Глава десятая ВАВИЛОН И БИБЛИЯ

Глава десятая

ВАВИЛОН И БИБЛИЯ

Почти всегда после рассказа о вавилонской литературе кто-нибудь задает вопрос: «Подтверждают клинописные тексты Библию или опровергают ее?». Нетрудно догадаться, что на этот вопрос невозможно ответить простым «да» или «нет». Библия — не одна книга, а целая серия книг, написанных разными авторами в разное время. Она не ограничивается чем-то одним и, оставаясь прежде всего религиозной книгой, содержит также историю, космологию, поэзию, философию и многое другое.

Давайте разберемся по порядку — сначала коснемся истории. В Библии сказано, что ассирийцы захватили Самарию. Клинописные тексты говорят то же самое. Библия утверждает, что, когда Сеннахирим попытался захватить Иерусалим, Иегова защитил город и армия захватчиков была уничтожена благодаря божественному вмешательству. Из анналов самого Сеннахирима (Синнаххериба) мы знаем, что он старался взять Иерусалим, однако он нигде не отмечает, что преуспел в этом. В этих двух случаях можно сказать, что клинописные тексты подтверждают Библию; некоторые предпочитают говорить иначе — Библия подтверждает клинописные тексты. И та и другая точка зрения не вызывают возражений.

В то же время ассирийский царь Салманасар изобразил на «Черном Обелиске» царя Ииуя, приносящего ему дань. Этого эпизода в Библии нет. Должны ли мы на этом основании говорить, что Библия неверно отображает события? Пожалуй, правильно было бы предположить, что Ииуй не захотел упоминать день унижения; даже если бы он поведал об этом, какой-нибудь патриотически настроенный последователь наверняка позаботился бы о том, чтобы в анналах не осталось даже следов грустного эпизода. Собственно, все подтверждения событий, о которых говорится в Библии — или их отсутствие, — не имеют первостепенного значения. Библия — религиозная книга, и история играет в ней весьма незначительную роль. К тому же известно, что большая часть этой поздней истории верна и не нуждается в дополнительных подтверждениях. Оставим на время рассказы о позднейших исторических событиях и перейдем к более интересному: мифам и космогониям.

Для начала обратимся к рассказу о сотворении мира, содержащемуся в первой главе Библии. Почти во всех книгах, посвященных данной теме, этот рассказ сравнивают с ассирийским повествованием о возникновении вселенной и делают те или иные выводы. Обычно автор подобной книги, проявляя большую эрудицию и изобретательность, приходит примерно к следующему заключению: «Обнаруженного сходства недостаточно, чтобы предполагать прямое заимствование или прямую связь между рассказами». И такое решение проблемы многих вполне удовлетворяет. Однако при подобной методике работы — хотя она проста и эффектна — слишком многое принимается на веру.

В Библии содержится не один рассказ о творении, а несколько; тот, что мы читаем в первой главе книги Бытия, должно быть, пользовался наименьшей популярностью среди простых людей. Он стоит особняком в самом начале Священного писания и представляет собой высшее достижение древнееврейской богословской мысли. Идеи, заложенные в нем, настолько прекрасны и возвышенны, что дают ему право на существование, хотя рассказы о творении в других книгах Библии полностью расходятся с ним. Ассирийская версия, которую обычно сравнивают с этим рассказом, на деле вовсе не ассирийская, а на тысячи лет древней; она восходит к самому раннему шумерскому времени. Ассирийской ее назвали потому, что первый найденный клинописный рассказ о создании мира был написан по-ассирийски, т. е. на языке вполне понятном, в отличие от шумерского, который до сих пор труден для понимания. Двойное преимущество — текст был открыт раньше других, и легко читался — стало причиной того, что рассказ получил название «ассирийской версии сотворения мира». Это, должно быть, был очень популярный рассказ, раз он сохранялся на протяжении тысячелетий, пришел из древнего Шумера в Ниневию и даже был переведен на другой язык. В том, что он заслуженно пользовался популярностью, сомнений нет. В нем много действия, он драматичен и полностью объясняет то, что должен был объяснить.

О первой главе книги Бытия можно сказать прямо противоположное. Разумеется, в ней содержатся прекрасные идеи и она отражает высокий уровень геологической мысли, тем не менее это лишь простое перечисление событий, изложенное высокопарным и скучным языком. Глава явно создана в ученых кругах и обречена была там и оставаться; иначе она получила бы широкую известность. Если уж мы пожелаем сравнить этот научный опус с каким-либо клинописным повествованием, то должны будем сопоставлять его не с ассирийской версией, а с рассказами иного типа. Едва ли можно надеяться, что сравнение страницы из философской книги с драмой, порожденной страстями и волнениями повседневной жизни, окажется плодотворным. До сих пор шумерские параллели с первой главой книги Бытия попадались лишь в очень фрагментарном виде. Полный рассказ, возможно, будет найден, а возможно и нет; если мы обнаружим его в обозримом будущем, это будет чистое везение, потому что подобный тип повествований не пользовался популярностью ни у шумеров, ни у древних евреев. Но в любом случае не будем попусту терять времени и пытаться сравнивать несравнимые вещи, а лучше проведем наше исследование по-другому.

Хотя древнееврейские богословы и отвергали вавилонское повествование как несоответствующее их представлениям о Боге, народ в целом, по-видимому, так не думал. Если первая книга Бытия с ее высокими идеями остается изолированной, то в других книгах Библии мы находим немало отголосков знаменитой битвы Иеговы с чудовищем Левиафаном. Отвергали его богословы или нет, а этот рассказ о творении, безусловно, был широко известен в народе. Если это так, то будет нелишним кратко изложить здесь этот исключительно популярный миф о творении в его вавилонской версии. Я сожалею, что объем этой небольшой книги не позволяет воспроизвести прекрасную поэтическую форму оригинала.

Прежде чем были созданы небеса и земля, т. е. в самом начале всех вещей, вселенная была бесконечным водным хаосом. Из него родились первые божественные существа, тоже еще бесформенные и не поддающиеся описанию. Шло время, боги стали принимать определенные обличия и начали действовать. Кое-кто из них решил упорядочить хаос. Этот дерзкий шаг вызвал резкое противодействие со стороны более консервативных богов, которые считали существовавшее положение вполне удовлетворительным и не нуждающимся в переменах. Особенно негодовала на решение молодых богов Тиамат, мать-хаос, божество в обличий дракона, в которой персонифицировались все качества водного хаоса.

Узнав о намерении богов навести порядок в ее владениях и тем самым уменьшить ее власть и благополучие, Тиамат решила дать им отпор. Из хаоса, который она воплощала, Тиамат создала огромных демонов, обладавших ужасающей силой. Она призвала своего мужа и с только что созданным воинством приготовилась к битве. Боги сначала испугались; затеянное ими предприятие грозило оказаться куда сложнее, чем они предполагали. Но в конце концов один из богов решил принять бой. Он схватил свое оружие и приказал четырем могучим ветрам стать рядом с ним. Тиамат бросилась на него и широко раскрыла пасть. Этим-то и воспользовался ее противник: он направил ей в пасть могучие ураганы — и тело дракона-богини так раздулось, что она не могла двигаться. Тогда бог прикончил ее своим оружием. Тут возник вопрос: что делать с гигантским трупом? Он был невероятных размеров. Подумав, бог рассек тушу на две части. Одну он оставил ровной, и она стала землей; другую он выгнул куполом над землею, и она стала небом. Xaocу пришел конец. Теперь следовало приступить к наведению порядка во вселенной. Супруг Тиамат, некое крайне незначительное божество, был схвачен богами и обезглавлен, а из его вытекшей крови, смешанной с глиной, создали людей.

Как отмечалось выше, ничего нельзя сказать о времени создания этого рассказа и о том, как первоначально звали бога, наделенного необыкновенной силой. Скорей всего, это было какое-нибудь шумерское божество; можно предположить, что в этой важной роли выступал великий бог Энлиль, одна из важнейших фигур древнемесопотамского пантеона, или, быть может, воитель Нинурта. Прошли столетия, и преобладание шумеров кончилось с усилением Вавилона при Хаммурапи. Мардук, новый бог сравнительно нового города, не мог, разумеется, присвоить себе славу столь великого подвига Он был младенцем среди богов, а его города вообще не существовало, когда все это произошло. Но во времена Хаммурапи центром огромного царства стал Вавилон. Молодой он или немолодой, Мардук, за которым стояли армии Хаммурапи, мог теперь претендовать на положение верховного бога страны. О том. чтобы обосновать его притязания, позаботились теологи того времени.

Таблица, показывающая происхождение современного алфавита

Когда чудовище Тиамат выступила в поход, боги, как было сказано, испугались. Никто из старых богов не мог набраться мужества и выйти навстречу врагу. Наконец, когда все боги отказались от единоборства, молодой бог Вавилона Мардук предложил свои услуги. Конечно, он не был готов к битве: был очень мал, многого не знал и был еще слишком слаб. Но обстоятельства требовали: судьба богов висела на волоске, и старые боги с радостью предоставили Мардуку роль спасителя. Они наделили его всеми силами, какими располагали сами, и дали ему таким образом возможность вести бой с чудовищем на равных. Он получил мудрость, силу и много других добродетелей, которыми обладали старшие и более зрелые боги. Он вступил в битву хорошо оснащенный и выиграл ее. Эта победа, с одной стороны, и те силы, которые он приобрел и оставил за собой, — с другой, сделали его вполне пригодным для того, чтобы возглавить пантеон. Прежний глава был смещен, его место занял Мардук (см. рис. на с. 36).

Прошли столетия, и Вавилон потерял свою мощь. На севере возникла сильная ассирийская империя. Армии Ашшура одерживали одну победу за другой. Настал день, когда вновь всплыла история с Тиамат. Ассирийцы подумали, почему бы не их богу Ашшуру быть победителем в том ужасном сражении? Ассирийцы были не такими утонченными, как вавилоняне, и обошлись без тех ухищрений, какие в свое время предприняли теологи Хаммурапи. Подобно тому, как Наполеон решил, что нет нужды короноваться по правилам, и без дальнейших церемоний сам возложил себе на голову корону, ассирийские писцы воздали почести богу Ашшуру, дословно переписав старые вавилонские таблички с заменой лишь имени Мардук на имя Ашшур. Даже это было сделано не очень аккуратно, и кое-где имя Мардука осталось. Но видя силу Ашшура, мог ли кто усомниться в том, что именно этот бог убил дракона?

Этот рассказ распространился за пределы Месопотамии и попал в Палестину; но древние евреи, даже не имея сильного государства, не допускали и мысли о том, что начало творения связано с чужеземным богом. Нравилось это жрецам или нет, но простой народ в своих религиозных стихах прославлял Иегову как победителя Левиафана, или дракона. Со временем древнееврейские книги вошли в состав Библии христиан. Христианам не нравилось, что имя Иеговы связывают с подвигом, который скорей подходил бы какому-либо более близкому по времени персонажу. И вот — дракона стал поражать св. Георгий.

В настоящее время влияние религии постепенно подрывается по мере того, как все большее значение начинают придавать научным открытиям. Несколько лет назад в одном крупном американском университете решили почтить своего ректора, прославленного ученого, поставив ему при жизни памятник на территории университета. Со статуи сняли покрывало — левой ногой ученый попирал большую ящерицу. Интересно, подумал ли замечательный ученый о том, что все это значит? Разумеется, это символизировало науку, уничтожающую невежество. Но знал ли ученый, что он является прямым преемником Энлиля, Мардука, Ашшура, Иеговы и св. Георгия? Я смотрел на статую, и в голову мне пришла мысль: кто следующий будет сражаться с драконом? Если б я мог ответить на этот вопрос, я сказал бы, в каком направлении будет развиваться цивилизация в ближайшую тысячу лет…

Но вернемся к вопросу, с которого мы начали. Научное сопоставление первой главы книги Бытия с вавилонским мифом о сотворении мира не было проведено по той простой причине, что вавилонские мифы известны довольно плохо. Прежде чем наука сможет вынести определенный приговор, придется дождаться как результатов новых раскопок, так и прочтения и перевода уже имеющихся текстов. Однако, даже если мы сможем доказать явную параллель, едва ли удастся дать окончательный ответ. Приведем такой пример. В вавилоно-ассирийской литературе есть рассказ о потопе, явно аналогичный библейскому. В нем мы читаем о точно таком же, как и в Библии, ковчеге, в котором спасается предупрежденный богами о потопе человек со своим семейством. Дожди заливают землю и все погибает, ковчег пристает к горе, человек выпускает трех птиц, спасенные выходят и приносят жертву. Сходство настолько поразительно, что никто не сомневается — это один и тот же рассказ.

Конечно, имеются и некоторые различия. В вавилонском рассказе, в соответствии с политеистическими воззрениями вавилонян, действует много богов. Один из них решает устроить потоп, другой выдает эту тайну. Боги в вавилонском рассказе сами напуганы начавшимся потопом — весьма примитивное, но очень живое представление о природе богов. Мы не можем представить себе Иегову в подобном положении. Но в этом поэтичном и политеистическом повествовании есть одна черта, которой нет в библейском рассказе: Иштар, богиня любви, выступает против великого бога, решившего устроить потоп, и горько упрекает его за это преступление. Бог, заявляет она, не должен был уничтожать все человечество; люди дурны, но среди них попадаются и хорошие. Если люди согрешили, бог мог наказать их, наслав голод или же напустить на них львов, число людей поубавилось бы, но нельзя было устраивать потоп. И Иштар заканчивает свое обвинение сентенцией, до которой Ветхий Завет так никогда и не поднялся: «На грешника грех его возложи», что означает: каждый человек несет ответственность лишь за свои поступки. Древние евреи так и не поняли этой истины[18].

Несмотря на различия, перед нами, несомненно, один и тот же рассказ. Что же, подтверждает ли это Библию? Да, скажут некоторые, это бесспорное подтверждение того, что потоп действительно имел место. Нет, ответят другие, это доказывает только то, что древнееврейские мифы пришли из Вавилонии. Таким образом, ответ на этот вопрос каждый дает согласно своим убеждениям, религиозному и научному воспитанию. Вавилонская литература облегчает понимание Библии. Не следует забывать, что Ветхий Завет — это практически все, что осталось от древнееврейского языка. Некоторые слова встречаются в нем всего один или два раза и их совершенно невозможно понять из контекста. Шумеро-аккадская литература, богатая текстами самого различного характера, написана преимущественно на языке, принадлежащем к той же семье, что и древнееврейский. Те слова и выражения, которые непонятны в древнееврейском, часто понятны в вавилонских текстах.

Но это не все. Дело не только в определении значения отдельных слов и выражении. Библия не дает нам полной картины. Мы словно стоим перед огромной стеной, богато расписанной фресками. В разных местах этой стены выступают прекрасно сохранившиеся, старательно выписанные изображения, но между ними пустое пространство, и пока не будут восстановлены пробелы, мы не можем понять значения и смысла изображений. Им не хватает связи, которая объединила бы их в одно целое. В вавилоно-ассирийской литературе такой фон имеется: мы понимаем картину, потому что можем восстановить недостающие части.

Ученые уверены, что в процессе многократного переписывания и редактирования древних книг в них вносились различные изменения и дополнения. Это отнюдь не означало, что кто-то нарушает «авторские права». Профессор М. Ястроу говорил по поводу различия между древневосточной и современной книгами: «В наши дни книгу сначала завершают, потом выпускают, и уж тогда она начинает жить. На древнем Востоке как только книга была завершена, ее жизнь кончалась. Пока книга интересовала людей, ее читали, переписывали, дополняли и передавали дальше, чтобы ее улучшил — или, быть может, испортил — следующий читатель. После того, как интерес к книге пропадал, ее переставали читать и поправлять — она была завершена, т. е. мертва». В те времена не было понятия об авторстве и боязни нарушить чьи-то права собственности на книгу. Она не была чьей-либо собственностью, а принадлежала всем[19].

В Библии же, наряду с этим процессом изменения текста, характерным для всех литературных памятников древности, шел и обратный процесс Строгая цензура осуществлялась жрецами, которые старались не допустить в книге каких-либо эпизодов или трактовок, не согласующихся с их собственными представлениями о Боге и о жизни праотцов. Исполненные благочестия, они безжалостно выбрасывали все, что им не нравилось. Долгий процесс «улучшения» не помешал Библии остаться очень живой книгой, но затруднил задачу ученых, пытающихся использовать ее как источник для изучения развития идей и общественных институтов. И здесь вновь оказываются полезными вавилонские тексты. Мы располагаем как ранними, так и самыми поздними списками древних свидетельств, и, например, для сравнительного изучения такого предмета, как жертвоприношении, у нас имеется все необходимое.

И последнее. Прежде христиане изучали Библию вне всякой связи с ее древневосточным фоном. Толкование Библии осуществлялось благочестивыми богословами, которые ничего не знали о восточных представлениях и плохо разбирались в языках, необходимых для более глубокого понимания многих вопросов. Средневековые богословы предлагали изощренные теории и толкования, в ряде случаев совершенно искажавшие смысл сказанного, так что теперь, когда выявляется истинный смысл таких отрывков, это вызывает величайшее удивление.

Приведу только один пример. Однажды я слушал, как очень хороший проповедник произносил проповедь, посвященную словам Иисуса, который, став перед учениками, сказал: «Мир вам» [Иоанн 20, 19]. Я не стану заниматься разбором проповеди; скажу лишь, что проповедник вновь и вновь возвращался к мысли о том, что эти слова Иисуса должны были вдохновить и ободрить его слушателей. На самом же деле Иисус, сказав «мир вам», имел в виду то же самое, что подразумевает современный мусульманин, когда говорит «салям алейкум». Эти слова в точности соответствуют нашем «здравствуйте!».

Серьезное изучение клинописной литературы неизбежно разрушит некоторые позднейшие богословские толкования и позволит Библии через столько веков донести до нас именно то, что хотели сказать ее творцы.