Фын Юйсян и коммунисты
Фын Юйсян и коммунисты
Используя ненависть китайцев к иностранцам в Китае, Коминтерн направлял развитие событий в выгодную для себя сторону. Советские наемники играли большую роль в разжигании и эскалации войны в Китае. Иностранные державы видели это, но ничего не могли с этим сделать. «Ну а наша работа здесь, в Китае? Разве это не образчик житейской ловкости? Скажите, кто из всеевропейского концерта позволил себе и смог учинить что-нибудь подобное? Только бы подумал начать, как в него, с разных сторон, впились бы зубами и разодрали бы в клочки. Ну а на нас сейчас не смеют даже замахнуться по-настоящему. Замахиваются заводные куколки, а нас уже нет»[946]. Уже в 1923 г. советники из СССР находились при Фыне и других маршалах. С апреля 1925 г. происходит активизация помощи из СССР. Сюда прибывает дополнительная группа соратников Фрунзе из 29 инструкторов и политработников, в том числе Геккер. В Москве тогда задумали создать из Фына противопоставление Чан Кайши. Но коммунистам не удалось подчинить его себе. То ли Фын к тому времени поднаторел в политике, то ли при нем не было такого политического деятеля, как Бородин {5}. Тогда коммунисты без особого успеха пытались разложить его армию и сделать ее «красной». В отношении Фына решили, что на время борьбы против Чжан Цзолина он «сойдет» и таким, но после ее успешного завершения его надо было либо убрать, либо заставить принять коммунистические идеи[947].
У Фына служили и некоторые белогвардейцы, попавшие к нему в плен из отряда Нечаева, или те, кто уклонялся от участия в войне, но был схвачен его агентами. Один из них, живший в столице провинции Шаньси Сианфу, был задержан агентами ГПУ. Угрозами его заставили служить Фыну в составе советников СССР. При первом удобном случае он, прослужив полгода, убежал от него. Он писал: «Повидать за это время мне пришлось не слишком много. Но это немногое еще раз утвердило меня в том, что не напрасно мной испытаны все лишения 7-летней эмигрантской жизни и лучше всякое рабство и нужда, но не возвращение на Родину, где царят бесконтрольно подобные увиденным мной за это время типам рыцари застенка и подполья»[948].
После знакомства с Фыном фрунзевец Джен Чан в докладе Карахану отмечал: «Фына можно рассматривать двояко – как признанного союзника-идеалиста и борца за национально-освободительное движение или как обычного милитариста, временно заставленного силой событий и географическим положением работать в пользу СССР как страны, заинтересованной в ослаблении империализма, в особенности Японии». Он предлагал помогать Фыну так, чтобы он не мог вредить и советским интересам. Например, предложив перевооружение его армии, Фына решили закабалить и поставить в зависимость от СССР. Чтобы бесперебойно снабжать его войска, было решено провести специально дорогу Урга – Верхнеудинск – Калган. Кроме того, для армии Фына решили готовить младших и средних офицеров, не затрагивая при этом высших, чтобы он был «на поводке» и без помощи СССР не мог управлять собственной армией[949].
Такая осторожность наблюдалась из-за недоверия к нему. При своем первом посещении Фына В. М. Примаков охарактеризовал его как «сравнительно прогрессивного в то время милитариста северного Китая, не раз заявлявшего о дружеских чувствах к Советскому Союзу, но на видном месте в штабе у входа Примаков увидел висевшую на стене огромную карту. На ней Китай изображался «до вторжения в него иностранных государств. Косыми штрихами была отмечена территория провинций, «отнятых» у Китая. На поверхности штриховки была сделана надпись: «Эти земли больше не наши». Название карты – «Карта национального позора». К числу провинций, которые были обозначены «отнятыми», относились районы Владивостока, Монголия, ставшая республикой, долины Туркестана и другие». Советские специалисты потребовали разъяснений, и карта была убрана»[950].
Джен Чан пробыл у Фына недолго, поссорившись с его бригадным генералом из-за распределения лошадей. Фын вмешался в дело, сказав, что «советский коммунист не должен распоряжаться его лошадьми» и отозвал его в СССР[951]. Осенью 1925 г. его заменил Примаков, но его работа у Фына шла медленно. Командующий одной из армий Фына, Ио Вейчун, открыто заявил о том, что коммунисты – его враги. Вслед за ним об этом заявил другой генерал Фына, командующий 3-й армией, который после долгих уговоров принял у себя на службу двух советских инструкторов[952]. Работа советских специалистов шла по линии: 1) военных советников; 2) контрразведка (ГПУ) против белогвардейцев и для борьбы с противниками «красных китайских маршалов»; 3) Коминтерн (разжигание революции); 4) деятельность контрольных органов компартии над своими сотрудниками в Китае. Дело в том, что многие рвались сюда, чтобы заработать разными способами деньги или чтобы сбежать оттуда при удобном случае и не возвращаться в СССР с его отвратительными жизненными условиями[953].
Видя, что дело продвигается туго, Фына пригласили в Москву, где полгода усиленно промывали мозги. Вернувшись в Китай, Фын увидел выросшую к тому времени мощь Чан Кайши и примкнул к нему в осуществлении Северного похода. Несмотря на произошедшие за время нахождения в СССР у Фына положительные изменения, коммунисты отмечали, что с ним еще предстоит много работы[954].
Решено было разложить его армию тайными ячейками коммунистов, из которых предполагали растить будущий командный состав для войск Фына, который должен был заменить нынешних «реакционных» командиров[955].
Фын почти всеми своими победами был обязан исключительно советникам из СССР. По данным офицера, служившего у него, «после занятия Шаньчжоу, на очереди стоял вопрос о занятии Лоаяна. Силы северян, их снабжение и артиллерия, были во много раз сильнее фыновских. Сам город Лоаян, или Хонань-Фу, представлял собой сильную крепость, которая могла бы больше года держаться даже с небольшим гарнизоном». Военный руководитель из СССР учел эти обстоятельства, особенно памятуя недавнюю осаду Сианя. Он разыграл всю эту операцию так: были посланы агитаторы, которые рекламировали дело Фына и в достаточной мере ругали мукденцев, являющихся якобы жалкими наемниками империалистов, Англии и Японии. Фын же, по их словам, нес знамя освобождения Китая от иностранного засилья. Фын не желает якобы Хонана, он только хочет освободить бедных хонанцев от засилья северян. Таким образом, население было приготовлено к тому, что Фын и его дело дружественны им.
Военные операции были разыграны таким образом. Силы Фына, вступив в соприкосновение с противником, сначала их потеснили, потом часть центра, ближе к правому флангу, симулировала отступление. Таким образом, северянам показалось, что произошел прорыв, и они ударили главными силами с артиллерией в участок прорыва. Командование Фына только этого и желало. Военный руководитель из СССР спешно отправил один заслон, чтобы перехватить дорогу у мукденцев на Лоаян и сжать северян с двух сторон, даже заслав им кое-какие силы в ближайший тыл. В результате у мукденцев произошла паника. Они побросали все и бросились к переправе через Желтую реку. Им даже в голову не пришла мысль, чтобы занять Лоаян, при помощи крепостных стен задержаться и оправиться. По существу, они могли смело раздавить Фына, но инициатива была ими потеряна. Они не были готовы к подобному маневру и потеряли все.
Принятие участия европейских советников-руководителей в войне сбивает с толку китайское командование на другой стороне и приводит его к некоторому замешательству. Вот непосредственная польза от советников вообще и из СССР в частности. Кроме того, при этом планы о координации операций исходят из одного центра, а противники действуют несогласованно и вразнобой[956].
Но коммунизация Фына была невозможна. По свидетельству служившего у него офицера, «в Сиане был посажен на роль гражданского губернатора блаженный старик У Чжан, который для прививки коммунизма был 15 дней в СССР. Он проехал из Владивостока до Урги. К нему был приставлен советник, латыш Альберт Сейфулин, пытавшийся через этого блаженного деда насадить в Сиане коммунизм. Нашлась там и кучка девчонок, которая остригла косы и бегала по городу с учениками и босячней. Хриплыми голосами галдели призывы ниспровергнуть империалистов, их слуг Чжан Цзолина и У Пэйфу и масса прочей чуши. На все эти выходки Фын смотрел сквозь пальцы, давая забавляться московским гостям, пока эта публика не стала ему надоедать. Однажды он отдал распоряжение, чтобы эти горлодеры не нарушали обычного течения жизни, и что нарушители этого постановления будут караться по законам военного времени, и все как рукой сняло. Курьезы с этим так называемым «гражданским губернатором» У Чжаном доходили до абсурда, ибо на должности тифангуаней[957] он назначал каких-нибудь недоучек-гимназисток»[958].
Но окончательно отколола от коммунистов Фына их ссора с Чан Кайши. Еще раньше коммунисты свели этих лидеров вместе, разработав стратегический план войны против маршалов, впоследствии удавшийся. Он представлял соединение их сил в одно целое. Но в это время коммунисты выступили против Гоминьдана, и на личной встрече Чан Кайши дал Фыну, находившемуся в тяжелой финансовой ситуации, денег, и тот отказался от сотрудничества с коммунистами. Тем ничего не оставалось, как заклеймить их «империалистами»[959].
Важное внимание уделялось этим маршалам потому, что китайская компартия была еще слаба для начала активных действий. Требовалось время, чтобы она выросла и окрепла. Поэтому коммунисты решили присоединиться в 1924 г. к Гоминьдану. Внутри этой партии они начали подрывную работу, чтобы в конце концов переподчинить себе ее. Тогда еще у них были иллюзии, что они «перекуют» Чан Кайши и других маршалов в пламенных коммунистов. Такие иллюзии они питали, поверхностно изучив биографию лидера Гоминьдана. В молодости Чан Кайши отличался экстравагантными поступками. Так, первая его женитьба была на красавице проститутке из Шанхая. Впоследствии он оценил выгоды от сближения с Сунь Ятсеном, развелся с шанхайской шлюхой и женился на дочери «первого гоминьдановца», сделав, благодаря тестю, последующую карьеру[960].
Для идеологической обработки коммунисты постоянно зазывали его в СССР. Поэтому он и другие маршалы подолгу и не раз там бывали. Но пребывание в красной Москве для Чан Кайши открыло на многое глаза. Изучив коммунистов, он понял, что в конце концов коммунисты захотят захватить власть в Китае в свои руки. Он разобрался, что на самом деле цели коммунистов были не в том, чтобы бескорыстно помочь Китаю, а чтобы его руками нанести удар странам Запада. В отношении их он сделал вывод: «Так называемый интернационализм и мировая революция есть не что иное, как цезаризм, облеченный в форму, которой легко обмануть весь мир»[961].
Данный текст является ознакомительным фрагментом.