ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
ГЛАВА ПЯТИДЕСЯТАЯ
Бури и волны жестоко потрепали «Дельфин». Грот-стеньгу переломило и вышвырнуло за борт, вскоре сломалась и фок-мачта. Палуба флейта выглядела так, словно па ней недавно разыгралась абордажная схватка. Все эти напасти приключились на обратном пути из Бразилии, в нескольких милях от Азорских островов. Когда шторм наконец стих, и только мертвая зыбь раскачивала израненный флейт, команда бросилась чинить поврежденный рангоут, такелаж и палубные надстройки. Трое друзей стали держать совет, разумно ли направляться с такими повреждениями в Бискайский залив, или лучше все же зайти в один из испанских или португальских портов. Оба варианта были достаточно рискованными.
— Если мы пойдем на восток, то дня через три-четыре будем в Лиссабоне, — прикидывал Ян Янсен. — Еще через неделю сможем опять выйти в море, но уже с целым такелажем. А с ним мы быстро наверстаем упущенное время…
— … или угодим прямо в лапы к берберийцам, — мрачно возразил Юрген Тамм, сплюнул через шканцклейдер и добавил: — К тому же такелаж «Дельфина», кстати, опять будет в том же состоянии, что и сейчас. Нет уж, спасибо!
— Так куда же все-таки поплывем, на север или на восток? — спросил Венцель фон Стурза. — Кто сегодня командует?
Дело было в том, что Ян Янсен и Юрген Тамм по уговору поочередно исполняли обязанности капитана «Дельфина», сменяясь каждые сутки в полдень.
— Венцель прав, — сказал Юрген Тамм, — нечего разводить понапрасну дебаты. Тот, кто командует кораблем, пусть и определяет курс. Ты, Ян, три часа назад заступил на вахту — тебе и решать.
— В таком случае — курс ост! — решительно провозгласил Ян Янсен и приказал брасопить грот, а заодно и поставить лисели. Венцель фон Стурза взял лютню и затянул песню на старинный мотив, слова для которой придумала команда «Дельфина»:
Ян, Юрген и Венцель — ого! ахой!
Отправились морем вокруг Оркней.
Плыли из Гамбурга и по пути Приладили черту под хвост фитиль.
На флейте «Дельфин» — ого! ахой!
Ян, Юрген и Венцель — народ лихой!
Их друг, адмирал, — человек большой:
Пять футов со шляпой — ого! ахой!
Пять каперов враз отправил на дно:
В гости к морскому царю — ого!
Тай вот у нас народ лихой!
Ян, Юрген и Венцель — ого! ..
— Ахой! — раздалось сверху. — Паруса за кормой справа по борту!
Песня оборвалась на полуслове, все взоры устремились в указанном направлении. За кормой «Дельфина» маячили силуэты трех парусников, нагонявших его. Ян Янсен навел подзорную трубу.
— Пираты? — спросили в один голос фон Стурза и Тамм.
— Они самые, братья. Эй! Такелажника и парусного мастера ко мне!
Быстро соорудить еще пару парусов для фок-мачты! Живей, ребята, пошевеливайтесь!
Юрген Тамм схватил лаг-линь и песочные часы, собираясь замерить скорость судна.
— Почти шесть узлов, Ян! — крикнул он через минуту.
— А они делают все восемь, — отозвался Янсен, ткнув пальцем через плечо, — а то и больше.
— Раньше, чем часа через два, они нас не нагонят, — подытожил фон Стурза, — за это время успеем что-нибудь придумать.
Не прошло и часа, как дозорные высмотрели впереди по левому борту новые паруса. Это был караван гамбургских «купцов», направлявшийся домой под охраной «Герба Гамбурга». Завидев конвойный фрегат, пираты поспешили ретироваться в южном направлении. Венцель фон Стурза и Ян Янсен сели в шлюпку и отправились на борт «Герба Гамбурга». Каково же было их удивление, когда им навстречу вышел адмирал Карфангер.
Во время последнего плавания с караваном в Италию Мартин Хольсте допустил несколько грубых просчетов, приведших к убыткам в несколько тысяч талеров. Коммерц-депутация подала на него жалобу в совет и потребовала эти убытки возместить. До окончательного выяснения обстоятельства дела Мартина Хольсте отстранили от командования фрегатом, а поскольку «Леопольд Первый» по-прежнему стоял на ремонте, капитаном «Герба Гамбурга» назначили Карфангера.
— Однако команда осталась прежней, не так ли? — спросил Ян Янсен.
— Да, почти. Так пожелало адмиралтейство. Несколько офицеров Хольсте
— казначей, лейтенант и старший штурман — должны выступить в качестве свидетелей по его делу, и мне позволили взять вместо них моих людей.
— Довольны ли вы командой? — поинтересовался Венцель фон Стурза.
— Дела идут гораздо лучше, чем я мог предположить, — отвечал Карфангер, прекрасно понимавший, к чему клонит его друг. — Всего несколько строптивцев наберется.
Последние слова адмирала подтвердил и Михель Шредер. Из всех недовольных особенно усердствовал боцман Михель Зиверс, его открыто враждебное отношение к Карфангеру уже не раз приводило к конфликтам.
— Подспудный гнев тлеет долго, — сказал Янсен. — Глядите за ним в оба, а не то он подстроит вам какую-нибудь пакость, за которую потом придется держать ответ в Гамбурге.
Пора было расставаться. Ян Янсен успел еще переброситься несколькими словами со старшим сыном Карфангера, впервые отправившимся в плавание вместе с отцом, и отбыл на свой корабль. Венцель фон Стурза остался на «Гербе Гамбурга».
Через несколько дней — дело было в конце сентября — караван пришел в Кадис. Здесь Карфангера поджидал первый неприятный сюрприз — письмо коллегии адмиралтейства, в котором в адрес адмирала высказывались упреки по поводу длительной стоянки в Плимуте, хотя на этот счет имелась точная инструкция: в Плимут не заходить. В конце был задан прямой вопрос: собирается ли адмирал Карфангер до наступления зимы вернуться в Гамбург, как было предписано, или нет?
— Как только им опять удалось обо всем пронюхать, не пойму? — недоумевал Карфангер, беря перо и бумагу.
— Как? Не иначе, Михель Зиверс успел черкнуть пару строк кому следует, — предположил Венцель фон Стурза.
Карфангер сделал вид, что не расслышал его слов, и принялся составлять рапорт с описанием причин вынужденной стоянки в Плимуте.
Причин этих было несколько. Вначале они напрасно прождали благоприятных ветров. Затем, уже у самого английского берега, их застиг шторм, один из кораблей каравана дал серьезную течь, и залатать корпус можно было только в ближайшем порту, которым оказался Плимут. В довершение всему опять налетел свирепый шторм, задержавший их отплытие из английского порта еще на несколько дней. Тем не менее, адмирал не терял надежды вернуться до наступления зимы. Его рапорт завершался такими словами:
«Однако сие — в руках Божьих, но не в моей власти. Господь свидетель, что я всегда верой и правдой служил родному городу, с превеликим усердием заботился о его благополучии и оберегал городскую казну от излишних расходов. И ныне я намерен приложить все усилия к скорейшему возвращению каравана, в остальном полагаясь на промысел Всевышнего, с чем и остаюсь Ваш всепокорнейший и преданный слуга капитан Берент Якобсон Карфангер Кадис, лета 1683-го, 24 сентября».
Однако прежде чем последний из кораблей каравана поднял синий флаг — сигнал готовности к отплытию — прошло еще две недели. Вечером 10 октября Карфангер еще раз собрал в адмиральской каюте своих офицеров и друзей, чтобы поделиться с ними только что полученной новостью.
Армия под командованием польского короля Яна III Собеского в битве под Каленбергом разгромила турок, с самой весны осаждавших Вену, причем в битве этой к армии польского короля присоединились саксонские и баварские контингенты имперской армии во главе с Карлом Лотарингским.
Не только в честь этой победы поднимались бокалы тем вечером: адмирал Карфангер праздновал свое шестидесятилетие в кругу друзей и боевых товарищей.
Но недолго суждено было им веселиться. Внезапно дверь каюты рывком распахнулась, и в проеме показалось чье-то перекошенное от ужаса лицо:
— Пожар на судне! Пожар в такелажной кладовой!!
Все повскакали с мест и бросились к двери, сметая со стола бокалы и оловянные тарелки, опрокидывая стулья. На палубе уже толпилась встревоженная команда. Пожар в кладовой, где хранился засной просмоленный такелаж и бухты пеньковых тросов! … А за тонкой переборкой — носовая крюйт-камера, набитая порохом для мушкетов…
Из отверстия люка вырывались клубы густого, едкого дыма. Солдаты, выстроившиеся в ряд по приказу командира, уже лили в люк воду из деревянных ведер, которые передавали по цепочке. Но было видно, что ведер слишком мало, и Карфангер крикнул Михелю Шредеру:
— Лейтенант, садитесь в шлюпку — и за ведрами! Соберите по кораблям все, что можно, и быстро назад!
— Слушаюсь, господин адмирал! — откликнулся Михель Шредер.
— Одному вам не управиться, я возьму шлюпку с «Дельфина»! — прокричал Ян Янсен.
Через некоторое время обе шлюпки возвратились, доверху наполненные деревянными ведрами. Однако пожар принял уже угрожающие размеры. Коекто из команды начал спускаться в лодки, пришвартованные к борту фрегата.
Напрасно Карфангер и Шредер призывали малодушных вспомнить о присяге, напрасно Янсен и фон Стурза пытались их остановить… Огонь под палубой неумолимо подбирался к носовой крюйт-камере, и опасность взлететь на воздух вместе с кораблем становилась все реальнее.
Но не все ударились в панику; большинство матросов и солдат продолжали отчаянную борьбу с огнем. Дым разъедал глаза и легкие, от страшного жара начинала тлеть одежда, у самых их ног из люка вырывались ослепительные языки пламени, но матросы продолжали лить ведро за ведром в его ненасытную полыхающую пасть.
Огонь еще не вырвался на свободу, продолжая бушевать под палубой, и Карфангер надеялся, что им удастся задушить, затопить его. Но вскоре палубный настил вокруг люка стал таким горячим, что лишь немногие отваживались добегать с ведром воды до самого его края. Запасы пороха у них под ногами могли взорваться каждую секунду. Пламя уже прожгло переборку и начало пожирать частично залитый водой порох в малой крюйт-камере; ослепительно яркий сноп огня с громким шипением хлестнул из-под палубного настила у самого основания грот-мачты.
— Все, вода больше не поможет! — прокричал, задыхаясь, Михель Шредер Карфангеру, стоявшему на квартердеке. — Боюсь, что корабль нам не спасти.
— Пока он на плаву, еще не все потеряно, — невозмутимо отвечал тот.
— Я знаю, что еще можно предпринять: прикажите пробить дыру ниже ватерлинии и затопить корабль, — предложил Ян Янсен.
— А кто мне его потом поднимет? Здесь больше тридцати футов под килем.
— А если обрубить якорные канаты и подойти ближе к берегу? Там, где Рио-де-Сан-Петро впадает в бухту, глубина небольшая! — крикнул Михель Шредер.
— Дельно, лейтенант. Поднять фок и бизань! Руби канаты! — приказал Карфангер, затем кликнул плотника, велел ему садиться в шлюпку и прорубить дыры в корпусе корабля.
Уже развернули бизань, уже несколько самых отчаянных матросов карабкались на фор-марс… Но едва поднятый фок начал наполняться ветром, изпод палубного настила на баке высоко в небо ударил могучий столб огня и в одно мгновение пожрал фок; матросы кинулись прямо с рея в море. Пламя побежало по просмоленным вантам наверх — и такелаж запылал… Через минуту «Герб Гамбурга» полыхал, словно гигантский факел, и отблески жгучего пламени плясали на поверхности моря, освещая бухту Кадиса.
Смертельный ужас обуял всех, кто еще оставался на палубе. Двенадцатилетний сын Карфангера упал перед отцом на колени, умоляя его покинуть корабль и спасаться вместе с остальными, однако адмирал твердо отвечал:
«Мой дорогой сын, знаю, что мне делать. Мое место здесь, а не в шлюпке! «
Затем он попросил Яна Янсена и Венцеля фон Стурзу позаботиться о мальчике, и пожал своим друзьям руки. Через несколько мгновений Карфангер уже искал своих офицеров. Вдруг он заметил, что денщики вытаскивают из адмиральской каюты сундуки с его вещами, и закричал на них:
— Бросьте немедленно! Вы хотите, чтобы мужество покинуло и тех немногих, кто еще верен своему адмиралу и вместе с ним пытается спасти корабль?!
Увидев наконец Михеля Шредера и Бернда Дреера, он приказал им взять несколько верных людей и перерубить из шлюпок якорные канаты. Оставалась еще последняя надежда на то, что ветер снесет горящий корабль на мелководье, где его можно будет затопить.
— Господин адмирал, надежда слишком призрачна! — прокричал Михель Шредер, показывая на гигантские языки пламени, достигавшие топов мачт. — В любую секунду огонь может попасть в остальные крюйт-камеры, и фрегат разнесет на куски!
— Лейтенант, разве вы не слышали приказа?
— Так точно, слышал, господин адмирал!
— Тогда — с Богом, лейтенант!
Но едва шлюпки отвалили от борта фрегата, как сидевшие на веслах матросы стали грести прочь от него, не обращая внимания ни на команды, ни на угрозы. Страх удесятерил их силы, и только одна мысль гнала их вперед: скорее прочь от фрегата, как можно дальше! И тогда Михель Шредер, зажав в зубах огромный нож, кинулся из шлюпки в волны и поплыл к тому месту, где из воды поднимался толстый якорный канат. Но на полпути между ним и кораблем вдруг встал борт шлюпки, сильные руки вытащили его из воды, и кто-то спросил: «Это вы, лейтенант?». По голосу Шредер узнал констебля. «Скорее! — хрипел Михель Шредер. — Скорее! .. Рубить канат! «.
Констебль покачал головой: «Поздно… Из этого ничего не выйдет. Нам надо уносить ноги! „ — „Но адмирал, где наш адмирал?“ — не успокаивался Михель Шредер. «Адмирал покинул корабль, — отвечал констебль, — вместе с командиром солдат и последними…“
Гром орудийных выстрелов заглушил его слова: от адского жара начали разряжаться пушки на батарейных палубах «Герба Гамбурга». Залп за залпом, через неравные промежутки времени, словно прощальный салют гибнущего фрегата… Эхо канонады отражалось от крутых береговых скал. Михель Шредер поднялся во весь рост и увидел вокруг пылающего корабля множество шлюпок, яликов и лодок, в которые набились матросы и солдаты из экипажа конвойного фрегата. Зарево освещало дома Кадиса; лейтенант еще раз бросил взгляд на «Герб Гамбурга» и вновь спросил констебля:
— Вы уверены, что адмирал покинул корабль?
— Да! Какой-то голландский капитан взял его в свою шлюпку.
В полночь тишину, повисшую над кадисской бухтой, расколол грохот взрыва чудовищной силы. Высоко в воздух взлетели горящие обломки палубного настила и рангоута. Кормовая надстройка, украшенная гербом, отломилась от корпуса, и останки «Герба Гамбурга» с пронзительным шипением скрылись под водой. ЭПИЛОГ Всю ночь Михель Шредер с констеблем искали своего адмирала на судах, стоявших на якоре в кадисской бухте. Но ни англичане, ни испанцы, ни гамбуржцы, ни голландцы не знали, где сейчас находится адмирал Берент Карфангер. Они нашли его на шканцах «Дельфина»; Венцель фон Стурза и Ян Янсен доставили на флейт и сына Карфангера.
Адмирал лежал неподвижно, до пояса укрытый красным флагом с белой крепостью; вокруг, понурив головы, стояли его друзья: Ян Янсен и Юрген Тамм, Бернд Дреер и Венцель фон Стурза, седые волосы которого развевал ветер с моря.
Спустя три дня двенадцать капитанов — англичане и немцы, голландцы и испанцы — несли гроб с телом адмирала Берента Якобсона Карфангера на кладбище моряков у форта Пунталес. Вместе с адмиралом вечный покой в испанской земле предстояло обрести и шестидесяти четырем матросам и солдатам с «Герба Гамбурга». Когда капитаны опускали гроб в могилу, все стоявшие на рейде корабли приспустили флаги, и залпы трехсот с лишним пушек загремели в траурном салюте…
Через несколько дней «Дельфин» снялся с якоря и вышел в море, взяв курс норд. На его борту находился и сын Карфангера. Венцель фон Стурза остался в Кадисе. Он решил во что бы то ни стало разыскать боцмана Михеля Зиверса, который после той трагической ночи бесследно исчез. Его не оказалось ни среди мертвых, ни среди спасенных, и старый воин не сомневался, что совесть у боцмана нечиста.
Поиски привели фон Стурзу в Пуэрто-де-Санта-Мария — городок, расположенный на другом берегу кадисской бухты. Едва он собрался заглянуть в таверну, как вдруг услыхал доносившийся из раскрытого окна знакомый голос: Михель Зиверс торговался с какими-то людьми насчет платы за перевоз его в испанские владения в Южной Америке. Венцель фон Стурза не колебался ни секунды. Пинком распахнув дверь, он ворвался в таверну и потребовал у Зиверса доказательств того, что пожар на фрегате и гибель адмирала Карфангера — не его рук дело.
Вместо ответа Михель Зиверс вскочил, выхватил из ножен абордажную саблю и, размахивая ею, стал пытаться прорваться к двери. Но и Венцель фон Стурза уже обнажил свою шпагу. Завязался смертельный поединок. В тесноте таверны фон Стурзе трудно было орудовать своим огромным клинком, к тому же боцман защищался с отчаянием обреченного.
За долгую жизнь Венцелю фон Стурзе приходилось сражаться бессчетное число раз, но тут он внезапно почувствовал, что силы оставляют его. На стороне противника на этот раз была молодость. Тогда он собрал последние силы и, забыв о защите, вложил их в последний удар. Клинок пронзил горло Зиверса, но за долю секунды до этого сабля боцмана поразила старого рубаку в грудь. Михель Зиверс рухнул на глиняный пол таверны. Венцель фон Стурза выронил шпагу, в ушах у него зашумело, словно где-то вдалеке морские волны набегали на песчаный берег, потом шум стал стихать, удаляться и скоро стих совсем…
Капрал городской стражи, явившийся с дюжиной солдат на истошные вопли хозяина таверны, склонился над неподвижными телами и спросил, что произошло.
— Да ничего особенного, — отвечал ему один из недавних собеседников Михеля Зиверса. — Эти двое чужестранцев, видать, чего-то не поделили меж собой. Сдается мне, что они с того фрегата, что давеча взлетел на воздух в гавани. Только нам до всего этого нет дела…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.