Глава 3 Вступление Василия III на престол

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 3

Вступление Василия III на престол

В конце июля 1503 г. «начат изнемогати» тяжелой болезнью шестидесятитрехлетний великий князь Московский Иван Васильевич, ставший после присоединения к Москве Новгорода в 70-х годах XV в. и Твери в 1485 г. государем «всея Руси» [262].

Время долгого правления Ивана III ознаменовалось событием всемирно-исторического значения. Перед глазами современников Русь, раздробленная ранее на множество земель и княжеств, предстала государством, объединенным под властью великого князя Ивана Васильевича, государственной мудрости и решительности которого современники единодушно отдавали дань уважения. Если в 1462 г. Иван III наследовал княжество, размеры которого едва ли превышали 430 тыс. кв. км, то уже при вступлении на престол его внука Ивана IV в 1533 г. государственная территория Руси возросла более чем в шесть раз, достигая 2 800 тыс. кв. км с населением в несколько миллионов человек[263]. Причем основные приобретения были сделаны именно в годы правления Ивана III. С могущественным Русским государством отныне должны были считаться крупнейшие европейские и ближневосточные страны.

К 1503 г. Иван III находился в зените славы. Успехам во внутренней и внешней политике, казалось, не было предела. Решительно и непреклонно покончил он с соперничеством враждовавших при его дворе партий, одну из которых возглавлял наследник престола Дмитрий (сын умершего в 1490 г. первенца государя Ивана Молодого), а другую — княжич Василий (сын второй жены великого князя — Софии Палеолог). Девятнадцатилетний Дмитрий со своей матерью Еленой (дочерью молдавского господаря Стефана) весной 1502 г. были отправлены в заточение, а наследником великого князя был объявлен двадцатитрехлетний Василий[264].

Весной 1503 г. Ивану Васильевичу удалось заключить выгодное для России перемирие с Великим княжеством Литовским. Громадные приобретения, сделанные Россией в ходе русско-литовских войн конца XV — начала XVI в., отныне признавались свершившимся фактом[265].

28 марта 1503 г. было заключено перемирие и с союзником Литвы Ливонским орденом. Магистр Вальтер Платтенберг дал обещание воздержаться от заключения союза с Польшей и Литвой, а тартусский (дерптский) епископ обязался выплачивать дань за древнерусский город Юрьев. Это перемирие оказалось в дальнейшем весьма действенным. Другой союзник великого князя Литовского Александра Казимировича — Тевтонский (Прусский) орден — также в 1503 г. заключил перемирие с Россией. Позднее, после некоторых колебаний, он все больше склонялся к прочным мирным отношениям с Русским государством, ибо его существование находилось под постоянной угрозой со стороны Польши и Литвы[266]. После договора 1493 г. традиционно дружественными были отношения между Россией и Данией. Мирные переговоры велись и между Иваном III и Империей[267]. В это же время, после смерти рязанского князя Федора (около 1503 г.), Иван III получил Рязанский удел с городом Перевитском и треть Переяславля-Рязанского. Решение вопроса о ликвидации самостоятельности самого Великого княжества Рязанского, где номинально правил малолетний брат Федора Иван, оставалось делом времени.

И совершенно, казалось бы, неожиданно на великого князя обрушились всевозможные беды. 17 апреля 1503 г. умерла София Палеолог, принесшая с собой на Русь отблеск былого величия Византии, наследницей которой отныне должна была стать Россия.

Накануне смерти Софии (16 апреля) в Москве оказался пронырливый игумен Волоколамского монастыря Иосиф. Воспользовавшись угнетенным состоянием Ивана Васильевича, он выпросил у вконец расстроенного государя согласие на преследование еретиков (когда-то верных сподвижников великого князя, входивших в окружение опальной Елены Стефановны), врагов умирающей Софии. Очевидно, Иосиф нашептал Ивану III, что именно еретики повинны в болезни великой княгини и что только истинно христианским благочинием можно предотвратить новые несчастья. Во всяком случае московский государь обещал волоцкому игумену: «…однолично, деи, пошлю по всем городам да велю обыскивати еретиков да искоренити»[268]. Правда, когда прошли первые минуты горя после смерти Софии, Иван Васильевич решил повременить с выполнением столь опрометчиво данного им обещания.

Совсем некстати была и болезнь самого великого князя, которая давала возможность за его спиной выступать всем тем, кто ранее не посмел бы ему перечить. Как раз в августе — сентябре 1503 г. Иван III собрал церковный собор, на котором поставил уже давно вынашивавшийся им вопрос о ликвидации монастырского землевладения. За счет вотчин духовных феодалов можно было окончательно разрешить ту проблему земельного обеспечения широких кругов дворянства, с которой не удалось справиться и путем новгородских конфискаций, и путем освоения необозримых просторов на юге и востоке страны. Однако почувствовавшие уже привкус власти воинствующие церковники во главе с новгородским архиепископом Геннадием и Иосифом Волоцким, при содействии безвольного митрополита Симона дали решительный бой самому Ивану III и его союзникам из среды нестяжательной части духовенства (Нил Сорский и его окружение). Программа секуляризации была провалена. Решение церковного собора 1503 г. о запрете постановления на церковные должности «по мзде» (за взятки) и отставка «сребролюбца» и «мздоимца» Геннадия были лишь слабой компенсацией за крушение всех церковных планов великого государя[269]. Только в 1762 г. правительство Петра III осуществило то, что было поставлено на повестку дня еще в 1503 г.

А тут в довершение ко всему после осенней поездки по монастырям, во время которой произошел жаркий спор с троицким игуменом Серапионом по поводу одной из пустяшных земельных тяжб, «прииде же посещение от бога на великого князя самодержца: отняло у него руку и ногу и глаз»[270]. Ну как в таких обстоятельствах не увидеть в случившемся «гнева божия», кару за действительные и мнимые грехи! Пришлось великому князю задуматься о приближении смерти…

Поэтому Иван III занялся составлением духовной грамоты, которая содержала распоряжения о судьбах русских земель на случай его кончины. Впрочем, после смерти 28 ноября племянника — князя Ивана Борисовича Рузский удел перешел к великому князю и пришлось спешно изготовить новый вариант завещания (конец декабря 1503 — первая половина января 1504 г.)[271]. Тяжелобольной государь уже не мог самостоятельно управлять огромной державой и при жизни еще разделил ее территорию, выделив два удела братьям наследника Василия: Юрию — Дмитровско-Рузский и Дмитрию — Углицкий. Младшие дети великого князя должны были также получить уделы: Калугу и Бежецкий Верх — Семен и Старицу с Вереей — Андрей. Но реализация этого последнего распоряжения (вследствие малолетства княжичей) откладывалась до того, как Василий сочтет возможным осуществить наделение землей своих младших братьев. Всего, по подсчетам С. М. Соловьева, Василий получал 66 городов, тогда как все остальные сыновья великого князя должны были удовольствоваться 30 городами[272].

Если сравнить систему уделов, созданную в 1462 г. завещанием Василия II, с уделами по духовной грамоте его старшего сына, то обнаружится резкая перемена, отражающая сдвиги в политической истории России за прошедшие 40 лет. У Ивана III, так же как и у Василия II Темного, в момент составления духовной грамоты было пятеро сыновей. Старший из сыновей Ивана III, Василий, получил львиную долю владений своего отца. Кроме коренных великокняжеских земель ему передавался ряд важных городов из уделов, в том числе Вологда (составлявшая когда-то удел Андрея Меньшого), Медынь и Можайск (опорный пункт в борьбе с Литвой). Удел четвертого сьдна Василия Темного продолжал существовать, но в весьма урезанном виде (Волоцкое княжество князя Федора Борисовича), так как Руза из его состава изымалась. Уделы второго и третьего сына Василия II, Юрия и Андрея, были переданы в измененном состоянии детям Ивана III. Юрий Иванович получил Дмитров, а его брат Дмитрий — Углич. Но так как от первого удела были отделены Можайск и Медынь, то в компенсацию князь Юрий получил Звенигород (входивший ранее в Углицкий удел). Углицкий удел потерял кроме Звенигорода еще и Калугу (наследие князя Ивана Андреевича Можайского) и Бежицкий Верх. Они составили новый удел— князя Семена Ивановича. Наконец, последний удел (Андрея Ивановича) образовала Верея, полученная Иваном III по завещанию князя Михаила Андреевича Верейского, и Калуга[273].

Удел князя Ивана Борисовича Рузского был разделен на две части: Рузу получил князь Юрий, а половину Ржева — Дмитрий. Это наделение имело чисто политическую цель: Иван III сталкивал своих удельных детей с Федором Волоцким, который, очевидно, рассчитывал на наследие своего рузского брата.

Итак, в удел шли только старинные удельные земли, да и то не все. Судьба владений, добытых с большим трудом самим Иваном III за долгие годы его правления, была особенно показательна. Великий Новгород с его огромными землями получил княжич Василий, уже ранее считавшийся новгородским князем. Иван III опирался на старинную традицию, согласно которой великий князь был одновременно и новгородским князем.

Тверское княжество разделялось на неравные части, но к соответствии с существовавшей в Твери системой уделов. Саму Тверь и Городен получал Василий Иванович, Кашин — Юрий, Зубцов — Дмитрий, Старицу — Андрей. Семен в тверском наследии доли не имел.

Весьма своеобразно распорядился Иван III наследием литовских войн конца XV — начала XVI в. Южную половину новоприобретенных владений составляли княжения «слуг» — Семена Ивановича Стародубского (Стародуб, Любич, Гомель) и Василия Шемячича (Яовгород-Северский и Рыльск), а также небольшое княжество Трубецкое.

Северная половина новоприобретенных земель представляла собой как бы пестрополье. Здесь сохранялись небольшие владения княжат Одоевских, Белевских, Воротынских (с городами Одоевом, Перемышлем, Белевом, третью Воротынска, Мосальском)[274]. В их среду были внедрены владения князей московского дома. Василий Иванович вместе с Вязьмой и Дорогобужем получал дорогу на Смоленск. Тем самым Иван III как бы завещал своему сыну завершить воссоединение русских земель, все еще частью находившихся в Великом княжестве Литовском. Эта часть великокняжеских владений опиралась на города Можайск, Медынь и Малый Ярославец. Василий Иванович получал также две трети города Воротынска и Мценск — в самой гуще владений северских служилых князей.

Второй сын Ивана III, Юрий, наследовал сравнительно большую часть земель, лежавших южнее Вязьмы и Дорогобужа. Их центрами были Серпейск и Брянск. Впрочем, этот лакомый кусок был удален от основных владений дмитровского князя.

Дмитрию Углицкому Иван III завещал небольшую часть земель за Угрой с городом Мезецком, вымененным у князя Михаила Мезецкого. К Калужскому уделу князя Семена была присоединена узкая полоска прилегающих земель с Козельском как их административным центром. Наконец, последнему сыну, Андрею, должен был отойти также прилегающий к Угре Любутск (соседний с Алексином, также пожалованным Андрею).

Наделение северскими землями удельных братьев князя Василия имело своей целью не просто утоление их аппетитов, но и стремление сделать их лично заинтересованными в обороне южных и западных рубежей Москвы. Соседство их со служилыми князьями создавало на юго-западе страны обстановку противоборства сил, при котором верховным вершителем судеб должен был оставаться сам великий князь.

Столица России Москва впервые целиком передавалась во власть наследника престола. Тем самым кончилась «почти двухсотлетняя система владения Москвой по жребиям»[275]. Да и права удельных братьев на подмосковные села были сильно ограничены.

Духовная грамота Ивана III подчеркивала подчинение младших братьев Василию Ивановичу. Им теперь запрещалась чеканка монеты в уделах, сбор московской тамги (из нее они получали лишь небольшие отчисления). В московских дворах удельным братьям запрещалась торговля. Выморочные уделы должны были присоединяться к великокняжеским землям[276].

Так в своем завещании Иван III как бы подводил итоги объединительного процесса за бурные годы своего правления.

Закончив дела мирские, Иван III обратился к делам духовным. Надо было и о «спасении души» подумать, и выполнить то обещание, которое им было дано Иосифу Во-лоцкому, — заняться искоренением вольнодунцев. Волоцкий игумен заслужил одобрение и благодарность тем, что обеспечил в ноябре 1503 г. переход Рузы именно к Ивану III, а не к Федору Волоцкому (Иосиф Санин был «духовным отцом» князя Ивана Борисовича и присутствовал при составлении его духовной)[277].

21 мая по распоряжению Ивана III в Кремле разобрали старый великокняжеский Архангельский собор, служивший усыпальницей московских князей, и Алевиз Фрязин приступил к постройке нового собора. Великий князь, чувствуя приближение своей кончины, решил приготовить для себя пантеон. Рядом с собором другой итальянец — Бон Фрязин— начал сооружать колокольню с церковью Иоанна Лествичника[278].

Реальная власть в стране сосредоточивалась в руках сына Ивана III Василия Ивановича, который и являлся истинным вдохновителем антиеретической политики последних лет жизни своего отца. Братья княжича-наследника косо смотрели на счастливого распорядителя судеб. 8 февраля 1505 г. фогт Нарвы сообщил орденмейстеру, что Иван III смертельно болен и его сын Василий должен ему наследовать, хотя русские больше склонны к его внуку, и что между детьми великого князя назревает большая распря[279].

В такой сложной обстановке наследник престола решил вступить в брак, с тем чтобы обеспечить трон своей династии. По совету печатника Юрия Дмитриевича Траханиота, человека из окружения Софии Палеолог и близкого к Василию, княжич отказался от идеи женитьбы на иноземной принцессе и устроил грандиозные смотрины русским невестам. Василий как бы этим подчеркнул будущее отличие своей политики от политики отца: первенствующее место в ней должны занять дела внутрироссийские, а не внешнеполитические.

Смотрины начались еще не позднее августа 1505 г. («нача избирати княжьны и боярины»)[280]. На них привезли 500 (по Герберштейну, даже 1500) девиц, затем после тщательного отбора осталось десять кандидаток[281]. Вопреки расчетам Ю. Траханиота женить великого князя на своей дочери Василий Иванович остановил свой взор на Соломонии, дочери Юрия Константиновича Сабурова[282]. Так впервые русский государь решил связать свою судьбу не со знатной женой, а с представительницей боярской фамилии, безоговорочно преданной московским великим князьям. Именно старомосковское боярство стало надолго основной опорой Василия Ивановича в его внутриполитической деятельности.

Свадьба состоялась 4 сентября 1505 г.[283]

Время для княжича Василия Ивановича было тревожное. Великий князь Литовский Александр открыто стремился к реваншу. После того как окончательно распалась Большая орда, а давний противник Крыма Ших-Ахмет попал в Литву, крымский хан Менгли-Гирей получил возможность для ведения более активной внешней политики. Южные приобретения сделали Россию непосредственным соседом Крыма, что Заставило «крымского царя» приступить к созданию антирусской коалиции, в которую должны были войти Великое княжество Литовское и Ногаи, а существенным звеном должна была стать Казань. Но Казанское ханство с 1487 г. находилось в вассальных отношениях с Москвой, и Иван III зорко следил за тем, чтобы казанские ханы не проявляли и признака самостоятельности во внешнеполитических делах. В январе 1502 г. в результате переговоров Ивана III с казанской знатью на ханский престол был возведен Мухаммед-Эмин, а его брат Абдул-Латиф был сведен с престола и отправлен в заточение на Белоозеро. По просьбе Менгли-Гирея (его жена Нур-Салтан была матерью Абдул-Латифа) в феврале 1505 г. узник был перевезен в Кремль, где получил собственное подворье и находился на положении почетного пленника[284].

Отношения Москвы с Казанью осложнились весной 1505 г., когда Мухаммед-Эмин прислал в столицу Русского государства «князя городного» Шаинсифа с грамотою «о некоих делах». В ответ на это Иван III направил в Казань своего посла сокольничего Михаила Кляпика с наказом, «чтобы он тем речем всем не потакал»[285]. Из этой глухой летописной записи явствует, что хан был недоволен московской политикой в Казани, а Иван III решил продолжать свою твердую линию. В результате 24 июня 1505 г. казанский царь схватил и бросил в заточение и Михаила Кляпика, и часть великокняясеских торговых людей. Некоторые из них были перебиты, а остальные ограблены и проданы «в Ногаи». Постниковский летописец говорит:

«Крови крестьяньския пролиял безчисленно, было много людей изо всех городов Московского государства, а такова крестьянская кровь не бывала, как и Казань стояла»[286].

Тех, кому удалось бежать на Волгу, перебила «черемиса». По некоторым данным, казанский царь

«иссече в Казани многих гостей русских, болши 15 тысячи, из многих городов и товару безчисленно взя»[287].

Весть о том, что Мухаммед-Эмин собирается перейти Волгу и двигаться к Нижнему и Мурому, достигла Москвы в августе. Тогда в Муром послана была застава с князем И. И. Горбатым. Но вот 4 сентября, когда в Москву вернулся из Крыма отправленный туда еще в 1502 г. Иван Ощерин, к великому князю пришло новое известие. Оказывается, 30 августа Мухаммед-Эмин перешел Волгу в 150 км от Нижнего. Тогда в Муром отправлены были с войсками князь В. Д. Холмский и касимовские царевичи Сатылган и Джанай. Первый из них владел в качестве удела Городком (Мещерском)[288].

Дело обошлось сравнительно благополучно. В то время как русская рать двигалась к Нижнему, казанские войска после трехдневиой осады этого города уже отступили. В обороне Нижнего отличился воевода И. В. Хабар и пленные литовские «огненные стрельцы», которым удалось застрелить ногайского мурзу, шурина Мухаммед-Эмина. Между ногайцами и казанцами вспыхнула распря, и казанский царь предпочел для себя за благо вернуться восвояси[289].

Неспокойно было и внутри страны. Роптали братья Василия III. А тут еще умирающий великий князь, охваченный чувством всепрощения, по слухам, велел выпустить на свободу своего внука Дмитрия и обратился к нему со словами: «Молю тебя, отпусти мне обиду, причиненную тебе, будь свободен и пользуйся своими правами»[290]. Что значило «пользоваться своими правами»? Наследовать престол? Вопрос оставался открытым.

Трудно предугадать, чем бы все это кончилось, если бы Иван III выздоровел, но 27 октября 1505 г. он скончался[291]. Ушел в царство теней один из выдающихся государственных деятелей России. Великий князь Иван Васильевич приложил много сил, чтобы Русское государство заняло достойное место среди европейских держав. При нем окончательно пало татаро-монгольское иго. В рамках единого государства воссоединены были основные русские земли. В годы его правления отчетливо вырисовывались четыре основных аспекта русской внешней политики: северо-западный (балтийская проблема), западный (литовский вопрос), южный (крымский) и юго-восточный (казанский и ногайский). Свою внешнюю политику Иван III осуществлял твердо и неуклонно[292].

Да и внутри своей страны Иван III наметил задачи, которые предстояло решить его преемнику. Это борьба с удельно-княжеским разновластием, претензиями церкви к светской власти, формирование личной канцелярии монарха как основы центрального правительственного аппарата.

При Иване III в 1497 г. создан был Судебник, утвердивший единый феодальный правопорядок, который покоился на плечах миллионов трудящихся в русских селениях и городах. Статья 57 этого кодекса, ограничивающая и регламентирующая крестьянский выход (установление Юрьева дня), намечала путь, по которому пойдет правительство наследников московского государя в удовлетворении нужд широких кругов дворянства. Утверждение поместной системы к концу XV в. воочию показывало круги, постепенно становившиеся основной опорой московской монархии. Наконец и в идеологии сформировались основные узлы противоречий, которые предстояло развязать в дальнейшем. Идеология господствующей церкви в это время дала глубокую трещину, показав существование в ее недрах двух направлений, расходившихся в своих представлениях о путях и средствах укрепления ее престижа: иосифляне настаивали на утверждении внешнего благочиния, нестяжатели видели единственный путь в нравственном самосовершенствовании. Складывалась и система взглядов идеологов великокняжеского самовластия, которые стремились первоначально построить свои представления на светских идеологических основах (Сказание о князьях владимирских), но потом заимствовали иосифлянские представления о божественной природе самодержавия.

Всем церковным теориям противостояли вольнодумцы-реформаторы, к учению которых сначала прислушивался великий князь, а затем выдал их более услужливым и, как ему казалось, более надежным иосифлянам.

Таковы те проблемы, которые должны были неминуемо встать перед наследником престола после смерти Ивана III. Пойдет ли княжич Василий по пути своего отца, или он предложит свое решение сложных задач, оставленных ему отцом, должно было показать будущее.

Сразу же по смерти отца Василий Иванович «в железа плямянника своего великого князя Дмитрея Ивановича и в полату тесну посади»[293] и таким образом с молниеносной быстротой ликвидировал для себя наиболее грозную опасность.

Накануне кончины Иван III еще раз подтвердил свое завещание, в том числе о выделении уделов Юрию и Дмитрию, а «сына своего Семиона да Андрея дасть на руки брату их, великому князю Василию и повеле им дати уделы»[294]. Поскольку Юрий и Дмитрий распоряжались уделами уже больше года, Василию III ничего не оставалось, как примириться с существующим порядком вещей. Однако от передачи уделов Андрею и Семену великий князь пока воздержался. Он уже с первых дней прихода к власти показал, что борьба с удельной чересполосицей будет для него основным делом жизни. Не был склонен Василий считаться и с мелкими князьками. Так, очевидно, в это время он свел с Великой Перми местного князя Матвея и назначил туда наместником князя В. А. Ковра[295].

Смерть государя Московии вселила в сердца врагов Русского государства призрачные надежды на возможность использования трудной для Василия Ивановича ситуации с целью отторжения от России земель. Так, Александр Казимирович писал магистру Тевтонского ордена Вальтеру фон Плеттенбергу, что «теперь наступило удобное время соединенными силами ударить на неприятеля веры христианской, который причинил одинаково большой вред и Литве, и Ливонии»[296]. Но осторожный магистр не склонен был поддержать авантюристические планы великого князя Литовского. Да и Александр, узнав, что никакой «усобицы» по смерти Ивана III не наступило, решил не ввязываться в новую войну с Россией.

Расправа с Дмитрием-внуком дополнялась поддержкой тех сил, врагом которых был этот номинальный глава еретической партии. Поэтому сразу же после смерти новгородского архимандрита Геннадия на новгородскую архиепископию возводится 15 января 1506 г. Серапион, троицкий игумен, с которым повздорил незадолго до смерти Иван III[297]. Серапион пользовался большим влиянием в высших клерикальных кругах как ревностный защитник прерогатив церкви. Он был близок и к митрополиту Симону, который, будучи избран в 1495 г. на московскую митрополию, оставил именно его в качестве преемника на троицком игуменстве. На соборе 1503 г. Серапион энергично отстаивал незыблемость монастырского землевладения.

Не менее колоритны и другие назначения. 18 января 1506 г. архиепископом Ростовским стал брат Иосифа Волоцкого Вассиан[298]. Немногим позднее, в феврале 1507 г., епископом Коломенским назначили андронниковского архимандрита Митрофана. Фигура этого бывшего духовника Ивана III была более чем определенной[299]. Еще весной 1503 г. именно к нему обращался Иосиф Волоцкий с просьбой сподвигнуть великого князя на гонение «отступников веры Христовы»[300]. В Андронниковском монастыре в 1504 г. была заложена каменная трапеза как знак особой милости великого князя, 8 сентября 1506 г. она была торжественно освящена[301].

Епископат пополнился наряду с Митрофаном еще одним горячим сторонником иосифлян. 23 января 1508 г. крути-цкую епископию получает Досифей (Забела)[302].

Таким образом, воинствующие церковники получали явное и прочное большинство среди высших иерархов. Но и только. В финансовой и земельной политике Василий III не спешил с раздачей благ своим клерикальным союзникам. Линия на резкое ограничение монастырских иммунитетов, проводившаяся в последние годы правления Ивана III, продолжалась и в первые годы княжения его сына, во всяком случае до 1511 г.[303] Сохраняя свою старую привязанность к иосифлянам, как противникам вольнодумия и политических притязаний Дмитрия-внука, Василий Иванович продолжал политику утеснения прерогатив духовных корпораций, унаследованную им от отца и его окружения. Вот уж поистине: дружба дружбой, а деньги врозь! И это не было чем-то новым для Василия III. Еще на соборе 1503 г., когда встал вопрос, быть или не быть на Руси у монастырей вотчинам, он и Дмитрий Углицкий «присташа к совету отца своего» (в отличие от князя Юрия)[304].

Не только монастыри, но и княжата-наместники вызывали к себе более чем сдержанное отношение великого князя с первых месяцев его правления. Уже весной 1506 г. он выдал уставные грамоты, ограничившие судебно-административный произвол наместников в Галиче и Переяславле-Залесском, т. е. в самом центре страны[305].

Грозной опасностью для России оставалась Казань. Сразу же после вступления на престол Василия III казанский хан Мухаммед-Эмин официально провозгласил разрыв отношений с Москвой.

«Аз, — говорил он, — есми целовал роту за князя великого Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю быти за великим князем Васильем Ивановичем. Велики князь Василий изменил братаничю своему великому князю Дмитрею, поймал его через крестное целованье. А яз, Магмет Амин, казанский царь, не рекся быти за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есми пил, ни быти с ним не хощу»[306].

Открытая борьба Москвы с Казанью была только делом времени. Поэтому необходимо было заручиться поддержкой Крыма. 7 декабря 1505 г. ко двору Менгли-Гирея был отправлен Василий Наумов с извещением о вступлении на престол Василия III. Основной задачей его миссии было укрепление если не дружеских (что было бы наилучшим вариантом), то хотя бы добрососедских отношений [307]. Самое главное состояло в том, чтобы не допустить поддержки Крымом Казани в неизбежном русско-казанском вооруженном конфликте.

Обстановка благоприятствовала миссии Наумова. В Литве в это время находился на положении полупленника-полусоюзника злейший враг Менгли-Гирея хан Большой орды Ших-Ахмет. Это вызывало явное неудовольствие в Крыму. В августе 1505 г. большой набег на земли Великого княжества Литовского совершил старший сын крымского царя Мухаммед-Гирей с братьями. Его «загоны» (передовые отряды) доходили до Вильно и Минска[308].

Особую роль в предстоявшей игре должен был сыграть брат Мухаммед-Эмина и Абдул-Латифа царевич Куйдакул, находившийся в это время на Руси под присмотром архиепископа Ростовского. По рассказу летописца, Куйдакул обратился к митрополиту с просьбой о крещении и 21 декабря 1505 г. принял православную веру, получив при этом имя Петра. 28 декабря он принес присягу на верность Василию III и был выпущен из «нятства»[309].

Чтобы прочнее удержать новообращенного царевича, великий князь 25 января 1506 г. женил его на своей сестре Евдокии. В качестве удела царевич Петр получает Клин, Городен и пять сел у Москвы «на приезд». Впрочем, уже через год с небольшим (в феврале 1507 г.) Клинским уездом распоряжается сам московский государь[310].

Царевич Петр становится самой удобной фигурой претендентов на казанский престол. В случае успешного завершения предполагавшейся Казанской войны царевич Петр мог стать своего рода казанским удельным князем.

Свадьба царевича была только одним из матримональных мероприятий Василия III. 8 апреля 1506 г. он выдает замуж за князя Василия Семеновича Стародубского «своякиню» (сестру своей жены) Марью Сабурову[311]. В условиях осложнившейся восточной политики московский государь решил примириться с двоюродным братом казненного в 1499 г. князя С. И. Ряполовского, тем более что сам В. С. Стародубский был уже достаточно хорошо известен как один из военачальников успешного Казанского похода 1487 г.[312]

Стремясь обеспечить себе спокойный западный тыл, Василий III продолжал длительные, но бесперспективные переговоры с литовскими послами. Прибывший с посольством в Москву 15 февраля 1506 г. витебский наместник Юрий Глебович настаивал на возвращении «литовских» городов и полоняников. В ответ на это Василий III отправил в Вильно Ф. С. Еропкина с повторным требованием не «нудить» (принуждать) Елену Ивановну (свою сестру, жену Александра Казимировича) к переходу в католичество[313].

Примерно в это время готовился мирный договор со старым союзником России Данией, который должен был подтвердить соглашение 1493 г.[314] Дания в то время была крайне заинтересована в русском союзнике, ибо ей приходилось вести сложную борьбу с ганзейскими городами, Швецией и даже Империей[315].

Тем временем в апреле 1506 г. начался тщательно готовившийся казанский поход. Для участия в нем были привлечены не только конные ратники-дворяне, но и вспомогательное войско-посоха, набиравшееся с черных земель[316]. Возглавлять русскую рать должны были князья Дмитрий Иванович Углицкий и Федор Борисович Волоцкий. Участвовали в походе великокняжеские воеводы (князь Ф, И. Бельский) и воеводы князя Юрия Дмитровского. Отсутствие обоих главных политических фигур на Руси — Василия и Юрия — очень многозначительно. Оно говорило о неустойчивом равновесии сил на политической арене, когда великий князь не рисковал сам покинуть столицу и еще менее склонен был доверить командование огромной армией своему главному политическому противнику.

Основная часть русских войск двинулась по Волге на судах, но одновременно с нею по берегу направилась конная рать князя Александра Владимировича Ростовского.

22 мая судовая рать была уже под Казанью. О ходе событий, разыгравшихся у стен столицы Казанского ханства, достаточно ясных сведений сохранилось сравнительно мало. Официальная версия была довольно определенной. Еще до прибытия под Казань войск А. В. Ростовского татары, пользуясь небрежением русских воевод, разбили войско Дмитрия Жилки, а многих воинов потопили в Поганом озере. Как только весть об этом достигла Москвы (9 июня), под Казань отправилось подкрепление во главе с князем В. Д. Холмским; в составе его были отряды татарских царевичей Сатылгана и Джаная, находившихся на русской службе. Одновременно воеводам был послан строгий наказ не начинать осаду города до прибытия полков Холмского.

Все же после подхода конной рати князя А. В. Ростовского (22 июня) воеводы решили начать штурм Казани. Причем «на первом ступе (приступе. — А. 3.) царь побежал, пометав весь живот, и москвичи учали грабити, и царь их многых тут побил, а иные в реце истопли»[317]. По краткой, но лаконичной официальной версии, воеводы «граду не успеша жэ ничтоже, но сами побеждени быша от татар»[318]. На самом же деле произошел страшный разгром[319]. Об этом сообщают уже неофициальные источники. Убиты были воеводы князья М. Ф. Курбский (отец будущего выдающегося деятеля середины XVI в. князя Андрея) и Ф. Палецкий, а также Д. В. Шеин, взятый ранее в полон казанцами. По одним данным, было разгромлено русское войско в 50 тыс. человек[320], а по другой версии — из 100 тыс. воинов осталось всего 7 тыс. Мухаммед-Эмин писал, что в русской сухопутной рати было 60 тыс., а с Дмитрием послано 50 тыс. человек[321]. Эти цифры нам представляются очень преувеличенными.

Князь Дмитрий Жилка отступил к Нижнему. За отрядами «церевича» (Сатылгана) к Ф. М. Киселева Мухаммед-Эмин послал погоню, но за 40 верст от Суры она была разбита.

Казанская неудача разрушила на время замыслы Василия III. Она показала, что удельные братья великого князя являются серьезным, препятствием на пути создания могущественного государства, способного осуществить реализацию широких внешнеполитических акций. Отныне ни один из важнейших походов не будет возглавляться ими. Поражение под Казанью создавало и в Литве иллюзорное представление о слабости России, что осложняло отношения Василия III со своим западным соседом. Сам же победитель, Мухаммед-Эмин, понимал временный характер своих успехов и стремился только к тому, чтобы добиться сохранения завоеванных позиций, и не помышлял о дальнейшем развитии успехов.