Глава I УДАЧА ПРИНЦА ГЕНРИХА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава I

УДАЧА ПРИНЦА ГЕНРИХА

Став вдовой, Диана никоим образом не собиралась отказываться от преимуществ, которые извлекала из положения и сана своего супруга. В первую очередь она добилась выплаты остатков его жалованья. Казначейство выдало ей 6942 ливра, что полагались Луи де Брезе как губернатору Нормандии с 1 января по 23 июля, то есть до дня кончины, при общей сумме жалованья 8942 ливра в год[181]. Позднее, в 1539 году, Диана добьется ратификации Счетной палатой расписок на получателя в Лизье на 10 тысяч ливров, выданных ее мужу штатами Нормандии после его назначения губернатором[182]. Помимо того, она заставила королевского сборщика налогов в виконтстве Руанском уплатить 292 ливра 18 су и 3 турских денье за 107 дней исполнения обязанностей великого сенешаля (с Пасхи и до дня смерти) при годовом жалованье тысяча ливров[183]. Хорошо разбираясь в процедурных тонкостях и окружив себя законниками, вдова великого сенешаля отстаивала свои права и ловко избегала капканов, которые ей могли быть расставлены. Она бдительно следила, чтобы имущество ее предков оставалось в неприкосновенности. Диана 1 августа 1531 года убедила короля вверить ей «благородное попечительство» над двумя своими несовершеннолетними дочерьми, «никому не давая в том отчета, пока длится ее вдовство»[184]. Таким образом, Диана получила право управлять их имуществом и взимать доходы. Однако существовала одна опасность: земли, входившие в апанаж великого сенешаля, за неимением потомка мужского пола, по логике вещей должны были бы вновь отойти Короне. Королевский прокурор потребовал возврата сеньорий Ножан-ле-Руа, Ане, Бреваль и Моншове. Бальи Шартра отправился на место, чтобы официально известить о наложении на них ареста. В Парижском парламенте начался судебный процесс. Диану и ее дочерей защищал опекун Франсуазы и Луизы де Брезе епископ Лизье Жан Ла Венер. Король, в знак особой милости, предоставил им пользование и взимание доходов с этих земель до тех пор, пока право собственности не будет установлено[185]. Процесс закончился в пользу Дианы лишь в 1548 году. При этом прочие земли Луи де Брезе в Нормандии, Анжу, Перигоре и Керси по-прежнему были в руках вдовы и детей великого сенешаля, что обеспечивало им неоспоримые и более чем достаточные доходы для поддержания достойного образа жизни.

По-королевски проводив в последний путь супруга, вдова Луи де Брезе вновь заняла подобающее место при дворе в окружении королевы Элеоноры.

К своему гербу она присовокупила символ траура — перевернутый факел, олицетворявший вдовство. Отныне она стала держаться подчеркнуто сурово, с особым достоинством. Два карандашных рисунка, сохранившихся в Шантильи и приписываемые Жану Клуэ (один — от 1530 года, а второй — от 1535 года), показывают изменения, произошедшие в ее облике за эти пять лет. Глаза слегка прищурились, взгляд стал более расчетливым, а губы — тоньше. Это весьма точно характеризовало линию поведения, избранную Дианой: она высказывала свое мнение лишь в том случае, когда питала полное доверие к собеседнику, а в безжалостном придворном мирке ей приходилось проявлять массу изворотливости[186].

В конце сентября 1531 года в Компьени король объявил о своем намерении совершить вояж по всему королевству с целью показать подданным новую королеву и дофина[187].

Диану, как и всех представителей высшей знати, пригласили участвовать в путешествии. Ей надлежало исполнять почетные обязанности придворной дамы при королевских особах, как в лишенных комфорта случайных пристанищах, так на приемах и церемониях.

Забота о повседневных нуждах возлагалась на великого мажордома Анна де Монморанси. Зимой короля и его семейство после Пикардии принимала Нормандия. Провинция Пьера де Брезе оказала им роскошный прием[188]. 13 января в Дьеппе живые картины повествовали об экспедициях великих нормандских корабелов. Наиболее известный и богатый из них, Жан Анго, подарил королю и его сыновьям птиц, обезьян, рептилий и даже дикарей, привезенных из дальних стран. Он же устроил для венценосных особ краткие прогулки на борту своих кораблей. Анго заявлял, что Франция призвана взять свою долю богатств Нового Света, невзирая на монополию использования недавно открытых земель, установленную Испанией и Португалией.

Но самые великолепные торжества происходили в Руане с 25 января по 6 февраля 1532 года. Статуи богов-олимпийцев, воздвигнутые на площадях, символизировали мир. установленный благодаря союзу Франциска 1 и Элеоноры. После четырех торжественных въездов и всех связанных с ними церемоний король, прежде чем отправиться инспектировать новый порт Гавр, решил побывать в Мони. В начале марта он мог обсуждать с Дианой развитие выработанных в Ане планов насчет женитьбы Генриха Орлеанского на Екатерине Медичи[189].

Недавнее сближение между Карлом V и Климентом VII создавало благоприятные условия для переговоров. Во исполнение Булонского договора от 27 февраля 1533 года император наградил Александра Медичи, бастарда, поселенного папой во Флоренции, герцогским титулом и отдал ему руку своей незаконнорожденной дочери Маргариты Австрийской. Успех этой договоренности предполагал удаление из Флоренции законной наследницы по линии Медичи Екатерины, и брак с французским принцем позволял изящно устранить девушку с дороги. Таким образом, союз Генриха Орлеанского с Екатериной был в равной степени выгоден и для папы, и для короля Франции. Секретные статьи договора гарантировали соблюдение их интересов в соответствии могуществу императора. Спеша извлечь из этой ситуации выгоду, Генрих VIII Английский, как только его оповестили о происходящем, прибыл в Булонь для встречи с Франциском I, дабы уверить его в самом искреннем расположении. Король Франции, в свою очередь, обещал помочь Генриху добиться от Рима расторжения брака с Екатериной Арагонской, теткой Карла V.

В марте, когда королева совершала торжественный въезд в Реймс, переговоры продвинулись достаточно далеко, чтобы объявить о скором бракосочетании принца с девушкой из рода Медичи. В апреле Королевский совет выразил одобрение, а папа дал обещание приехать во Францию и благословить новобрачных.

В мае королеву принимали в Лионе. Там живые картины по случаю этого торжества изображали триумф Юноны, намекая и на брак самой Элеоноры, и на соединение сына короля с итальянской принцессой. Губернатор Оверни Жан Стюарт, герцог Олбани, дядя Екатерины и родич Дианы, устроил великолепные празднества от имени своей провинции, где будущая супруга герцога Орлеанского унаследовала поместья от своих предков из семейства де Ла Тур[190].

Затем королевский кортеж пересек Веле. 18 июля в Пюи посол Хайреддина Барбароссы, предводителя берберских пиратов, враждовавших с флотами Карла V, от имени султана Сулеймана Великолепного передал в залог будущего альянса ручного льва: животное, предназначенное в дар флорентийцам, следовало вместе с двором до Марселя. Далее они ехали через Руэрг и Альбижуа, потом Тулузу и Лангедок, где губернаторствовал Монморанси. Наконец, миновав Авиньон и Арль, королевский кортеж приблизился к Провансу[191].

8 октября король прибыл в Марсель. Там он обосновался в просторном временном дворце, построенном Монморанси. Папа и его свита уже вышли в море. 11 октября Климент VII в окружении 13 кардиналов вступил в город[192]. В беседе с глазу на глаз они с королем уточнили статьи брачного контракта. Приданое невесты обогатилось дивными драгоценностями, подаренными папой, — «Неаполитанским Яйцом», «Миланским Пиком» и «Генуэзской скрижалью». Их названия напоминали о территориях, которые через 18 месяцев папа обязался помочь отвоевать королю Франции. В обмен последний обещал подавить протестантизм. По достижении договоренностей Екатерина, в свою очередь, вступила в Марсель, и Диана впервые увидела свою итальянскую родственницу.

Екатерине, как и ее будущему супругу, было четырнадцать с половиной лет. Она оказалась маленькой, худенькой, белокожей, с иссиня-черными волосами и круглым личиком. Нос был довольно крупным, а нижняя губа — толстовата. Темные глаза — слегка навыкате, но в них сверкали ум и сообразительность. Пусть девушке не хватало представительности, но она восполняла это элегантностью нарядов. Рано повзрослев от перенесенных во Флоренции испытаний и привыкнув к обществу принцев и высшей знати при дворе в Риме, она старалась произвести благоприятное впечатление и говорила по-французски с живописным итальянским акцентом.

В присутствии всего двора 28 октября Климент VII благословил союз юной пары. Вечером после бала-маскарада и пиршества королева и ее фрейлины проводили Екатерину в опочивальню. Генрих лег в постель в присутствии короля, и тот наблюдал за первой брачной ночью. Утром папа лично пришел убедиться, что супружество состоялось де-факто.

Перед отъездом 7 ноября Климент VII по просьбе Франциска I назначил четырех новых кардиналов: Клода Живри, дядю жены адмирала и друга короля Шабо де Бриона, епископа Лизье Жана Ле Венера, который после смерти Луи де Брезе стал опекуном и наставником дочерей Дианы, Одэ де Шатийона, племянника великого мажордома Монморанси и, наконец, Филиппа де Ла Шамбра, единоутробного брата герцога Олбани.

Зимой 1533 года в соответствии с секретными статьями брачного договора с семейством Медичи Франциск I заявил о правах принца Генриха, как супруга Екатерины Медичи, на герцогство Урбино. Он знал, что император будет эти слова оспаривать. Чтобы отвлечь его от Италии, король стал поддерживать в Германии врагов Карла V, и прежде всего ландграфа Гессенского и герцога Филиппа Вюртембергского. Франциск также подталкивал пирата Барбароссу к нападениям на испанские корабли в Средиземном море. И сам он готов был перейти к действиям: 24 июля 1534 года по указу короля были сформированы 7 провинциальных легионов, насчитывавших 42 тысячи человек. Оставалось окончательно доработать план кампании, который позволил бы вновь укрепиться в Италии. Для этого требовалось, чтобы Климент VII публично объявил об альянсе с Францией. Однако 25 ноября 1534 года глава Церкви внезапно умер, и его смерть перечеркнула политические стороны брачного контракта. Не стоило и надеяться на признание их новым папой Павлом III Фарнезе, ибо он принадлежал к имперской партии[193].

В то же время договоренности Франциска I с немецкими князьями-протестантами были сильно скомпрометированы чрезмерным рвением французских сторонников Реформации[194]: ночью с 17 на 18 октября 1534 года отпечатанные в типографии пасквили против «папистской мессы» внезапно наводнили Париж, Орлеан и Амбуаз, где их приклеили даже к дверям королевской опочивальни. Это превратило вызов традиционным верованиям в такое серьезное преступление, как оскорбление величества. Подозреваемые были немедленно арестованы, а 13 ноября начались казни, которые продолжались до 1 января 1535 года, когда шестеро еретиков в Париже были сожжены после церемонии искупления, в которой участвовали облаченные в глубокий траур королева, принцессы и их фрейлины, а 25 января 1535 года 73 человека, подозреваемых в принадлежности к реформатской церкви, а стало быть, и к заговору против особы короля, предстали перед судом. Среди них оказался и Клеман Маро, к которому вдова великого сенешаля не испытывала особого почтения из-за слишком легкомысленных намеков, которыми пестрели его стихи. Впрочем, поэт сумел сбежать и укрыться в Ферраре при дворе Рене Французской. Вне всяких сомнений, ему помогли скрыться сестра короля Маргарита Наваррская и любовница Франциска Анна д’Эйи.

Это суровое время, однако, было и временем расцвета Возрождения. Старинное феодальное обиталище королей, Лувр, обречено на разрушение. Суверен забросил городскую резиденцию Турнели ради лесных замков в Фонтенбло и Шамборе. Там он окружил себя писателями и художниками. В 1531 году он принимал Россо, в 1533-м — Приматиччо, а вскоре пригласил и Бенвенуто Челлини. При этом во дворе властвовала новая фаворитка — Анна д’Эйи[195]. Почести на нее так и сыпались. В 1534 году Франциск выдал мадемуазель д’Эйи за Жана де Бросса, графа Пентьевра, и таким образом сделал графиней, а в 1536 году возвел мужа своей подруги в ранг герцога. Фаворитка превратилась в герцогиню д’Этамп. Чтобы удалить от нее обременительного супруга, Франциск назначил его губернатором Бурбоннэ, Оверни, а в 1542 году — и Бретани. Анна забирала жалованье мужа, с выгодой использовала свое влияние и собирала доходы с многочисленных владений. У нее были особняк в Париже на улице Ласточки и два замка, Этамп и Лимур. Всегда одетая в платья из золотой парчи, подбитые горностаем, «корсажи из золотистых тканей с глубоким вырезом и украшенные множеством драгоценных камней», живая и смешливая, она воплощала при дворе свободу нравов и открытость ума.

Диана являла собой ее полную противоположность. Придворная дама королевы Элеоноры, подобно госпоже, постоянно подчеркивала свою набожность и с элегантностью носила черные с белым одеяния вдовы, и этот строгий наряд вполне соответствовал роли, которую играла мадам де Брезе — роли советницы принца Генриха. Устроив его брак с Екатериной Медичи, она сделала все, чтобы Генрих мог стать герцогом в Италии. Исполнение ее замыслов включало в себя восстановление союза короля с Папским престолом и его деятельное участие в борьбе против реформатской церкви на стороне римской ортодоксии. У Дианы такой выбор соответствовал глубокому внутреннему убеждению. Она с удовлетворением наблюдала, как расследование дела пасквилянтов толкало короля Франциска I к репрессивной политике по отношению к протестантам. Теперь, когда Церковь возглавлял папа, близкий к императору, лучшим способом помочь Генриху завоевать себе княжество в Италии было договориться с Карлом V.

Итак, в начале 1535 года Диана присоединилась к Монморанси, отстаивая необходимость примирения с императором[196]. Оба предлагали королю отказаться от альянса с протестантскими принцами Германии и неверными, что представлялось довольно трудной задачей. И в самом деле, совсем недавно, зимой 1534 года в Шательро принимали берберское посольство, и Жан де Ла Форе был послан в Стамбул в феврале 1536 года обсуждать договор с Сулейманом. Весной, проводя время с королем в Ане и Мони, Монморанси неоднократно предпринимал напрасные попытки убедить Франциска I оставить императора в покое, пока тот занят экспедицией в Тунис против Хайреддина Барбароссы: в Совете его мнение мало кто разделял. Подписанным в Куси эдиктом король даровал прощение сторонникам Реформации и возобновил переговоры с немецкими протестантами. Более того, он предложил Филиппу Меланхтону и Йоганну Штурму приехать в Париж и устроить диспут с богословами Сорбонны[197]. Всем было абсолютно ясно, что эти действия явились первыми шагами к новой войне с Карлом V. После того как королева Элеонора попыталась найти общий язык со своей сестрой Марией Венгерской, правительницей Нидерландов, возник инцидент, спровоцировавший возобновление военных действий. После смерти герцога Миланского Франциска Сфорца 1 ноября 1535 года король просил императора отдать это герцогство его второму сыну Генриху Орлеанскому, но Карл V в ответ предложил вручить его третьему сыну Франциска Карлу Ангулемскому, достигшему к тому времени 13 лет, если тот женится на вдове Сфорца, чтобы обеспечить легитимность своих прав. При французском дворе это предложение было воспринято как издевка и очередная демонстрация нежелания императора расстаться с герцогством Миланским: он-де просто хотел выиграть время, пытаясь поссорить сыновей короля. А потому 14 января 1536 года Франциск I окончательно склонился к мысли начать войну. Он перебрался в Лион и там под командованием адмирала Шабо де Бриона собрал весьма внушительную армию — около 40 тысяч человек. В феврале она захватила Бресс, потом Савойю и Пьемонт, то есть все владения дяди Франциска Карла III, принявшего сторону императора. По приказу короля Шабо де Брион остановился на границе герцогства Миланского, которое Франциск все еще надеялся добыть путем переговоров. В конце марта в руках герцога осталось лишь графство Ницское. Этот захват территорий, по сути, был аннексией. Король, действуя как законный владыка, учредил в Шамбери парламент и по всей Савойе и Пьемонту разместил свои гарнизоны: обе провинции подпали под управление Франции на четверть века, до подписания договора в Като-Камбрези в 1559 году[198].

Узнав о захвате Пьемонта и Савойи, Карл V, как и следовало ожидать, пожаловался папе Павлу III на действия Франциска I, несоблюдение им данной в Мадриде клятвы и вступление в союз с лютеранами и турками. Он даже бросил королю вызов, предложив выйти на турнирное поле и сразиться один на один, дабы Божьим судом решить, кто из них прав. Наконец 2 июня 1536 года, после того как Франциск выдворил из Франции имперского посла, Карл V дал своим генералам приказ начинать наступление. Граф Нассауский захватил Пикардию, Антонио де Лейва, сделав молниеносный бросок, изгнал французов из Пьемонта и на галерах Андреа Дориа отплыл в сторону Прованса.

Поскольку Шабо де Брион не сумел остановить врага, Франциск заменил его на Монморанси, назначив того главнокомандующим на время кампании. Теперь главной целью стала защита королевства от имперской агрессии. Бывшая партия мира объединилась с партией войны, а религиозные споры отошли на второй план. 31 мая 1536 года король издал указ о прощении для всех, кто отречется от ереси в течение шести месяцев, а затем 30 июля объявил об отмене всех ранее вынесенных приговоров еретикам. Этим воспользовался Маро: в декабре он прибыл в Лион и под руководством кардинала де Турнона вернулся в лоно католической церкви.

Летом весь двор сопровождал короля в Лион, штаб-квартиру военных операций в глубоком тылу. Юные принцы, скучая от безделья, предавались обычным для них забавам и упражнениям. 2 августа дофин Франциск на равнине Эйне разыгрывал партию в лапту. На город опустился тяжелый зной — предвестник грозы. Сильно вспотевший принц выпил ледяной воды, поднесенной ему одним из дворян — итальянцем Себастьяно де Монтекуккули. Вскоре после этого ему стало дурно. Однако, несмотря на сильный жар, дофин вместе с отцом и братьями сел в лодку, чтобы спуститься в долину Роны. Но три дня спустя в Турноне его пришлось срочно доставить на берег. В ночь со среды на четверг 10 августа Франциск скончался.

Боль короля была безмерна. В старшем сыне он узнавал свой собственный темперамент, желание нравиться, особый вкус к жизни. Теперь ему приходилось сделать наследником следующего по старшинству сына, Генриха, юношу замкнутого, которого он плохо понимал. В пятницу 11 августа он призвал сына в Валанс и, едва успев объявить его дофином де Вьеннуа и герцогом Бретани, отправил в Прованс к армии.

Монморанси с величайшими изъявлениями радости 4 сентября 1536 года встретил нового дофина в Авиньоне[199]. Он вполне свободно чувствовал себя рядом с молодым человеком, блиставшим скорее спортивными подвигами и победами на турнирах, чем литературными и художественными пристрастиями. И в самом деле, Генриху куда больше подходила жизнь в военном лагере, нежели участие в чопорных и ритуализированных церемониях двора. Брак ни ему, ни Екатерине не принес полного расцвета — молодая женщина выглядела такой же робкой и скованной, как и ее супруг. По правде говоря, оба еще не достигли зрелости. В эпоху, когда детей рожали очень рано, брак часто бывал бесплодным. По наблюдениям врачей, дофин страдал гипоспадией, то есть неправильным расположением семенного отверстия.

В этой атмосфере сомнений отъезд на фронт представлял для Генриха своего рода освобождение. В громадном укрепленном лагере под Авиньоном войска ожидали столкновения с имперской армией, которая без сопротивления вошла в Прованс, ибо Монморанси предпочел сеять опустошения на пути следования врага и приказал прибегнуть к тактике выжженной земли. Крестьяне собрали урожай и покинули дома, предварительно устроив пожар. Даже из городов все ушли. Перебравшись через Альпы 25 июля, Карл V беспрепятственно проследовал до Экса и вошел в него 10 августа. Там он присвоил себе титул короля Арльского, некогда принадлежавший Карлу Великому, и принялся раздавать своим военачальникам поместья. Затем император двинул войска к укрепленному лагерю Монморанси, но так и не смог переправиться на другой берег Роны. Под летним солнцем в опустошенной местности солдатам не хватало продовольствия, фуража и воды. Они вынуждены были питаться зеленым виноградом. Крестьяне не давали покоя отставшим отрядам. В середине сентября императору пришлось начать отступление. Его армия сократилась наполовину и потерпела поражение, так и не вступив в бой.

Для Монморанси и принца Генриха это было великой победой. Король прибыл в Прованс благодарить подданных за мужественное сопротивление. На севере королевства граф Нассауский отступил перед Перонном. Предприимчивый принц Лотарингии Клод де Гиз, послав подкрепления осажденному городу, помешал взять его осадой и благодаря этому подвигу снискал немалую популярность. Отблески славы озарили и его семью, младшую ветвь герцогов Лотарингских.

Выиграв на всех фронтах, Франциск I мог, наконец, предаться отмщению за смерть дофина, несмотря на то, что при вскрытии обнаружились признаки болезни легких и ни малейшего намека на яд. Король, тем не менее, был убежден, что принца отравил итальянец Монтекуккули, приехавший во Францию в свите Екатерины Медичи, а до того служивший у Карла V. По высочайшему приказу 7 октября в Лионе начался судебный процесс. Подвергнутый жесточайшим пыткам, молодой дворянин в конце концов признался, что подлил мышьяку в принесенную принцу воду, и заявил, будто сделал это по наущению имперских агентов. Несмотря на то, что вскоре несчастный отказался от этих слов, его приговорили к четвертованию. Кошмарная казнь происходила в присутствии короля и его семьи на площади Гренет в Лионе[200].

Карл V, которому передали вырванные у Монтекуккули признания, с возмущением отверг всякую ответственность в этом деле, но повелел напечатать пасквиль, где указывались истинные виновники. По мнению императора, таковыми были второй сын короля Франции Генрих и его жена Екатерина Медичи. Подобная клевета больно ранила короля. К счастью, свадьба его дочери Мадлен и короля Шотландии Якова V разрядила атмосферу. Брачная церемония состоялась 1 января 1537 года в соборе Парижской Богоматери в присутствии королевы Элеоноры и дофины Екатерины Медичи, окруженных фрейлинами и восседавших на почетных местах. Совсем юная королева Шотландии принимала поздравления двора в Луврском дворце. Ради такого события были устроены поединки и турниры. Дофин Генрих выступал там как победитель в недавней военной кампании. Принца окружала свита дворян, разделявших его вкусы, которых Генрих выбрал из числа офицеров, ранее служивших всем троим детям Франции. То были наихрабрейшие из придворных, и все они вместе с дофином мечтали присоединиться к армии. Их звали Сент-Андре, Дампьер, де Кар, д’Андуэн и Ла Ну. Карл, носивший теперь титул герцога Орлеанского, чтобы не обескровить свой дом, отказался сообщить о его составе. Король, которому пришлось мирить братьев, прилюдно выразил предпочтение младшему, более обаятельному, чем дофин. И вместе с тем он был вынужден оставить все почести за Генрихом. Дофин и его супруга присутствовали на судебном заседании под председательством короля 15 августа 1537 года: Франциск I отобрал у Карла V графства Фландрское, Артуа и Шароле, а также объявил недействительным отречение от сюзеренитета, к которому его принудили договоры, подписанные в Мадриде и Камбре. Убийство 6 января 1537 года герцога Александра Медичи, бастарда папы Климента VII и зятя Карла V, внесло новый элемент в развитие конфликта между Францией и императором. Дофина имела право требовать себе Флоренцию. Убийца, Лоренцаччо, нашел прибежище в Венеции у дяди принцессы Филиппо Строцци. Сторонники Екатерины, изгнанные из Флоренции — fuorusciti[201], — были готовы использовать свое влияние в Тоскане, чтобы обеспечить ей возвращение законного наследства. Их посланец, Бартоломео Кавальканти, явился ко двору, чтобы уверить принцессу в совершеннейшей преданности, а заодно попросить у короля Франции финансовой и военной помощи во избежание возврата Флоренции в сферу влияния императора усилиями очередного преданного ему герцога.

Франциск I в тот момент была занят в Пикардии, где в начале 1537 года возобновились военные действия. Строцци пришлось в одиночку сражаться против Комо Медичи, дальнего родственника Екатерины, которого Карл V сделал герцогом. Не получив помощи из Франции, дядя дофины потерпел поражение при Монтемурло 1 августа 1537 года. После этого рухнули и надежды Генриха и Екатерины занять трон в Тоскане[202].

За неимением лучшего дофин, по крайней мере, мог снискать в Италии славу полководца. В июле король, больной и расстроенный известием о смерти своей дочери Мадлен, недавно ставшей королевой Шотландии, поручил Генриху вместе с Монморанси выступить из Пьемонта во главе авангарда, отправлявшегося навстречу императорским войскам. Так вновь объединились двое мужчин, проникшихся друг к другу симпатией годом раньше в Провансе: номинальное командование было доверено Генриху, но реальная власть принадлежала Монморанси, как генерал-лейтенанту[203]. Дофин не без удовольствия оставил молодую супругу, которая слегла с тяжелой лихорадкой. В 18 лет он мечтал порезвиться на воле. В промежутках между военными операциями Генрих проводил время в развлечениях вместе с веселыми приятелями. Монморанси сообщал об этом королю. И не только ему, но и вдове великого сенешаля, которую не без основания считали менторшей принца. Однажды, писал он, «затеяв возню у себя в спальне, Генрих поранил бедро кинжалом, выскользнувшим из ножен, да так, что острие вошло на два пальца, а то и поболе»[204]. Дофин отделался всего-навсего тем, что вынужден был путешествовать в карете, а не верхом. Вскоре, однако, они прибыли в зону военных действий. Монморанси, покинувший Безансон 23 октября, направился к ущелью Суз. С шестью тысячами пехотинцев и сотней легкой кавалерии он форсировал проход и освободил такие города Пьемонта, как Салиньяно, Турин, Пиньероль. Дофин впервые участвовал в сражении. 1 ноября он взял в осаду замок Авильяна. Два дня солдаты дрались «с такой яростью, что взяли крепость приступом и предали мечу четыре десятка солдат и многих укрывшихся там местных жителей, оставив лишь капитана и еще троих, которые были потом повешены на зубцах крепостной стены в назидание тем, кто упорствует в обороне столь незначительных крепостишек»[205].

В то время как маркиз Дель Васто пенял на излишнюю жестокость принца, король одобрил действия сына, и Диана — тоже: она гордилась этим ратным подвигом, доказавшим, что принц Генрих сумел преодолеть сомнения и юношескую робость.

Французы 11 ноября окружили имперские войска в Монтекальери, заняв окрестные деревни. В Фоссане дофина принимал один из его пьемонтских конюших — Джан Антонио Лучи. Он представил принцу свою сестру Филиппу. Прием получился более чем радушным, ибо Генрих закончил ночь в объятиях девушки. Но их идиллия длилась недолго. Утром войска снялись с лагеря и поспешили в Кариньян, куда прибыл король, пожелавший присоединиться к авангарду[206]. Франциск I был счастлив, что ему удалось отвоевать Савойю и Пьемонт, которые он рассчитывал использовать в переговорах с Карлом V как обменный фонд, дабы заполучить герцогство Миланское. Вскоре после этого, 16 ноября, в Монзоне (Испания) было подписано трехмесячное перемирие. Для Пьемонта и Пикардии оно продлилось до 1 июня 1538 года. Монморанси и кардинал Иоанн Лотарингский в течение трех недель вели переговоры с посланцами Карла V на берегах озера Левкат[207]. Договорились, что герцогство Миланское перейдет Карлу, герцогу Ангулемскому и Орлеанскому, младшему брату дофина. Франциск I хотел оставить за собой управление герцогством на пять лет, а император настаивал на трех. Таким образом, в конце декабря стороны расстались, так ничего и не решив. Ожидая подписания настоящего мирного договора при посредничестве папы Павла III, король вознаградил за труды своего верного Монморанси. В Монпелье 31 января 1538 года великий мажордом получил возмещение сумм, вложенных им в недавние военные кампании, что в итоге составило 158 тысяч ливров. Затем в Мулене, бывшей столице изменника Шарля Бурбона, Франциск I вручил ему шпагу коннетабля. Церемония происходила в воскресенье 10 февраля 1538 года в присутствии дофина, герцога Орлеанского, канцлера, адмирала, кардиналов, а также всех принцев и принцесс[208].

Великий мажордом получил и своего рода вице-королевство. Как во Франции, так и вне ее он оставался главнокомандующим королевскими войсками и по значимости занимал первое место после принцев королевской крови. На той же церемонии удостоились назначения и два новых маршала: Клод д’Аннебо и Рене де Монтежеан — бывшие братья по оружию великого мажордома.

Дофин воспринимал это возвышение Монморанси как свой собственный триумф. Во время недавних кампаний новоиспеченный коннетабль стал его другом и конфидентом. Принц относился к нему, как к отцу (Монморанси в то время исполнилось 45 лет, а Генриху — всего 19). Их объединяло столь же глубокое доверие друг к другу, как и с Дианой. У дофина не было тайн от своих двух ближайших друзей. Монморанси, узнав о приключении принца в Монкальери, попросил Монтежеана проследить за возможными последствиями короткой интрижки дофина. Маршал отправился в Пьемонт. Там он обнаружил, что Филиппа беременна. Новость быстро достигла королевского двора. Монморанси приказал маршалу приглядывать за девушкой до рождения ребенка[209]. Сам он держал дофина в курсе дела, сообщая во всех подробностях о развитии беременности, которой Генрих весьма гордился, так как она доказала, что он вполне способен иметь потомство. Зато принцесса Екатерина всерьез забеспокоилась, и не без оснований, поскольку ее кажущееся бесплодие могло породить новые расчеты и планы. «Нашлось немало таких, — пишет Брантом, — кто убеждал короля и Его Высочество дофина, супруга Екатерины, отвергнуть ее, ибо Франция нуждалась в наследнике». Герцог Клод де Гиз даже предлагал заменить дофину своей младшей дочерью Луизой, девушкой поразительной красоты. А почему бы и нет? Ведь вышла же старшая, Мария, замуж за короля Шотландии, овдовевшего после смерти дочери Франциска I! Монморанси, хоть и опасался, что Лотарингский дом оттеснит его от кормила власти, не смел, однако, выступить против рассмотрения на Королевском совете вопроса о возможности развода. Диана хотела избежать замены своей итальянской родственницы новой дофиной, принадлежавшей к весьма предприимчивому клану, и, несомненно, плодовитой. Это стало бы триумфом соперницы, герцогини д’Этамп, которая только и мечтала удалить ее от двора. Перед лицом такой опасности мадам де Брезе предложила Екатерине пустить в ход единственное, надежное средство: попытаться завоевать расположение короля. А что касается дофина, то его Диана обещала взять на себя.

Екатерина оказалась достойной ученицей и без лишних споров бросилась королю в ноги. Франциск I благоволил невестке: он допустил ее в «малый кружок» кавалеров и дам, сопровождавших его на охотах. Кроме того, король ценил Екатерину как собеседницу, поскольку она была весьма эрудирована в истории, географии, науках, а также астрологии и, более того, пыталась писать новеллы в подражание «Гептамерону» Маргариты Наваррской, с которой великолепно ладила, как, впрочем, и с королевской фавориткой. Убедившись, что король не останется глух, Екатерина сквозь рыдания проговорила, что знает о своей обреченности и готова уйти хоть в монастырь, хоть стать фрейлиной новой дофины, только бы не выслушивать приговор о разводе. Она, мол, до конца дней своих будет гордиться тем, что принадлежала, пусть совсем недолго, к королевскому дому Франции. Это трогательное заявление привело короля в умиление. Он поднял Екатерину с пола и заключил в объятия: «Дочь моя, коли Господу было угодно сделать вас моей невесткой и супругой дофина, я не желаю поступать наперекор его воле. Возможно, Бог снизойдет к нашим упованиям»[210].

От этой победы больше всего выиграла подготовившая ее Диана. Дофина знала, что слова короля не значили бы ровным счетом ничего, вздумай ее муж присоединиться к тем, кто громко сетовал на отсутствие у королевского дома Франции наследников. Меж тем было совершенно ясно, что молчание Генриха зависело от Дианы, которая сумела убедить дофина, что он не должен поддаваться маневрам, направленным ему во вред. Видя позицию дофина, Клод де Гиз поспешно отступил и выдал свою дочь Луизу замуж за Рене Нассауского. В благодарность за помощь великая подательница добрых советов ожидала от Екатерины крепкого союза, дабы сообща противостоять интригам двора. Отныне дофине придется сообщать мадам де Брезе все, что она сумеет узнать в окружении короля, принцев и от герцогини д’Этамп.

Для Екатерины это была весьма невысокая плата за твердое положение при дворе с перспективой в один прекрасный день стать королевой Франции. К тому моменту она не могла оставаться в неведении насчет того, что отношения между Дианой и дофином удивительно продвинулись. Пьемонтская кампания сделала Генриха совсем другим человеком. Изумленный и обрадованный горячими поздравлениями и комплиментами своей дамы сердца, дофин наконец рискнул признаться ей в любви. Диана, не колеблясь, поощрила его к дальнейшим дерзаниям. Она понимала, что пришло время привязать к себе наследника престола любовными узами, ибо только они, наложившись на многолетнюю душевную привязанность, могли сплотить их надолго.

Юнцу, не знавшему ничего, кроме неумелых супружеских ласк да мимолетных объятий во время военных походов, Диана открыла безмерную притягательность женской красоты и утонченность чувств[211].

Смятение и восторг сквозят в стихах, либо сочиненных самим Генрихом, либо переписанных им откуда-то собственной рукой. Они говорят об истинном откровении, своего рода инициации, когда подросток стал превращаться в зрелого мужа, и одновременно — это посвящение в рыцари богини Дианы: именно так отныне принц будет воспринимать свою даму сердца. Свою судьбу он видит в полном подчинении возлюбленной.

Увы, мой Боже, как я сожалею

О времени, потерянном в юности:

Сколько раз я мечтал.

Чтобы Диана стала моей единственной любовницей,

Но опасался, что она, будучи богиней,

Не снизойдет так низко.

Чтобы заметить меня, который без этого

Не ведал ни наслаждений, ни радостей, ни удовольствий

До решающего часа, сулившего мне

Во всем подчиняться ее велениям[212].