Монаршья вражда

Монаршья вражда

Я благоговейно положил кольцо в жестянку из-под джема на палубе нашего «Зодиака», подтянул ремни акваланга, ухватил покрепче загубник дыхательной трубки и снова нырнул.

Колышущиеся водоросли, словно джунгли, покрывают морское дно, скрывая от взгляда натянутые для ориентировки тросы. Я парю, пошевеливая ластами, над хаотическим нагромождением камней. Атлантическая зыбь беспрестанно пригибает бурый подводный лес, словно ураган, проносящийся над пальмами в Майами. Зыбь — это пульс моря, и мы живем в его ритме. Но теперь я уже знаю «в лицо» каждый бугор, каждый валун, каждую неприметную расселину.

Волна бросает меня вперед. Когда она спадает, я цепляюсь за выступ скалы и пучок ламинарий; их хохолки полощутся, словно флаги на ветру. Вода властно давит на уши, обтекает стиснутые зубы, стараясь вырвать загубник изо рта и лишить меня живительной пуповины. Пауза, и следующая волна катапультирует меня дальше. Водоросли тысячами бичей подхлестывают пловца. Я подлетаю к знакомой трещине.

В расселине осталась серебряная монета, которую я не смог отодрать от скалы в прошлый раз. Она очень заинтересовала меня. Вернее, не она сама — это был обычный пиастр, которые мы находили повсюду, — а неожиданная надпись: «Hilaritas universa» (Всеобщая радость). Полустершиеся слова, которые я умудрился разобрать, звучали интригующе.

На сей раз я вооружился молотком и зубилом. Упираюсь покрепче в скалу, чтобы противостоять зыби, и принимаюсь долбить известняковую глыбу. Отколупываю крохотный кусочек, потом другой. Течение толкает под руку — тут недолго и промахнуться, и, хотя удар молотком по пальцам много чувствительнее на суше, чем под водой, он не наводит на мысль о всеобщей радости. Осколки сыплются вниз. Помахивая ластой, словно балерина ножкой, я очищаю место работы. Зыбь мгновенно уносит песок, обнажая крепкую, как бетон, накипь.

Когда панцирь лопается под ударами зубила, вода вокруг чернеет, а во рту я чувствую вкус железа. Говорят, оно полезно для организма, хотя и не в таком количестве. Вытаскиваю ядро — позже надо будет пометить на плане его точное местонахождение. Так, теперь можно просунуть в дыру ломик. Налегаю изо всех сил — скала дымится, но не поддается. Напрягаюсь, раздуваю легкие и жду попутной волны. Есть! Кусок отваливается от скалы.

Подбираю монету, тру ее пальцами и подношу к стеклу маски. Явственно вижу профиль: римский шлем, прямой нос, строгий взор, благородная бородка. На обороте — испанский герб. Это слегка почернелый неаполитанский пиастр. Ну конечно! «Хирона» входила в эскадру, снаряженную в Неаполе, столице тогдашнего Королевства Обеих Сицилий.

Да, это был он, тщеславный король, король-паук, ткавший в своем дворце Эскориал под Мадридом тончайшую паутину заговоров, опутывавших мир. То был Филипп II Осторожный, защитник веры, искоренитель ереси; божьей милостью король Арагона, Кастилии и Леона, король Сардинии и Обеих Сицилий, король Наварры, Гренады, Толедо, Валенсии, Галисии, Майорки, Севильи, Кордовы, Мурсии, Альгравы, Корсиры, Альхесира, Гибралтара, Канарских островов? Ост — и Вест-Индий, островов и земель Моря-Океана, король Португалии, Алжира, Бразилии, островов Азорских и Зеленого Мыса, владелец колониальных факторий Гвинеи, Анголы и Мозамбика, повелитель Адена, Маската, Ормуза, Явы, Молуккских островов, Филиппин и Макао, великий герцог Австрийский, герцог Миланский, Лимбургский, Брабантский, Люксембургский, маркиз Антверпенский, граф Габсбургский, Бургундский, Тирольский, Барселонский, Фландрский, Артуа, Намюрский, Голландский, Зееландский, Зутфенский, сеньор Бискайский, Молинский, Гронингенский, Утрехтский и Фризский, король Иерусалимский… Побежденный король.

В немеющей от холода руке покоилась история Европы. После стольких лет розысков в архивах, библиотеках и книгохранилищах Англии, Испании, Франции, Бельгии и Нидерландов я держал под водой на ладони осколок трагедии, решившей судьбу всех этих земель.

Закрываю глаза и вижу Филиппа. Это он в 1588 году, после двадцати лет интриг и сомнений, бросил против Англии самый многочисленный на памяти людей флот, ибо «такова была воля божья».

В империи Филиппа II, простиравшейся на половине Европы, в трех Америках и бывших португальских владениях в Африке и Азии, солнце не заходило никогда. Никогда больше в истории один человек не властвовал над столькими людьми и государствами. Но никогда еще разбросанная на четырех континентах империя не зависела в такой степени от господства на море.

В золотых рудниках Америки ежегодно добывали больше золота, чем его было в средние века во всей Европе. Специально снаряженные эскадры тяжелых галионов — «Золотые флоты» — доставляли из Нового Света в испанский порт Кадис годовую добычу, о которой грезили французские, голландские и английские корсары.

Испанская империя фактически зиждилась на монополии короля на добычу золота и заморскую торговлю. После завоевания конкистадорами Южной и Центральной Америки папа римский назначил короля Фердинанда и королеву Изабеллу постоянными представителями святейшего престола в языческих землях Нового Света. Год спустя (1494), правда, папа Александр VI позволил португальцам обосноваться в Бразилии, однако строжайше воспретил «всем прочим под страхом отлучения от церкви селиться на новооткрытых островах и землях и вести там торговлю без нашего соизволения». В 1580 году Филипп поглотил Португалию, а с ней все колониальные территории, сочтя их своим законным непререкаемым наследством.

Теперь, чтобы держать весь мир в когтях и спокойно вывозить из Перу и Мексики золото, столь необходимое Христову воинству, ему оставалось сокрушить последнюю соперницу — Елизавету Английскую, чьи корабли не раз становились поперек золотого пути от Нового Света до мадридской казны.

Настоятельность божьего возмездия испанский самодержец с особой силой ощутил в 1568 году. Тем летом от берегов Испании в сопровождении четырех сабр1 отошло судно, которое должно было доставить стоявшим во Фландрии войскам герцога Альбы миллион золотых дукатов.

Разведка донесла, что о золотом грузе пронюхали корсары-протестанты Ла-Рошели, решившие устроить испанцам засаду при входе в Ла-Манш. Судно укрылось на британском берегу в Саутгемптоне, а сабры — в Плимуте и Фалмуте. Испанский посол в Лондоне пожаловался королеве Елизавете на корсаров, среди которых оказалось и двое англичан. Во время аудиенции посол испросил дозволения выгрузить золото на берег и доставить его по суше в Дувр, а оттуда под охраной королевских судов переправить во Фландрию. Елизавета не смогла отказать своему доброму кузену Филиппу в такой услуге. Она незамедлительно отдала распоряжения.

Губернатор острова Уайт арестовал испанского капитана и выгрузил сто пятьдесят девять бочонков с золотыми дукатами. Изумленному послу были даны разъяснения, что все это сделано для вящей сохранности миллионной суммы. Разве не об этом просил позаботиться любезный кузен?

Однако при следующей аудиенции Елизавета в гневе напустилась на посла. Он ей солгал: оказывается, как она выяснила, деньги принадлежат вовсе не королю Испании, а каким-то торговцам! Посему дукаты конфискованы. Разумеется, участникам разгрузки будут выплачены наградные…

Герцог Альба не смог расплатиться с солдатами, и те подняли ропот. В наказание он наложил эмбарго на все английские товары, захваченные во Фландрии.

Елизавета в отместку арестовала все испанские купеческие суда, оказавшиеся в британских водах.

Филипп за это конфисковал английские корабли, стоявшие в его портах, а их экипажи отправил в цепях на галеры.

Елизавета в ответ посадила в тюрьму испанского посла.

Начались затяжные переговоры, но Филипп так никогда больше и не увидел своих дукатов.

Вражда вновь всколыхнулась в 1580 году. Филипп и римский папа тайно помогали деньгами и оружием ирландским повстанцам. Когда мятежный граф Десмонд разбил при Глен-Мэлере войска британского лорда-наместника, обрадованный Филипп послал ему на помощь несколько сот человек. Английская армия встретила их в месте высадки и перебила всех до одного. Филиппу пришлось смолчать — ведь официально он не был в состоянии войны с Елизаветой. Странно, ответил он английскому послу, эти солдаты говорили по-испански? Удивительно, откуда бы им взяться в Ирландии. Он, во всяком случае, о сем ничего не ведает.

В 1583 году Елизавета выгнала из Лондона испанского посла дона Бернардино де Мендосу: явные улики свидетельствовали о том, что тот замешан в заговоре Трогмортона, замышлявшего убийство королевы. Филипп, оскорбившись, бросил в тюрьму всех англичан, находившихся в Испании, конфисковал их имущество и запретил всякую торговлю между двумя странами.

Но два года спустя Испанию поразил страшный голод. Пришлось королю выправить по всей форме пропуск для нескольких английских купцов, которые должны были доставить из Европы хлеб. Но едва флотилия торговых судов вошла в Лиссабон, как по приказу короля груз был захвачен, а матросы отправлены на галеры. Одному-единственному кораблю удалось вырваться: экипаж побросал в море испанских солдат, поднявшихся на борт в одежде торговцев фруктами, и поднял паруса. Он-то и доставил тяжкую весть в Лондон: король Испании изменил своему слову.

Ответом была массированная атака английских приватиров на порты и корабли Филиппа в разных концах империи. Собственно, эти нападения не прекращались все пятнадцать лет, что тянулась вражда. Приватирские суда снаряжались на деньги королевы, ее министров и придворных фаворитов. Британские оводы жалили больно.

Подверглись нападению порт Виго, острова Зеленого Мыса, мыс Сан-Висенти. Безродный авантюрист по имени Фрэнсис Дрейк начал свою частную войну против могущественнейшего в мире короля, разоряя его владения в Вест-Индии. Он ограбил Сан-Хуан-де-Ульоа и пронесся ураганом по Мексиканскому заливу, где с помощью французских пиратов и кучки негров-марунов взял несколько крепостей. На Панамском перешейке Дрейк захватил караван мулов, переправлявший ежегодную добычу серебряных рудников Перу на Атлантическое побережье.

По возвращении в Англию Дрейк объяснил королеве, что вся добыча была им «выменена законным образом у туземцев». Именно так и ответствовала королева на запрос испанского посла, который чуть не задохнулся от ярости.

Обогнув Южную Америку через Магелланов пролив, Дрейк — Дракон, как в ужасе стали звать его испанцы, — появился у Тихоокеанского побережья континента. Там его никто не ожидал. Трофеями Дрейка стали ограбленные по пути галионы и незащищенные испанские города.

Два года длилась эта первая в истории пиратская кругосветка. Из пяти кораблей Дрейка не вернулись четыре. Но шелк, пряности и награбленное золото (бульшую часть серебра, отягощавшего нагруженный сверх всякой меры корабль, пришлось выбросить в море) принесли лицам, снарядившим экспедицию, 4700 процентов чистого дохода. Это не считая доли самого Дрейка и части, причитавшейся ее королевскому величеству.

Все это происходило, повторяем, в то время, когда Англия и Испания не были в состоянии войны. Посол Испании от имени своего оскорбленного и ограбленного повелителя потребовал возмещения причиненного ущерба и примерного наказания дерзкого разбойника. Список разорений и убийств был нескончаем. Елизавета велела казначею пересчитать дукаты, доставшиеся от сказочного рейда, и после пышного приема во дворце самолично возвела Дрейка в рыцарское звание. «Сэр» Фрэнсис высочайшим указом был произведен в вице-адмиралы королевского флота.

Рыцарь-адмирал, «пират-лютеранин», вновь поднял паруса. На сей раз Дрейк ограбил по пути порты северного побережья Испании, Канарские острова, Пуэрто-Рико, наложил контрибуцию на Санто-Доминго, осадил Картахену, сжег Сан-Аугустин во Флориде и кроме обычной добычи привез в Англию двести захваченных в боях пушек.

Сокрушить Англию и наказать нечестивцев стало делом безотлагательным.

Елизавета выдала из своей казны деньги и предоставила корабли незаконнорожденному внуку португальского короля Мануела I — дону Антонио, который в изгнании провозгласил себя королем Португалии. Стало известно, что Елизавета начала обхаживать султана Марокко, предлагая ему союз против исконного врага — Испании в обмен на поддержку дона Антонио.

Елизавета давно уже помогала деньгами и оружием принцу Вильгельму Оранскому, считавшемуся вторым в мире лидером протестантов. Однако принца заколол в собственном доме в Дельфте слуга, фанатик-папист. Это было седьмое по счету покушение, устроенное Римом, и оно наконец увенчалось успехом. Королева была возмущена кровавым «умиротворением» Фландрии и Брабанта. Она заключила договор с голландцами и отправила гарнизоны во Флиссинген и Брилле. Ее фаворит граф Лестер высадился в Северных провинциях с пятью тысячами пехотинцев и тысячью всадников (1586) на помощь еретикам, повстанцам-гёзам.

Но и это было еще не все.

Священный поход против Англии стал неотвратимым, после того как в главном зале замка Фотерингей палач положил окровавленный топор и высоко поднял за волосы отрубленную голову, воскликнув: «Господи, храни королеву!» Все присутствующие, согласно обычаю, повторили за ним клич. И только тут они заметили, что палач держит не волосы, а парик — голова скатилась с эшафота… «Злокозненная судьба и терзания состарили до седин и обезобразили в сорок пять лет королеву, которая при жизни числилась меж самыми прекраснейшими женщинами мира…» То была голова Марии Стюарт, вдовствующей королевы Франции, свергнутой королевы Шотландии и законной принцессы-наследницы Англии.

Казнь Марии Стюарт глубоко шокировала дворы всех монархов Европы. Правила политической игры требовали, чтобы принцев и принцесс устраняли негласно, предпочтительно с помощью яда. Публичное отсечение головы на эшафоте явилось вызовом всемогуществу правящей элиты, ибо ставило особ королевской крови наравне с прочим людом.

Елизавета была незаконной наследницей, поскольку Анна Болейн зачала ее, будучи любовницей Генриха VIII, в то время благонравного супруга Екатерины Арагонской.

Елизавета была законным ребенком, ибо ее отец, выслав из дома Екатерину, женился на Анне за добрых четыре месяца до рождения дочери (1533).

Елизавета была незаконной наследницей, поскольку ее отец, предав казни Анну, отрекся от дочери.

Елизавета была законной владычицей, поскольку парламент после шестой женитьбы Генриха (1543) поставил ее третьей в списке престолонаследников (вслед за сыном Генриха Эдуардом, которому суждено было умереть в шестнадцать лет, и Марией Тюдор, ее сводной сестрой).

Елизавета была незаконной наследницей, поскольку отец подтвердил свою волю на смертном одре (1547).

Елизавета была законной преемницей, поскольку это было подтверждено парламентом, вознесшим ее на трон в 1558 году.

Елизавета была незаконным монархом, поскольку римские папы по очереди отлучали ее от церкви. А папы непогрешимы!

Желала ли протестантка Елизавета смерти католички Марии? Или она была не в силах воспротивиться казни, которой требовал английский суд? Ответ ясен сегодня не более, чем 18 февраля 1587 года.

Но для Англии — для простолюдинов, плясавших, услышав траурную весть, на улицах, для жиреющих негоциантов, для клерков в конторах и лордах при дворе эта казнь означала устранение опасности, висевшей три десятилетия над нацией, принявшей новую религию.

Мария Стюарт была скомпрометирована множеством интриг и неудавшихся покушений. «Сфабрикованные доказательства, фальшивые улики, — утверждали католики. — Шотландской королеве даже не предъявили документов, на основе которых был вынесен смертный приговор, у нее не было защитника…» Послу де Бельевру, просившему от имени короля Франции о помиловании, генеральный прокурор Пакеринг зачитал завещание Марии. Там говорилось: «Как не может быть в небе двух солнц, так не может быть в Англии двух королев и двух религий».

Для Филиппа во всем этом событии содержался особый смысл. Перед своей мученической смертью Мария Стюарт отреклась от сына-еретика Якова VI Шотландского (в дальнейшем Яков I Английский) и завещала свой престол благочестивейшему королю Испании.

Именно так она распорядилась в письмах, отправленных Филиппу, римскому папе и испанскому послу в Париже.

В ранней юности отец заставил Филиппа жениться на Марии Тюдор, «неблаголепной ликом» внучке английских королей-католиков; тем самым он стал принцем-консортом Англии. Но после смерти в 1548 году жены, не оставившей наследника, Филипп потерял право на британский трон. Он намеревался посвататься к шотландской королеве Марии Стюарт, уже тогда претендовавшей на английскую корону. Однако та вышла замуж за французского дофина, впоследствии короля Франциска II. Тогда вдовый Филипп попытался жениться на… Елизавете, сводной сестре покойной Марии Тюдор.

Графу Фериа, явившемуся с этим предложением в Лондон, Елизавета ответствовала: «Король Испании будет первым претендентом на мою руку, если я надумаю выходить замуж, но слишком близкое родство заботит меня. Даст ли папа римский на то свое благословение?»

Вопрос остался без ответа. Елизавета уклонилась еще от нескольких предложений. В это время в Шотландию вернулась из Франции овдовевшая Мария Стюарт, и Филипп вновь обратил на нее свои взоры. Но Мария потеряла трон, а девятнадцать лет спустя — и голову…

Отныне Филиппу, защитнику веры, предстояла священная миссия освободить «свой» народ от лютеранского ига.

Когда 23 марта 1587 года гонец доставил к нему во дворец Эскориал депешу от посла в Париже с вестью о казни Марии Стюарт, Филипп заперся в своем маленьком рабочем кабинете.

Он не терпел людей рядом с собой и распорядился выстроить по собственному плану дворец в горах Гуадаррамы. Неделю король не спускался в парадные покои, размышляя. Он затребовал карты укреплений и фортов Англии, Ирландии и Шотландии; прочел последние донесения лазутчиков; перебрал стратегию прошлых вторжений на Британские острова — римлян, норманнов, бретонцев; сравнил численность своих и вражеских войск; вспомнил о призывах папы, своих советников и бежавших от Елизаветы англичан.

Один из них, сэр Вильям Стенли, советовал вначале взять Ирландию; другой, полковник Семпл, посланец Марии Стюарт, настоятельно предлагал укрепиться в Шотландии и на острове Уайт, запереть Ла-Манш и уморить Англию блокадой.

Международная обстановка благоприятствовала, как никогда: Францию терзали внутренние кровавые раздоры; германский император, кузен Максимилиан II, заверял в своей преданности; турки не оправились от поражения при Лепанте; султан Марокко охладил пыл после поражения своего союзника дона Антонио; немецкие и скандинавские князья-лютеране слишком слабы; голландские мятежники временно деморализованы убийством Вильгельма Оранского и изменой трех английских генералов-католиков, перешедших на сторону Испании со своими гарнизонами.

Филипп вышел из кабинета исполненный решимости нанести удар.