14. ПОЕЗДКА В МОСКВУ

14. ПОЕЗДКА В МОСКВУ

Воевода придавал большое значение доставке костяной казны и мягкой рухляди в Москву и самолично следил за снаряжением ерастовского отряда. Моржовой кости набралось много — 196 пудов 171/2 гривенок. В их числе была кость, собранная Дежневым и другими промышленниками, привезенная с Колымы Ерастовым а также скопившаяся к тому времени в Якутске. Много набралось и соболиных шкурок. «Рыбий зуб» поместили в восемь больших бочонков, а пушнину — в деревянные ящики и холщовые мешки, которые тщательно опечатывались. Наказная память Голенищева-Кутузова, выданная Ерастову перед отъездом, содержала подробнейшую опись груза. Чиновники встречных таможенных постов Енисейска и Тобольска должны были тщательно сверять опись с наличным грузом, чтобы убедиться — цела ли государева казна, не было ли какой-нибудь потери или порчи во время пути, в сохранности ли печати. Подобный порядок строгого контроля был утвержден Сибирским приказом.

Назначение отправиться в Москву во главе отряда, сопровождающего ценный груз, было почетно и ответственно. Недаром же Голенищев-Кутузов поставил во главе отряда Ивана Ерастова и Семена Дежнева, людей многоопытных и авторитетных, которым он мог вполне довериться. До недавнего времени многие исследователи ошибочно утверждали, что начальником конвойного отряда был Семен Дежнев. Не избежал этой ошибки и маститый В.Ю. Визе. «В Якутске Дежнев получил ответственное и почетное в те времена поручение доставить «костяную казну» в Москву», — писал он. Более тщательное знакомство с документами позволяет убедиться в том, что во главе отряда стоял боярский сын Ерастов, а казак Дежнев был, по всей видимости, его правой рукой. В отряд были также привлечены Артемий Солдатко Григорий Пискун и другие служилые и промышленные люди — всего 16 казаков, два целовальника и два торговых человека. Были среди них и люди случайные, подвернувшиеся в ту пору под руку воеводе.

Вообще задача укомплектовать отряд оказалась непростой так как воевода всегда испытывал нужду в казаках и промышленниках. Многие из них, если не подавляющее большинство, находились в то время на дальних реках. В ответ на жалобу Ерастова, не удовлетворенного составом отряда, Голенишев-Кутузов заявил. «А то тебе и самому, Ивану, ведомо, что в Якутцком остроге промышленные люди собраны с великими нужами и боем и посажены к тебе на суды».

Тронулись в путь в конце июля 1662 года. Шли на веслах вверх по Лене вдоль лесистых берегов. Широкая низменная равнина сузилась и перешла в узкую горную долину с обрывистыми каменистыми кручами. Прошли устье Олекмы, Витима, Киренги. На встречных дощаниках плыли из Усть-Кута служилые к месту новой службы, торговые люди с товарами. От прибывавших с верховьев Лены людей Голенищев-Кутузов узнавал последние новости, получал сообщения о встречах с ерастовским отрядом. По его мнению, Ерастов плыл слишком медленно, подолгу прохлаждался на остановках. И вот разгневанный воевода послал на быстроходном каюке вдогонку отряду команду надежных гребцов с новой наказной памятью, в которой нещадно ругал сына боярского, обвиняя его в нерадении и попустительстве «воровству», дабы воодушевить и заставить идти побыстрее.

Долог и тяжел был путь от Якутска до Москвы. И занял он более двух лет. Шли и реками, обходя опасные пороги и стремнины, по крутым, каменистым берегам и перетаскивая весь груз на руках. Преодолевали водораздельные волоки, навьючивая тяжелой поклажей лошадей. Пробирались лесными тропами, горными перевалами. Бывало, попадали в распутицу, вязли в болоте. Все бывало.

Маршрут отряда был заранее расписан в проезжей и подорожной грамотах, которые были выданы Ерастову в съезжей избе перед объездом. Этот маршрут нетрудно себе представить. С верхней Лены подымались вверх по одному из левых ленских притоков и оттуда через волок выходили на Илим, бурную и неудобную для плавания реку. С Илима выходили в Верхнюю Тунгуску или Ангару, представлявшую из-за своих порогов и стремнин наиболее опасный участок для плавания. Спускаясь по Ангаре, выходили в Енисей. В Енисейске производился таможенный досмотр и была продолжительная стоянка. С одного из малых левых енисейских притоков выходили через Кетский волок на обский приток Кеть. С Кети попадали в широкую полноводную Обь, спускаясь вниз до ее слияния с Иртышом. Поднимались по Иртышу до Тобольска, административного центра Западной Сибири. Здесь снова тщательная таможенная проверка, отдых. Из Иртыша подымались по Тоболу и Туре, рекам иртышского бассейна, до Верхотурья. А дальше переходили через Каменный пояс — Уральский хребет, за которым уже начиналась европейская часть России. Там путь пролегал то реками, то трактами через Соликамск, Великий Устюг, Тотьму, Вологду, Ярославль, Ростов, Сергиев Посад. До Устюга дорога была знакома Дежневу. Этим же самым путем много лет назад шел он в Сибирь с партией молодых рекрутов. Дальнейшей дорогой он шел впервые, восхищаясь каменными громадами палат и храмов, кремлевских и монастырских ансамблей встречных городов. Середина — вторая половина XVII века были временем яркого взлета русской архитектуры. Города украшались новыми храмами и памятниками гражданского назначения, в которых отчетливо проступали новые жизнеутверждающие черты, далекие от сурового аскетизма предыдущих эпох. Те города, через которые проезжал отряд Ерастова, могли похвастать великолепными архитектурными ансамблями. Такой гармоничной красоты ленские люди никогда в жизни не видывали.

По предъявлении грамот представители власти, воеводы и управители острогов обязаны были оказывать отряду Ерастова всякого рода содействие, предоставлять транспорт — речные суда и лошадей. На этот счет действовал специальный указ. Но на практике он далеко не всегда выполнялся. Приходилось отряду днями и неделями ждать положенной по закону помощи, слезно вымаливать струги или лошадей. Местные власти норовили дать старое, непригодное для плавания судно, худых лошадей, и меньше, чем их требовалось для перехода. Досматривая груз, таможенные чиновники, бывало, придирались без достаточных на то оснований и задерживали движение отряда, надеясь таким образом выманить взятку. Взяточничество было широко распространенным явлением среди чиновных людей. Поэтому не один раз приходилось раскошеливаться, чтобы стронуться с места после долгой вынужденной остановки.

В Тобольск прибыли в июле 1663 года. А до этого зимовали в Енисейске, либо Кетском остроге. Тобольск издалека манил своей красивой панорамой. На высоком берегу Иртыша высился острог с башнями, все еще деревянный. А над острогом призывно маячили церковные купола.

И Тобольск оживился, вырос, застроился новыми палатами, избами, торговыми рядами с той поры, как он, Семейка Дежнев, тогда еще молодой казак, начинал здесь свою сибирскую службу. Никого из старых тобольских знакомых он не встретил. Одни померли, другие разъехались по дальним воеводствам. В Тобольске отряд задержался почти на месяц.

В центре Западной Сибири в ту пору жил на положении ссыльного славянин-иноземец Юрий Крижанич, человек ученый и пытливый. Он окончил Венскую семинарию, изучал богословие и юридические науки в Болонском университете в Италии, владел латинским, греческим, немецким и итальянским языками. Это был широко образованный для своего времени человек. В России его называли «сербенином» (сербом), хотя в действительности он был не сербом, а хорватом, католическим священнослужителем, каноником. Фигура эта была сложная, противоречивая. В Россию его привели интерес к этой стране, жажда знаний и открытий, тяга славянина к своим великим собратьям. Но воспитанный ревностными католиками, принявший духовный сан, Крижанич по доброй ли своей воле или вынужденно брал на себя обязанности перед святым престолом и, по-видимому, занимался в Москве не только научными изысканиями, но и выполнял тайную миссию Ватикана. Подозревая или даже уличив каноника в тайных интригах, правительство московского царя выслало его в Сибирь. Видимо, основания для этого были. Вообще московские власти обращались с иностранцами корректно и предпринимали к ним репрессии в единичных случаях. В тобольской ссылке Юрий Крижанич не терял даром времени и, обложившись книгами и рукописями, писал научные трактаты. Он стремился постичь особенности российской жизни, характер русских людей, дать географическое описание Сибири, ее границ, населения, природных богатств. Несмотря на свою долю ссыльного, он был привязан к Русскому государству, испытывал к русским людям благожелательный интерес, свободно говорил и писал по-русски.

Вообще в хорвате-канонике как бы боролись два начала — славянское и космополитично-католическое. Победило первое, в результате длительного пребывания в Московии и общения с русской действительностью. Он стал склоняться к идеям панславизма, рассматривая Москву как естественный мировой центр славянства. Об этом красноречиво свидетельствуют и его труды, и трагическая его судьба последних лет жизни. Отцы католической церкви перестали доверять ему, подвергли ученого каноника преследованиям, заключению. Но это произойдет позже, когда Крижанич получит возможность возвратиться из тобольской ссылки и покинуть Россию. А пока он писал свой труд «Политические думы», свой взгляд на современную российскую жизнь.

Трактат хорвата содержал и критические оценки. Он писал о продажности московских приказных. Это помогает подвизавшимся в Москве иностранцам, например Адаму Олеарию, скупать у продажных чиновных людей ценные сведения. Крижанич призывает русских рачительнее относиться к своим богатствам, не доверять их добычу, а также торговлю иностранцам, а держать их в своих руках. Развитие торговли, пишет он, ограничивают с севера льды Ледовитого океана, а на юге — господство крымцев, ногайцев. Поэтому возникает логичный вопрос, а нельзя пройти в Китай Северным морским путем, из Мангазеи? Вероятно, со временем можно пройти на ладьях этим путем и в Китай, и в Индию.

Пока это только гипотеза пытливого ученого. И эту гипотезу Юрий Крижанич пытается подкрепить фактами, выискивает их. Он проявляет интерес к Северо-Восточной Сибири, упоминая в одном месте своего трактата о «рыбьем зубе». Делится идеей, а почему бы не пригласить в Сибирь мастеров, владеющих искусством обработки моржовой кости.

Откуда тобольский ссыльный мог черпать сведения о северо-востоке Сибири? Ведь документы Сибирского приказа находились в Москве и были недоступны для него. Остается один убедительный ответ — ученый хорват искал встреч с участниками экспедиций, возвращавшихся с Лены и других дальних рек, он получал от них разнообразную информацию о дальних землях и морях, о своих открытиях. Одним из таких людей, с которыми Крижанич мог встречаться, был Семен Иванович Дежнев.

Долго бытовало мнение, что о славном морском походе Алексеева — Дежнева с Колымы в Тихий океан в Европе ничего не знали до того, как академик Г.Ф. Миллер не поработал в Якутском архиве в 1736 году и не опубликовал свои труды. Это не так. На самом деле еще в конце XVII века в Европе узнали об этом историческом плавании и об открытии русскими мореходами пролива между Азиатским и Американским материками. Об этом свидетельствуют печатные публикации и рукописные сочинения европейских географов того времени, а также карты. Далее мы специально остановимся на том, какими каналами поступали в Западную Европу сведения о великих русских географических открытиях. В немалой степени способствовал этому и ученый хорват.

Крижанич, несомненно, знал об открытии Алексеева — Дежнева. Вероятно, он был первым европейцем-иностранцем кто узнал об этом. Более позднее его сочинение — «История Сибири» («Historia de Sibiria») написанное около 1680 года, прямо указывает на эту осведомленность. Задаваясь вопросом, соединяется ли Ледовитое море с Восточным, то есть Тихим, океаном Крижанич убежденно отвечал: «Сомнение это в самое последнее время было разрешено воинами Ленской и Нерчинском области: они, собирая с туземцев дань прошли всю эту страну до океана и утверждают что к востоку нет никакой твердой земли и что сказанные моря ничем друг от друга не отделены». «История Сибири» Крижанича была впервые опубликована в «Сибирском вестнике» в 1822 году, став таким образом доступной широкому кругу исследователей.

В XVII веке Тобольск считался самым крупным городом Сибири. По нашим же современным меркам это было не столь уж и большое поселение с числом постоянных жителей, вряд ли превышающим несколько тысяч человек. Поэтому появление всякого нового отряда служилых и промышленных людей из Восточной Сибири становилось для тоболяков событием. Приезжих осаждали расспросами, приглашали в дома. Особенно усердствовали те, кто не собирался долго засиживаться в Тобольске и сам устремлялся на восток. Можно себе представить, что любознательный Юрий Крижанич встречался, и не раз, с Семеном Ивановичем, жадно расспрашивал его о великих открытиях на северо-востоке. Сочинения Крижанича укрепляют наше предположение, что их автор получал информацию из первых рук. Очевидно, встреча Дежнева с ученым состоялась и на обратном пути.

Отряд приближался к Москве. Остались позади Ростов с его белокаменными соборами, Переславль-Залесский, живописно раскинувшийся на берегу голубого озера. Миновали Александровскую слободу, в которую удалялся из Москвы со своими опричниками царь Иван Грозный, И вот последнее крупное селение на пути к столице — Сергиев Посад. Издали виден величественный монастырь с мощными крепостными стенами и золочеными куполами храмов. Над храмами возвышается главный Троицкий собор, массивный каменный куб, увенчанный пятью луковичными главами.

Остановились на отдых в монастыре. Помолились гробу Сергия Радонежского, основателя обители и духовного организатора победы русского оружия над Мамаем. Старые монахи рассказывали гостям о грозных событиях, которые происходили здесь более полувека тому назад, — об осаде монастыря полчищами Тушинского вора, Лже-Дмитрия II, и поляками. Отбили защитники монастыря натиск врага, нанесли ему тяжелый урон, хотя и сами недосчитались многих. Не только стрельцы и крестьяне-ополченцы, но и монахи и монастырские послушники брались за оружие, становились пушкарями. Зело жестокая была сеча.

Отряд прибыл в Москву в сентябре 1664 года, оставив позади тысячи пройденных верст. Столица показалась Дежневу и его товарищам сказочно огромным, пестрым городом, не сравнимым ни с Великим Устюгом, ни с Тобольском. В центре города Кремль с златоглавыми соборами, государевыми теремами, обнесенными зубчатой каменной стеной с высокими башнями. Город в основном бревенчатый. Избы на подклетах с подслеповатыми оконцами, затянутыми бычьим пузырем. Бревенчатым настилом выложены и многие улицы. Боярские каменные палаты под медными кровлями чаще встретишь в Китай-городе, поближе к Кремлю. А сколько храмов в Москве — не пытайся сосчитать, все равно не сосчитаешь, говорят, сорок сороков. Среди них чудесной работы каменные громады, выложенные причудливыми разноцветными изразцами, украшенные резьбой по камню, и совсем маленькие деревянные церквушки, такие, как на северных погостах. Тянутся они к небу своими луковичными, шлемовидными, шатровыми главками. А самый примечательный среди них, чудо чудное, диво дивное на Красной площади, у кремлевских стен. Многоглавый, пестрый, как расписной пряник, храм Покрова. А еще зовут его Василием Блаженным. Жил такой божий человек во времена царя Ивана. Как рассказывают москвичи, не боялся грозному царю правду в глаза сказать. А главки того храма, разноцветные, расписные луковицы, не похожи одна на другую. Глаз не оторвешь. На паперти убогие побирушки и юродивые толпятся. Вот ударил колокол, возвещая о службе. Отозвался другой, третий. Начался по всей Москве многоголосый колокольный перезвон. И всех перекрывает густой бас Ивана Великого.

По Красной площади шагает строем государево войско, стрельцы в суконных кафтанах, высоких остроконечных шапках с обшлагом, с пищалями на плече. У каждого на боку еще кривая сабля. По обочинам площади длинными рядами тянутся лавки. В них горы всякого товара, отечественного и заморского. Идет бойкое торжище. В толпе снуют лоточники, зычно предлагают пироги с требухой, калачи, квас, сбитень. Степенно прохаживаются приставы с секирами, приглядываются, прислушиваются — не ведет ли кто крамольных или богохульных речей. Встретишь здесь и иностранцев всяких, немцев, голландцев, шведов и еще каких-то неведомых бусурман. Одеты не по-нашему — в широкополых кафтанах с кружевными воротниками, коротких панталонах и чулках, башмаках с пряжками. На головах высокие шляпы с перьями. Лопочут на своем языке. Еще прежде отряда Ерастова в Москву прибыл Ларион Лама с почтой. Он привез первую челобитную Дежнева с просьбой о выплате жалованья за предыдущие годы и о «прибавочном жаловании за кровь и за раны и за многое терпенье». Челобитная эта находилась теперь в Сибирском приказе.

В обширном помещении приказа дьяки и подьячие скрипели гусиными перьями. На столах и полках громоздились кипы бумаг — переписка с сибирскими воеводами, книги в кожаных переплетах. Приказные принимали со всей тщательностью костяную и соболиную казну, проверяя каждый клык — не поколот ли, каждую шкурку — не повреждена ли, сверяя их количество с ведомостью.

Во главе Сибирского приказа стоял тогда окольничий Родион Матвеевич Стрешнев, крупный русский государственный деятель XVII века, близкий к царю Алексею Михайловичу. Очевидно, не раз он встречался с Ерастовым и Дежневым, выслушивал их рассказы, расспрашивал о соболиных и моржовых промыслах, о возможностях расширения деятельности русских промышленников в Восточной Сибири, о плаваниях по Студеному морю. Хозяйственному освоению Сибири, открытию новых земель на востоке, исправному поступлению в казну пушнины и моржовой кости правительство придавало исключительно важное значение. Интересовался всем этим и царь. Непосредственно же отвечал за всю сибирскую политику государства Родион Стрешнев, начальник Сибирского приказа, регулярно оповещавший государя о донесениях сибирских воевод.

Не один Сибирский приказ ожидал всякую новую информацию, которая поступала из Восточной Сибири. Интересовались ею и иностранцы, подвизавшиеся в ту пору в Москве, особенно представители таких морских держав, как Нидерланды, Англия, Швеция. Дошли ли русские до Тихого океана? Удалось ли им выяснить — отделена ли Азия от Америки, существует ли пролив, их разделяющий? Реальна ли версия о существовании Северного морского пути из Европы в Китай и Индию? Эти вопросы волновали дипломатических представителей и купцов европейских держав, которые нередко выполняли и тайные разведывательные поручения своих правительств, а еще европейские державы волновало стремительное расширение пределов Русского государства, отодвигавшего свою восточную границу все далее и далее за Урал, за Обь, за Енисей, за Лену.

По своей площади Московия — крупнейшее государство мира, превосходящее все европейские страны вместе взятые. Правда, московиты лишены выходов к западным морям. Побережье Балтики цепко удерживают в своих руках шведы, а берега Черного моря в руках Османской империи и ее вассала крымского хана. Без выходов к этим морям Россия еще не великая держава. Но долго ли Московское государство будет с этим мириться? Не захочет ли силой оружия прорубить окно в Европу, отвоевать свои старые земли на Балтике и Черноморском побережье. Нынешний государь Алексей Михайлович, пожалуй, слишком мягок, неповоротлив, недостаточно целеустремлен и напорист для решения таких задач. Но всегда ли так будет? Не окажется ли среди сыновей чадолюбивого царя такая фигура, которая наделает много хлопот и шведам, и туркам?

Вокруг Сибирского приказа постоянно суетились иностранцы, заводили дружбу с приказными, старались выведать у них секреты за щедрую мзду и кое в чем преуспели. Недаром же высказывал беспокойство ученый хорват Крижанич. Продажность российских приказных позволяла иностранцам покупать у них секретную информацию или просто облегчать себе сбор сведений географического характера, которые хотя и не составляли особых секретов, но были упрятаны в сундуки приказного архива.

Неоднократно бывая в Сибирском приказе за время долгого своего пребывания в Москве, Дежнев мог не раз встретить здесь чересчур любознательных иностранцев. Захаживал сюда и голландец из Амстердама Николай Витсен, прибывший в Москву в свите посланника Нидерландов. Он собирал географические сведения для будущего своего сочинения и карты, которую собирался составлять. Отдадим должное амстердамскому географу — он немало сделал для распространения в Западной Европе знаний о географии России. В его известной научным кругам книге «Север и Восток Татарии» (Татарией в Европе долго называли Сибирь), изданной "впервые в Амстердаме в 1705 году, можно найти крайне "любопытное высказывание. «Однажды семь судов с московскими военными (то есть казаками. — Л. Д.) спустились по этой реке (Колыме. — Л. Д.), чтобы обогнуть Ледяной нос, называемый также Необходимый нос или выступ, но все погибли».

Несомненно, Витсен сообщает о походе Алексеева — Дежнева, допуская при этом только одну ошибку, считая всех мореплавателей погибшими. Далее голландский географ приводит в своем сочинении выдержку из письма, полученного им из Архангельска в 1698 году от какого-то другого голландца, вероятно, знакомого купца. «Я говорил здесь с одним русским, который сообщил мне, что прошлую зиму он видел в Москве казаков, бывших на охоте за соболями в самых отдаленных местностях Сибири. Они обогнули на маленьком судне Ледяной мыс или самый восточный выступ, как это показано на вашей карте, и ехали три дня, пока добрались до конца выступа. Там шло очень сильное течение, так что им пришлось держаться вплотную к берегу; но льда они не видели, ибо это было в самом разгаре лета. Таким образом они обогнули мыс и достигли границ Китая».

Если отбросить явно фантастическое сообщение о достижении границ Китая, можно полагать, что письмо-голландца из Архангельска навеяно достоверным рассказом какого-то участника плавания; по-видимому, русский, на которого ссылается голландец, автор письма, встречался либо с Дежневым, либо с кем-то из его товарищей во время их пребывания в Москве.

И вот еще одно интересное упоминание в книге Витсена. «Один видный московский купец рассказал мне, что в Архангельске он говорил с казаками, сообщившими ему, что они за три дня добрались до Ледяного мыса. В некоторых местах он (пролив. — Л. Д.) настолько узок, что видны оба берега. Эти казаки или московские солдаты были отправлены из Якутска для сбора дани, как это обычно производилось ими группами в 10 или 20 человек… Далее они рассказывают, что у них было восемь маленьких судов, из которых четырем, как они думают, удалось обогнуть Ледяной мыс. Но под конец они встретили такой сильный водоворот или скорее прибой, так как северное течение сталкивается там с южным, что эти четыре судна были разбиты вдребезги и все люди погибли».

И здесь мы встречаем неточности и явные ошибки — неправильно указано количество кораблей (восемь, а не семь), опять утверждается, что все мореплаватели погибли, неясно — откуда могла добраться морская экспедиция до Ледяного носа (очевидно, Большого Каменного носа) за три дня. В вышеприведенном отрывке имеется и явное противоречие. Если купец передает рассказ очевидцев, участников плавания, то выходит, что погибли не все члены экспедиции, как оно и было на самом деле. Но каковы бы ни были неточности, противоречия и ошибки этого рассказа, речь в нем идет, несомненно, о походе Алексеева — Дежнева. Осведомленность московского купца, побывавшего в Архангельске, объяснить нетрудно.

Мы помним, что экспедицию 1648 года снаряжал торговый человек Федот Алексеев, доверенное лицо богатого московского купца Василия Усова, человека, близкого к царю. Недаром же его называли «царским гостем». Гибель Алексеева означала для Усова серьезные убытки, хотя и не разорение. От самого Стрешнева купец мог узнать о прибытии отряда из Якутска, в котором были сподвижники Федота по плаванию. И конечно же, царский гость захотел встретиться с Дежневым, близким соратником Алексеева, чтобы расспросить его о судьбе своего приказчика, а заодно и о перспективах торговых и промысловых операций в Восточной Сибири. Возможно, Усов не раз принимал Семена Ивановича в своем доме в качестве желанного гостя, а может быть, пригласил и остановиться у себя.

Усовы пользовались влиянием и авторитетом среди московского купечества и находились в центре торговой жизни Москвы. От них и другие купцы, проявлявшие интерес к Восточной Сибири, могли узнать трагические подробности судьбы экспедиции 1648 года. Один из таких торговых людей оказался в Архангельске и там встретился с голландцем и рассказал ему о плавании Алексеева — Дежнева, кое-что переврав, кое-что добавив от себя. А может быть, этим торговым человеком был один из служащих самого Усова, который вел торговые операции и в Поморье.

С какими русскими мог встречаться «видный московский купец», о котором речь идет в последнем отрывке из книги Витсена? Напрашивается мысль, что этими русскими были какие-то непосредственные участники плавания 1648 года. Скорее всего купец мог встретиться с ними по пути в Архангельск, в Великом Устюге, через который отряд Ерастова направлялся в Москву, а также возвращался из столицы на Лену. Витсен же мог допустить в своем сочинении ошибку, утверждая, что такая встреча московского купца с мореходами имела место в Архангельске, а не по пути в Архангельск. Если это так, то одним из этих мореходов, участников плавания вокруг так называемого Ледяного мыса, мог быть сам Дежнев.

Итак, Витсен несомненно знал о великом географическом открытии русских, открытии пролива, разделяющего Азию и Америку. Об этом говорят выдержки из его сочинения, которые можно найти в одной из статей В.Ю. Визе и которые приводились нами выше.

Встречался ли голландский географ с Дежневым, чтобы воспользоваться информацией из первых рук? О такой встрече нам ничего не известно. В своем труде Витсен, казалось бы, не ссылается на рассказы непосредственных участников экспедиции 1648 года, а приводит их в переложении третьих лиц. Но, с другой стороны, трудно предположить, чтобы настырный и дотошный голландец, узнав от самого Стрешнева или его приказных о прибытии отряда из Якутска, не пожелал лично встретиться и побеседовать с ветеранами восточных походов. Так что вероятность его встречи с Семеном Ивановичем отвергать нельзя.

В 1689 году Витсен опубликовал свою знаменитую «карту Татарии», воспользовавшись всеми доступными ему достижениями современной ему географической науки и картографии, в частности годуновским чертежом 1667 года — картой Сибири, составленной по поручению и при участии тобольского воеводы Петра Годунова, образованного для своего времени человека. Использовал голландский географ при составлении своей карты и полученную в Москве информацию о походе русских мореходов в 1648 году. На месте Чукотского полуострова у Витсена нанесен узкий выступ суши, у северного конца которого надпись — «Необходимый нос». Река Анадырь на этой карте впадает в Восточный океан. На побережье Тихого океана указаны места расселения народов: чукчей, чуванцев, ходынцев, коряков и тауйцев (эвенкийского рода, обитавшего на реке Тауй). Первые сведения об этих пародах принесли русские первопроходцы, среди которых был и Дежнев. Экземпляр карты Витсена, как большая историческая ценность, хранится в Ленинградской государственной публичной библиотеке имени М.Е. Салтыкова-Щедрина.

Сведения об экспедиции Алексеева — Дежнева и ее практических результатах проникали и Западную Европу, Как пишет А.В. Ефимов: «Упоминание о том, что русские суда обходили Чукотский полуостров и достигли Камчатки, имеется на карте, вышедшей в Лейдене в 1726 году, и в Амстердаме в 1727 году, и на карте Страленберга, опубликованной в 1730 году».

О любопытной фигуре шведа Филиппа-Иоганна Страленберга стоит сказать несколько слов. Полковник шведской службы, он участвовал в военных походах Карла XII против России, попал под Полтавой в плен к русским и сослан в Сибирь, где провел тринадцать лет — с 1709 по 1722 год. Человек пытливый, заинтересовавшийся русской жизнью, он много путешествовал по Сибири и, очевидно, собирал сведения о плаваниях русских мореходов у берегов Северо-Восточной Азии. Впоследствии, возвратившись на родину, Страленберг написал изданную на немецком языке книгу «Историческое и географическое описание полуночновосточной части Европы и Азии», напечатанную в 1797 году и в России. Он также составил подробную карту Сибири, которую преподнес Петру I после заключения Ништадского мира, положившего конец Северной войне. Петр нашел карту очень интересной. На ней против устья Индигирки составитель поместил надпись — «отсюда русские, пересекая море, загроможденное льдом, который северным ветром пригоняет к берегу, а южным отгоняет обратно, достигли с громадным трудом и опасностью для жизни области Камчатки». Эта надпись говорит о том, что Страленберг располагал известными в Сибири сведениями о плавании Алексеева — Дежнева.

А.В. Ефимов убежденно утверждает, что «карты Сибири XVII–XVIII веков, составленные иностранцами, являются по существу русскими, так как воспроизводят данные карт России. Редкое исключение представляют такие карты, как карта Виллема Баренца 1596 г., составленная на основе личных наблюдений, а также сведений, полученных от русских поморов».

Впрочем, находились и скептики, которые не считали существование пролива между Азией и Америкой доказанным, а утверждения на сей счет голландского географа Витсена оценивали как неубедительные, надуманные. К числу таких скептиков относился и известный ученый Лейбниц, который внушал Петру I мысль о необходимости выяснить — действительно ли Азия и Америка разъединены проливом или соединяются сушей. Независимо от советов Лейбница Петр I организовал экспедицию Витуса Беринга, перед которой были поставлены более широкие исследовательские задачи. Отправляясь в далекую экспедицию, Беринг был убежден в том, что пролив между материками существует. Летом 1725 года он писал из Енисейска в Петербург: «Если б определено было итти с устья Колымы до Анадыра, где пройти всемерно возможно, о чем новые Азийские карты свидетельствуют, что прежь сего сим путем хаживали, то могло б быть исполнено желаемое…»

Среди образованных русских людей конца XVII века, знакомых с географией, зарождалась мысль о близости Америки с восточной оконечностью Азии. Среди таких людей можно назвать окольничьего Ивана Алексеевича Мусина-Пушкина. В 1686 году он встречался и беседовал с посетившим Москву иезуитом Филиппом Аврилем, оставившим интересные записки, которые были изданы в Париже. Иван Алексеевич рассказывал ученому иезуиту о Сибири, об охоте на моржа на северо-востоке. Авриль никогда не слышал о таком животном и ошибочно называет моржа «бегемотом». Местные жители, отправляясь на морской промысел, могли быть занесены на льдинах на северный берег Америки. По утверждению Мусина-Пушкина, американцы, обитавшие по берегам, близким к Азиатскому материку, напоминают по своему облику тех жителей Северо-Восточной Азии, которые ходят на моржовый промысел. На американском берегу водятся всякие животные, которые встречаются и в восточной Московии. К таким животным можно отнести, например, бобра.

Высказывал ли Мусин-Пушкин, которого Авриль характеризует как одного из умнейших людей, виденных им, свою гипотезу или делился достоверной информацией? Такую информацию окольничий мог получить в Сибирском приказе или же непосредственно из уст людей, которые время от времени наезжали в Москву из Восточной Сибири. Не лежали ли в ее основе те отрывочные сведения, которые сообщили дежневцам «зубатые люди», обитавшие на побережье Берингова пролива и его островах и посещавшие время от времени аляскинский берег? Или же речь шла о личных впечатлениях русских первопроходцев, не нашедших отражения в дежневскнх отписках? Не свидетельство ли это того, что экспедиция Алексеева — Дежнева посетила аляскинский берег? Пока на эти любопытные вопросы ответить с полной убежденностью трудно. Но они содержат пишу для серьезных размышлений.

Итак, сведения об экспедиции отважных сибирских мореходов привлекали не только русских образованных людей, но и иностранцев, становились известными в Европе. Они находили отражение в трудах географов, путешественников, составителей географических карт. Открытия Алексеева и Дежнева приобретают общеевропейское значение. При этом имена первооткрывателей не фиксировались, забывались.

А скромный герой, участник беспримерно героической эпопеи, Великих географических открытий века, упорно добивался справедливого решения своего дела, ждал выплаты причитавшегося ему за долгие годы тяжкой службы жалованья. 23 сентября 1664 года Дежнев подает вторую челобитную о «заслуженном жаловании». Это была, по всей вероятности, не первая его московская челобитная. Обычно служилые люди по приезде в Москву тотчас подавали челобитную с просьбой о выдаче им «выходного жалования», своего рода подъемного пособия на благоустройство в столичном городе (оплату жилья, покупку подобающего платья взамен износившегося в дороге и пр.), а также «поденного корма» или суточных на повседневное пропитание. Такая челобитная нигде не была обнаружена, но, видимо, согласно заведенному порядку, Дежнев и его товарищи получили и «выходное жалование» и «поденный корм».

В челобитной от 23 сентября Семен Иванович вновь просил выплатить ему жалованье за службу с 1643 по 1661 год, то есть за девятнадцать лет. «И будучи на твоей, великого государя, службе, поднимаючи(сь) собою и служа тебе, великому государю, многое время без твоего, великого государя, жалованья, нмаючи иноземцов в аманаты, голову свою складывал, раны великие принимал и кровь свою проливал, холод и голод великий терпел, и помирал голодною смертью, и на той службе будучи и от морского разбою обнищал и обдолжал великими покупными долги и в конец погибаю!» За девятнадцать лет службы Дежнева государство задолжало ему 126 рублей 20/2 копеек. Сумма эта была не такой уж большой, если сопоставить ее с той огромной прибылью, которую принес он государству. Вся добытая его трудами моржовая кость (лично им и его товарищами) оценивалась на сумму 17340 рублей.

Завертелась бюрократическая машина. Сперва слезную просьбу Дежнева рассматривали приказные, рылись в своих бумагах, ведомостях, воеводских отписках. Не прибавил ли Семейка годы неоплаченной службы? Лишь через четыре месяца после подачи челобитной начальник Сибирского приказа Стрешнев дал дальнейший ход делу. Его рассматривала боярская дума. Она и вынесла окончательное решение: «за ту ево, Сенькину, многую службу и за терпение пожаловал великий государь самодержец, велел ему на те прошлые годы выдать из Сибирского приказу треть деньгами, а за две доли сукнами». Согласно этому решению, Дежнев получил всего лишь 38 рублей 67/2 копеек деньгами, сумму малую, и 97 аршин сукна, частью темно-вишневого и частью светло-зеленого. Сукно оценивалось по 20 алтын за аршин. Почему казна не сочла возможным сполна расплатиться деньгами? Ведь речь шла о незначительной, ничтожно малой для тогдашнего государственного бюджета сумме, а заслуги Дежнева перед государством были бесспорны. Напрашивается элементарный ответ. В казне скопились запасы залежалого сукна, и его надлежало сбыть. И вот представился удобный для этого случай.

"Мы не знаем, как поступил Семен Иванович с тюками сукна, ставшими внезапно его собственностью. Один из авторов по этому поводу иронизировал — этого количества хватило бы, чтобы одеть весь Анадырский острог! Скорее всего поступил Дежнев с сукном так же, как с выданной ему в Якутске солью. Оставил, быть может, кусок на подарки близким, а остальное уступил с убытком для себя купцам, тому же Усову. Не тащить же такой груз через всю Сибирь на Лену. Он, Семейка, служилый и промышленный человек, а не торговый. Кому что дано.

Якутскому воеводе Ивану Большому Голенищеву-Кутузову Сибирский приказ направил грамоту, в которой сообщил о выдаче Дежневу в Москве жалованья и предписывал выдачу эту «под именем ево подписать в ленских росходных книгах». За лично добытые им моржовые клыки (31 пуд 39 фунтов) он получил пятьсот рублей. В.Ю. Визе считает, что эта сумма составляла примерно третью часть действительной стоимости.

13 февраля 1665 года Дежнев подал новую челобитную на имя царя Алексея Михайловича. В ней он рассказывает о своей продолжительной службе, упоминает о том, что он не раз служил «приказным человеком вместо атамана», и просит «за ту мою службу, и за кровь, и за раны, и за ясачную прибыль… поверстать в сотники». Звание сотника означало бы заметную надбавку к жалованью. Далее челобитная содержала просьбу Дежнева разрешить ему ежегодно покупать в Якутске «про свой обиход», то есть на свои нужды, по 300 пудов хлебных запасов. Обращаясь с такой просьбой, Семен Иванович, по-видимому, собирался выступить организатором промысловых экспедиций и нанимателем покручеников и поэтому нуждался в собственных хлебных запасах.

Рассматривая челобитную Дежнева, чиновные люди Сибирского приказа изучили «именные книги» Якутского острога и убедились в том, что по штатному расписанию на воеводство полагалось три стрелецких и казачьих сотника. Все эти вакантные должности были уже заняты. Одну из них занимал Амос Михайлов, не доехавший до Анадыря. Но оказался свободным оклад атамана, который по своему рангу считался не ниже сотника.

В конце февраля согласно царскому решению Дежнев был произведен в казачьи атаманы с годовым окладом в 9 рублей, 7 четвертей ржи, 4 четверти овса и 2 1/2 пуда соли. Якутскому воеводе Сибирским приказом была направлена царская грамота о назначении Семена Ивановича атаманом. Какова была реакция властей относительно просьбы Дежнева разрешить ему покупать хлебные запасы — не ясно. По-видимому, просьба эта осталась без ответа.

В это же время, незадолго до отъезда из Москвы, Дежнев подал еще одну челобитную, последнюю из известных нам. В ней он просил отпустить с ним в Сибирь племянника Ивана Иванова с женой Татьянкой, проживавших в Великом Устюге «ни в тягле, ни в посаде». В начале нашего повествования мы говорили о том, что это упоминание дежневского племянника-устюжанина воспринималось многими биографами землепроходца как свидетельство того, что Великий Устюг был родиной и самого Семена Ивановича Дежнева. И эта его просьба была удовлетворена. Замечание челобитчика о том, что племянник живет «ни в тягле», то есть он свободный человек, не закрепощенный, не кабальный, имело существенное значение. Свободного, не являющегося собственностью помещика, власти могли отпустить в Сибирь. Сибирский приказ выдал «проезжую грамоту» на имя Дежнева с семьей племянника.

Настало время отъезда из Москвы. Дежнев намеревался продолжать свою якутскую службу, какой бы трудной и хлопотливой она ни была. Немолодой уже атаман готов был ходить в дальние походы, зимовать в ясачном зимовье или острожке, терпеть нужду и холод, идти, если это нужно, под стрелы немирных туземцев, увещаниями и добрым словом, а не злобой и огненным боем склонять их к миру и государевой службе, промышлять соболя и моржа. Суровый образ жизни казался ему привычным. Такими же привычными и родными казались и сибирская природа, заснеженная тундра, горные тропы и перевалы, многоводные порожистые северные реки. Не может он теперь без этого, закоренелый сибиряк. По душе ему Северо-Восточная Сибирь. Пусть и Ивашка, племянник, привыкает к ней, Сибири-матушке.

Перед отъездом Семен Иванович получил в Сибирском приказе проездную грамоту, в которой, в частности, была сделана такая запись: «Да ему ж, Сеньке, по нашему великого государя указу велено взять на Устюге Великом племянника Ивашка Иванова з женою с Татьянкою Григорьевою дочерью, будет они водные, а не тяглые, и не беглые, и не кабальные, и не крепостные и никому до них дела никакова нет. И того племянника своево Ивашка з женою и з детьми вести ему, Сеньке, в Сибирь на Лену в Якутцкой острог на оказанных своих подводах. И в русских и в сибирских городах боярину нашему и стольникам и воеводам и всяким приказным людям, и таможенным и заставным головам велеть ево Сеньку, и племянника ево, Ивашка, с женою ево Татьянкою в Сноирь и в Якутцкий острог пропущать без задержанья».

Отряд Ерастова выехал из столицы в начале марта 1665 года, еще по санному пути. Сибирский приказ возложил на него серьезное поручение — доставить из Москвы в Якутск государеву денежную казну. Она предназначалась для выплаты жалованья служилым людям текущих расходов воеводской канцелярии. На ночных остановках Ерастов ставил возле ценного груза усиленный караул и сам не сводил с него глаз. Не дай бог ватага ночных татей нагрянет. Случись что — не сносить головы.

О пребывании Дежнева в Великом Устюге, как и вообще об обратном пути ерастовского отряда от Москвы до Лены, никаких документальных упоминаний не сохранилось. И этот путь был долог, труден. Начиналась весенняя распутица. Лето сменилось осенними дождями. Потом, когда отряд был уже в Сибири, наступила суровая зима. Снова сибирские реки, пороги, стремнины, волоки… И все же обратный путь не был таким долгим и изнурительным, как дорога с Лены в Москву. Не было прежних хлопот с тяжелым грузом кости и пушнины. Зимовал отряд, вероятно, в Верхотурье или Тобольске, а с открытием навигации тронулся далее водными путями.

Вот и Лена. Вниз по реке лодья легко идет под парусами. Встречаются якутские поселения. На пойменных лугах пасутся коровы. А вот и башни острога. Долгожданный Якутск.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.