5. ЯКУТИЯ В СЕРЕДИНЕ XVII ВЕКА

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

5. ЯКУТИЯ В СЕРЕДИНЕ XVII ВЕКА

Большой период службы Семена Ивановича Дежнева прошел в Якутии. Он мало пребывал в самом Якутске, а основную часть этого периода провел на дальних реках: Яне, Индигирке, Колыме, Оленеке. Прежде чем повествовать о якутской службе Дежнева и его сотоварищей, постараемся рассказать о той исторической и этнографической обстановке, в которой протекала эта служба.

Обширный и малонаселенный край покрывали таежные просторы, переходившие на севере в безлесную тундру. Главной рекой и транспортной артерией края была Лена, достигавшая в нижнем течении в период весеннего половодья колоссальной ширины — десятков километров. Немалое значение имели и крупнейшие ленские притоки: левый — Вилюй и правые — Алдан, Олек-ма, Витим. На юге бассейн Лены отделялся Становым хребтом от амурского бассейна. А на юго-востоке хребет Джугджур служил водоразделом между реками ленской системы и реками, впадающими в Охотское море. К востоку от нижней Лены за Верхоянским хребтом протекала Яна, за ней Индигирка, а далее Колыма, впадавшие в Северный Ледовитый океан.

В Якутии Семену Ивановичу пришлось общаться с разными племенами и народами. Их обычаи, весь жизненный уклад были так непохожи на привычный поморский уклад. Чтобы наладить мирные, дружественные контакты с аборигенами, Дежнев пытливо присматривался к их жизни, привычкам, особенностям быта.

Этническая карта Восточной Сибири выглядела весьма пестрой. Наиболее древними жителями современной Якутии были предки нынешних тунгусов-эвенков, ламутов-эвенов и юкагиров-одулов. Языки первых двух, родственных между собой этносов относились к тунгусской ветви тунгусо-маньчжурских народов. Язык или языки юкагиров ученые относят к палеоазиатским языкам. Под термином «палеоазиатские» наука подразумевает наиболее древние местные языки, которые не могут быть классифицированы по известным языковым группам. В XVII веке к приходу русских юкагиры подразделялись на роды и племена — чуванцев, ходынцев, анаулов, алазеев и др. В них русские иногда ошибочно усматривали обособленные народы.

«С эпохи палеолита и неолита коренные жители Севера прошли в своей суровой стране длительный и сложный исторический путь», — писал академик А.П. Окладников. С незапамятных времен кочевые лесные и тундровые народы сумели приспособиться к условиям Севера. Они занимались, охотой, используя для этого лук со стрелами, а также разного рода хитроумные ловушки и силки. Для передвижения по целине использовались лыжи. Теплая и удобная одежда изготовлялась из звериных шкур, а жилищами служили легкие переносные чумы остроконечной формы. Они представляли собой каркас из жердей, обтянутый древесной корой или шкурами животных. Большую роль в хозяйстве эвенков, эвенов, юкагиров играл прирученный ими северный олень. Это полезное домашнее животное служило средством передвижения, а также давало мясо и теплый мех. Занимались эти народы и рыбной ловлей, и лесным собирательством (сбор ягод, грибов, кедровых шишек).

Своеобразная духовная культура этих народов была связана с анимистическими представлениями, обожествлением сил природы, развитой мифологией, в которой можно найти попытки высказать наивные космогонические представления, найти место человека во Вселенной В качестве посредника между человеком и сверхъестественными силами природы, заклинателя и знахаря выступал шаман. Он же был хранителем местных традиций. Шаман пользовался неограниченным влиянием среди соплеменников. Как пишет А.П. Окладников, со временем эти народы, о которых идет речь, «поднялись даже до создания зачаточной первобытной письменности в ее пиктографической и ранней идеографической форме».

Далеко не все северные племена научились выплавлять металл и пользоваться металлическими орудиями. А те, что вступили в железный век, еще долго наряду с железными пользовались и каменными и костяными орудиями груда и предметами вооружения.

Южными соседями этих народов были тюркские племена представлявшие в языковом отношении восточную ветвь тюркских языков. Они освоили скотоводство и земледелие, используя относительно благоприятные природные условия Прибайкалья, его плодородные почвы. Они также освоили выплавку железа и пользовались металлическими орудиями, вплотную подойдя, по выражению А.П. Окладникова, к высшей ступени варварства.

Среди тюркских племен Прибайкалья обитали с незапамятных времен и предки нынешних якутов. В XIV–XV веках происходит процесс перемещения этих протоякутов на север, на среднюю Лену. Причиной этого перемещения было, вероятно, наступление более многочисленных и сильных бурятских племен. Утвердившись на средней Лене и ее притоках, якуты, в свою очередь, оттеснили эвенков, эвенов, юкагиров на периферию ленского бассейна или за его пределы, а частично ассимилировались с ними.

В результате переселения на север якуты попали в менее благоприятные климатические условия. И эти перемены оказали существенное влияние на социально-экономическое развитие народа, затормозили его и даже отбросили назад. В якутских сказаниях и легендах сохранились воспоминания о южной земле, земле обетованной, теплой и плодородной, где «никогда не заходит солнце, месяц был без ущерба, кукушки не переставали куковать, трава не желтела, деревья никогда не валились…». Здесь мы видим безусловно опоэтизированный и гиперболизированный образ земли обетованной. Она невольно сравнивалась с нынешней северной землей, холодной, неласковой, слякотной, с ее зимними морозами и метелями.

Переместившись на север, якуты сохранили некоторые скотоводческие навыки и продолжали разводить лошадей и крупный рогатый скот. Развитию скотоводства в средней и южной Якутии способствовало наличие обширных сочных пойменных лугов. Якуты также принесли сюда уменье выплавлять железо и выковывать из него орудия труда и различные виды холодного оружия. Владели они и гончарным ремеслом, изготовляя разнообразную посуду из обожженной глины. Важным источником существования, особенно для бедняков, не имевших скота, была рыба. Ее замораживали на зиму и вялили. Принесли якуты и новый тип жилища — балаган из стоячих наклонных бревен, обложенных дерном, с плоской крышей и оконцами, затянутыми пузырем. Щели между бревнами замазывали глиной и навозом. Отапливался балаган открытым очагом — камельком. К жилищу пристраивался хлев для скота, который часто и не отделялся от жилого помещения. Вместе с тем пришельцы с юга многое позаимствовали у своих северных предшественников, например чум, который использовался в качестве летнего жилища, тип одежды из меха способы рыболовства и звериного лова. Впрочем у якутов-скотоводов охота и рыболовство играли в хозяйстве подсобную, второстепенную роль.

Но многое якуты, переселившись на север, и потеряли. Они перестали разводить верблюдов и овец, на сотни лет утратили навыки земледелия, позабыли о хлебе, прервали торговые связи с югом. Были ощутимые потери и в духовной сфере. Была утрачена письменность, которая, по предположению ученых, существовала у прибайкальских предков современных якутов. Хотя в социально-экономическом развитии якуты стояли выше своих соседей, перемещение на север, на Лену отбросило их назад в своем поступательном развитии. Тем не менее якуты сохранили свои основные скотоводческие навыки и сумели продвинуть главные виды скотоводства, распространенные в Прибайкалье (коневодство и разведение крупного рогатого скота), далеко на север. Скот был главным богатством якутов. На мясо забивали не только коров, но и лошадей. Из кобыльего молока изготовляли кумыс, подававшийся на праздниках. Летом устраивались «кумысные» праздники, сохранившиеся по национальной традиции до наших дней. Коровье молоко запасали на зиму в квашеном и замороженном виде. Якутские породы скота были хорошо приспособлены к суровым условиям севера. Летом скот пасли на лугах, на зиму заготовляли сено. Сенокошение было известно якутам еще до прихода русских.

Устное народное творчество якутов отличалось богатством и многообразием. Их эпические повествования олонхо были яркими самобытными образчиками народного искусства. Культура якутов оказала благотворное влияние на соседние лесные и тундровые народы, обогатила их. В свою очередь, якуты многое восприняли из культуры эвенков, эвенов, юкагиров, прежде всего все то рациональное в быту и хозяйстве, что помогло приспособиться к суровому северному климату. «В результате оформилось нечто совершенно новое, возникли новая культура и новый народ, представляющие, однако, не механическую смесь чужеродных элементов, а гармоническое целое, в основе которого лежал мощный пласт южного происхождения», — писал А.П. Окладников.

О широком развитии металлургии у якутов свидетельствует Столов, надзиратель железных заводов в первой половине XVIII века. Это интересное свидетельство приводит академик Окладников в написанном им первом томе истории Якутии (Якутск, 1949). «Якуты по Лене, почитай, все кузнецы. Каждый в своей юрте имеет горн и наковальню. Когда ему что надобно сделать, то, поехав на нартах, привезет руды железной, которой там везде много и очень хорошей, гольян или магнитную, положит в горн, так долго жжет, как железо сделается; из оного сделает что ему надобно. Но оного на продажу весьма мало делают… Они очень искусны сундуки оковывать, за которые им якутские жители довольно платят. Однако ж на Руси хорошо и чисто оковывать едва за тройную цену кто возьмется».

Кузнечное ремесло считалось в якутском обществе почетным, престижным, а искусные мастера кузнечного дела пользовались большим уважением. Нередко кузнец, подобно шаману, был и знахарем и предсказателем. В якутских эпических былинах — олонхо часто фигурируют богатыри кузнецы, наделенные чудесной, сверхъестественной силой.

Якутские воины пользовались металлическими шлемами, украшенными красивым орнаментом, и пластинчатыми доспехами. Железные пластины прямоугольной формы крепились поверх кожаной рубахи. Такой тип боевого доспеха был широко распространен в странах Востока. Очевидно, якуты познакомились с ним еще в Прибайкалье через торговые связи с народами Средней Азии, Монголии, Китая. В качестве боевого оружия употреблялись лук со стрелами и «пальмы» — остроконечные ножи, насаженные на древко и игравшие в таком виде роль копья или дротика. У якутов существовали небольшие «острожки» или «городки», укрепленные поселения сооружавшиеся из дерева и носившие обычно временный характер. Возводились они для того, чтобы выдержать нападение воинственных соседей, отсидеться за их стенами. До прихода русских кровавые межплеменные столкновения были обычным явлением.

К приходу русских у якутов происходил заметный процесс разложения первобытнообщинного строя. Наблюдалось имущественное расслоение якутского общества. В общей массе соплеменников выделялась родоплеменная знать — тойоны, захватившая лучшие пастбищные земли, владевшая большими стадами скота, заставлявшая трудиться на себя рядовых членов общины. Тойона окружали вооруженные дружинники из числа долговых рабов и доставшихся в качестве военной добычи, а также различный малоимущий зависимый люд. О богатстве отдельных тойонов могут свидетельствовать такие примеры. Намский князец Ника Мамыков имел не менее 150 голов скота. При дележе наследства умершего батурусского князца Молтого Огеева в 1690 году была выявлена 231 голова разного скота. По актам XVII века известно, что наиболее богатые тойоны имели по 300–400 голов скота и десятки рабов. По существу, речь идет о крупных рабовладельческих скотоводческих хозяйствах. По представлениям якутов тойоны вели свое происхождение от сверхъестественных небожителей, прославленных шаманов, легендарных прародителей якутского народа. Таким образом родоплеменная верхушка окружалась определенным ореолом святости и исключительности. И это представление всячески поддерживалось шаманами.

К XVII веку, к моменту появления русских в ленском бассейне, якуты уже сформировались в народность с единым языком и культурой. Но стадии государственности они не достигли. В XVII веке у якутов был уже развитый родоплеменной строй. Сохранялись некоторые пережитки матриархата, например в счете родства, пережитках своеобразных форм группового брака. О матриархате в прошлые времена напоминали рассказы о девушках-богатырях в якутском фольклоре.

Невесту жених умыкал и договаривался с ее родителями. В одних случаях за невесту выплачивался калым, в других случаях бралось с ней приданое. На этот счет у разных племен существовали свои обычаи. Практиковалась и такая форма брака, как брак обменом. Две семьи, заинтересованные в том, чтобы укрепить взаимные родственные связи, обменивались невестами. Эта форма иногда имела место при примирении враждующих сторон. Все зависело от договоренности и местных традиций.

Отдельные дворы находились обычно на большом расстоянии один от другого. Жили якуты большими семьями. Кроме своих лиц, связанных кровным родством, под одной крышей могли находиться пришлые зятья, воспитанники, работники, рабы. Глава семьи, отец или старший из братьев, располагал неограниченной властью над всеми домочадцами. В семье существовала строгая иерархия. Старшие стояли над младшими, жены находились в полном подчинении у мужчин, дети — у родителей. Работники и особенно рабы занимали самую низшую ступень в этой иерархии. Глава семьи был для них ага — отцом, а также тойоном — господином. Если у богатого якута было много рабов, то для них ставили специальное жилище. Рабы и работники прислуживали в доме, ухаживали за скотом, забивали животных, заготовляли дрова, выполняли всякие другие хозяйственные работы. Раб составлял собственность хозяина. Его можно было обменять на что-либо, подарить другому лицу, дать в приданое за дочерью. В целом положение рабов было тяжелым и бесправным, хотя и зависело от характера и нрава хозяина. Он мог быть и более человечным и мягким, а мог быть и более жестоким и деспотичным. В судебных документах XVII века можно найти немало свидетельств бесчеловечного обращения хозяев со своими рабами и работниками вроде вот этого: «хозяин иво нюрюптейский якут Деник Боков иво Овсея не поит и не кормит бьет и увечит…». В случае смерти богатого хозяина его любимых рабов убивали, чтобы они могли прислуживать ему и в загробной жизни.

Если между семьями возникали какие-либо конфликтные дела, тяжбы, например из-за угодий, в качестве единственного судьи выступал тойон. Хотя русские воеводы отнюдь не были носителями безупречной справедливости я никак не могут идеализироваться, якуты предпочитали обращаться с разными судейскими тяжбами в воеводскую избу, а не к своим тойонам. Это говорит об убежденности якутов в том, что тщетно искать какой-либо правды у своего тойона, еще большего мздоимца и деспота. Русская власть, феодальная по своему характеру, все же выступала носителем хоть какой-то законности. Не раз и Семену Ивановичу приходилось выступать в роли арбитра, примирителя враждующих сторон, вступаться за обиженных.

Если рядовые члены рода вели тяжелую трудовую жизнь, то тойоны жили в праздности и достатке, имели по многу рабов и слуг, которые трудились на них. Если они иногда и охотились, то только ради забавы и развлечения. Во времена столкновений с другими племенами или народами тойоны выступали в качестве военных предводителей. Их военную дружину составляли вооруженные родичи, занимавшие в ней привилегированное положение, а также рядовые соплеменники, слуги и рабы.

Иногда тойоны соседних родов с другими представителями богатой родовой верхушки, «лучшими людьми», съезжались на совет, заключали союзы с одними против других, решали межродовые тяжбы. Они постоянно нападали не только на своих соседей — якутов но и на эвенков, эвенов, юкагиров. Обращение с побежденными было исключительно жестоким. У побежденных отбирали скот, имущество, жен, детей, многих обращали в рабство или истребляли, а оставшихся на свободе облагали данью.

Острое социальное неравенство в якутском обществе не могло не привести к острой классовой борьбе. Как пишет А.П. Окладников: «Несмотря на связанность рядовых членов родовой общины патриархальными узами и зависимость их от знати, в якутском обществе еще до появления русских существовал поэтому классовый антагонизм, шла глухая классовая борьба». Наиболее распространенной формой социального протеста рабов и зависимых было их бегство от хозяина в другой род.

Между отдельными якутскими родами и племенами шло постоянное соперничество, выливавшееся нередко в кровавые усобицы. Более сильные и влиятельные тойоны стремились обратить более слабых соседей в своих данников и расширить сферу своей власти. Здесь уже просматриваются предпосылки создания крупных родоплеменных объединений. В начале XVII века одним из наиболее влиятельных и воинственных тойонов Якутии был кангаласский князец Тыгын, власть которого распространялась на левый берег Лены в центральной части расселения якутов. Из русских первым столкнулся с ним казачий атаман Иван Галкин в 1631 году. Позже он в своем донесении царю написал: «А те кангаласские князцы людны и всею землею владеют и многие князцы их боятся».

В якутском фольклоре встречается упоминание Тыгынова деда Баджея, или Дойдуха-Дархана, как о богатом и влиятельном тойоне, имевшем много рабов и воинов. В легендах якутов можно также найти рассказы о том, как Тыгын после смерти отца вел долгую борьбу за власть со старшими братьями и лишь под старость лет достигает над ними частичной победы. Образ Тыгына в фольклоре опоэтизирован и идеализирован Его могущество гиперболизировано. Создатели легенд представляли его как своего рода могущественного «царя» якутов.

Не был ли Тыгын предвестником объединения якутских родов и племен в раннее государственное образование? Можно ли рассматривать появление такой фигуры шагом к якутской государственности? Советские ученые в том числе и якутские, отвечают на этот вопрос сдержанно и по существу негативно. Приведем высказывание из такой авторитетной публикации, как книга очерков «Якутия в XVII веке», изданная в Якутске (1953) под редакцией С.В. Бахрушина и С.А. Токарева. «Наши источники не подтверждают этих представлений о межплеменных объединениях государственного типа якутов той эпохи. Более того, нет никаких оснований предполагать, что у якутов существовали какие-либо прочные, постоянные связи между отдельными племенами, связи, которые бы выходили за пределы упоминавшихся временных и эпизодических союзов.

По сравнению с соседними кочевыми народами, оленеводами и охотниками якуты располагали более сложными и развитыми религиозными представлениями. Духовные существа, которым они поклонялись, делились на светлые, или «верхние», божества и злые и темные, или «нижние». Был культ светлых божеств, покровителей плодородия и скотоводства. В их честь и устраивались «кумысные» праздники «ысыах». Изображения этих божеств-покровителей хранились в жилищах и хлевах. Очень долго у якутов сохранялись и элементы тотемизма. Каждый род имел свое почитаемое животное-тотем, например лебедя, гуся, ворона и т. п. Строго запрещалось употреблять его в пищу. С религиозно-мистическими представлениями якутов были связаны и обряды присяги или клятвы. Простейший вид присяги заключался в том, что присягаемый выпивал воду с солью. Если он при этом проливал воду на землю, то считался виновным.

С течением времени якуты, придя на Лену с юга, расселились тремя большими территориальными группами — по средней Лене и Алдану, по нижнему течению Вилюя и нижней Олекме. Вся остальная часть ленского бассейна оставалась заселенной эвенками. Четкой границы расселения между ними не было. Заселяя периферию Якутии, эвенки местами вклинивались в районы обитания якутов, кочевали по верховьям Яны, Индигирки и Колымы. К северу от места обитания их восточной ветви расселялись юкагиры, а к югу, охватывая и Охотское побережье, — эвены. С этими народами судьба также не раз сталкивала Семена Ивановича, всегда стремившегося к добрососедству и дружбе с ними.

Если якуты вели оседлый и отчасти полуоседлый образ жизни, эвенки, эвены и юкагиры, вытесненные из центральной Якутии, продолжали вести кочевой образ жизни. К этому предрасполагали поиски новых оленьих пастбищ и охотничьих угодий. Необычайная подвижность этих народов мало способствовала устойчивости общественных отношений. Они жили родами, происходившими от большой семьи, отделившейся от первоначального рода. Каждый род управлялся старейшиной — тайшей или тойоном, а по русской терминологии — князцом, который, впрочем, не имел такого влияния, как якутский тойон. Юкагирский родовой старшина был обычно и шаманом.

У всех этих народов разложение родоплеменного строя и имущественное расслоение еще не зашло так далеко, как у якутов, хотя и здесь имело место имущественное неравенство, выделялась своя родоплеменная верхушка. Племенная организация складывалась далеко не везде, тогда как у якутов она сложилась давно и повсеместно. У эвенков русские наблюдали в XVII веке существование рабства, хотя оно, по-видимому, и не получило у них столь широкого распространения, как у якутов, и носило более патриархальный характер. Известны случаи, когда эвенки давали рабов в качестве калыма за невесту, продавали, закладывали, выменивали за соболиные шкурки.

При мирных отношениях с соседними народами якуты вели с ними торговлю, выменивая у них соболиные шкурки и другие меха на скот, молочные продукты, а также металл и предметы ремесла. Этот обмен, принимавший архаичный вид «взаимных подарков», был обоюдовыгоден. Он сопровождался угощениями и плясками. Пушной промысел втягивал эвенков, а отчасти эвенов и юкагиров, в торговый обмен с якутами, а потом и русскими.

Но часто мирные отношения нарушались. Эвенкийские роды враждовали и воевали и между собой, и с юкагирами, и с якутами. Придя на Лену, русские служилые люди стали свидетелями вражды и столкновений эвенков с Нижней Тунгуски с верхнеленскими эвенками. Инициатива исходила от первых, и верхнеленские жили в вечном страхе, ожидая нашествия недругов. Частные военные столкновения заставляли эвенков совершенствовать свое наступательное и защитное вооружение. Они использовали луки, рогатины, щиты, металлические или костяные пластинчатые панцири и шлемы-шишаки.

Неспокойным застали русские Ленский край. Стали свидетелями яростных схваток кровавых усобиц между отрядами воинственных князцов, внезапных нападений враждебных племен на мирные поселения соседей, видели опустошенные, разграбленные и выжженные становища, встречали людей изувеченных, со шрамами на лицах — отметинами, оставленными вражескими пальмами во время кровопролитных схваток. Стоило русским появиться на Лене, как стали приходить к ним якуты, эвенки с жалобами на недругов, со слезными мольбами обуздать воинственных князцов, вызволить из неволи своих сородичей, навести мир и порядок. Именно в русских местное население увидело ту реальную силу, которая была способна покончить с межплеменными усобицами и войнами, обеспечить мирную жизнь.

Русские власти были заинтересованы в умиротворении края, прекращении кровавых стычек между племенами. Только мирные условия обеспечивали нормальную хозяйственную жизнь и бесперебойное поступление ясака. Поэтому русские администраторы на Лене видели одну из главных задач своей политики в поддержании мира, обуздании межплеменной вражды. Нередко приходилось вмешиваться в конфликтные ситуации, принимать меры, чтобы гасить их, а против наиболее задиристых князцов предпринимать военные походы. В этих операциях принимал участие и Семен Дежнев. Со становлением русской власти межплеменные усобицы в значительной мере свелись на нет. Удалось достичь этого далеко не сразу, особенно в окраинных районах. Меры властей в этом направлении встретили среди основной части аборигенного населения самую положительную реакцию.

Первоначальное место, выбранное сотником Бекетовым под Ленский (Якутский) острог, так называемое Чуково поле, оказалось неудачным. Весной его заливало вешними водами. Поэтому острог вскоре был перенесен на новое место, верст на десять выше по Лене. Его опоясывали бревенчатые стены длиной 333 сажени (свыше 700 м) с пятью башнями. Внутри острога находились воеводский двор, две церкви, амбары, помещение для гарнизона, тюрьма, изба для аманатов — заложников из числа местного населения.

Распространяя свою власть на просторы Восточной Сибири, русские ставили в качестве опорных пунктов на Лене и ее притоках остроги, острожки, зимовья. Еще в 1630 году был основан Киренск на верхней Лене у впадения в нее Киренги, а в следующем году — Усть-Кутский острог, в устье Куты. В 1632 году возникло Жиганское зимовье, или Жиганы, на нижней Лене. В 1634 году — Верхневилюйское зимовье в верховьях левого ленского притока Вилюя. В 1637 году отряд томских казаков во главе с атаманом Дмитрием Копыловым поднялся вверх по Алдану, правому притоку Лены, и заложил здесь в следующем году Бутальский острожек.

В 1638 году из этого острожка партия казаков, предводительствуемая Иваном Юрьевым Москвитиновым, отделившись от Копылова, поднялась вверх по Мае и Юдоме и вышла перевалами хребта Джугджур на побережье Охотского моря. Так русские впервые вышли на «Большое море-окиян», которое местные жители эвены и ламуты называли Ламским морем. Пункт, которого достиг Москвитин, — это устье реки Ульи, несколько южнее теперешнего Охотска. Здесь землепроходцы прожили два года. На основании экспедиции Москвитина Курбатом Ивановым были составлены первые чертежи Охотского побережья. Хотя чертежи эти, по-видимому, не сохранились до наших дней, о них есть упоминание в челобитной Курбата от 1642 года.

Якутия послужила исходным плацдармом для двух дальнейших мощных потоков землепроходцев и переселенцев. Первый поток, южный, имел своей целью достижение Охотского побережья и Амура. Вслед за экспедициями Копылова и Москвитина последовали походы на Амур Василия Пояркова (1643–1646) и Ерофея Хабарова (1647–1651), знаменитые исторические походы.

Письменный голова якутского воеводства Поярков поднялся с отрядом казаков по Алдану почти до самых истоков, а затем по речкам Учуру и Гонаму. Зимой он

перешел через Становой хребет и вышел к верховьям Зеи, а с открытием навигации спустился по Зее в Амур. Широкая полноводная река поразила землепроходцев величием и красотой. Приамурье представляло собой холмистую степь, которая со временем могла стать щедрой хлебной житницей. А речная пойма была покрыта буйной растительностью. По живописным берегам росли дуб, орех, тополь и еще какие-то неведомые русским деревья. Река изобиловала всякой рыбой.

Поярковцы спустились вниз по реке и зазимовали на нижнем Амуре. Следующим летом они вошли в Охотское море и шли вдоль побережья на север, до устья реки Ульи, где уже побывал Москвитинов. Это было первое плавание русских по Ламскому (Охотскому) морю. О своем путешествии Поярков составил «чертеж и роспись». С Ульи экспедиция возвратилась в Якутск. Поярков докладывал якутскому воеводе, что на Амуре живут независимые племена, не признающие ничьей чужеземной власти.

Экспедиция Пояркова положила начало русским исследователям и освоению Приамурья. Последующие экспедиции Ерофея Хабарова и Онуфрия Степанова привели к приведению приамурского населения в русское подданство. На Амуре создаются первые русские поселения и укрепленные пункты. Ни Поярков, ни Хабаров, ни Степанов никаких иноземцев из соседних стран здесь не встретили и убедились в том, что различные приамурские народы были независимы и никому не платили дани. Походы этих землепроходцев имели огромное историческое значение — южный поток русских на Восток достиг Амура и Тихого океана.

По пути, уже пройденному Москвитиным, прошел около 1646 года отряд казачьего десятника С.А. Шелковникова. Он вышел на Охотское побережье к устью реки Охоты. Оттуда он послал часть отряда во главе с А. Филипповым на кочах вдоль побережья. Филиппов за одни сутки прошел до «Каменного мысу» (полуострова Лисянского), у которого обнаружил большие моржовые лежбища. Затем он шел еще в течение нескольких суток до устья реки Мотыклеи, где, по словам местных эвенов, на прибрежных островах было много всякого зверя. В 1649 году он вернулся с Охотского побережья в Якутск. Наиболее ценным результатом этого путешествия была составленная с его слов лоция или «Роспись от Охоты реки морем итти подле земли до Ины и до Мотыклея реки и каковы те места, и сколько где ходу и где каковы реки и ручьи пали в море, и где морской зверь ложится и на которых островах» Поморские мореходы с давних пор составляли подобные лоции содержавшие описания берегов, приметных ориентиров и расстоянии между ними. Лоциями пользовались при отсутствии карт для ориентировки во время плавания.

Пытались русские достичь Охотского побережья и другим путем — через верхнюю Индигирку и Оймякон. В 1642 году этим путем ходил Андрей Горелый, но немного не дошел до цели, собрав интересные сведения о природе и жителях края.

Еще Семен Шелковников поставил близ общего устья Охоты и Кухтуя зимовье. В 1649 году рядом с уже существующим зимовьем был поставлен острог. Так было положено начало Охотску, который сыграл важную роль для морских путешествий по Охотскому морю, к берегам Камчатки и Курил.

Второй поток был устремлен на северо-восток — на Яну, Индигирку, Колыму, Анадырь, Чукотку и Камчатку. С этим потоком была связана деятельность Федота Алексеева, Семена Дежнева, Михаила Стадухина и других. О них пойдет речь в нашем дальнейшем повествовании.

В 1639 году в Ленском крае было учреждено воеводство. О задачах, которые ставились перед воеводами, можно судить по специальным инструкциям-наказам, которые выдавались именем царя Сибирским приказом. Воеводам предписывалось обеспечить оборону вверенного им города, наладить бесперебойный сбор ясака и исправное его поступление в казну, содействовать торговле, промыслам, контролировать деятельность таможенных голов, выполнять судебные функции как в отношении русского населения, так и туземного. Это был широкий круг полномочий и обязанностей, детально расписанных в наказах.

В чиновно-бюрократической иерархии Московского государства воеводы занимали видное место. Воеводами, как правило, назначались представители знатных и родовитых фамилий, боярских и княжеских. Воеводская должность считалась почетной и престижной, а главное, прибыльной, дававшей возможность обогащаться. В представлении тогдашнего русского общества образ воеводы неизменно связывался с образом безудержного корыстолюбца и казнокрада. Чем дальше от столицы находился центр воеводства, тем, естественно, слабее был контроль центральной власти, тем безнаказаннее чувствовали себя воеводы. Поэтому лица, назначавшиеся на воеводские должности в Сибирь, ехали туда охотно в надежде обогатиться. В Якутии они располагали неограниченной и бесконтрольной властью над населением края. Приезжали новые воеводы с пышной и многолюдной свитой, десятками слуг и приближенных. Так, например, второй якутский воевода Василий Пушкин (1644–1649) привез с собой свиту в пятьдесят человек. Воеводы вели образ жизни удельных князей, окружали себя полчищами слуг, устраивали многолюдные пиршества, от участия в которых не избавлялись все дети боярские, сотники, пятидесятники, торговые люди. Для развлечения воеводского устраивались всякие потешные зрелища, кулачные бои, медвежьи травли и т. п.

Удаленность Якутска от центральных районов страны, специфические условия края сводили на нет всякие попытки правительственного контроля над воеводами, которые и всячески пользовались своей бесконтрольностью, занимались казнокрадством, чинили произвол, злоупотребляли властью. Правительство отдавало себе отчет в том, чего можно ждать от своенравных и корыстолюбивых воевод. Заинтересованные в бесперебойном поступлении из Сибири мягкой рухляди, руководители Сибирского приказа посылали воеводам предписания не притеснять ясачных людей, своевременно и сполна выплачивать служилым людям жалованье. Правительство предлагало собирать ясак «с великим радением всякими мерами, ласкою, а не жесточью». Это важное требование преследовало цель не ожесточать ясачных люден, обеспечить нормальные условия для регулярного и бесперебойного поступления в казну мягкой рухляди.

Как видно из наказа воеводе Ивану Большому Голенищеву-Кутузову об отправлении им воеводской должности (1658), правительство требовало проявления максимального терпения и гибкости и в отношении немирных, необъясаченных аборигенов, воздействуя на них прежде всего уговорами — «и велети их прежде уговаривати всякими мерами ласкою, чтобы они в внах своих государю добили челом, и были под государевою высокою рукою и ясак с себя платили». И лишь в том случае, когда уговоры и увещания не могли достичь цели, допускалась «война небольшим разорением».

В наказах делалась попытка уберечь служилых людей от воеводского произвола, гарантировать их интересы. В том же наказе Голенищеву-Кутузову читаем: «Государь царь и великий князь Алексей Михайлович… их пожаловал, велел им давати свое государство жалованье по окладом их сполна, и велел их служилых и жилецких людей беречь и нуж их розсматривати, чтоб им ни от кого ни в чем нужи, и тесноты, и убытков, и продажи и налогов не было, и они б служилые и всякие люди, его царским милостивым призреньем и жалованьем, жили в тишине и покое безо всяки нужи, и промыслы своими всякими промышляли без опасенья». Давая подобное предписание воеводе, правительство надеялось удержать служилых людей от злоупотреблений.

Все эти наказы и предписания мало возымели действия. Служилые люди годами не получали установленного им жалованья и были вынуждены промышлять всякими дозволенными и недозволенными методами, чтобы как-то прокормиться и кое-что отложить себе на черный день. Воеводы облагали ясачных людей не только государевым ясаком, но и всяческими поборами в свою пользу, а сборщиков ясака принуждали привозить подарки — ценную пушнину.

На первых порах правительство придерживалось практики посылать в Якутск одновременно двух воевод. Расчет был на то, что двоевластие предотвратит неумеренную концентрацию власти в одних руках, ограничит возможность злоупотреблений и произвола, позволит использовать двоевластие как инструмент взаимного контроля. Такая практика применялась временами и в других воеводствах, а в Тобольске одно время было сразу несколько воевод. В Якутск в 1639 году наряду с воеводой стольником Петром Головиным был назначен еще и второй воевода, стольник Богдан Глебов. Вместо них в 1644 году были назначены Василий Пушкин и Кирилл Супонев.

Но при неопределенном разграничении обязанностей старшего и второго воевод между ними возникали постоянные конфликты, ссоры, а вокруг них складывались противоборствующие, соперничающие партии. Это нарушало нормальный ход жизни в воеводстве, парализовывало всю его административную систему. Нередко случались и драки между противниками в съезжей избе. Все это сполна испытал на себе Якутск. А бывало и другое. Воеводы находили общий язык и становились сообщниками в злоупотреблениях властью, покрывая друг друга. Все это заставило правительство в дальнейшем отказаться от практики одновременной посылки двух воевод. В 1649 году в Якутск был направлен из Москвы уже только один воевода, Дмитрий Андреевич Францбеков.

Ближайшими помощниками воевод были дьяки, государственные чиновники высокого ранга. Делопроизводством воеводства ведала приказная изба с довольно большим штатом подьячих. На основании документов известно, что в 1675 году она состояла из трех главных отделений, или «столов», — казначейского, ясачного и хлебного. Казначейский ведал казной и выдачей денежного жалованья, ясачный — сбором ясака и хранением пушнины, а хлебный — пополнением хлебных запасов и выдачей служилым людям хлебного жалованья. Кроме того, имелся еще разрядный стол, ведавший пополнением личного состава и его перемещениями. Был еще в составе штата приказной избы особый таможенный подьячий. Общее число чиновников этого ранга к началу 80-х годов достигало восьми. Во времена Дежнева их было, вероятно, меньше. Подьячий получал денежное жалованье от 6 до 15 рублей в год, а также хлебное (рожью и овсом) и соляное жалованье. Для сношения с аборигенными народами имелись штатные толмачи, число которых не было постоянным. Общаясь с коренным населением Восточной Сибири, многие русские служилые и промышленные люди усваивали языки якутов, эвенков, других народов. Этому способствовали и частые смешанные браки. Поэтому подобрать хороших толмачей не составляло труда. Общение с коренными народами давало возможность получать от них разнообразную географическую информацию, которая использовалась первопроходцами при определении последующих маршрутов.

Так, в новых воеводствах, по мере освоения Сибири, складывался феодально-бюрократический аппарат. Кроме штатных чиновников административной службы, при съезжей избе состояли выборные от русской части населения целовальники, привлекавшиеся к охране казны и запасов, а также заключенных. Судопроизводство вершилось по усмотрению воеводы.

Из всех якутских воевод заслужил наиболее отрицательную оценку современников самый первый из них по времени пребывания, Петр Петрович Головин, пробывший на Лене в течение пятилетнего периода. Источники характеризуют его как человека крутого, подозрительного, надменного и корыстолюбивого. От его жестокости пострадали многие служилые люди, ставшие жертвой его подозрительности и изведавшие застенок. Давая оценку жестокостям воеводы, авторы книги очерков «Якутия в XVII веке» пишут: «Головин, несомненно, отличался исключительной жестокостью, поражавшей даже современников, но и самый метод следствия и даже формы пыток были не им изобретены и являлись обычным в то время». Столь же жестоким было средневековое судопроизводство и в западноевропейских странах, а пытка служила обычным средством дознания. Особенно свирепствовали инквизиционные церковные суды в католических странах, перед которыми меркнут все жестокости якутского воеводы.

Не избежал воеводского гнева и пыточной избы даже будущий герой амурского похода Ерофей Павлович Хабаров. Дежнева сия горькая чаша миновала только потому, что он во время воеводства Головина находился преимущественно в походах вдалеке от Якутска и с воеводой непосредственно почти не сталкивался.

От преследований и тюрьмы не спасала и поповская ряса. Подозревая якутское духовенство в сговоре со своими противниками, мнительный Головин проникся к нему недоверием. Был схвачен и брошен в оковах в тюрьму иеромонах Симеон, личный духовник воеводы. Другого священника, Стефана, тоже держали в тюрьме. Воевода разрешал его отпускать на время лишь для отслужения треб. Отслужив панихиду или окрестив младенца, злополучный Стефан снова препровождался под конвоем в камеру. Священника Порфирия сковали в колоде большой нашейной цепью и водили в застенок, где подымали на дыбу. Церковные службы в городе почти прекратились.

В XVII веке православная церковь в Восточной Сибири обслуживала преимущественно русское население. Кроме Якутска, лишь в нескольких наиболее людных поселениях и острогах были церкви или часовни. Возводились они исключительно из дерева, повторяя выразительные черты деревянного зодчества русского Севера. Пока перед духовенством не ставилась цель широкой миссионерской деятельности. «Церковь в Сибири не была призвана в XVII в. воздействовать на туземное население путем принудительного крещения, — писали авторы работы «Якутия в XVII веке». — Более того, правительство неодобрительно смотрело на принятие туземцами христианства. Это объяснялось опасением, что крещение может привести к русификации ясачных люден и отказу их от охотничьих промыслов. В условиях Сибири церковь была необходима для царского правительства главным образом для воздействия на русских колонистов, в частности, на буйных служилых людей, которых не всегда было легко держать в узде одними средствами принуждения». Все же случаев обращения якутов в христианство было немало, особенно среди тех, кто оказывался в родстве с русскими или поступал на русскую службу. Обращение в христианство обычно носило внешний, формальный характер. Выкрест, то есть крещеный якут, продолжал придерживаться своих традиционных верований и обрядов, но при этом посещал церковь, желая извлечь из этого определенные для себя выгоды. Крестились, как правило, якутки, становившиеся женами русских. Но основная масса якутов продолжала в XVII веке придерживаться своих верований. Еще в большей мере это относилось к эвенкам, эвенам и юкагирам.

Служилые и торговые люди не намерены были молча сносить обиды и злоупотребления воеводы. Они писали на него жалобы, перечисляя все его лихости и прегрешения, и слали в Москву. Головин опасался жалоб и старался вылавливать жалобщиков и наказывать их лото. По повелению воеводы таможенные заставы досматривали караваны, трясли с пристрастием все грузы, чтобы обнаружить тайные грамоты, обличающие Петра Головина. И все же грамоты доходили до Москвы с купцами, со служилыми людьми, сопровождавшими соболиную казну. Беспредельна была всеобщая ненависть к жестокому воеводе. Рискуя многим, люди зашивали письма-жалобы в одежду, тайники и довозили. Сибирский приказ оказался осведомленным об обстановке в Якутске.

Поток жалоб встревожил московское правительство и заставил его поспешить с заменой Головина Василием Никитичем Пушкиным. Он не был прямым предком великого поэта, но представлял тот же старинный дворянский род. Колоритной в своем роде фигурой был третий якутский воевода Дмитрий Андреевич Францбеков (Ференсбах, 1649–1651), выходец из ливонских немцев, принявший православие. Человек деятельный, не лишенный организаторских способностей, он направлял экспедиции для открытия новых земель. Вместе с тем это был цепкий ростовщик, корыстный взяточник, изобретательность которого в изыскании новых источников личного обогащения поистине не знала предела. В целях вымогательства взяток у торговых и промышленных людей Францбеков практиковал под всякими предлогами задержку в выдаче разрешений на выезд на промыслы. Рискуя упустить сезон навигации и благоприятное время для охоты, купцы и начальники промысловых групп были вынуждены давать воеводе крупные взятки. Только после этого они могли выехать из Якутска. Таким путем Францбеков взял с Ивана Гурьева пятьдесят рублей деньгами и меду на сто рублей.

Среди документов XVII века сохранилось много жалоб на воевод и их приближенных. В 1646 году была подана коллективная жалоба. 400 служилых людей Якутского острога, среди которых был и Курбат Иванов, обратились с челобитной на царское имя. Они жаловались на свою судьбу на Лене и иных «сторонних реках», по острожкам и ясачным зимовьям. Им приходится покупать лошадей, лыжи и нарты и другое снаряжение по высокой цене у торговых людей. Приходится голодать, питаться травой, сосновой корой, кореньями, а иной раз и помирать голодной смертью. Они собирали ясак с большой прибылью, поставили новый Якутский острог и съезжую избу, церковь и амбары. А воевода Головин удерживает из их хлебного жалованья одну треть на содержание семьи, жены и детей, остававшихся в Якутске. Иной раз семья эту треть получала, а иной раз и не получала. Приходилось покупать хлеб также по дорогой цене — до 4 рублей за пуд. Челобитчики жаловались и на то, что воевода привлекает их к строительству кочей. Если же кто строить кочи не умеет, тот должен нанимать за свой счет плотника.

Торговые люди Матюшка Яковлев Воропаев и Стенько Семенов Самойлов жаловались в челобитной: «Нас, сирот твоих, задерживал и прикащиков наших и наемных людей и покручеников твой государев воевода Д.А. Францбеков в Якутском остроге, и мы, государь, сироты твои, в тех… худых местах, где соболей нет, и в том нам, сиротам твоим, становилась беспромыслица и мы, сироты твои, обнищали и одолжали великие долги».

Францбеков вымогал с якутов взятки и подарки, в частности, быками. Этих быков воевода потом раздавал служилым людям, отправлявшимся в дальние зимовья, и вынуждал их расплачиваться пушниной и деньгами. Судьба Дмитрия Францбекова едва не обернулась для него плачевно. Воевода затронул интересы влиятельных московских торговых людей, реквизировав хлебные запасы у их якутских приказчиков для экспедиции Хабарова. Один из приказчиков написал об этом в Москву, своему хозяину, главе крупного торгового дома Василию Федотову Гусельникову, и тот подал жалобу на имя царя. Пришел в движение громоздкий бюрократический механизм царских приказов, заскрипели перьями приказные, началось расследование злоупотреблении Францбекова. У него была конфискована мягкая рухлядь на огромную сумму. В конце концов воеводе, располагавшему влиятельными покровителями в столице, удалось выйти сухим из воды, хотя и пришлось испытать немало волнений и тревог. Но карьера корыстолюбца на том, кажется, и закончилась.

Было бы неверно утверждать, что местное население, да и русские безропотно сносили деспотизм и мздоимство воевод. Якуты не раз восставали. Русские служилые люди собирались в лихие ватаги и ударялись в бега, не признавая над собой никакой власти. В Москву, как мы видели, с оказиями посылались челобитные, в которых перечислялись злоупотребления воевод и их приближенных; и иногда жалобы доходили до столицы и находили там отклик. Нашелся в Якутске и свой сочинитель сатирических каламбуров, приказчик дьяка Михайлова Афонька, зло высмеивавший воевод: «Был де Головин, и то де головнею покатил, а приехал де с товарищами Василий Пушкин, так де стало пуще, а как де Дмитрий Францбеков приехал, так весь мир разбегал…»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.