Поездка к любимой

Поездка к любимой

Двадцать второго июня началась Великая Отечественная война. Нельзя сказать, что это было большой неожиданностью для нашей резидентуры в Берлине: разведчики, как и каждый советский человек, знали, что схватка с Гитлером неизбежна. Поэтому, не теряя времени, они взялись за уничтожение документации и подготовку к эвакуации.

Сильнее всего известием о нападении немцев был потрясён Кобулов. По свидетельству очевидцев, в ранние утренние часы он в тапочках на босу ногу вышел из квартиры и уселся на крыльце, обхватив голову руками. Но уже довольно быстро он пришёл в себя и взялся за работу. В первую очередь нужно было наладить связь с агентами. Это было непросто: посольство окружили эсэсовцы. Согласно принятым международным нормам, в случае начала войны граждане вражеского государства и дипломаты, находящиеся на территории страны, подлежат обмену на своих граждан, оказавшихся на вражеской территории. Поэтому жизни сотрудников резидентуры ничего не угрожало, они находились как бы под домашним арестом.

Но не это волновало разведчиков. Волновало их то, что связь с «Корсиканцем» и «Старшиной» внезапно оборвалась. Нужно было действовать и действовать немедленно. После короткого обсуждения Бережков, первый секретарь посольства, решился на смелый шаг: он вступил в контакт с командовавшим оцеплением обер-лейтенантом СС. Риск был огромен, но вполне оправдан: молодой советский дипломат признался эсэсовцу, что его друг очень любит берлинскую девушку и хотел бы с ней напоследок попрощаться. Возможно, рассказанная с несомненным артистическим мастерством история затронула в душе немца какие-то чувствительные струны. А может быть, чувствительные струны затронула немалая денежная сумма, которую деликатно предложил Бережков. Как бы то ни было, утром 24 июня посольский «Опель-Олимпия» оказался на улицах Берлина. За рулём сидел Бережков, на заднем сиденье — обер-лейтенант, рядом с ним — жертва внезапной разлуки. Роль жертвы исполнял Коротков. В руках он держал небольшой чемоданчик — с сувенирами на память для любимой Гретхен.

«Опель» тормознул у одной из станций метрополитена, и Коротков поспешно юркнул под землю. В те годы метро было надёжным средством обнаружить «хвост» и уйти от него. На одной из станций русский разведчик встретился со своей Гретхен, вернее сказать, Идой. Настоящее имя женщины было, впрочем, Элизабет Шумахер. Он передал ей оборудование и 20 тысяч марок на первичные расходы. А заодно сообщил ключ для шифрования, которым нужно было пользоваться отныне.

Радиопередатчик у «Корсиканца» имелся ещё с начала июня. Разведчикам по-настоящему повезло, что его удалось передать до войны, потому что кандидатуру радиста долго не удавалось подыскать. Харнак наотрез отказался подвергать лишнему риску Беренса, отца троих малолетних детей. Курт Шумахер, известный под кодовым именем «Тенор», был призван в артиллерию. Положение спас «Старшина», который предложил кандидатуру Ганса Коппи. Коппи был совершенно неизвестен советским резидентам, но Шульце-Бойзен ручался за него как за самого себя. Молодой коммунист Коппи под псевдонимом Кляйн был наконец утверждён на роль радиста. Связным между ним и «Корсиканцем» стал Беренс («Лучистый»). «Захар» немедленно сообщил в Центр:

Поскольку атмосфера в Германии накаляется, считаем, что все наши мероприятия по созданию нелегальной резидентуры и «хозяйства» следует ускорить. Исходя из этого, считаем необходимым группу «Корсиканца»-«Старшины» снабдить немедленно шифром для радио и денежной суммой примерно в 50–60 тысяч германских марок. Это требуется группе для работы в случае обрыва связи с ними. Поэтому прошу срочно выслать рацию и шифр.

Из Москвы были высланы два передатчика, к которым прилагался «нераскрываемый» шифр. К сожалению, радиус действия передатчиков не превышал тысячу километров и принимать сообщения могли только специально оборудованные станции в Западной Белоруссии. Они были потеряны в первые же недели войны. Не было и запасного комплекта анодных батарей для первого передатчика. Второй, более совершенный, работал от сети. И всё же это было гораздо лучше, чем ничего.

Второго июля сотрудники советского посольства, включая Короткова и Кобулова, выехали из Берлина, чтобы через Турцию вернуться домой. Харнак и Шульце-Бойзен оказались предоставленными самим себе.