Глава 9
Глава 9
Когда я вернулся в Новочеркасск, в городе царило уныние и вовсю ходили ужасные вести о том, что Царицын в конце концов пал.
– Госпитали были переполнены больными тифом и ранеными, – рассказывали мне. – Вероятно, их всех невозможно было вывезти до прихода красных. Всегда не хватало обслуги и врачей, и большая часть их времени уходила на то, чтобы уносить мертвых. Бог знает, что с ними всеми случилось. Должно быть, всех их перебили, когда вошли красные!
Я мало что мог сделать, но от этой новости мне стало плохо.
Люди уже укладывали вещи и готовились ехать на юг, и когда я зашел к Смагиным, то обнаружил, что, как и считала Муся, укладывать ей надо было лишь несколько платьев, но то, что осталось от ее драгоценностей, было тщательно запрятано и готово к отправлению. В правительственной администрации уже царила тревога и шло во многом нарочитое уничтожение документов.
Весь город был полон людей с севера. Они уже испытывали голод и начали умирать как мухи от тифа, потому что не было топлива и никакой организации, и лишь самые сильные и самые жестокие могли надеяться на то, чтоб выжить. За пределами станции стояла в ожидании длинная вереница крытых вагонов, груженных беженцами, которые втискивались в отделения, цеплялись за дверные проемы, заполняли крыши и небольшие площадки, встроенные между буферами. Когда эти поезда совершали повороты, всегда кто-то падал, и при этом либо погибал, либо оставался на ногах, в пыли и в оцепенении посреди степи, отделяемый километрами отовсюду, а тем временем плачущие родные не сводили глаз с фигуры, которая делалась все меньше и меньше по мере того, как поезд уходил все дальше. При таких инцидентах поезда никогда не останавливались, и стены вокзалов всегда были заклеены, по соседству с трескучими фразами, которыми штаб описывал низкую мораль красных, еще и трагическими небольшими записками, адресованными тем, кто оказался оторванным от семьи.
«Михаил! Твоя семья в Ростове», «Петр, ищи нас в Таганроге. Мы будем ждать», «Дорогая Маша! Жди с детьми в Тихорецке». Никаких фамилий не писали, так как никто не осмеливался выдавать их.
Однако, несмотря на мрачность ситуации, я все еще не терял оптимизма, и хотя страхи беженцев давили на меня, я был достаточно молод, чтобы верить, что мы все еще можем победить, особенно тогда, когда стали поступать подробности о знаменитом кавалерийском рейде, предпринятом генералом Мамонтовым по тылам большевиков, в результате которого врагу были нанесены огромные потери. По своим масштабам он походил на массивные кавалерийские набеги, осуществлявшиеся Стюартом и Форрестом в американскую Гражданскую войну. Такой способ ведения боевых действий очень хорошо подходил донскому казаку. Он не любил отстаивать укрепленную линию окопов, а предпочитал наступать, рассеиваться и снова скапливаться, вроде попеременных волн прилива и отлива.
Этот рейд был совершен через Хопер и планировался как часть летнего наступления, в итоге которого Деникин намеревался дойти до Москвы. Фактически я пытался сопровождать этот рейд, но не сумел очутиться в его рядах. Он, казалось, воплощал в себе все хорошие и плохие качества казаков.
К началу июля 1919 г. три армии Деникина были растянуты вдоль линии, которая с перерывами шла от Царицына через Белгород до Екатеринослава. К данному моменту всевозможное британское оснащение, артиллерия, стрелковое оружие, боеприпасы, мундиры и госпитальные материалы поступали в воюющие части, и, казалось, все делается для долгожданного «марша на Москву».
«На Москву!» – говорил каждый. «На Москву!» Это был чудесный лозунг, и все верили в него, и в кафе, в публичных садах можно было увидеть людей, приветствующих друг друга этими словами или поднимающих тосты за эту перспективу. Похоже, впервые появился шанс на то, что лозунг станет явью.
Даже политические разногласия между Добровольческой и Донской казачьей армиями были урегулированы, всегда политически мыслящие воины Кубани, несмотря на отдельный сепаратизм, а также тенденции к отказу от сотрудничества со стороны обоих казачьих правительств, в целом с готовностью присоединились к ним, чтобы укрепить силы, уже сражающиеся во имя свержения господства советской власти на их территориях. К концу июля в штабе Деникина в Екатеринодаре близилась к завершению разработка планов крупного наступления по всему фронту.
В одно и то же время с генеральным наступлением на север силами Донской и Добровольческой армий намечалось провести крупный рейд по вражеским тылам, атаковать железнодорожную систему Тамбов – Козлов – Орел и дезорганизовать тыловые районы 9-й и 10-й Красных армий. Первоначальный план предусматривал использовать два кавалерийских корпуса – Кавказский под командой Коновалова и Донской казачий под руководством Мамонтова, но, к сожалению, советское Верховное командование, встревоженное успехом недавнего деникинского контрнаступления, позволившего отвоевать так много территории, первым нанесло удар в начале августа.
Красная 10-я армия под началом ренегата, бывшего императорского генерала Клюева, выступив из района Курска и Воронежа, прорвалась на юг в направлении Харькова, а тем временем этот жуткий Буденный со своим кавалерийским корпусом атаковал вдоль линии реки Волги из района Балашова и Камышина с целью очистить район нижнего Дона от белогвардейцев. Поэтому едва планы Деникина были составлены, как войска, требовавшиеся для их реализации, понадобились для борьбы с новой угрозой, и Коновалова, хотя он и удерживал Буденного, нельзя было отвести для наступления на Козлов.
Хотя угроза Харькову и была уменьшена, теперь войска никоим образом не могли принять участие в каком-либо дальнейшем наступлении, и Деникин окончательно решил ограничить масштабы мамонтовского рейда, чтобы снизить размеры проникновения сквозь вражеский фронт в направлении Козлова. Для этой операции с поправками в наличии оставались только 12-я Донская кавалерийская дивизия Постовского, 13-я Донская кавалерийская дивизия, сводная казачья дивизия и одна спешенная бригада.
В каждой дивизии имелось около 2000 сабель, 1000 спешенных конников, одна артиллерийская батарея на конной тяге и группа бронеавтомобилей. Первая стадия началась 10 августа, когда войска Мамонтова переправились через Хопер возле Урюпинска и прорвали фронт 8-й и 9-й Красных армий. Затем они устремились на Тамбов, который был взят авангардом казаков Постовского.
Были уничтожены железные дороги и склады боеприпасов, а потом почти без остановок Мамонтов стал продвигаться на запад к Козлову, выделив один кавалерийский полк для борьбы с советскими частями, которые могли бы угрожать его тылу с направления Балашова. И 21 августа после ожесточенных боев Козлов капитулировал, а Мамонтов дошел до точки, откуда до Москвы было всего лишь 225 миль, но вспыхнула большая паника, и советское Верховное командование для стабилизации положения быстро отправило туда свою 21-ю бригаду.
Войска Мамонтова за десять дней преодолели 110 миль и, несмотря на серьезное сопротивление, освободили от большевиков большие территории и завербовали много новобранцев. Однако его войска оказались виновны в массовых грабежах и обильно казнили всех большевистских комиссаров и им сочувствующих, где бы их ни обнаруживали. И к тому времени естественное желание казачьих войск вернуться домой с трофеями вкупе с хорошо известной склонностью не удаляться от дома на большие расстояния удержали Мамонтова от дальнейшего продвижения на север. 25 августа он повернул на запад и прошел 60 миль в направлении Лебедяни, которую занял 28 августа. Здесь он сосредоточил свои силы для удара на юг, на Воронеж, и 31 августа занял Елец, где войска потеряли целых два дня на грабежи, загрузив своих коней продуктами, напитками, мехами, драгоценностями и всем, что могли унести, – даже мебелью.
Но 3 сентября началось наступление на Воронеж, в котором кавалерия Постовского прикрывала правый фланг от направления на Измаилково, и 6 сентября была взята Кластерная, а дозоры разведчиков были брошены на восток в сторону Воронежа, который был захвачен 11 сентября.
В районе Воронежа к Мамонтову присоединилась бригада, которая в массовом порядке дезертировала из Красной армии и с того момента влилась в антибольшевистские силы. Войска, только что воевавшие на одной стороне, часто оказывались на противоположной, и такая практика оказывала ужасающий эффект на Белую армию в финальной стадии войны, поскольку новобранцы, зачислявшиеся в войска, как только освобождалась территория, проявляли мало интереса к причинам этой войны и не имели понятия, за что их призвали воевать. Поэтому они редко были надежны, а когда волна сражения оборачивалась против них, они часто с радостью убивали своих офицеров и переходили на сторону противника. Между 12 и 15 сентября далее к востоку от железнодорожной линии Воронеж – Лиски в Рождественской Хаве Мамонтов перегруппировал свои силы, готовясь к возвращению на Дон, и 15 сентября, имея на правом фланге Постовского, защищавшего группировку от атак со стороны Лисок, он проскользнул между советскими 8-й и 13-й армиями, переправился через Дон 17 сентября и завершил свой поход длительностью 450 миль, которые он прошел за сорок дней. Он нанес тяжелые потери четырем красным дивизиям, уничтожил много важных пунктов в системе железных дорог, набрал значительное количество рекрутов – хотя и сомнительной преданности либо боевой ценности – и захватил очень большое количество трофеев. Он мог бы сделать и больше, но помешала тяга к родному дому, которую казаки испытывали весь рейд, что можно оценить по тому факту, что из первоначального количества примерно 10 000 человек только 4000 были со своими полками, когда те вернулись в свои края. Большинство из недостающих 6000 исчезли со своими трофеями в Воронеже, хотя позднее и добрели до дому, приведя с собой коней, везя продукты, муку и прочее, что пришлось им по вкусу в деревнях, из которых они выбивали большевиков.
Этот рейд пробудил огромный энтузиазм, хотя и последующие следственные комиссии, видимо, считали, что Мамонтову не удалось довести до конца намеченное. Он определенно добился впечатляющих успехов как раз в то время, когда они были остро необходимы, но, как и во многих операциях, из-за полного отсутствия сотрудничества с другими формированиями и безответственного поведения войск белые оказались ограбленными и лишенными всех плодов этого предприятия.
К этому времени были утверждены принципы, на которых организовывались новые группы связи британской миссии, и в течение примерно месяца в Россию прибывали офицеры. Они очень отличались от тех, кто делал это по принуждению, от уставших от войны офицеров, которым Холмен разрешил вернуться домой.
Все они приехали в ответ на призыв генерала Холмена «Лучшие, и только самые лучшие!», и каждый из них не только явно подпадал под эту категорию, но также и устанавливал новый стандарт мастерства.
Я всегда мог рассчитывать на поддержку Роджера Линга, старшего артиллерийского офицера связи при штабе миссии, а среди остальных выделялись Роберт Дики из Аргайла, Катберт Харгривс из Восточного Ланкашира и капитаны Рид из Девоншира, Прикетт, а также Самтер, Друри и Маккей (артиллерия). Помимо этого, Норманн Лак, уезжавший по делам своего частного бизнеса, вновь вернулся в Новочеркасск и с этого момента оставался со мной почти до самого горького конца в качестве моего личного переводчика и помощника, всегда имея поддержку своей отважной супруги-шотландки.
Теперь в Новороссийске для разгрузки и сортировки всех поступающих грузов имелись под рукой офицеры и рядовой состав Королевского армейского корпуса боеприпасов, а на фронте каждой отдельной армии под командованием Деникина были приданы группы офицеров.
К сожалению, у нас не было солдат, которые бы помогали при распределении, а имелись только офицеры. Мы понимали, что дома все внимание приковано к новостям с Северного фронта, где использовались британские войска, а нам так часто хотелось, чтобы и у нас здесь было хотя бы немного наших войск. Тем не менее мы стали чувствовать, что теперь можем избрать более определенную линию поведения с русскими, потому что, находясь в штабе Белой армии и имея связь с Деникиным, сам Холмен – поддерживаемый штатом представителей всех родов войск – был твердо настроен на то, чтобы британское снаряжение было в конце концов справедливо распределено и использовано.
В то время, то есть в начале сентября 1919 г., Донская армия состояла из 1-го, 2-го и 3-го корпусов, а также кавалерии под командованием Мамонтова. Каждый из этих корпусов включал в себя одну или более из девяти пехотных дивизий, которые находились в распоряжении Сидорина, но были также и отдельные приданные кавалерийские бригады, прикрывавшие фланги более крупных формирований, которые находились либо в распоряжении командира корпуса, либо группировались вместе для определенных наступательных действий под руководством одного из самых известных командиров, таких как Мамонтов либо Секретьев.
Общая линия фронта, занимаемая казачьей армией, была, однако, совсем не непрерывной, и поскольку надо было прикрывать там огромный фронт, боевые действия в основном ограничивались пехотными соединениями. Они, поддерживаемые бронепоездами и броневиками, воевали взад-вперед вдоль железных дорог, большинство из которых протягивалось с севера на юг, а промежуточные участки местности патрулировались кавалерийскими группами. Небольшие пехотные части следили за переправами и позициями перед мостами, имевшими большое значение, так как почти все реки в регионе текли на восток и на запад, параллельно фронту, а посему создавали очень серьезное препятствие при наступлении. Однако их работе не позавидуешь, потому что банды кавалеристов, как красных, так и белых, бродили по местности между железнодорожными линиями. Они вполне могли возникнуть в любой момент и, хотя никогда не появлялись крупными группами, всегда могли породить серьезную панику, к какой бы стороне ни принадлежали, потому что обе воюющие стороны носили очень похожую форму, и их можно было отличить только по маленькой полоске белой или красной ткани, пришитой к головному убору.
Вдобавок к удаленности от железных дорог, которую надо было покрывать при доставке питания и боеприпасов, отсутствие лошадей, вызванное тем, что большое их количество угнали красные, а также огромные потери скота из-за отсутствия ветеринарной службы просто не позволяли держать какое-то существенное количество войск вдали от узловых станций. Фактически боеприпасы для 18-фунтовых орудий доставлялись только партиями в 20 снарядов на одноконных подводах, которыми в большинстве своем управляли женщины.
В каждом корпусе Донской армии был свой начальник артиллерии, под чьей командой находились одна или более батарей, вооруженных британским оружием, а также многочисленные батареи русских пушек. Для ремонта как орудий, так и винтовок и пулеметов имелись самодельные передвижные мастерские, установленные в железнодорожных вагонах и работавшие на узловых станциях. В этих мастерских положено было иметь запасные части в дополнение к тем, что имелись на батареях, но я обнаружил, что большая часть запчастей передавалась в мастерские, которые часто находились в 100 милях, а в это время все, что мастерские должны были иметь с собой, лежало на складе в Новочеркасске – если это вообще-то когда-либо высылалось из Новороссийска.
Дабы исправить эту безнадежную ситуацию, я направлял артиллерийских инструкторов в различные корпуса и перед тем, как послать их на фронт, делил между ними все важные запчасти и бочки с маслом, на которые мы могли наложить руки. (Офицеры других родов войск, приданные частям Донской армии, конечно, получали детальные инструкции от глав своих отделов в штабе миссии и были приданы моей группе только в административных целях, где за ними, офицерами, присматривал Роберт Дики, старший административный офицер связи.)
Этим офицерам полагалось отправляться на свои соответствующие узловые станции, организовывать в мастерских участки, отвечающие за ремонт британских орудий, снабжать их всеми имеющимися ресурсами, а потом направляться в штаб корпуса с запасами, требуемыми для батарей. В штабе корпуса они являлись к начальнику артиллерии, докладывали о своих обязанностях и инструкциях, а потом спешили побывать на каждой из вооруженных британскими орудиями батарей на фронте, проведя несколько дней на каждой, обучая персонал и тщательно осматривая технику. В конце месяца они должны были отчитаться передо мной.
В артиллерийском училище сейчас было несколько квалифицированных русских инструкторов, и лучше было училище предоставить самому себе, а так как русские совершенно отказывались вести занятия или организовывать свои классы по нашей системе, я решил, что моих офицеров уместнее использовать на передовой. Конечно, они были вполне способны самостоятельно работать, так что, прикрепляя их к передовой, на которой приходилось трудиться, я прикреплял к ним переводчиков. При этом выделял настолько справедливую долю продуктовых запасов и пайков, насколько мог вырвать с базы, и отправлял их в надежде, что смогу встретить одного-двух из них в свою следующую поездку на фронт.
Что касается офицеров, занятых связью, им приходилось выяснять, какие запасы и форма поступили, устанавливать, где все это находится, и настаивать на справедливом распределении, а прежде всего убедиться, что грузы благополучно дошли до частей на передовой.
Величайшей проблемой был транспорт. Естественно, я не мог дожидаться, пока каждый обеспечит себя личным вагоном, что было бы идеально, поэтому я пошел к Сидорину и атаману Богаевскому и упросил их выделить четыре-пять вагонов для нашего пользования, чтобы можно было гарантировать нашу мобильность. Я оставил на долю Дики добивать этот вопрос в мое отсутствие и, получив на время вагон первого класса из десяти купе, набил его всевозможными материалами и отправился в штаб 3-го корпуса. Правильно это было или нет, но я вывесил над дверью вагона большой британский флаг как символ того, что недалеко отсюда британская военная миссия! Я чувствовал, что настало время, чтобы кое-кто узнал о нашем присутствии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.