Сандуновские миллионы на старейшем кладбище Москвы

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Сандуновские миллионы на старейшем кладбище Москвы

Лазаревское кладбище

В старину в Московском государстве принято было хоронить «по чести» лишь тех, кто почил с покаянием и причастившись. Все прочие и, прежде всего, конечно, самоубийцы, считались умершими «дурною смертью» и, мало того, что их не хоронили на обычных погостах вместе с праведно умершими, а закапывали где-нибудь в поле, на выгоне, «на буйвище», как тогда говорили, так еще и погребать этих людей дозволялось церковью только дважды в году: в четверг седьмой недели после Пасхи, в так называемый Семик, и на Покров — 1 октября по ст. ст. Если кто-то отдавал Богу душу задолго до дозволенного дня похорон, его тело оставляли дожидаться погребения в специальном помещении с ледником, называвшимся «убогим домом». Но вообще, нужно сказать, таких опальных покойников было немного. Перспектива позорного, как тогда считалось, погребения удерживала людей от многих злодейств.

В 1758 году на самой окраине Москвы, в Марьиной роще, было устроено специальное кладбище для неимущих, бродяг и всех прочих, умерших «дурною смертью» — Лазаревское. Там же появился и новый «убогий дом». Москвичи очень боялись Лазаревского кладбища. Окруженное густым Марьинским лесом, оно почиталось московским людом проклятым, таинственным местом.

Местом погребения непокаявшихся грешников Лазаревское кладбище оставалось до знаменитой эпидемии чумы 1771 года, когда в Москве появилось сразу несколько новых больших кладбищ. И тогда уже Лазаревское, оказавшееся единственным в Москве общественным кладбищем внутри Камер-Коллежского вала, сделалось, как теперь говорят, престижным. В XIX веке здесь хоронили купечество, духовенство, разночинцев, военных, артистов, профессоров. В 1787 году на кладбище была построена церковь Сошествия Св. Духа. Архитектор, построивший ее, — Елизвой Семенович Назаров (1747–1822) — впоследствии был похоронен тут же, при церкви. А в 1889-м всю немалую кладбищенскую территорию обнесли кирпичной стеной. Хотя Лазаревское кладбище и стало довольно-таки благоустроенным, но даже в 1916 году историк Москвы А. Т. Саладин писал, что оно «далеко не ласкает взгляда…Спрятавшись от всякого шума за прочными стенами, кладбище покрылось буйной растительностью. Трава выше пояса — скрывает даже высокие гробницы, и к некоторым могилам можно подойти только с трудом, обжигаясь о крапиву. Вековые березы, липы и тополя, а больше ветлы, дают густую тень. Пни исчезнувших великанов в несколько обхватов, седой мох на стволах старых берез, полусумрак аллей — все это создает из старого «буйвища» своеобразный уголок, не лишенный привлекательности. Здесь так хорошо можно забыться от суетливой действительности и уйти в прошлое, когда кругом были не жалкие домишки столичной бедноты, но глухо шумела задумчивая Марьина роща, а в ее темно-зеленом сумраке пробиралась в удобные места охотничья свита Тишайшего царя».

Вначале 1930-х Лазаревское кладбище было закрыто. А в 1936-м и вовсе ликвидировано.

Существует в Москве такое «кладбищенское» предание, уже много лет распаляющее воображение у иных кладоискателей, что будто бы где-то на территории Лазаревского кладбища зарыты несметные сокровища: какая-то купчиха, якобы, не желая расставаться со своими драгоценностями, завещала положить их к ней в гроб. Так ее и похоронили. Потом могила затерялась. А уже после ликвидации кладбища стало совершенно невозможно указать место этого захоронения. Впрочем, скорее всего это московское устное народное творчество. С такими легендами интереснее жить.

Но появились такие слухи отнюдь небезосновательно. Предыстория у них действительно имелась. На Лазаревском кладбище была захоронена семья знаменитого на рубеже XVIII–XIX веков актера Силы Николаевича Сандунова, оставшегося в памяти потомков устроителем и владельцем знаменитой в Москве бани на Неглинной улице. Похоронив своих вполне состоятельных родителей, братья Сандуновы — Сила и Николай — обнаружили с удивлением, что за душою у них оказывается пусто. И куда девалось родительское состояние? — неизвестно. Но они вспомнили, что их мать Марфа Силишна, умирая, зачем-то очень просила непременно положить ей в гроб любимую ее подушку. Сыновья, естественным образом, предположили, что матушка в подушке держала какие-то ценности. Они откопали гроб, вынули подушку и… кроме перьев ничего больше там не нашли. Раздосадованные братья установили над могилой родителей памятник в виде прямоугольного ящика из чугунных плит, увенчанного чугунным же четырехконечным крестом, который обвивают две гадкие змеи. На памятнике была надпись: «Отцу и матери от сына их».

Но вообще-то, весь этот сюжет с подушкой очень похож на классический детективный прием с ложным следом. Внушив сыновьям искать сокровища в одном месте, чадолюбивая родительница, таким образом, увела их от мысли искать в других местах. А, может быть, она прежде заказала для себя гроб с тайником или еще как-то исхитрилась? Поэтому, кто знает? — а вдруг и правда, где-нибудь в парке, на месте бывшего Лазаревского кладбища, так и лежат в земле сандуновские сокровища? А самих братьев Сандуновых впоследствии похоронили здесь же, возле родительского чугунного креста со змеями. Силу Николаевича в 1820 году. Николая Николаевича — профессора права Московского университета, действительного статского советника — в 1832-м. На надгробии Силы Николаевича была написана эпитафия, сочиненная, как считается, им самим:

Я был актер, жрец Талии смешливой,

И кто меня в сем жречестве видал

Тот мне всегда рукоплескал,

Но я не знал надменности кичливой!

В смысл надписи, прохожий, проникай!

Тщеславься жизнию, но знай,

Что мира этого актеры и актрисы,

Окончив роль — как я, уйдут все за кулисы!

Кто роль свою держать умеет до конца,

Тот воздаяние получит — от Творца!

На кладбище были похоронены: первый переводчик «Илиады» Е. И. Костров (ум. в 1796); историк, профессор греческой и латинской словесности Роман Федорович Тимковский (1785–1820); очеркист, редактор, издатель, владелец типографий в Москве и Петербурге Иван Николаевич Кушнерев (1827–1896); историк, преподаватель Московской духовной семинарии, автор книги «Авраамий Палицын», Сергей Иванович Кедров (1853–1914). На Лазаревском кладбище было много замечательных памятников. Например, над могилой безвестной Настасьи Павловны Новосильцевой (1789–1830) вблизи церкви был установлен «от неутешных мужа и детей» памятник — «каменная группа» — работы знаменитого скульптора И. П. Витали, автора колесницы Славы на Триумфальных воротах, фонтана на Театральной площади, других работ.

Где-то на кладбище была могила писателя, историка Москвы Ивана Кузьмича Кондратьева (1849–1904). О нем вспоминает другой москвовед И. А. Белоусов в книге «Литературная Москва»: «С Иваном Кузьмичом Кондратьевым я был лично знаком. Он представлял собой тип тогдашней богемы. Жил в конце Каланчевской улицы, около вокзалов, в доме Могеровского. Мне несколько раз приходилось бывать у него на квартире, которая представляла настоящую мансарду: низенькая комната в чердачном помещении с очень скудной обстановкой: стол, кровать и несколько стульев — больше ничего».

В этой квартире у Кондратьева собиралась «богема» — великий автор «Грачей» Алексей Кондратьевич Саврасов и писатель-народник Николай Васильевич Успенский. И. А. Белоусов пишет: «Все эти три лица были неразлучны между собой; они почти каждый день собирались у Кондратьева и пили не водку, а чистый спирт, так как водка их уже не удовлетворяла». Конец этой «богемы» был хуже некуда: Успенский, не выдержав нищенского бесприютного существования, покончил собой; Саврасов, которого непременно тянуло на Хитровку к такому же, как он сам, вечно пьяному, бродяжному люду, заболел как-то в осень, его отправили в больницу для чернорабочих, и оттуда он вышел уже только на Ваганьково.

А «Кондратьев, — рассказывает И. А. Белоусов, — пережил своих друзей-товарищей — Саврасова и Успенского. Жил он исключительно тем, что поставлял на Никольский рынок литературный товар. Он писал большие романы, повести, между прочим, особой известностью пользовался его роман «Салтычиха». Есть у него одна вещь, написанная стихами, в драматической форме: «Пушкин у цыган». Вообще Кондратьев писал очень много стихов, которые были изданы в 1897 году довольно объемистой книгой под названием «Под шум дубрав». Его очерки по истории Москвы также были изданы отдельно под названием: «Седая старина Москвы». Кондратьев тоже погиб трагически: в какой-то пьяной компании он был жестоко избит и умер на больничной койке. Похоронен на Лазаревском кладбище, но едва ли кто знает, где его могила».

Хоронили на Лазаревском кладбище многих священнослужителей и членов их семей. Здесь были похоронены родственники двух архиереев, впоследствии канонизированных, — митрополита Филиппа Колычева и епископа Игнатия Брянчанинова. Возле юго-западного угла храма в 1917 году был похоронен сам его настоятель протоиерей Николай Скворцов с супругой. Нет, их не казнили богоборцы, — они оказались жертвами обыкновенного грабежа. Отец Николай собирал средства на нужды неимущих. Об этом многие знали. И грабители предположили, что всю казну о. Николай держит дома. Они ночью ворвались к нему домой, убили и его, и матушку, но не нашли ни копейки. А батюшка и не думал держать деньги дома. Он очень аккуратно всегда сдавал пожертвования в банк. Отец Николай и его супруга были одни из немногих, кого перезахоронили с Лазаревского кладбища. Они пролежали рядом со своим храмом почти двадцать лет, но когда их откапали, чтобы перевезти на Ваганьково, тела мучеников оказались нетленными.

Отец Алексей Мечев

В 1923 году здесь был похоронен самый знаменитый, пожалуй, московский священник — настоятель храма Святителя Николая в Кленниках на Маросейке отец Алексей Мечев. Его маленькая церковь в центре Москвы превратилась в крупнейший приход в столице. Среди прихожан о. Алексея были H.A. Бердяев, A.C. Голубкина, М. В. Нестеров. Заупокойный молебен на его погребении на Лазаревском кладбище 28 июня отслужил сам патриарх Тихон. Причем, любопытно отметить, Святейший в тот день даже не вошел в храм при кладбище: к этому времени в храме Сошествия Святого Духа обосновались обновленцы. Отца Алексея тоже перезахоронили в свое время — на Введенском кладбище. А в 2000 году архиерейский собор причислил его к лику святых, мощи его были обретены и теперь покоятся в родном храме отца Алексея — Святителя Николая на Маросейке. А на Лазаревском, на том месте, где прежде была могила о. Алексея, теперь устроен манеж какого-то конноспортивного клуба.

Стоял когда-то на Лазаревском кладбище крест, концы которого были выполнены в виде крыльев пропеллера аэроплана. Под этим оригинальным памятником покоился один из первых русских авиаторов — A.A. Мухин. Он погиб в мае 1914 года на Ходынском аэродроме при испытании какого-то заграничного летательного аппарата. Кстати, Мухин был первым авиатором из тех, кто погиб на Ходынке. Это поле унесет еще много жизней летчиков: там погибнет гигант «Максим Горький», там оборвется жизнь Валерия Чкалова. Но открыл этот скорбный список совершенно безвестный теперь Мухин. И, конечно, то, что не сохранилась могила героя, в высшей степени прискорбно. Для своего времени авиаторы были тем же самым, чем теперь для нас являются космонавты. Но вряд ли такое возможно, чтобы пропала, исчезла, могила какого-нибудь покорителя космоса. Вон недавно умер космонавт «номер три» Андриан Николаев, так чебоксарский губернатор ни в какую не пожелал выдавать земляка его московским родственникам для погребения в столице, — натурально, могила этого выдающегося человека теперь сделается одной из главных достопримечательностей губернии и отношение к ней там будет, по всей видимости, исключительно радетельное.

Понятно, летчиков по сравнению с космонавтами бессчетно много, и отношение к их могилам не столь трепетное, почему некоторые летчики, в том числе и настоящие исторические фигуры, вроде Мухина, увы, не имеют ни могилы, ни надгробия. Но всем им могло бы стать общим памятником само Ходынское поле — первый московский аэродром. Могло бы стать, но, кажется, уже не станет. Если верить сообщениям СМИ, Ходынское поле доживает свой век, — скоро оно будет застроено.

Не так давно кому-то пришло в голову построить дом или даже несколько домов в Нескучном саду. Тогда поднялась настоящая буря негодования, и Нескучный сад отстояли. Но ведь и Ходынка — это не просто плешь среди каменных московских трущоб. Это такая же достодивность, как Нескучный и подобные незастроенные пространства города. Приравнивать Ходынку к другому известному пустырю — к бывшим полям фильтрации в Люблине и проектировать здесь новый микрорайон могут только люди, агрессивно не любящие Москву.

С Ходынским полем связано многое в истории Москвы и всей России. При всяком упоминании о Ходынском поле обычно приходит на память катастрофа, случившаяся здесь в 1896 году. И почему-то гораздо реже вспоминают, что Ходынка — колыбель русской авиации. Говоря о нем, ни в коем случае не удастся избежать частых повторений слов «первый», «впервые».

В 1910-м здесь был построен первый аэродром, и отсюда авиатор Михаил Ефимов впервые поднялся в воздух и совершил полет над Москвой. А уже затем Ходынка надолго превратилась в центр отечественного воздухоплаванья. В довоенный период практически все достижения нашей авиации были связаны с Ходынским полем. Отсюда взлетали Валерий Чкалов, Михаил Громов, Валентина Гризодубова. Здесь испытывались самолеты Туполева и других известных конструкторов. Но, пожалуй, самое замечательное событие произошло здесь 9 мая 1945 года. В этот день на Ходынском поле приземлился самолет летчика А. И. Семенкова, доставившего в Москву акт о капитуляции Германии. Само собою, в годы войны Ходынка была в боевом строю: после докладов у главковерха отсюда улетали к своим войскам все крупнейшие полководцы Великой Отечественной, в том числе и Жуков.

Всего этого, кажется, достаточно, чтобы сохранить Ходынку. Как Прохоровское поле — памятник нашим танкистам, так и Ходынка — это памятник русской и советской авиации, памятник всем летчикам — известным и неизвестным, знаменитым и забытым. И застроить его домами — значит этот памятник уничтожить.

Говорят, бельгийцы очень сокрушаются оттого, что не сохранили поле у Ватерлоо. Тоже застроили его в свое время, а теперь жалеют. И очень нам завидуют, что в России так бережно сохраняется Бородинское поле. А ведь и на Бородинское несколько лет тому назад какие-то дачники в законе повели наступление — хотели построить особняки на флешах. К счастью, не удалось им этого. Неприятель был отбит по всем направлениям. Как в 1812-м.

Вот так и нам не пришлось бы потом, как бельгийцам, убиваться о бездумно потерянном Ходынском поле-мемориале. А ведь как хорошо было бы, по подобию Бородинского, сделать его полем памятников разным летчикам, самолетам или значительным событиям в истории русской авиации — Ефимову, Мухину, Чкалову, Талалихину, Семенкову, Гудкову, «Максиму Горькому», «Илу», «Ту», «Яку», «МиГу», «Камову», другим.

Но, увы, так уже никогда не будет: в середине 2000-х Ходынку все-таки застроили.

Неподалеку от Лазаревского кладбища, на улице Новой Божедомке (теперь — Достоевского) в Мариинской больнице служил в должности штаб-лекаря, то есть старшего лекаря, М. А. Достоевский — отец Федора Михайловича. Там же при больнице, во флигеле, жила вся их семья, и там же в 1821 году родился сам будущий великий писатель. И когда в 1837 году умерла мать Ф. М. Достоевского — Мария Федоровна, — похоронили ее на Лазаревском кладбище в родовом участке купцов Куманиных. Так, по всей видимости, распорядилась ее старшая сестра — Анна Федоровна Куманина. Могила М. Ф. Достоевской находилась саженях в пятнадцати от юго-восточного угла храма. Впоследствии, бывая в Москве и навещая могилу своей любезной родительницы, Федор Михайлович заходил и в Свято-Духовской храм, и, как рассказывают нынешние причетники, делал пожертвования на нужды храма. Какой прилив дополнительного молитвенного усердия это должно вызывать у современных прихожан — «лазаревцев», — в их храме бывал и молился сам Достоевский! Хорошо бы еще у жертвователей на храм это вызвало прилив усердия! Теперь, через шестьдесят пять лет после ликвидации кладбища, можно лишь приблизительно указать место захоронения М. Ф. Достоевской. Чудом уцелело надгробие с ее могилы. Оно сейчас хранится в музее Ф. М. Достоевского при Мариинской больнице. Но, что еще более удивительно, — уцелели и самые останки М. Ф. Достоевской. В 1930-е годы они были эксгумированы известным антропологом и скульптором М. М. Герасимовым. И по вполне сохранившемуся черепу матери Достоевского он сделал ее скульптурный портрет. А череп впоследствии был передан в музей антропологии Московского университета.

Поистине, такое впечатление, что и останки М. Ф. Достоевской, и надгробие с ее разоренной могилы сохранились чудесным образом: кажется, будто самой судьбе угодно, чтобы и то, и другое было объединено на прежнем месте. Если бы какие-нибудь заинтересованные лица взялись добиваться восстановления этой могилы, она, безусловно, стала бы одной из самых почитаемых «литературных» могил в Москве. Кстати, рядом с сестрой позже была похоронена и тетушка писателя — Анна Федоровна Куманина, многие характерные черты которой послужили Ф. М. Достоевскому для создания образа «бабушки» в повести «Игрок», — одного из самых колоритных образов в русской литературе.

Могилы матери и тетки Достоевского были не единственными на Лазаревском кладбище захоронениями родственников великих писателей. В 1890 году здесь также была похоронена жена В. Г. Белинского — М. В. Белинская.

Вообще, восстановить бывшую могилу или сделать новое захоронение в том месте, где уже давно не хоронят, задача довольно непростая. Для этого требуется решение высшей городской власти. Может быть, и самого московского головы. Но в данном случае проблема несколько упрощается: на Лазаревском кладбище недавно был создан прецедент, — там восстановлено одно старое захоронение. Почему это кладбище уже и несправедливо называть бывшим. Прямо за апсидой церкви там стоит одинокий деревянный крест. Это могила основателя медицинского факультета Московского университета (нынешнего 1-го медицинского института) профессора Семена Герасимовича Зыбелина (1735–1802). В 1-м медицинском вообще очень бережно относятся к своей истории. На Большой Пироговской недавно открылся музей института. А теперь вот восстановлена и могила его основателя.

После закрытия кладбища на его месте был устроен детский парк, причем большинство захоронений так и осталось в земле. На другие кладбища перенесены были очень немногие. И до сих пор, стоит где-то в парке копнуть поглубже, попадаются кости. А копали там в советское время довольно много, — строили всякие павильоны, аттракционы, сцены и прочее. Одновременно с кладбищем была закрыта Свято-Духовская церковь. Вначале ее собирались перестроить в крематорий, но потом отказались от этой идеи и отдали церковь какому-то предприятию под общежитие для рабочих. В последние годы, перед тем, как возвратить ее верующим, в церкви находились мастерские театра оперетты. Сейчас церковь Сошествия Святого Духа восстановлена. В 1999 году в память обо всех погребенных на Лазаревском кладбище там была построена и освящена Владимирская часовня.

Вообще, это довольно трудно понять: для чего было ликвидировать кладбище? Неужели только для того, чтобы устроить там парк? Если бы территорию чем-то застроили — домами, цехами, чем угодно, — это еще поддается какому-то обоснованию. Но ведь, в сущности, территория Лазаревского кладбища так и осталась ничем не занятой. Можно ли убогую деревянную эстраду считать жизненно важным объектом, ради которого допустимо и кладбище срыть? Если советской столице позарез требовался новый парк, то как тогда объяснить, что в те же приблизительно годы застраивались пустыри, на которых можно было при желании устроить роскошные парки — в Хамовниках, в Дорогомилове, в Лефортове, в той же Марьиной роще. Так неужели большевики все-таки сандуновские миллионы искали?

После того, как был восстановлен храм Христа, уже почти никого не удивляют самые смелые, самые, казалось бы, несбыточные новые идеи по возрождению былых московских достодивностей. Во всяком случае, скептиков сильно поубавилось. Вот уже срубили «как войти» дворец Алексея Михайловича в Коломенском, отстраивают заново Зарядье с Китайгородской стеной, — и, кажется, все «за». А есть уже предложения восстановить Сухареву башню, открыть и благоустроить Неглинку и другое. И какой же несложной, какой легко осуществимой, после строительства храма Христа, кажется идея воссоздания кладбища на прежнем его, практически свободном, месте. Да, кстати, вот еще один прецедент: с 2000 года вновь хоронят на кладбище Алексеевского монастыря в Красном селе. А оно тоже было закрыто и ликвидировано в 1930-е. И там тоже располагался детский парк. Был в советское время такой лозунг: все лучшее — детям. Наверное, кладбища, с точки зрения прежней власти, считались чем-то «лучшим», что должно принадлежать в первую очередь детям. Так, может быть, почитатели Ф. М. Достоевского еще смогут прийти на могилу к его матушке на старейшем кладбище Москвы?