Тишина за Рогожской заставою

Тишина за Рогожской заставою

Рогожское кладбище

Московские старообрядцы стали погребать своих умерших на отдельных погостах, обособленно от «никониан», практически сразу вслед за никоновскими реформами. Но в 1771 году, когда во время эпидемии чумы было запрещено хоронить внутри Камер-Коллежского вала, старообрядцам были отведены земли для новых кладбищ — за Рогожской заставой и за Преображенским валом.

Место за Рогожской заставой было выбрано не случайно: там находилась старообрядческая деревня Новоандроновка, и даже вполне вероятно, что там уже имелось небольшое сельское кладбище.

Состоятельные московские люди, из тех, что держались старой веры, постоянно делали пожертвования Рогожской общине или устраивали здесь на свой счет разные, как теперь они называются, учреждения собеса. В результате при кладбище вырос целый городок. Кроме храмов, здесь были «палаты» для священнослужителей и для причта, частные дома, гостиница для паломников, детское училище, приюты, богадельни. Всех призреваемых — старых и малых — при кладбище доходило в XIX веке до тысячи человек!

В большинстве источников, и современных и прежних, понятие «Рогожское кладбище» относится не столько к собственно погосту, сколько к поселку при нем, к старообрядческой общине. И часто о некрополе там не говорится или ничего, или очень скупо. Между тем Рогожский некрополь один из самых своеобразных в Москве. Ни с каким другим кладбищем его спутать невозможно.

До революции здесь хоронили только раскольников. Но и после революции, когда погребение перестало иметь характер религиозного обряда, а крест на могиле являлся чуть ли не вызовом системе, на Рогожском все так же появлялись могучие кресты-голубцы. Их и теперь очень много, и они придают кладбищу характерный строгий вид. Хотя хоронят тут теперь далеко не одних только старообрядцев.

Наибольшей славы Рогожское кладбище достигло во второй половине XIX — начале XX века, когда здесь были похоронены самые известные российские промышленники, фабриканты, купцы: Шелапутины, Рахмановы, Солдатенковы, Пуговкины, Кузнецовы, Рябушинские, Морозовы, Капырины, Рязановы, Трындины и другие. Но немногие из этих захоронений можно теперь найти на кладбище. Дело в том, что в советское время у «капиталистов-эксплуататоров», наряду с прочим, часто экспроприировались и надгробия с могил. И в первые пятилетки Рогожское кладбище являлось крупнейшим в Москве месторождением и поставщиком гранита на стройки социализма, в частности, для метро.

О том, какие залежи ценного камня были на Рогожском кладбище прежде, можно судить по немногим сохранившимся купеческим захоронениям. То есть, немногим по сравнению с тем, что было до революции. Но если Рогожское сравнивать с другими московскими кладбищами, то здесь и до сих пор купеческих могил больше, чем где-либо.

В конце главной дорожки стоит колоссальный черный крест на не менее впечатляющей плите розового гранита, под которой похоронен московский купец Федор Васильевич Татарников. Говорят, раньше таких крестов на кладбище было несколько. Теперь остался один. На память.

По пути к этому кресту-великану на аллее есть еще несколько примечательных захоронений. И, прежде всего, грандиозная, до половины деревьев ростом, кованая часовня — склеп рода Морозовых. Там похоронены пять поколений славной купеческой фамилии, начиная от основателя династии Саввы Васильевича (1770–1860) и до современных ее представителей. Последнее захоронение датировано 1995 годом. Конечно, самый известный среди Морозовых это Савва Тимофеевич, внук основателя династии, прославившийся как покровитель искусств и щедрый кредитор русской революции. До сих пор остается загадкой его неожиданная смерть в Каннах, — то ли он покончил собой, то ли кто-то от него решительно избавился? На могиле Саввы Тимофеевича стоит памятник работы H.A. Андреева, автора «сидячего» Гоголя, — беломраморный крест с рельефным распятием и оригинальным мраморным же саркофагом над могилой, выполненным в виде декоративной резной оградки. На памятнике короткая надпись: Здесь погребено тело Саввы Тимофеевича Морозова. 1861–1905.

Рядом с морозовским склепом стоит такая же, немного поскромнее разве, кованая часовня купеческого рода Соловьевых. Здесь же неподалеку похоронены купцы Пуговкины. Это захоронение, пожалуй, самое типичное для купеческого Рогожского кладбища — ряд черных высоких саркофагов за добротной металлической оградой. Причем, саркофаги эти абсолютно не тронуты временем. Все, как новенькие.

Но большинство известных фамилий, увы, исчезло. Не найти теперь на Рогожском кладбище богатейших в России промышленников Рябушинских, нет больше могил фабрикантов и торговцев мануфактурными изделиями Солдатенковых, не осталось и следа от захоронений фарфорозаводчиков Кузнецовых. Совсем недавно принято решение на том месте, где был похоронен «фарфоровый король» Матвей Сидорович Кузнецов, установить памятную стелу.

Хорошо было бы по примеру Кузнецова отметить как-то и место захоронения Козьмы Терентьевича Солдатенкова (1818–1901). Владея одним из крупнейших в России состоянием, он столько средств вложил в благотворительность, что трудно даже перечислить все больницы, богадельни, дома призрения, училища, которые он финансировал или которые были учреждены целиком на его счет. Некоторые из солдатенковских учреждений, таких, как, например, больница им. С. П. Боткина, действуют до сих пор. В 1922 году в этой больнице лечился В. И. Ленин. Вождю мирового пролетариата сделали там операцию, — извлекли пулю, которую он носил в себе с покушения 1918 года. Но даже это обстоятельство не помешало ленинцам, спустя несколько лет уничтожить могилу знаменитого мецената и благотворителя.

Но, может быть, в еще большей мере К. Т. Солдатенков прославился своей издательской деятельностью. Для писателей второй половины XIX века он был таким же другом и покровителем, каким для художников позже стал Савва Мамонтов. К. Т. Солдатенков издавал сочинения Д. В. Григоровича, A.B. Кольцова, С. Я. Надсона, H.A. Некрасова, H.A. Полевого, Я. П. Полонского, И. С. Тургенева, A.A. Фета, Т. Н. Грановского, И. Е. Забелина, В. О. Ключевского, многих других. Он был дружен с И. С. Аксаковым, Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым. Некоторым писателям он просто безвозмездно помогал. Известного поэта И. З. Сурикова он даже похоронил на свой счет. Сколько бы русская литература недосчиталась замечательных произведений, если бы не радетельное участие К. Т. Солдатенкова!

И. С. Шмелев в статье «Душа Москвы» так говорил о знаменитом меценате: «К. Т. Солдатенков, «друг литераторов», — между ними, если не ошибаюсь, Герцена и Белинского, — положил начало изданиям «тяжелым», недоступным предпринимательству в то время. Без его щедрой жертвы русское образованное общество не скоро бы получило многие капитальные труды европейской ученой мысли: Адама Смита, Рикардо, Дж. Ст. Милля, Дарвина, Бокля, Спенсера… не говоря уже о томах Всемирной Истории. Пишущий не совсем грамотно, — приглашал друзей «на обед», — Солдатенков вошел в историю русской грамотности».

А вот так Шмелев отзывался в целом о русском купечестве: «Нет, не только «темное царство», как с легкого слова критика повелось у нас называть русского купца XIX века — излюбленного героя комедии А. Н. Островского в России — в Москве особенно, — жило и делало государственное и вообще великое жизненное дело воистину именитое купечество — «светлое царство» русское. Не о промышленности и торговле речь: российское купечество оставило добрую память о себе и в духовном строительстве России. Ведь труд и жертва на поприще человеколюбия — помощь сиротам и обездоленным, больным и старым, пасынкам беспризорной жизни, — дело высокой духовной ценности, и его широта и сила показала ярко, на какой высоте стояло душевное российское просвещение. Корни его глубоки: вспомните трогательный обзор Ключевского — «Добрые люди древней Руси». Великое древо жизни росло и крепло».

Странное, казалось бы, дело: большинство русских дореволюционных предпринимателей были старообрядцами. Конечно, и среди православных можно назвать известные имена — Третьяковы, Алексеевы, Голофтеевы, Смирновы, но все-таки их наберется меньше и, главное, их капиталы были не столь велики, как у купцов-старообрядцев. Кстати, о численности тех и других можно судить хотя бы по такой примете: на Рогожском и Преображенском кладбищах купеческих захоронений приблизительно столько же, сколько на всех прочих московских православных вместе взятых.

Скорее всего, преобладание купцов-старообрядцев в российской промышленности и торговле можно объяснить их редкостной корпоративной солидарностью. Будучи в обществе маргинальной группой, они старались не пускать в занятую ими нишу людей не своей веры. И в то же время очень «по-свойски» обходились с единоверцами. Помогали при необходимости, выручали. А уж дать единоверцу деньги в рост, поставить его на счетчик, как теперь делается новыми нашими предпринимателями, для старообрядцев было совершенно немыслимо. Вообще к такому способу наживы в старину было отношение весьма презрительное. Вот как писал об этом один из Рябушинских — Владимир Павлович — в своих воспоминаниях: «На вершине уважения стоял промышленник, фабрикант, потом шел купец-торговец, а внизу стоял человек, который отдавал деньги в рост, учитывал векселя, заставлял работать капитал. Его не очень уважали, как бы дешевы его деньги ни были и как бы приличен он сам ни был. Процентщик!» Вот такой в старину был русский бизнес. Теперь у нас все прямо наоборот. Теперь у нас процентщики (их называют по-новому красиво и непонятно — олигархи), теперь они на вершине уважения. За ними идут «челноки». А промышленников, фабрикантов у нас нет вовсе. В России ничего больше производить не надо. А раз теперь все прямо наоборот, значит это не русский бизнес. Это модель какого-то другого, совершенно чуждого нам по укладу народа.

Интересно также заметить, что религиозная обособленность промышленников-старообрядцев нисколько не отрывала их от общероссийских интересов. То есть они жили не интересами только своей корпорации, хотя и этим тоже, но, прежде всего они чувствовали себя коренным народом, ответственным за отечество и любящим отечество. Когда К. Т. Солдатенков завещал построить огромную больницу на Ходынке, он же не полагал, что лечиться там будут одни старообрядцы. Он делал это для всех москвичей без различия их верований. Когда С. Т. Морозов передал «никонианину» и к тому же родственнику своих конкурентов К. С. Алексееву для его Художественного театра весьма приличные средства, конечно, он не изменял при этом своей конфессии, своему кругу. Кому бы пришло в голову именно так оценивать его меценатство?! Он вложил состояние в культуру России. Савва Тимофеевич четко понимал: вера вторична, нация — первична! Все, что хорошо для России, одинаково хорошо и для старообрядцев, и для «никониан».

Может быть, дилетантская эпитафия на одном из саркофагов Рогожского кладбища, сочиненная женой умершему мужу, в какой-то степени откроет натуру типичного купца-старообрядца, покажет его человеческую сущность. Меценатство и благотворительность это все, конечно, прекрасно. Но ведь это могут быть и показные, небескорыстные жесты. А что же он за человек этот купец? Каков в душе, в тех обстоятельствах, где нет ему корысти казаться лучше, чем он есть на самом деле? На камне написано: Иларион Григорьевич Яковлев. Ск. 27 сентября 1901 г. в 5 часов утра. Жития его было 44 года. День Ангела 28 марта. Имя никому не известное. И, скорее всего, купец был среднего достатка. Но вот что написала о нем жена. Написано это в горе, а значит, откровенно и без прикрас:

Вот она твоя могила,

Незабвенный мой супруг.

Все, чем сердце дорожило,

Все с тобой угасло вдруг.

Детей оставил сиротами,

Которых нежно так любил.

О счастье их мечтая,

Ты в заботах вечно жил.

С юных лет ты сам трудился,

Усердно бедным помогал,

Трудом своим не тяготился

И Божий храм не оставлял.

Есть в надписях на купеческих могилах Рогожского кладбища одна замечательная особенность: там повсюду отсутствует дата рождения покойного. Лишь время смерти — иногда с точностью до часа! — и число прожитых лет. Но на каждом камне, без исключения, указан день его Ангела. И вот почему. До революции в России не только не было принято праздновать день рождения, но многие люди его даже не знали. Считалось, что человек рождается в день крещения. А до этого он как бы и не живет. И только сделавшись христианином и получив небесного покровителя, человек начинает жить. Понятное дело, в годы революции, в богоборческую эпоху, такой порядок не мог существовать. Вот тогда и пришла традиция отмечать день рождения. А день Ангела вообще был забыт. И лишь в самое последнее время традиция именин возрождается. Что не исключает, впрочем, и празднование дня рождения. Многие теперь отмечают и то и другое.

На центральной дорожке находится и самый поразительный участок Рогожского кладбища — место захоронения старообрядческого духовенства. Это старинная крепкая ограда на высоком гранитном цоколе площадью двадцать на пятнадцать шагов. Сам участок несколько приподнят над уровнем земли кладбища. Белые кресты там стоят стеной и их видно издалека. Перед крестами два ряда черных блестящих саркофагов, на которых золотым полууставом что-то написано о погребенных под ними. Разобрать, что именно, почти невозможно: вязь — это вообще больше украшение, чем надпись, к тому же все цифры на камнях кириллические. Ясно только, что там покоятся архиереи.

И. А. Бунин в рассказе «Чистый понедельник», между прочим, описывает похороны иерарха на Рогожском кладбище. Его героиня рассказывает: «Допетровская Русь! Хоронили архиепископа. И вот представьте себе: гроб — дубовая колода, как в древности, золотая парча будто кованая, лик усопшего закрыт белым «воздухом», шитым крупной черной вязью — красота и ужас. А у гроба диаконы с рипидами и трикириями… да какие! Пересвет и Ослябя! И на двух клиросах два хора, тоже все Пересветы: высокие, могучие, в длинных черных кафтанах, поют, перекликаясь, — то один хор, то другой, — и все в унисон и не по нотам, а по «крюкам». А могила была внутри выложена блестящими еловыми ветвями, а на дворе мороз, солнце, слепит снег…»

Работники кладбища рассказывают, что теперь старообрядческие похороны ничем не отличаются от обычных. Но, во всяком случае, здесь, в ограде, где захоронено рогожское духовенство, все осталось, как во времена Бунина — та же красота и ужас.

Сейчас чуть ли не на каждом кладбище в Москве есть могила, которая имеет для верующих сакральное значение. Есть такая могила и на Рогожском кладбище. Неподалеку от ворот похоронена монахиня Севостьяна, в миру — Ольга Иосифовна Лещева. О ней рассказывают такую историю. Она когда-то была регентом, здесь же в Рогожской слободе, в Никольском храме — единственном православном рогожском храме. Однажды — это было еще в революцию — во время молебна в храм явились комиссары и арестовали батюшку. Вероятно, оставшимся можно было после этого и разойтись, но матушка Севостьяна, продолжила молебен, а те места, которые должен был озвучивать иерей, она вдруг стала петь густым мужским голосом. И таким образом молебен продолжился без священника. Сейчас на ее могилу приходят многие паломники. И говорят, было уже столько случаев, когда матушка по молитвам верующих помогала им, что всех свидетельств хватило бы на добрую книгу. Нищие, что сидят у ворот, всегда проводят к ее могилке.

В советское время никаких особенно выдающихся людей здесь не хоронили. Есть на кладбище несколько Героев Советского Союза, несколько профессоров, генералов, но их имена известны, судя по всему, немногим. Вся слава Рогожского кладбища осталась в далеком прошлом.