Подарок цесаревича Алексея инокам Святой горы Афонской
Подарок цесаревича Алексея инокам Святой горы Афонской
Родные голоса русских колоколов звучат и на Святой Афонской горе.
Уже в XI веке на Афоне был небольшой самостоятельный русский монастырь — Богородицы Ксилургу (древодела) Руссов, а в нем храм Успения Богоматери, как и в Киево-Печерском монастыре. Сохранилась запись о русском монахе Феодуле, игумене обители Пресвятой Богородицы Ксилургу, а дата на ней — 1030 год.
В монастыре Ксилургу русские жили до 1169 года, когда обитель стала мала для размещения все прибывающих иноков, и братству была передана обитель во имя Святого Великомученика Пантелеймона. Это был один из самых древних монастырей, который и стал колыбелью русского монашества на Афоне с многовековой, почитаемой всеми православными историей. Он неоднократно подвергался разорению и крестоносцами, и турками, но каждый раз поднимался из руин.
В начале XIII века на Святой горе образовалось как бы уникальное иноческое царство с большим будущим. В это время Афон становится одним из главных центров христианства, как Ватикан или Царьград. Сюда стремились паломники, здесь священнослужители получали самое лучшее образование.
Из летописи узнаём, что в 1497 году великий князь Иоанн III Васильевич (1462–1505) принял игумена Паисия и трех старцев из русского Пантелеимонова монастыря на Афоне и «милостыню дать изволил». В 1509 году великий князь Василий Иоаннович (1505–1533) взял русский Афонский монастырь под «особое свое покровительство».
Около 1770 года состоялось переселение монахов древнего монастыря Руссик в маленький прибрежный монастырек, который находился в их владении с XVII века. Тогда же началось в нем строительство новых зданий и храмов.
Вызвано это было тем, что в Старом Руссике обветшали строения, проблема воды была постоянной, скудных средств не хватало на продовольствие. Отсутствовали и перспективы: обитель находилась далеко от моря и проезжих дорог.
Отец Антонин (А. И. Капустин) в книге «Заметки поклонника Святой Горы», вышедшей в 1864 году в Киеве, рассказал о некоторых своих впечатлениях от посещения обители: «В пять часов ударили на колокольне в большое било, стучали в него сперва медленно, потом скоро и живо, с повышением и понижением звуков, с их игривою перестановкой и быстрым переходом от низших к высшим и наоборот, или медленным их переводом, через полутоны с постепенным замиранием, до совершенного прекращения и с неожиданным воскресением их к новой живости и силе.
Такой звон или стук возобновлялся три раза после остановок для отдыха художника, как называли звонаря греки, видимо, умиленные его искусством, и каждый раз он позволял им слушать все новые и новые звукосочетания, разнообразные от первого удара молотка до последнего».
Сегодня, читая чудом сохранившиеся записи, мы как бы сами присутствуем на Святой Горе, видим и слышим все, что больше всего удивило паломника, приехавшего из России. Безусловно, традиции, обычаи бережно сохраняли с древних времен и жили по навсегда принятому иноками уставу.
Крещение Руси произошло под влиянием Византийской церкви. Совершенно очевидно, что среди пришедших на славянские земли христианских пастырей были и монахи, ведь в те годы монастыри имели огромное влияние в Палестине и Египте, в Константинополе и на Святой горе Афон.
В Византии, познав учение Христа и поверив в него, некоторые верующие отказывались от всех мирских утех, уходили в труднодоступные пустыни, пещеры, дупла деревьев и там проводили время в одиночестве, в посте, в размышлениях и молитвах. По существу, это был своеобразный протест против той жизни, которая охватила тогда Византию. Культ денег и насилия, властолюбие, жадность, роскошество, отсутствие сострадания, похоть толкали великую империю к пропасти. Праведная жизнь подвижников вызывала у многих удивление, но для некоторых они становились образцами для подражания. Таких со временем становилось все больше; они селились рядом, образуя своеобразные братства.
В переводе с греческого монах (в старославянской огласовке мних) — «одинокий, отшельник»; славяне их чаще называли иноками — от «иной», избранный человек, образ жизни которого отличается от жизни «людей вокруг». В России монастырь, по В. И. Далю, — это «общежитие братий или сестер, отрекшихся от светских сует, постриженников в ангельский образ».
Писатель-эмигрант Борис Зайцев в 1927 году совершил паломничество на Афон; это было для него как свидание с родиной, с Россией, и до конца своей долгой жизни (1881–1972) он берег воспоминание о поездке. Вот строки из его великолепного, трепетно написанного очерка:
«Мир всегда шел сюда за уроком духовного благообразия. Сейчас связь с Родиной прервана — это ничего не значит. Афон видал столетия отрыва от нее (во времена монгольского ига), он вообще ориентирован на вечность. Вместо поклонников с Востока к нему идут теперь поклонники с Запада, пусть в меньшем числе, но тоже русские, и другого общественного положения: вместо крестьян и купцов — более просвещенный слой. Настанет, конечно, время, придет и Россия.
Она и сейчас есть на Афоне, в лице его русского населения, русского монашества — густая, крепкая и корневая Русь. Одно из очарований Афона: в нетронутой чистоте русский тип, склад, язык, то, что близко и что трогает, конечно, лишь нас, русских. "Гордый взор иноплеменный" скользит мимо…»
И какой горечью и верой проникнуты слова этого русского писателя, оторванного от родины, сердце которого было «нацелено на Россию», «терзающую и терзаемую».
В 1849 году был основан Андреевский скит. Отцы Варсонофий и Виссарион приобретают у Ватопедского монастыря келью Серай, что в переводе с греческого означает «красивый дворец». Эта келья была известна с первых веков появления монашества на Афоне, только в древности ее называли Мониндра-Ксистра, в переводе на русский — «маленький монастырек». Известно, например, что игуменом обители в 1377 году был Неофит.
В 1850 году в Северной столице выходят «Письма Святогорца к друзьям своим о Св. горе Афонской». В одном из них он рассказывает о встрече колоколов из России на Афоне:
«Мне удалось быть очевидцем трогательной сцены. Почетный московский гражданин Федор Набилков пожертвовал сюда (т. е. на Афон) три колокола, из которых большой имеет в себе весу 35 пудов 32 фунта.
Надобно заметить, что подобного колокола, кажется, нет на всей Святой Горе. Кое-как этого "великана" вытащили с судна на берег, поставили в обители на площади, и он сделался предметом всеобщего внимания и любопытства.
Старцы плакали от радости, не видавши на веку своем такого колокола; юные ликовали, и никто не знал, как такую огромную массу втащат на колокольню, как повесят, как укрепят, да как и звонить-то будут в такой колокол? Последний вопрос был для греков совершенною загадкой, потому что на Святой Горе, да и на всем Востоке ударяют не языком в колокол, а колоколом в язык. Для этого-то к языкам здесь не привязывают веревки, а в уши колокола продевают шест или коромысло, и, оцепивши конец его веревкою, человека два раскачивают весь колокол, который, расходившись, поневоле заставляет свободный язык бить по своим краям и звучать.
Троицкая суббота была у нас пасхальным днем, потому что тогда были повешены колокола, и звон не умолкал до самой вечерни.
Колокольня была набита иноками, желавшими видеть и знать, как и что будут делать руссы со своими колоколами. Сам маститый игумен был там.
Когда загудели колокола в стройных русских тонах и металлическая игра их отозвалась в далеком эхе и в мелодических замирающих звуках по скатам прибрежных холмов и соседних гор, греки были вне себя от радости и удивления».
16 июня 1900 года был освящен патриархом Иоакимом III знаменитый Андреевский собор. Из книги «Свято-Андреевский скит и русские келии на Афоне» Павла Троицкого мы узнаём: «На колокольне были размещены 20 колоколов, самый большой из которых (333 пуда и 33 фунта) был преподнесен в дар обители императрицей Марией Александровной. Колокол был отлит в городе Слободском Вятской губернии — в том самом городе, в котором впервые явила чудотворения главная скитская икона Божией Матери. По убеждению многих, равного ему по чистоте и силе звука не было на всей Святой Горе. Андреевский колокол был пожертвован обители в 1888 году, а уже в 1894 году на Афон в русский Пантелеймонов монастырь прибыл святогорский Царь-колокол в 818 пудов».
Из мудрых «Афонских бесед» старца Иосифа Ватопедского мы узнаём: «…Колокола на Афоне особые. В обычные, хорошо нам знакомые, звонят чаще всего по праздникам и воскресным дням. В будние же дни раздается аскетичный звук железного била, напоминающего большую подкову.
А на службу монаха зовет талант — деревянное било, напоминающее о том таланте, которые вложил Господь в душу каждого человека и которому пришло время проявить себя».
Так сложилось давно, и время — единственный судья, способный оценить и все расставить на заслуженные места, — доказало жизненность принятых на Афоне традиций и обычаев.
В часе ходьбы от Иверского монастыря, на холме, в труднопроходимом уединенном месте в начале XX века подвизалось братство, которое возглавлял схимонах Константин (Семерников). Здесь с древнейших времен существовала келья святителя Иоанна Златоуста (год ее основания неизвестен, но считается, что ей свыше шести веков).
Удивительна судьба отца Константина (Конона Семерникова). Он родился в 1842 году в казачьей станице Кочетковской и, как большинство казаков, свою молодость — двадцать лет — отдал военной службе. Участвовал во многих сражениях, но особенно прославился в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов. За героизм и отвагу был награжден несколькими боевыми орденами и медалями, что давало ему большие привилегии на военной или государственной службе, но он неожиданно едет на Афон, принимает постриг в Иверском монастыре, отдав все свои сбережения на устройство обители. Старый солдат-ветеран не мог остаться в стороне, когда началась Русско-японская война в 1904 году, и под эгидой Красного Креста, собрав санитарный отряд из 53 монахов, едет на фронт. И здесь он сумел отличиться; за заслуги перед отечеством его награждают медалью на Георгиевской ленте.
Газета «Русское государство» № 84 от 22 апреля 1906 года: «Их Величествам Государю Императору и Государыне Императрице Александре Феодоровне в Царском Селе, в Александровском дворце, имел счастие представляться настоятель обители св. Иоанна Златоуста на Св. горе Афоне, действительный пожизненный член российского общества Красного Креста, схимонах Константин (Семерников), организатор афонской монашеской охотничьей санитарной дружины.
Схимонах Константин действовал со своим отрядом иноков при отряде имени Ее Величества Государыни Императрицы Марии Феодоровны Георгиевской общины сестер милосердия. При приеме Государь Император изволил благодарить в лице схимонаха Константина и всех остальных монахов обители, отправившихся в минувшую войну на театр военных действий в качестве санитаров. Схимонах Константин удостоился счастия лицезреть Августейших Детей Их Императорских Величеств: Наследника Цесаревича и Великого Князя Алексея Николаевича и Великих Княжен Ольгу Николаевну, Татьяну Николаевну, Марию Николаевну и Анастасию Николаевну».
Государь вручил отцу Константину золотой наперсный крест из личного кабинета.
Эта встреча имела продолжение. Рассказ отважного монаха-ветерана, воина-героя запомнился юному цесаревичу Алексею, и он отправил на Афон, в Златоустовскую обитель, подарок — 25-пудовый колокол. На фотографии 1911 года отец Константин стоит рядом с этим колоколом, на котором надпись: «От цесаревича Алексия». Видимо, старец таким образом решил сообщить цесаревичу, что его подарок доставлен на Афон в целости и сохранности. А фотография самого цесаревича в обрамлении лавровых веток должна была свидетельствовать, что его помнят и любят на Афоне.
Эту фотографию и получил цесаревич Алексей, трагически убиенный в Ипатьевском доме всего через несколько лет. Но раньше ушел из жизни отец Константин.
В августе 1913 года подаренный наследником престола колокол провожал старца в его последний земной путь. Вот что мы читаем в книге «Последние дни жизни, кончина и погребение старца схимонаха о. Константина (Семерникова), настоятеля обители-келии св. Иоанна Златоуста»: «Когда процессия поравнялась с карейской беседкой, в нашей обители царский колокол гудел редкими протяжными и скорбными волнами, своим мелодичным звуком давая знать о приближении тела того, кому он был пожалован, и вместе с тем напоминал как бы гласом трубы Божией о нашей скоропроходящей жизни».