Севере как доказательство постоянных плаваний поморов на Шпицберген ранее 1576 г. Но зарубежные авторы до сих пор не обращают никакого внимания на это письмо.
В. В. Мавродин (1954) в книге о русских полярных плаваниях пытался доказать, что Павел Никич плавал действительно в Гренландию, а не на Шпицберген. Однако это предположение, отвергнутое уже более ста лет тому назад Пингелем, мало вероятно. Дело в том, что в письме Фредерика II указано: Никич совершает свои плавания ежегодно. Несомненно, целью его плаваний была охота, главным образом на морского зверя. На берегах Шпицбергена есть превосходные базы для охоты на оленей и песцов и на морских млекопитающих. Берега же Восточной Гренландии ограждены широкой полосой быстро дрейфующих льдов и мало доступны. В XV в. такое трудное для охоты побережье не могло ежегодно привлекать поморов из далекого Архангельска при наличии более удобного и близкого Шпицбергена.
Серьезные материалы для решения вопроса о древних поселениях русских на Шпицбергене могли бы дать археологические раскопки. К сожалению, систематические работы в этом направлении начаты скандинавскими учеными лишь в 1955 г. (Шаскольский, 1958) и пока открыты только русские поселения XVIII в.
Других достоверных сведений о плаваниях русских к берегам Шпицбергена до открытия его голландцами нам не известно.
Древняя русская рукопись, опубликованная К. С. Ба-дигиным и содержащая сообщения о плаваниях Амоса Коровинича в XIII в. в Карское и Балтийское моря, оказалась грубой фальсификацией (Мавродин, 1958).
В письме Фредерика II отмечаются два важных факта. Во-первых, за 20 лет до открытия голландцами Шпицбергена туда плавали русские, которые совершали ежегодные поездки для промысла морского зверя. Во-вторых, Шпицберген у жителей Северной Норвегии носил тогда название Гренландии. Следует отметить попутно, что один из спутников Баренца, Теунис Клаас, сообщил о находке экипажем Баренца у берегов Шпицбергена обезглавленных моржей, а также нескольких убитых китов — очевидно, результаты охоты русских (Wieder, 1919).
Есть еще одно интересное сообщение, относящееся к первой половине XVI в. Герберштейн в своей известной книге «Записки о московитских делах» пишет, что за поясом мира, т. е. Рифейскими или Гиперборейскими горами древних, находится страна Энгронеланд. Горы «покрыты постоянными снегами и льдом и перейти через них не легко, то по этой причине область Энгронеланд совершенно неизвестна» [11]. И дальше, говоря о стране Энгронеланд, автор указывает, что она находится за Печорой и Обью. Сообщение это очень странное, так как известно, что Энгронеланд — одно из широко употреблявшихся в XV и XVI вв. названий Гренландии. Здесь как будто название это применено к Новой Земле.
Но в немецком издании (1557 г.) этой книги (перевод сделан самим Герберштейном, он же написал к нему ряд дополнений) мы находим совсем другие сведения. Так, в рассказе о стране Энгронеланд Герберштейн добавляет: «Я только слышал про это от одного лица, но не видел никого, кто побывал бы в той земле» [12]. Во втором дополнении он дает совершенно другое описание положения Энгронеланд: «Энгронеланд расположена к северу против шведских и норвежских земель, но ни туда, ни оттуда не ездят через море из-за бурных ветров и льда. Над страною высятся горы, покрытые вечным льдом и снегом, так что никто не смеет переправиться через них и таким образом жители остаются отрезанными от сообщества людей. Готс-шальх Розенкрантц, сын короля Христерна (который умер при дворе цесаря Карла), бывший канцлер, говорил мне, как на нашей памяти некоторые лица отважились отправиться туда и хотя они наполовину погибли от кораблекрушения, оставшиеся все же дерзнули поехать в эту страну, но, кроме одного, погибли во льду и снеге».
Герберштейн был в Дании в 1516 г. в качестве посла к королю Кристиану II. Но, судя по тексту, он мог встретиться с Розенкрантцем и позже, при дворе Карла V, императора Римской империи, куда Кристиан II бежал вместе с некоторыми своими приближенными после свержения его Густавом Вазой в 1523 г.
B. В. Мавродин (1954) полагает, что у Герберштейна под названием «Энгронеланд» может подразумеваться как Шпицберген, так и Гренландия. Текст Герберштейна не позволяет решить этот вопрос, но следует помнить, что в XVI в. Гренландия была совсем забыта.
Точно установить время начала плавания русских к Шпицбергену мы не можем. Документальные сведения по этому вопросу относятся лишь к началу XVIII в. В упомянутой выше записке Антона Старостина говорится, что его предки плавали на Шпицберген еще до основания Соловецкого монастыря, т. е. до 1435 г. (1425 г. по М. И. Белову), но это заявление основано на преданиях.
Пришедшие в середине XVI в. к северным берегам России иностранцы увидели здесь многочисленные поселения поморов. Английский капитан Барро в 1556 г. встречал на Мурмане и вблизи Новой Земли русские промысловые суда. Барро пишет, что «русские были смелыми и хорошими мореходами и суда их шли быстрее английских». К концу XVI в. на Мурманском побережье, по иностранным данным, участвовали в морских промыслах до 7500 русских судов и свыше 30 000 русских промышленников (Ставницер, 1948).
C. Ф. Платонов (1922) сообщал, что, по преданиям, Пе-ченгский монастырь был основан игуменом Трифоном в 1533 г., а в 1562–1564 гг. сам Трифон на монастырских ладьях приходил с монахами в датскую крепость Вардегуз для продажи датчанам и норвежцам рыбы, рыбьего жира и других продуктов морского промысла. В русских писцовых книгах указывается, что в 1608 г. на мурманском береге находилось 46 становищ (Ставницер, 1948).
По другим сведениям из русских источников, в 1574 г. в Кольском посаде было 87 дворов. «И та земля лопская искони вечная наша вотчина». «Дикая Лопь» Кандалашской губы окрещена в 1526 г., когда там была поставлена русская церковь (Тихомиров, 1962).
В статье И. П. Шаскольского о возникновении Колы подчеркивается, что последняя основана не в 1264 г., как предполагали некоторые историки, а на 300 лет позже. Однако русские плавали вдоль берегов Кольского полуострова уже около 1200 г.
В 1216 г. даньщик Семен Петриловиц собирал дань с саамов Кольского полуострова (Терская волость Новгорода) — об этом свидетельствует Новгородская летопись. Вероятно, освоение Кольского побережья началось еще в середине XII в., а может быть, и гораздо раньше. Но плавания XII–XIV вв. не сопровождались заселением— русские приходили из Подвинья только на лето. Постоянные поселения русских на южном берегу Кольского полуострова возникли в XV в., а на Мурманском — с 30-х годов XVI в. (с основания Печенгского монастыря) (Шаскольский, 1962).
Все это говорит о том, что в XVI в. русские уже хорошо освоили северное побережье Кольского полуострова, имели здесь много поселений, совершали многочисленные ежегодные плавания.
Многие исследователи Севера считают, что уже в XII–XIII вв. поморы ходили на Шпицберген (Ставницер, 1948). Это предположение основано на общих соображениях о выходе русских на просторы Баренцева моря для промысла морского зверя. И хотя оно опирается на достаточно серьезные факты и может считаться весьма вероятным, все же нельзя пользоваться им, чтобы определить время появления первых русских мореплавателей на Шпицбергене с точностью хотя бы до столетия.
Безусловно одно: русские промышляли на Шпицбергене значительно раньше, чем было написано письмо Фредерика II (1576 г.), и что они называли этот архипелаг Грумант или Груланд. Поэтому свидетельство Мюнцера, что в 1493 г. Ивану III подчинялось большое поселение на острове Груланда, можно безусловно отнести к поселкам русских промышленников на Шпицбергене.
В заключение этой главы уместно остановиться на одном драматическом эпизоде, который внезапно прервал мои работы над письмом Мюнцера. Я уже занимался этой темой в течение нескольких месяцев, когда в начале весны
1958 г. увидел в очередном апрельском номере «Советской этнографии» статью И. П. Шаскольского о результатах раскопок скандинавской экспедиции 1955 г. на Шпицбергене. Археологи экспедиции обнаружили на Шпицбергене русское становище конца XVIII в. Но не это интересное сообщение привлекло в тот момент мое внимание: в сноске к первым строкам автор сообщал, что П. Фрумкин в «Летописи Севера», вышедшей в 1957 г., выдвинул гипотезу о том, «что существует письменное известие об открытии Шпицбергена за 100 лет до Баренца». Шаскольский сомневался в правильности этой гипотезы и относил сообщенный автором факт к Новой Земле (Шаскольский, 1958). Необходимо было немедленно ознакомиться со статьей Фрумкина: дата «100 лет до Баренца» слишком близка была к письму Мюнцера!
Статья П. Фрумкина — небольшая, всего пять страниц, заключала в себе все существенное: анализ письма Мюнцера, доказательства, что в нем упомянуты русские поселения на Шпицбергене, важнейшую литературу по этому вопросу.
Сначала я решил, что не стоит дальше продолжать работу: самое важное уже опубликовано. Но когда я внимательно прочитал статью, то увидел, что у меня накоплены более значительные материалы, чем изложенные в ней. Я тогда еще не знал деталей жизни Мюнцера и обстоятельств, при которых он писал письмо (что я мог выяснить только зимой 1961/62 г., когда получил некоторые книги из Германии), но зато у меня был уже собран большой материал о картах XV и XVI вв. Сведения об этих картах и влиянии письма Мюнцера на некоторые из них (об этом — в следующих главах) были очень важны. Статья же Фрумкина представляла весьма краткое сообщение и, как я мог уже судить, не свободное от некоторых ошибок. Хотя она содержала самое главное, «изюминку» проблемы, все же оставалось еще многое сделать, чтобы выяснить все далеко идущие последствия картографического порядка, а также обстоятельства лизни Мюнцера (которыми П. Фрумкин совсем не занимался) и причины написания письма.
Поэтому я решил продолжать сбор материала. В 1959 г. я доложил о результатах своих исследований в Географическом обществе СССР на «Чтениях памяти В. А. Обручева» (Обручев, 1961).