Глава 2 Обзор источников

Глава 2

Обзор источников

Для изучения политической истории России первой трети XVI в. первостепенное значение имеют русские летописи[133]. В них находятся важнейшие сведения о внешней политике Русского государства (о войнах и дипломатических сношениях), об объединении русских земель и ликвидации уделов, о высших церковных иерархах, о каменном строительстве (церквей и крепостей), о стихийных бедствиях в стране и многие другие.

На протяжении всего изучаемого времени в Москве систематически велось официальное летописание. Первым летописным сводом, созданным в канцелярии Василия III, был, очевидно, свод 1508 г. В непосредственном виде он до нас не дошел, но составил основу всех дальнейших памятников официального летописания (в составе Воскресенской и сходных летописей). Кроме того, некоторые сведения свода 1508 г. сохранились в так называемой Софийской I летописи по списку Царского, которая доводит изложение до 26 ноября 1508 г.[134] Как установил Н. Ф. Лавров, с 1506 по конец 1508 г. список Царского близок к Воскресенской летописи, а Софийская II — к Никоновской (и соответственно к Иоасафовской), Львовской[135] и — добавим от себя — Вологодско-Пермской и Уваровской[136]. Софийская I и Софийская II летописи вплоть до конца 1508 г. сохраняют между собой сходство, что делает возможным предположить наличие в них общего источника, которым мог быть летописный свод 1508 г.[137]

Следующий памятник официального московского летописания — свод 1518 г. — сохранился с 1485 г. в составе так называемой Уваровской летописи, представленной двумя списками XVI в. (ГИМ, Уварова, № 188, и ГИМ, Синод. № 645). Уваровская летопись издана совсем недавно[138]. Следуя за А. Н. Насоновым и М. Н. Тихомировым, считаем ее общерусским летописным сводом, который в интересующей нас части воспринял записи митрополичьей кафедры. Непосредственный протограф Уваровского и Синодального списков, по К. Н. Сербиной, составлен между 1525–1530 гг. в Троице-Сергиевом монастыре[139]. Летописный свод 1518 г. в переработанном виде дошел до нас и в составе летописного свода 1520 г. (Иоасафовская и соответственно Никоновская летописи), и в составе свода 1526 г. — в Софийской П, Львовской и Воскресенской летописях и в Вологодско-Пермской летописи[140].

Своду 1518 г. сопутствует ряд дополнительных статей, в том числе статья «Европейской страны короли», составленная по каким-то итальянским материалам между 1506–1523 гг. лицом, близким к Посольскому приказу[141].

Софийская II летопись по списку Архивскому XVI (ЦГАДА, ф. 181, № 301), дающая более раннюю редакцию свода 1518 г., чем Уваровская, также обрывается па 1518 г.[142]. Следующая ее часть (до 1526 г. включительно) в других списках (ГИМ, Воскр. № 154) имеет черты, близкие Воскресенской летописи, хотя и содержит новые сведения. Дальнейший рассказ самостоятелен. Повесть о смерти Василия III дана в варианте, близком своду 1539 г. С этим новгородским сводом (а точнее, с его московским источником) Софийская II летопись имеет и другие точки соприкосновения в рассказах 1531, 1533 гг. и др.

Следующим за сводом 1518 г. памятником официального летописания был свод 1520 г. (сохранился в Иоасафовской, Никоновской, Воскресенской, Вологодско-Пермской, Львовской летописях и Софийской II). В наиболее чистом виде события времени Василия III по своду 1520 г. изложены в Иоасафовской летописи, составленной в митрополичьей канцелярии в начале 20-х годов XVI в. Рассказ Иоасафовской летописи с 1496 по 1518 г. основан на тексте, близком Софийской II летописи, со вставками из протографа Воскресенской летописи или ее источника. Конец ее сходен с Воскресенской, но имеет и самостоятельные чтения. Исключительный интерес представляет рассказ о смоленских походах 1512–1514 гг., содержащийся в сборнике с Иоасафовской летописью[143]. Написанный современником, он изобилует массой существенных подробностей о драматических событиях взятия Смоленска.

Еще Н. Ф. Лавров дал обстоятельный анализ двух древнейших списков Никоновской летописи: Оболенского (О) и Патриаршего (П). Итоги его сводятся к следующему. Первая часть списка О содержала летописный рассказ до 1520 г. и составлена была около 1539–1542 гг. Дальнейшая часть списка основана на Воскресенской летописи (до 1541 г.).

Патриарший список до 1521 г. основан на Оболенском, а затем, до 1534 г., — на Воскресенской летописи[144].

Непосредственным источником основной редакции Никоновской летописи, как установил Б. М. Клосс, была дошедшая до нас рукопись Иоасафовской летописи.

Компилятивный характер носит Шумиловский список Никоновской летописи, в состав которого были включены отдельные рассказы, имеющиеся и в Степенной книге (Повесть о нашествии 1521 г. и Похвала Василию III), а также сведения Новгородского летописного свода 1539 г. Впрочем, источники Шумиловского списка в достаточной мере еще не изучены.

Летописный свод 1526 г., продолжающий свод 1520 г., отразился в Вологодско-Пермской, Воскресенской, Софийской II, Львовской и Никоновской летописях.

Так называемая Вологодско-Пермская летопись[145] в интересующей нас части представляет собою текст Московского свода 1526 г. (источник Воскресенской и Софийской II)[146]. Академический список летописи доведен до 1526 г. Далее в этой летописи помещены оригинальные известия, доходящие до 1539 г. В полном варианте Вологодско-Пермская летопись, по М. Н. Тихомирову, составлена между 1540–1550 гг.[147] Особый интерес представляют сведения о походе на Казань 1530 г., о казни фальшивомонетчиков в 1533 г. и некоторые другие (о дороговизне в 1526 г. и выезде Ф. М. Мстиславского).

Вологодско-Пермская летопись (в ранней редакции конца XV в.) использована была составителем краткого Погодинского летописца (ГПБ, Погод. № 1612), который довел ее до 1509 г., прибавив несколько интересных сообщений начала XVI в.[148]

Наконец, последним памятником официального летописания, составленным при жизни Василия III, был Московский свод 1533 г. (основа Воскресенской, Львовской, Никоновской летописей). Воскресенская летопись сохранилась в нескольких редакциях[149]. Как установила С. А. Левина, первая из них относится к августу 1533 г.[150] В основу ее был положен свод 1526 г. В свою очередь Воскресенская летопись (или, точнее, свод 1533 г.) была использована составителем Львовской летописи, а в поздней редакции (1541 г.) и составителями Никоновской летописи.

Львовская летопись, по А. А. Шахматову, в первоначальной редакции доходила до 1533 г., а позднее была дополнена Летописцем начала царства, продолженным до 1560 г.[151] Московский летописный свод 1533 г. (Воскресенская летопись) в ней соединен был с отдельными сведениями, взятыми из Новгородского свода 1539 г.

Примыкает к традиции официального летописания так называемый Постниковский летописец (ЦГАДА, Оболенского, № 42), составленный около 1547 г., по предположению М. Н. Тихомирова, дьяком Постником Губиным[152]. Рассказ о времени правления Василия III близок к Софийской II летописи и частично к Воскресенской. Впрочем, этот вопрос Заслуживает специального изучения. Из оригинальных сведений летописца можно отметить рассказ о пострижении Соломонии Сабуровой, о Коломенском походе 1522 г. и некоторые другие.

Официальное московское летописание велось систематически на протяжении всей первой трети XVI в. Его составители, очевидно, связаны были как с митрополичьей, так и с великокняжеской канцелярией[153]. В литературе уже отмечалось стремление летописцев этой поры к документализации изложения[154]. В летопись включаются материалы разрядных книг и посольских дел. Вместе с тем и в разрядные книги вносятся записи летописного характера. Так, например, под 1533 г.: «Того ж лета родися великому князю Василию Ивановичи) всеа Русии другой сын, князь Юрьи Васильевич, а от великие княгини Елены». Под 1506 г.: «Тово же году царь казанъской Магмед Амин царь побил в Козани всех московских людей торговых». Под 1512/13 г.: «Прииде весть к великому князю Василию Ивановичю, что Жигимонт, король Польский, ссылаетца с крымским царем Мин-Гиреем. И князь великий Василей Иванович, не терпя неправды Жигимонта короля и многих ево неисправлении к себе, сложил к нему кресное целованье»[155].

Лицом, близким к митрополичьему двору, был составитель обнаруженного М. Н. Тихомировым Владимирского летописца (ГИМ, Синод. № 793)[156]. Сведения его обрываются на 1523 г. и записаны, очевидно, около этого времени. Все они за XVI в. носят оригинальный характер. Многие из них посвящены каменному церковному строительству в Москве и представляют большой интерес для историков русского зодчества.

Совершенно недостаточно изучены судьбы русского Хронографа в XVI в.[157] По А. А. Шахматову, существовали кроме редакции 1512 г. еще редакции Хронографа, составленные в 1508, 1520 и 1533 гг.[158] Однако эти наблюдения не могут считаться доказанными, ибо они основывались только на предварительных соображениях по истории русского летописания XVI в. Во всяком случае сейчас можно сказать с уверенностью, что продолжение Хронографа до 1533 г. близко к Софийской II летописи, а до 1508 г. имеет черты списка Царского Софийской I летописи. Скорее всего при составлении записей Хронографа использовано было официальное московское летописание.

Официальное летописание широко (Воскресенская летопись) привлекалось и в начале 60-х годов XVI в. для составления Степенной книги. Великому княжению Василия III посвящена 16-я «степень» книги, состоящая из 25 глав[159]. В текст включен ряд самостоятельных произведений, в том числе Повесть о нашествии Мухаммед-Гирея 1521 г.[160]., Похвала Василию III, написанная в связи с рождением наследника престола, Житие Даниила Переяславского. Рассказ книги изобилует «чудесами» и другими атрибутами церковной литературы.

Еще не в полной мере выяснен состав довольно позднего памятника, изданного в 1790 и 1820 гг. под названием «Русский временник» [161]. Рукопись его недавно обнаружил А. Н. Насонов (ГИМ, Черткова, № 1155–1156)[162]. Близок к нему список ЦГАДА, ф. Оболенского, № 46, и ЛОИИ, собр. Лихачева, № 513 (первая половина XVII в.). Текст Русского временника обрывается на августовском известии 1533 г. По А. А. Шахматову, он составлен был в начале 1533 г. при Макарии в Новгороде. Русский временник с 1518 г. близок, по сведениям, к Львовской летописи, в основе которой лежал Московский свод 1533 г. (первая редакция Воскресенской летописи) с новгородскими известиями, восходящими к своду 1539 г. Есть во Временнике и черты, связывающие его с Хронографом 1601 г. и Шумиловским списком Никоновской летописи (Повесть о нашествии Мухаммед-Гирея 1521 г., сообщение о пожаре на торгу 22 мая 1508 г.). Интересна запись о составе лиц, выехавших с Глинским на Русь в 1508 г.[163]. Эта поздняя редакция Русского временника составлена была, по А. Н. Насонову, около первой трети XVII в.[164]

Первоначальную редакцию Русского временника представляет Румянцевский летописец, список начала XVII в. (ГБЛ, Рум. № 255); доходит до 1533 г., вслед за тем помещена в нем Никоновская летопись за 1533–1558 гг. По этому летописцу издана особая Повесть о Псковском взятии 1510 г. (ср. таккже в кратком летописце конца XVI — начала XVII в. — ЦГАДА, ф. 181, № 365 (815)[165], а также рассказ о восстании Михаила Глинского 1508 г.[166] Повесть носит явно промосковский характер. Она изобилует массой конкретных сведений, показывающих, что она написана со слов очевидца. В Русском временнике эта повесть напечатана в сокращении. В Румянцевской летописи, как и в других списках Русского временника, есть следы свода 1539 г. (под 1528 г. рассказ об устройстве Макарием общежительных монастырей, под 1531 г. — о посылке в Новгород Я. Шишкина и др.). Следов повестей Степенной книги в Румянцевской летописи нет.

По А. Н. Насонову, протограф списков Русского временника и части Львовской летописи составлен был в годы влияния Глинских, т. е. около 1545–1547 гг. Возможно, свод переписывался или даже составлялся на Костроме (ср. замечания о Иване Судимонте как о костромском и владимирском наместнике под 1491/92 и 1493/94 гг.).

Из памятников областного летописания для первой половины XVI в. особое значение имеют новгородские и псковские летописи.

Большой интерес представляет так называемый летописный свод 1539 г. Он издан в составе Ростовской летописи[167], Новгородской летописи по списку Дубровского[168] и в так называемом «Отрывке летописи по Воскресенскому списку»[169]. По А. Н. Насонову, свод составлен был или в Новгороде, или сразу же после переезда Макария (в 1542–1548 гг.) в Москву в его канцелярии с широким использованием новгородских материалов[170]. С. Н. Азбелев считает, что первоначальная редакция свода (он его называет Летописью Дубровского) возникла около 1538–1542 гг. (см. «Отрывок»), а вторая — около 1542–1548 гг.[171]. Использован свод в Шумиловском списке Никоновской летописи[172], в Новгородской Уваровской[173] и в сокращенной Новгородской летописи по списку Никольского[174], содержащей ряд интересных сведений вплоть до 1556 г.

Голицынский список Новгородской IV летописи доходит до 1518 г. Текст за сентябрь 1505–1513 гг. близок к своду 1539 г., но более краток. Последние три записи (неоконченная 7022, 7024, 7026 гг.) весьма лапидарны[175]. Рассказ Академического списка продолжается до осени 1514 г. и также близок к Новгородскому своду 1539 г.[176].

Отдельные сведения по истории Новгорода содержатся в так называемой Новгородской II летописи и других церковно-летописных памятниках Новгорода[177].

Псковское летописание представлено летописным сводом 1547 г., составленным в промосковских кругах (вероятно, в Елеазарове монастыре) на основе старой псковской летописной традиции (свод 1481 г.)[178]. Позднее он был переработан игуменом Псково-Печерского монастыря Корнилием и содержал критику по адресу московской администрации[179].

Продолжалось летописание на Устюге. Здесь около 1516 г. составлен был летописный свод, продолжавший традицию устюжского летописания конца XV в.[180] Оканчивался он в основном рассказом о половодье в Устюге (ноябрь 1515 г.) и позднее время от времени пополнялся. Особенно интересны рассказы Устюжского свода о Смоленском походе 1514 г., битве у Орши и походе к Рославлю зимой того же года, записанные, вероятно, со слов очевидцев.

Летописные записи о местных и общерусских событиях в 1522–1536 гг. (более или менее систематические) велись на Вологде[181]. Сохранился также краткий Галичский летописец за 1505–1603 гг.[182] Отрывочные сведения о местных событиях находятся в позднейших Нижегородском, Двинском и Великоустюжском летописцах[183]. На Хслмогорах составлена была доведенная до 1559 г. Холмогорская летопись (ГПБ, Погод. № 1405). Она совпадает за XV в. с Вологодско-Пермской летописью, частью с Двинским летописцем, но содержит и интересные новые сведения[184].

Несколько сведений местного характера содержится в так называемой Коми-Вымской летописи, рассказ которой о событиях конца XV — начала XVI в. восходит к Вологодско-Пермской и Устюжской летописям[185].

Местные казанские предания, рассказы участников казанских походов 1506, 1524, 1530 гг. широко использованы автором «Казанской истории» (1564/65 г.)[186]. Фольклорный характер сведений, приводимых этим писателем, несколько снижает ценность их фактического содержания. Все сообщения «Казанской истории» нуждаются в особо тщательной проверке.

В крупных монастырях хранились списки с официальных летописных сводов. Так, в Троицком монастыре находился список со свода 1518 г.[187], со свода 1520 г. (Иоасафовская летопись), в Кириллове — три сокращенных списка со свода 1533 г.[188], список Вологодско-Пермской летописи[189]. Составлялись там и большие летописные своды. Типографская летопись в интересующей нас части представлена Синодальным или Типографским списком (ГИМ, Синод. № 789), доводящим изложение до 1528 г. (с приписками)[190]. А. Н. Насонов обнаружил еще один вариант этой летописи, доводящий изложение до 1558 г. (с 1493 г. оно совпадает с Никоновской летописью). Этот вариант А. Н. Насонов назвал Типографско-Академической летописью (ВАН, № 32.8.3)[191]. По А. Н. Насонову, Синодальный список составлен был в Троице-Сергиевом монастыре в 1528–1536 гг. во время игуменства Иоасафа, при митрополите Данииле[192]. Текст Типографской летописи за время Василия III вполне самостоятелен. Из интересных сведений ее можно обратить внимание на рассказ о смерти Дмитрия Углицкого в 1521 г., о суде над Берсенем и Максимом Греком (1525 г.) и ряд других.

В различных русских монастырях велись и краткие летописные записи. Так, известны краткие волоколамские летописцы. Один из них, составленный Марком Левкеинским, доходил до 1536 г. и содержал интересные сведения о торговле с ногайцами, походах на Литву и т. п. В летописчике Игнатия Зайцева (вторая половина XVI в.) есть несколько сведений и по времени Василия III[193]. Третий краткий Волоколамский летописец доходил до 1526 г. и содержал приписки, кончающиеся 1533 г.[194] Записки носят преимущественно местный характер. Интересен рассказ о походе на Казань в 1524 г.

Сохранились два кратких летописчика, вышедших из стен Кирилло-Белозерского монастыря (30-е годы XVI в.)[195]. Один летописец восходит к Пафнутьеву монастырю. Опубликован он М. Н. Тихомировым. Летописец содержит уникальные сведения за 1518–1526 гг., в том числе о цроцессе над Максимом Греком, о разводе Василия III, о событиях в Казани[196]. Автор его принадлежал к числу откровенных сторонников идеологии растущего самодержавия из иосифлянской среды. Летописные заметки велись, очевидно, и в Спасо-Ярославском монастыре до 1521 г.[197]

Много важных материалов для изучения процесса объединения русских земель в России первой трети XVI в. находится в материалах так называемого Царского архива. К сожалению, значительная часть их погибла. Но о ней мы можем составить себе представление по описи этого архива, сделанной в 70-х годах XVI в.[198] Так называемый Царский архив содержал важнейшие документы государевой казны, основной канцелярии великих князей[199]. Позднее они попали в Посольский приказ. Описи материалов этого приказа 1614 и 1626 гг. уточняют и дополняют сведения 70-х годов XVI в. Из дошедших до нас материалов общегосударственного значения наиболее существенны духовная запись Василия III (1523 г.), духовные грамоты князя Федора Волоцкого (около 1506 г.) и Дмитрия Углицкого (1521 г.), а также докон-чальная Василия III с Юрием Дмитровским (1531 г.)[200]. К сожалению, до нас не дошли завещания Василия III 1510 и 1533 гг.[201], духовная Юрия Ивановича[202], докончальные московского государя с другими братьями. Во всех этих документах определялись отношения великокняжеской власти к удельным княжатам.

Крестоцеловальные записи царевича Петра, княжат и бояр являлись одним из средств подчинения их Василию III и великокняжеской власти вообще[203]. Отношения с присоединенным Смоленском регулировались особой жалованной грамотой[204].

В великокняжеском архиве тщательно сберегались подлинные договорные грамоты с державами иностранными, а также статейные списки русских посольств[205].

Посольские дела первой трети XVI в. в своей основной части изданы. Это сношения России с Великим княжеством Литовским[206], сношения с Империей[207], с Орденом (1516–1520 гг.)[208]. Систематическое издание сношений с Крымом, Турцией и Ногайской ордой доведено до 1521 г.[209] С Ногайской ордой после 1509 г. материалы до 1533 г. не сохранились. Турецкие дела доходят до 1524 г. включительно. Последняя их часть издана Б. И. Дунаевым[210]. Крымские дела за 1523–1533 гг. остаются все еще не опубликованными[211]. К сожалению, утеряны «книги Казанские», упоминавшиеся в Описи Царского архива.

Остальные документы Царского архива сохранились в виде отрывков, часто просто случайно. К их числу относятся допросные речи в связи с изветом князя Василия Стародуб-ского на Василия Шемячича 1517–1518 гг. и опасные грамоты Василия III и митрополита Симона 1511 г., выданные Шемячичу[212]. В эту группу документов входят: расспросные речи, касающиеся супруги М. Глинского (время заточения князя)[213], розыскное дело о побеге в Литву рязанского князя Ивана Ивановича[214], наказ И. Ю. Шигоне-Поджогину (около 1520 г.) по поводу непослушания князя Дмитрия Ивановича Углицкого[215].

В Описи Царского архива упоминается «сказка Кержина Федка»[216]. Возможно, это есть известная «сказка» Ф. Крыжина 1523/24 г.[217]

В том же ящике хранились «списки-козличем брань с мешаны, имали козличи за свое»[218]. Этот документ (1520 г.) также сохранился[219]. Возможно, из той же казны происходит «приговор боярской» о краже ржи 1520 г.[220]

В ящике 27 хранился «обыск Федора Григорьева сына Офонасьева о князе Василье Микулинском». Очевидно, это дело о ссоре В. А. Микулинского с И. Р. Рудаком Колычевым, сохранившееся в отрывке[221].

В ящике 44 находились «Списки-сказка Юрья Малого, и Стефаниды резанки, и Ивана Юрьева, сына Сабурова, и Машки кореленки, и иных про немочь великие княгини Соломониды». Отрывки из этих сказок сохранились[222].

Мог находиться в Царском архиве и список детей боярских 1531 г., которым велено быть у князя Д. Ф. Бельского[223].

В ящике 178 некогда находилась «правая грамота Петра Плещеева на Лобана на Заболотцкого». Эта грамота 1504 г. дошла до нас в списке[224].

В Царском архиве хранились разряды походов русских войск. Они дошли до нас в составе краткой и пространной редакции разрядных книг[225]. Это ценнейший источник о действиях русской армии, о составе высшей русской знати и т. п.

В 27 ящике архива хранились «списки старца Максимы и Савы Греков, и Берсеневы, и Федора Жареново». Из этих ценнейших документов о судном деле 1525 г. сохранились только розыскные речи по делу о Берсене Беклемишеве[226]. Возможно, в какой-то мере эти материалы использованы при составлении Судного списка по делу о Максиме Греке, представляющего собой позднейшую публицистическую обработку материалов судебных разбирательств 1525–1531 гг.[227] Вероятно, в Царском архиве не находилось судное дело 1531 г. Вассиана Патрикеева, поскольку оно разбиралось церковным собором[228]. Все эти дела восходят, очевидно, к архиву московских митрополитов.

Из канцелярии Василия III и удельных князей исходили жалованные и указные грамоты, являющиеся ценнейшим источником по истории княжеской политики по отношению к монастырям и светским феодалам. К настоящему времени выявлено более 400 грамот и упоминаний о них в позднейших источниках[229]. Дополнительные сведения о политической истории можно почерпнуть из других актов, летописей, писцовых и вкладных книг, а также синодиков различных монастырей.

История общественной мысли и публицистической литературы первой трети XVI в. может быть представлена совершенно отчетливо не только благодаря наличию обстоятельных исследований, но и потому, что к настоящему времени изданы важнейшие произведения русских писателей времени правления Василия III.

Иосифлянское направление в литературе представлено прежде всего самим Иосифом Волоцким, собрание посланий которого недавно вышло в свет[230]. Хуже, но также довольно полно представлены сочинения его ученика митрополита Даниила[231]. Изданы послания новгородского архиепископа (будущего митрополита) Макария[232], а также послания «на Николая Немчина» брата Иосифа Волоцкого архиепископа Ростовского Вассиана[233] и Зиновия Отенского [234].

Наконец, хорошо изданы все сочинения примыкавшего к иосифлянам известного автора теории «Москва — III Рим» старца Псковского Елеазарова монастыря Филофея[235].

Нестяжательское направление представлено было в это время прежде всего Вассианом Патрикеевым. Его сочинения изданы Н. А. Казаковой. Неоднократно издавались многочисленные произведения Максима Грека[236]. Впрочем, некоторые из них остаются неопубликованными[237].

Остается еще но выполненной задача систематического исследования многочисленных рукописных сборников, содержащих сочинения Максима Грека[238], а в связи с этим и создание научной хронологии произведений этого во многом примечательного публициста.

Изданы и немногочисленные сочинения русского дипломата и гуманиста Федора Карпова[239], Сказание о князьях владимирских[240] и некоторые другие[241].

Среди записок иностранцев о России первой трети XVI в. наиболее значительное место принадлежит «Запискам о Московитских делах» барона Сигизмунда Герберштейна (1486–1566 гг.). Видный имперский дипломат С. Герберштейн дважды побывал в Москве (в 1517 и 1526 гг.). Он оставил тщательно выполненное описание Московии, которое вышло в свет в 1549 г. и выдержало после этого уже в XVI в. несколько изданий на латинском и немецком языках. Без преувеличения можно сказать, что «Записки» Герберштейна были популярнейшим сочинением о России в Европе XVI в.[242] Автор широко использовал не только Матвея Меховского, но и русские письменные источники (Судебник 1497 г., летописи и т. п.), а также собственные наблюдения[243]. Особый интерес представляют сведения Герберштейна историко-географического характера, данные о государственном строе России и быте[244]. Стремление Империи завязать мирные добрососедские отношения с Россией объясняет сравнительно объективный тон «Записок» Герберштейна, пытавшегося дать зарубежному читателю более или менее полный очерк истории и современного состояния Русского государства.

Своеобразным источником является «Книга о посольстве» Павла Иовия[245]. В 1525–1526 гг. к римскому папе Клименту VII из Москвы ездило посольство во главе с видным дипломатом и переводчиком Дмитрием Герасимовым. Это был один из образованнейших людей России первой трети XVI в. Его появление при папском дворе произвело глубокое впечатление на современников. Рассказы Герасимова о России записал епископ Ночерский (Новокомский) Павел Иовий[246]. «Книга о посольстве» написана в виде послания, адресованного архиепископу Консентийскому Иоанну Руфу. В ней сообщаются краткие сведения об экономике, вооруженных силах, географических условиях, жизни русского народа. Сведения сходного характера содержатся в донесении И. Фабра Фердинанду Чешскому (1525 г.)[247].

Большой интерес к России при папском дворе, связанный со стремлением курии втянуть Русское государство в войну с Турцией и навязать ему церковную унию, вызвал к жизни еще одно произведение — письмо Альберта Кампензе, адресованное папе Клименту VII П6. По мнению издателя, оно составлено в 1523 или 1524 г. Однако автор упоминает о русском посольстве, прибывшем «в апреле месяце сего года в Испанию»[248]. Речь идет о посольстве И. И. Засекина, которое было принято Карлом V 6 апреля 1525 г. в Мадриде[249]. Таким образом, письмо Кампензе датируется 1525 г. Письмо Кампензе интересно не столько какими-то чисто фактическими сведениями, сколько призывом укреплять мирные сношения Рима с Москвой. Кампензе в своем сочинении использовал «Трактат о двух Сарматиях» М. Меховского, вышедший в Кракове в 1517 г.[250]

Сравнительно немного сведений о русско-литовских отношениях начала XVI в. содержится в литовских (или белорусских) летописцах, в том числе в «Хронике» Быховца, доводящей изложение до 1506 г.[251]

В литовских и польских хрониках XVI в. сообщались интересные данные о движении М. Глинского 1507–1508 гг., о битве на реке Орше в 1514 г., о набегах крымских татар на русские, украинские и белорусские земли. В числе авторов хроник были секретарь Сигизмунда I Йодок Деций, автор «Книги о времени короля Сигизмунда» (издана в 1521 г., изложение доходит до 1516 г.)[252], Бернард Baповский (его «Хроника» доходит до 1535 г.), Мартин Бельский (его «Хроника всего света», доведенная до 1548 г., выдержала в XVI в. три издания: 1551, 1554, 1564 гг.) и Матвей Стрыйковский (его «Хроника» вышла в свет в 1582 г. на польском языке)[253].

К тексту М. Меховского обращались и другие историки XVI в., писавшие о России (в том числе Франческо да Колло, П. Иовий, С. Герберштейн). Впрочем, у самого Меховского о России в первые полтора десятилетия XVI в. сведений почти нет (вскользь упомянуто только о присоединении Пскова)[254].

Трактат М. Меховского и сочинение П. Иовия положил в основу своего рассказа о Московии прославленный автор «Космографии» Себастьян Мюнстер (вышла в свет в 40-е годы XVI в.)[255].

Имперский посланник Франческо да Колло, побывавший в России в 1518 г., оставил после себя краткие записки, опубликованные в Падуе в 1603 г.[256] К сожалению, этот трактат на русский язык полностью не переведен, хотя вопрос о его издании ставился еще в 1900 г. Л. Н. Майковым. Отрывки из него приводятся Н. М. Карамзиным, Л. Н. Майковым, С. А. Аннинским и М. П. Алексеевым[257].

Польские хронисты широко использовали труды своих предшественников, но у каждого из них есть и самостоятельные, притом весьма интересные, сведения. Так, М. Стрыйковский, излагая события до 1516 г. главным образом по Й. Децию, хорошо знал также хроники М. Меховского, белорусско-литовские летописи, записки Герберштейна и М. Бельского.

Важнейшим источником по истории взаимоотношений России с Великим княжеством Литовским является Литовская метрика. Основная часть документов по интересующему нас периоду издана[258].

Материалы зарубежных архивов обследованы все еще недостаточно[259]. Издан ряд актовых материалов из Копенгагенского и Таллинского архивов, рисующих русско-датские и русско-орденские отношения[260]. Есть также публикации отдельных документов[261].