От Мемеля до Кенигсберга

От Мемеля до Кенигсберга

Путешествие продолжается

Конец ноября 1944 г. Прибыв в гавань, мы уже видим «наш корабль». Это 10 000-тонное грузовое судно. В носовой части и штевене несколько 3,7-см зенитных орудий и четырехствольная зенитная установка. Погрузка по прочному трапу идет непрерывно, так как мы должны считаться с возможной атакой авиации. Несколько раз появляются и наши истребители. На наше счастье, мы не увидели ни одного вражеского летчика. Мне не очень нравится, когда я узнаю, что наш батальон располагают глубоко в трюме, ниже ватерлинии. Невольно думаю: «Как выйти отсюда живым, если корабль разбомбят или, не дай бог, он получит пробоину от торпеды? Наш корабль может оказаться не первым, кого выпустили бы русские! И, кроме того, в этом трюме слишком тесно!» Быстро нахожу для себя спальное место. Все мы радуемся, когда наконец заработали машины и корабль стал отходить от причала. Так как мы не можем отсюда видеть ни порта, ни моря, нам остается только выжидать. Мы долго не выезжаем из порта. Наконец, машины заработали на полную мощность и наш пароход выходит в открытое море. Как теперь пойдут дела? Когда кончится эта ужасная война? Об этом думаем все мы во время морского путешествия. Через несколько часов узнаем, что корабль направляется в Кенигсберг. Так как на воде уже появились льдины, мы слышим, как они ударяются о борта судна с глухими звуками «бумм». Все время опасаемся, не торпеды ли это? Наружную стену вновь сотрясает удар. «Бумм» — слышат парни. И один из них говорит спокойно: «Снова торпеда! Можно поверить, что у русских там сидит неумелый минер!» Ему отвечают: «Закрыл бы ты пасть, парень!» Мы узнаем, что нас охраняют всего несколько кораблей. Однако счастливо достигаем залива, отделяющего косу от моря, и вот уже плывем по кенигсбергскому каналу в гавань Кенигсберга. Когда мы наконец ступаем на твердую землю, то от души радуемся, что наша морская поездка окончена без какого-либо происшествия. От Кенигсберга мы едем по железной дороге в направлении на юг Сенсбурга. Мы отправляемся в Гейзенау, край больших крестьянских хозяйств и промышленных предприятий.

1 декабря 1944 г. И затем начинается мой «мирный» режим обучения. Сначала мы, как и все остальные, должны привести себя в порядок. В первую очередь личная гигиена, затем забота об оружии и боеприпасах. Пришли вояки, которых сменили на фронте, к ним присоединились и те солдаты, что были здесь. Среди них, к нашей радости, появились знакомые, которые были ранены, лежали в госпитале и вернулись теперь к нам. Было много радостных встреч. Несколькими днями позже нас вызвали на склад, где мы получили новую форму и оружие. Теперь у меня отличный пистолет-пулемет с магазинами. На следующий день нам объясняют, что мы будем делать здесь, «в спокойной обстановке». Мы должны поступить в распоряжение командира танкового корпуса «Великой Германии». Командиром будущего корпуса с 1 ноября 1944 года назначен генерал бронетанковых войск фон Заукен. Мы с прибывшими к нам рекрутами занимаемся боевой подготовкой, чистим, собираем и разбираем оружие, заботимся о боеприпасах и проводим разного рода учения. Короче говоря, заняты «по горло». Но обстановка располагала к веселым вечерам и компаниям с обильным употреблением алкоголя!

Во время этих «торжеств» «новички» и «старики» сближаются, знакомясь между собой. Об отпуске, к сожалению, сейчас не приходится и думать. Поэтому мы усердно пишем домой, а также хорошим друзьям и знакомым. И что еще важно, получаем почти регулярно почту. В декабре, когда дни становятся короче и темнеет рано, часто приходят в голову такие мысли: «Теперь ты наслаждаешься покоем, но что еще ждет тебя впереди?» С ноября 1941 года я начал воевать на востоке, участвовал в декабре 1941 г. в наступлении у Тулы и впоследствии пережил страшные отступления! Я не раз был на волосок от смерти. Затем 1942 год! Зимняя война заканчивалась. Отпуск! Потом большое летнее наступление, от Воронежа до Курска, успешное продвижение на юг к Сталино (Донецк), переход через Дон, сражения у озера Маныч. Затем, в сентябре, Ржев! Мое первое ранение! Военный госпиталь в Варшаве, отпуск на родину, отпуск для лечения, запасная бригада в Котбусе. 1943 год. Снова на фронте, на востоке от Харькова, затем бои в самом городе. Отступление до Полтавы. В марте удачная контратака в Томаровке. После этого обучение и подготовка к операции «Цитадель». Наступление на сильные русские позиции и укрепления. Затем остановка перед Обоянью, к югу от Курска. Ввод войск СС в Италию после измены Бадольо. Вступление нашей «пожарной команды» севернее Смоленска и Брянска в так называемый Карачевский лес. Там вместе с приятелями Рихардом Альбургом и ефрейтором Шпигелем получил звание унтер-офицера. Тяжелые оборонительные бои вокруг Ахтырки — потом отступление на «сожженную землю». Переправа через Днепр у Кременчуга, сражение у Кривого Рога. Затем мое откомандирование в Ганновер в армейскую ветеринарную академию — 1943/44 год. Через месяц (один триместр) возвращение в Котбус, в запасную бригаду «Великой Германии». Краткосрочный отпуск в Хаген. Направлен в усиленный моторизованный 1029-й полк «Великой Германии»: Закопане — Венгрия — Румыния — Карпатский фронт — Гура Хуморулуй — Яссы — Роман. Жестокие оборонительные бои. Отправка по железной дороге («поезд-молния») в Восточную Пруссию, Вирбаллен. Затем Курляндия — Мемель. Теперь сюда. Что планируют далее делать с нами? О «чудесном оружии» слышно только на фронте против Англии, где еще действуют «Фау VI» и «Фау VII», направленные туда в преддверии сражений за Великобританию. Нужно ли ожидать последующих «Фау VIII–IX»?..

На Восточном фронте нам было совершенно необходимо такое оружие! Но солдат не должен много думать! Поэтому мы ограничиваемся стабильной должностью и «вечерами с выпивкой». В общем, однако, настроение в нашем подразделении «Великой Германии» совсем не плохое. Оптимизм с очень большими надеждами и осознание своего долга! Это хорошо. Нельзя даже думать о проигранной войне. Наши противники пророчат нам одно и то же — «безоговорочную капитуляцию». «Пусть соглашается кто угодно, но только не мы!» Так мы думали тогда. Нельзя даже предположить о том, что все наши труды были напрасными! Мы просто не хотим верить в поражение! Сейчас здесь проводятся большие маневры. Назначенный в дивизию генерал хочет самолично принять в них участие. Как только он осмотрел мои минометы и ушел, я продолжил свои записи.

Формирование нашего корпуса и Бранденбургской дивизии, проводимое «по особому распоряжению», проходит очень медленно. Части «мобилизованных жителей Бранденбурга» только на подходе, и окончательное укомплектование вряд ли будет закончено до середины января 1945 года. В Польше, на Висле, в предмостном укреплении Баранов, ожидается крупное сосредоточение вражеских войск. В связи с вероятным наступлением русских мы получаем приказ, как и все пехотинцы «Великой Германии», на марш к югу. Однако предварительно должен состояться большой показ всего войскового соединения откомандированному к нам генералу.

Миф о «Великой Германии» развеян. Восточная Пруссия. 1945 год

С 1 по 11 января 1945 г. Мы покинули предмостное укрепление Мемель, были направлены в порт и потом, начиная с 26 ноября 1944 года, перевезены различными транспортными судами по Балтийскому морю через залив Пиллау в Кенигсберг. Там нас погрузили в вагоны и отправили в предусмотренные планом командования базы. Наш 8-й батальон мотопехотинцев поселили в крестьянских домах поселка Визенау в Восточной Пруссии. Новый командир полка полковник Хёземан разместил свой штаб в Лаксдойене (округ Растенбург). У нас было несколько недель отдыха. Не занимались даже военной подготовкой, так как молодое пополнение еще не прибыло. Мы отлично отпраздновали Рождество и Новый год. Оставался большой вопрос: что с нами собираются делать дальше? Общее положение было далеко не ободряющим. Мы здесь скорее всего собраны, чтобы объединиться с другими испытанными в боях частями и войти в новый танковый корпус «Великой Германии». К нему уже присоединилась дивизия егерей «Бранденбург». Говорили, что запланирована переброска из Восточной Пруссии на Русский фронт. Предполагалась атака на Нарев с целью отвоевать у русских плацдарм и путем наступления с юго-запада создать большой котел — как в старые времена, — а в дальнейшем уничтожить врага.

11 января 1945 г. Получили приказ для выступления! Направление — на Прашниц. Там мы останавливаемся в деревне и упражняемся в военном деле. Лежит снег, очень холодно! Ночь на 1 января 1945 года (новогоднюю) мы отмечали стрельбой из минометов (8,14-см). Чтобы не причинить никаких бед населению, проинформировали всех заранее, показав на карте расположение батареи. Следовательно, мины должны упасть в болото. Однако на следующее утро несколько польских крестьян являются к нам и с волнением сообщают, что их обстреляли партизаны. Мы отрицали свое участие в этом деле, пока не узнали, что это болото давно осушено и заселено. Мы обещали, что прогоним «злых партизан». Когда в другой раз были запланированы учения в стрельбе, то мы рассчитали, что теперь наши мины упадут в замерзшую часть болот. Но для этого стрелять надо было очень точно. Генерал вновь образованного танкового корпуса Заукен самолично прибыл для ревизии учений. Пехотинцы с криками «ура» инсценировали атаку. Затем пошли в ход легкие и крупнокалиберные пулеметы и наши минометы «флюппен». Было произведено несколько выстрелов, хотя нам приказали стрелять, не жалея мин. Дело в том, что обычно в настоящем бою на миномет приходится ограниченное число боеприпасов и мы не расходуем их много, а приберегаем для будущих, более важных целей. Когда в конце учений мы сообщили о числе израсходованных мин, генерал нанес нам визит и сказал: «Выпустить такое количество мин, как вы указали в сводке, просто невозможно. В лучшем случае вы израсходовали половину. Я приказываю предоставить мне более точную сводку!» — «Слушаюсь, господин генерал», — мужественно ответил я ему, обдумывая, как лучше объяснить генералу причину неправильных сведений. По долгу службы следующим утром инспекторы ищут в замерзшем болоте неразорвавшиеся мины. Но там их не находят! Однако наша «хитрая сводка о минах» в дальнейшем помогла нам, так как сэкономленные боеприпасы очень пригодились! К моему счастью, намеченный вызов меня к начальству для объяснения так и не состоялся, так как мы срочно сменили место дислокации. Нас перебросили в бывшую польскую казарму, вероятно, в Прашниц. Затем наступило 12 января 1945 года.

12 января 1945 г. Нас расселяют в находящемся поблизости монастыре. Одну ночь мы проводим в нем, где позже разместился штаб какого-то полка. О сне не пришлось и думать. Все мы находились в каком-то напряжении, так как предполагали, что ясной морозной ночью отправимся занимать исходные позиции. А затем начнется атака! Я всегда ощущаю какое-то странное чувство опасности, когда «Великая Германия» предполагает начать какую-нибудь частную атаку!

13 января 1945 г. От противника стало известно, что русский генерал Рокоссовский из предмостного укрепления Пултуск-Розан выступил к северо-западу в направлении на Элблонг, а своим правым крылом на Прашниц-Ортельсбург с целью выхода к Балтийскому морю. В этом случае группа армий «Север» была бы отрезана! Мы должны были предотвратить форсирование противником реки Ожиц.

14 января 1945 г. Мы подходим к местечку Плонявы близ реки Ожиц. Мы должны двинуться на восток-северо-восток на встречу с атакующими фузилерами танкистами. Кажется, что стреляют здесь повсюду. Иван буйствует.

15 января 1945 г. Наш 2-й батальон во главе с капитаном Зоммером получил, как первую цель наступления, местечки Голёневы и Гасево. Даже если поддержка нашей артиллерии запоздает, мы все равно должны быстро занять Голёневы. Но иван, как кажется, здесь очень силен! Один из молодых офицеров, который прибыл к нам совсем недавно и командовал взводом крупнокалиберных пулеметов, был убит. В полдень мы двигаемся дальше на Борове. Наш старый рубака обер-фельдфебель Эрнст Баервальд один останавливает нападение русских танков в решительной контратаке. При этом он бежит, нагруженный ручными гранатами, прямо на противника до тех пор, пока своими гранатами не выводит один танк из строя, пробив ему бак. Хорошо, что он при этом кричит «ура» и его далеко слышно. Мы сразу же бросаемся ему на помощь, и наша атака приносит результат. За нами следует обоз. Дома деревни расположены в низине. Иван стреляет из «катюш», но мы продолжаем рваться вперед. Проходим ущельем и прыгаем прямо в русские окопы. При новом огненном залпе «катюш» я забегаю в один из русских бункеров, который закопан в землю более или менее глубоко. Мой связной обер-ефрейтор Гюнтер Лоренц (убит в марте 1945 г.) бежит за мной так быстро, что мы с ним буквально влетаем в бункер. Ракеты «катюши» детонируют о железо. Раздается жуткий барабанный стук! Наконец буйство ракет прекращается, и на несколько бесконечно длинных минут наступает тишина. Я снова встаю и поднимаю при этом лежащего на земле солдата. Страх охватывает меня, когда я слышу какие-то крики и стоны. Кто здесь, около бункера? Я хватаю пистолет-пулемет и снимаю его с предохранителя. «Гюнтер! Ты там один?» Он отвечает: «Да, больше никого здесь нет!» Я инстинктивно опираюсь спиной о стену. «Кто его знает, кто еще там может быть, в этом окопе?» В этот момент вспыхивает карманный фонарь Гюнтера. Ну, на здоровье. Теперь можно и закусить! Однако при свете фонарика мы видим еще лежащих на деревянных нарах у стены от шести до восьми русских! Один из них, в разорванной форменной одежде, перевязанный окровавленными бинтами, стонет. Судя по форме, это комиссар. Я кричу: «Руки вверх! Оружие на землю!» Эти парни могли бы уложить нас запросто, если бы заметили снаружи. Набравшись мужества, мы наблюдаем теперь за иванами, которые снимают с себя оружие и бросают на пол. У них огромное количество боеприпасов в сумках и мешках с хлебом. Мы срываем с двери бункера мешковину, чтобы дать больше света. Теперь я ясно вижу комиссара, лежащего передо мной. Это молодой парень примерно нашего возраста. Он нравится мне, однако я его никогда не смогу понять. В ожидании помощи я осматриваю других русских. Один из них жестом показывает на комиссара и шепчет: «Он застрелится». Я еще переспрашиваю его. Да, комиссар собирается покончить с собой. У него страшная открытая рана, из нее прерывисто течет кровь. Мы с Гюнтером смотрим на него вопросительно. Тут что-то покатилось в бункер. Ручная граната! Она взрывается со страшным шумом. У меня, оглушенного взрывом, в голове только одна мысль: «Наружу! И как можно скорее!» Нам обоим повезло, мы живы! В бункере раздается пистолетный выстрел. Тем не менее мы не возвращаемся туда. «Эти свиньи стреляют!» — кричит Гюнтер. Наши пистолеты-пулеметы тарахтят, посылая пули в бункер. Теперь там действительно становится тихо. А наша атака продолжается! Мы обосновываемся в занятых русских позициях, у закопанной установки «катюши». Быстро стемнело. Все русские позиции заняты до наступления ночи. Но дальше еще много вражеских землянок и бункеров. Поэтому я выдвигаю на передовые позиции наблюдателя и двух минометчиков. Теперь они продвинуты уже дальше, к Кюссельвальдхену. Мы укрепляем окопы и натягиваем от них до наблюдательного пункта колючую проволоку. Ночь безоблачная и звездная. Холодно. На небе все время появляются с ворчанием русские самолеты-бомбардировщики. Слева и справа от меня — также землянки и бункеры. Невдалеке от нас, справа, деревня Борове, туда направляется взвод с крупнокалиберными пулеметами фельдфебеля Вальтера Пфайля (из Хагена). До сих пор он был связным-мотоциклистом и вырос в конце концов до командира обоза 8-й роты. Из Борове всю ночь слышится сильная стрельба. Мы узнаем сегодня, что наш командир роты капитан Зоммер убит. Его заменит старший лейтенант Макерт. Пытаемся уснуть. Время от времени я выхожу проверить посты. Рассветает. Невыспавшийся, дрожа от холода, я еще раз хочу проверить огневые позиции, пытаясь дозвониться по полевому телефону. Но уже при первом повороте рукоятки понимаю, что линия прервана. Телефон мертв. Я посылаю связиста искать разрыв. Едва он вышел, как сверкнула молния во вражеских окопах и раздался выстрел за выстрелом! И затем разрывы. Все ревет и громыхает! Осколки снарядов ложатся дьявольски плотно, и за чадом и дымом почти ничего не видно. Артподготовка продолжается почти четверть часа. Я снова кручу ручку телефона. Все тихо. Посылаю второго связиста соединить разорванный провод, дойти до огневой позиции и сказать унтер-офицеру, что он должен самостоятельно вести заградительный огонь, если не в состоянии связаться со мной. Едва бедный парень вылезает наружу, как снова начинает стрелять артиллерия. Теперь снаряды разрываются как у нас, так и позади, там, где расположены огневые позиции. Иван стреляет здоровыми болванками калибром 15,2 сантиметра (которые мы называем «черными свиньями», так как их осколки черного цвета). Мы сидим на корточках, опираясь на переднюю стенку бункера, и чувствуем, как железо детонирует за нашими спинами. Я волнуюсь за свои огневые позиции. Обстрел становится все сильнее, самый настоящий ураганный огонь!

Но что это? Внезапно наступает затишье. Теперь это может быть опасно, вероятно, начинается атака русских? Вокруг бункера чистый белый снег слепит глаза, слева от меня появляется какой-то пехотинец, который «весело» стреляет из своего автомата. Однако это не русский автомат. Так кто это все-таки? Теперь наконец я вижу иванов, которые тяжело ступают по колено в снег за своей собственной линией обороны. А где все же наши пехотинцы? Итак, атака слева. Но перед нами так никто и не появился. «Возможно, — думаю я, — мои связные невредимы и скоро явятся сюда?» Знают ли на огневой позиции, что они должны теперь делать? Тем более что противник снова стреляет. Снаряды летят непосредственно на нас! Мы стремительно несемся назад в бункер, так как осколки уже свистят рядом. Бункер дрожит, похоже на то, что осколки бьют прямо в него. Целые глыбы земли взлетают на воздух. Мы по-прежнему бессильно сидим на корточках, прижавшись к стенке бункера. Снаряд со страшным шипением врезается в задний угол и проделывает огромную дыру! Брусья летят высоко вверх, дверь бункера падает наружу, сотрясая все вокруг. Потом наступает тишина. Нас даже не ранило! Но тут мы слышим крики «ур-ра!» И это где-то совсем близко! Обстрел прекратился, и мы выскакиваем наружу. Да, впереди бегут иваны без белых халатов, кричат «ура! ура!», быстро устанавливают на винтовки трехгранные штыки, перелезают через проволоку! Русские повсюду: впереди и слева от нас. Справа стреляют наши крупнокалиберные пулеметы, но иваны подходят все ближе, и их множество! Мои минометы не стреляют. Почему? Я палю из ракетницы. Красная ракета взлетает в воздух — никакого ответа. Только просвистело несколько снарядов из нашей легкой пехотной пушки (7,5-см), которые разрываются в рядах атакующих. Но это не задерживает их! Мы даем автоматные очереди из своих окопов. Пехота противника то бросается в снег, то снова поднимается и бежит дальше. В небе появляются штурмовики Ил-2 и бомбардировщики. С громким, уже хорошо нам известным воем моторов они обстреливают наши позиции бортовыми орудиями, пулеметами и отвратительно шипящими ракетами. Один из русских уже оказался прямо перед нами. Помимо меня, здесь еще только трое солдат, а дальше раздаются лишь одиночные выстрелы. Я смотрю назад. Там вижу в снегу отдельные группы возвращающихся пехотинцев. Они бросаются в снег, стреляют в атакующих и пытаются как можно скорее добраться далее, до более глубокого снега и ельника. У нас есть еще два фаустпатрона, но обе ракеты летят в воздух, не задев нападающих! Однако иваны напуганы их шумом и бросаются в снег. Мы пользуемся моментом и отступаем, однако двигаться по такому глубокому снегу не так-то просто. На полпути к маленькому лесу на нас с шумом пикирует вражеский самолет. Затем, судя по рычащему мотору, машина снова поднимается, чтобы найти себе новые цели. Здесь у русских уже давно явное господство в воздухе! Я бегу к огневым позициям, направляясь к ельнику. Но дальше мои ноги просто не идут! Сердце стучит в висках, все тело потеет, и воздух становится тугим! Я бросаюсь в снег и остаюсь на какой-то момент лежать совершенно бессильным. Мысли молниеносно крутятся у меня в го лове: «Не может быть, чтобы мое положение было безнадежным. А мы? Неужели проиграли эту войну? Должно же было произойти какое-то чудо! И ведь было обещано оружие для этого чуда? Нет! Надо подниматься и только вперед!» Я встаю, шатаюсь, делаю попытки бежать. Но ноги этого не хотят — они тяжелы, как свинец. При этом солнце так ярко светит на снегу, что каждый отдельный человек, немец или русский, виден совершенно отчетливо. Между тем с обеих сторон от меня рвутся снаряды, осколки летят во все стороны. Наконец я добираюсь до огневой позиции, которая выглядит ужасно. Безобразные черные отверстия в снегу, ямы от разорвавшихся снарядов. Здесь — разбитый миномет, там — одни доски от ящиков с боеприпасами. Но, слава богу, никаких трупов! Никакой крови! Здесь вообще никого нет. Следы ведут дальше в лес. Моих минометчиков здесь нет. Начинает темнеть. С пулеметчиками мы имеем временную позицию из снежных валов на опушке леса. Но моих людей нет и здесь. Я задерживаюсь у фельдфебеля Вальтера Пфайля (из Хагена), который командует пулеметным взводом. Постепенно успокаиваюсь. Пфайль рассказывает: люди на месте, оборона налажена, прибывают связные, возможно, вскоре появится и походная кухня. Он знает также и о моих людях. Я прощаюсь с фельдфебелем Вальтером Пфайлем и отправляюсь к своим батарейцам. Русский танк или противотанковая артиллерия стреляют где-то поблизости. Я еще не дошел до деревьев, как местность вокруг меня начала простреливаться. Минутой позже фельдфебель Вальтер Пфайль был убит там, где только еще курил сигарету, прощаясь со мной. (После моего увольнения из американского плена летом 1945 года я передал его родителям в Хагене извещение о смерти.) Наконец, я нахожу деревню, где находилась моя батарея, а также походная кухня. Вопреки всему пережитому мной, я был счастлив. Три миномета в моей батарее целы! Но мы вынуждены далее отступать под напором врага!

17 января 1945 г. Мы проходим мимо монастыря, откуда начинали свое наступление, и идем всю ночь, пока перед нами не появляется местечко Плонявы. Здесь находим более или менее подготовленные позиции. Моя огневая — в самой деревне, легкие пехотные пушки на ее окраине. Несколько грузовых автомобилей уже подготовлены для нашей эвакуации. Мой наблюдательный пункт в маленькой землянке у березовой рощи. Мы только приготовились занять оборону, пристреляться и начать вести заградительный огонь, как противник начал атаку справа перед нами. Раздалась массированная стрельба из винтовок и автоматов. Я вижу минимум 150–200 вражеских солдат примерно в трехстах-четырехстах метрах от нас, которые со страшными криками «ура!» несутся в направлении деревни. Я сам со своими минометчиками не могу стрелять, так как не получал еще никакого приказа. Но мой унтер-офицер, не дожидаясь, стреляет самостоятельно! Я тоже стреляю из своего пистолета-пулемета. В то время как я опустошил почти два магазина, иваны приблизились к нам. Мои минометчики и поддерживающие их легкие пушки открыли стрельбу по нападавшим. Таким образом, впереди нас образуется некое свободное пространство. Теперь мы можем и отступить! Так я, во всяком случае, думаю. Я собираю часть своей команды, а остальные мои минометчики при поддержке двух легких пушек уже оборудуют новые позиции. Затем обе пушки возвращаются к нам на новые позиции, и мы пытаемся задержать противника. Но пока толку мало. Русские всей своей массой нажимают на нас изо всех сил. Поэтому нам приходится отступить еще дальше. В деревне мы находим большой земляной бункер, укрытый толстыми стволами деревьев. Мы только собрались отдохнуть в бункере, как убедились, что он заполнен народом. Многочисленные гражданские лица стремились найти здесь убежище. Иван обстреливает деревню «черной свиньей» (15,2-см). Грохот стоит страшный! Бункер и земля вокруг него дрожат, что вызывает настоящую панику. Так как бункер заполнен до краев, мы пытаемся найти укрытие в другом месте. Спускаемся в старый подвал полуразрушенного дома. Удивительно, но здесь очень чисто! Однако и этот подвал полон сельских жителей. Мы недолго отдохнули здесь, а затем отправились оборудовать новую позицию, обдумывая создавшееся положение. Оно в настоящее время очень «затруднительно». Русские, кажется, прибывают полукругом с северо-востока, востока, юго-востока, юга и юго-запада. Я пытаюсь установить для себя, где, собственно, проходит линия фронта? Командиры рот обсуждают положение с командиром батальона. Мы уже почти попали в котел! Прорыв? Но куда? Сельские жители, полные страха, отсиживаются в подвалах. Они спрашивают, что им делать. Однако что мы можем им сказать? Комок застревает в горле. Женщины и дети плачут, хотелось бы как-нибудь им помочь. Но как? Женские слезы терзают душу, а детские тем более! Для нас складывается ужасная ситуация. Между тем до сих пор русские еще не наткнулись на эту деревню. Там мы получаем новый приказ.

18 января 1945 г. Мы отрываемся от врага в 02.00. Общее направление — на север. Там находится город Вилленберг. Мы идем пешком, иногда по лесу, иногда по дороге, по которой в том же направлении передвигаются русские войска и танки. Как командир пополненной теперь минометной батареи иду во главе ее, впереди других командиров рот. Снег хрустит под сапогами, и мы по возможности стараемся идти беззвучно. Пробираясь между деревьями леса, внезапно замечаем красный свет. Приближаемся с осторожностью и убеждаемся, что это горит железнодорожный сигнал на станции. Это линия Найденбург — Вилленберг — Ортельсбург. Сигнал, правда, требует «остановиться», но для русских это ничего не значит! Мы двигаемся далее на север в направлении Ортельсбурга. Пока никаких соприкосновений с противником. Стараемся идти только ночью или же днем в лесу. От Ортельсбурга направляемся на северо-запад к Пассенхайму — озеру Пурден. Положение остается неясным. Куда бы мы ни шли, все время наталкиваемся на русских. Как в сказке про зайца и ежа. Это становится просто зловещим! Вновь возводим линию обороны. Я оборудовал себе хороший наблюдательный пункт и установил телефонную связь с огневой позицией. Пробный звонок оказался неудачным. Вскоре я уже получил сообщение, что наш телефонный провод оборван и примерно 400 м вообще отсутствует. Провод укоротили, так как из-за многочисленных отступлений мы часто не имели времени для демонтажа. Позже, когда устанавливались тяжелые орудия пехоты (15-см), мы позаимствовали на их огневой немного провода для себя.

21–22 января 1945 г. И так почти каждый день — русские атакуют с танками и сидящей на них пехотой. Причем они не идут на нас напрямую, а обходят и вскоре оказываются перед нами или рядом с нами! Снова мы должны уходить. В ротах часто остается всего от 20 до 30 солдат. Во 2-м батальоне лишь половина состава и половина огневой мощи! Где же эти наши товарищи? Убиты, пропали без вести, ранены!

В одной из усадеб на улице Вартенбурга северо-западнее от Гиллау мы заняли хорошие позиции. Мой наблюдательный пункт, на крыше высокого амбара, и я имею хороший обзор окружающей территории. Здесь целесообразно вести круговое наблюдение. Но, на наше счастье, никакого соприкосновения с противником. Далее мы должны двигаться на северо-запад. В вечерние часы, когда я возвращаюсь в усадьбу, русские зажигательными снарядами обстреливают деревню слева перед нами. Зловеще таинственная картина! При попадании осколков появляются ярко-белые вспыхивающие огненные шары, и вскоре большинство домов уже горят. И вновь, и вновь это яркое сверкание! К усадьбе подходят наши грузовики. «Всем в кузова!» Начинается ночная поездка в неизвестность! Холодно, кузов обледенел, но мы радуемся возможности поберечь наши усталые кости на долгое время. Подъезжаем к деревне. «Выйти из машин, занять позиции и выставить охрану!» Таким образом проходят дни. Мы держим свои позиции, иван избегает нас. Нам надо сворачиваться и уходить, чтобы не оказаться в окружении, затем снова занимаем позиции. Игра, таким образом, продолжается!

23 января 1945 г. Нам приходится уходить все дальше на север, и при этом противник всегда оказывается около нас. А мы едем на восток и всегда в передовом отряде. Черт побери! Иван все равно уже повсюду. После одной длительной ночной поездки мы уже надеялись, что оставим противника позади. Тогда появилась хотя бы возможность обрести несколько часов спокойствия. Наконец удалось обустроить хорошие позиции. Я знаю, мы — это все, что осталось от 2-го батальона. Однако вскоре нас опять окружают русские. Мои минометчики имеют теперь шесть исправных минометов калибром 8,00-см. И достаточное количество боеприпасов! Мой грузовик хорошо укрыт за маленьким зданием. Он весь загружен минами. Что имеем, то уж имеем! На крыше жилого дома я оборудовал замечательный наблюдательный пункт с дальним обзором на предполье и в ближний лес. Однако этот лес зловещ, в нем полно русских. Остатки солдат заняли круговую оборону. Батальон хочет выгнать ивана из леса, но несколько атак завершаются неудачей. Ведь в ротах всего от 15 до 20 солдат (при норме — 150). В лесу все время идет перестрелка. Там возлагают большие надежды на нашу «цыганскую артиллерию» (так называют нас, глядя, как минометчик тащит металлическую плиту, двуногу-лафет и трубу на спине — или же трубу несут на плече). Считают, что я или один из моих унтер-офицеров должен отправиться с минометами и пехотой в лес. Однако я решительно отказываюсь. Основание: в лесу я не могу создать наблюдательный пост без радио или проводной связи. Как же в этом случае передавать команды минометчикам? У меня есть другое предложение. Я мог бы устроить «огненный вал» из 8-см мин при атаке нашей пехоты. В этом случае иваны носами уткнулись бы в снег, и при благоприятных обстоятельствах я мог бы громить также их тылы. Боеприпасов в моей батарее достаточно, да плюс те, что остались еще от учебной стрельбы. Я пытался убедить командира батальона, но последующая атака на лес так и не состоялась. Со своего наблюдательного пункта я увидел, как русские с новыми силами вышли из этого леса на север по основной дороге, чтобы занять позиции в необозримой лесной территории Куссель. Таким образом они преграждали нам дорогу на север. Однако с крыши моей высокой метеорологической станции я все-таки не имею достаточного обзора в этом направлении. Поэтому я иду с обер-фельдфебелем Гроссе (командир легких пехотных орудий) по придорожной канаве, покрытой кустами, на север, чтобы найти, где остановились иваны. Мы устанавливаем, что русские заняли позиции по обе стороны дороги и имеют противотанковые орудия. Так что в случае нашего прорыва могут принять надлежащие меры. Мы разрабатываем план, который этим вечером предполагаем осуществить. Мы — это остаток 2-го батальона моторизованной пехоты дивизии «Великая Германия». Наши батальоны предназначались в то время для «затыкания дыр» в тех районах, где «погорело» какое-нибудь наступление. Это случалось довольно часто. Поэтому наименование «пожарная команда» «Великой Германии» вполне нам соответствовало. Мы делаем предложение нашему командиру батальона, и он дает согласие. Я пристреливаюсь с минометчиком по противотанковому орудию на дороге. Затем приказываю другим минометчикам установить прицелы на пристрелянные объекты. Оружейники и минометчики выложили мины аккуратно и укрыли так, чтобы грязь не смогла на них налипнуть. Ведь минометы — это орудия, «заряжающиеся с дульной части». Основной заряд в бумажной гильзе и с капсюлем-воспламенителем вставляется в трубку стабилизатора, дополняется мешочками с порохом. В трубу помещаются подготовленные мины. Однако существует опасность засорения ствола, например, травой, землей и другими инородными телами. Я корректирую огонь таким образом, чтобы мины падали посреди дороги, где стоят вражеские орудия. Осколки мин должны разлетаться по обеим сторонам батареи. Пристрелялся и обер-фельдфебель Гроссе с его орудиями. Однако им недостает боеприпасов. Стемнело, и иваны дерзко стреляют из леса по убитым из винтовок. Эта стрельба отдается у нас в ушах. Всюду видны маленькие беловато-синие отметины на ветвях и стенах домов. Если русским попадется немецкий солдат, они стреляют в него разрывными пулями. Немецкая пехота не делает ничего такого. У нас все подготовлено к выходу из котла. Тягачи и грузовые автомобили готовы отправиться в путь, пехота проинструктирована, мы с нашими легкими пехотными пушками можем сразу же открыть огонь. Все шесть минометов стреляют почти одновременно и беспрерывно. И пехота имеет свои легкие орудия. У моих минометчиков есть еще такие мины, которые разрываются в воздухе. Бьют примерно на 250 м. Иваны пока обогреваются в своих щелях и бункерах и в соответствии с этим ведут себя спокойно. Если что — бросаются лицом в грязь. Никто не решается высоко поднимать голову. Мы начинаем операцию по выходу из окружения. Пехотинцы бегут к грузовикам. Мы тем временем стреляем. На улицах, помимо снарядов противотанковых орудий, беспрерывно разрываются «мои мины». Мы не жалеем боеприпасов. Перед выходом к заграждениям на дороге я переношу огонь минометов к лесу и одновременно веду его по окружающей территории, обеспечивая прорыв к дороге. Одновременно и русские получают свою порцию наших мин. У нас в батарее нет ни одного противотанкового орудия в отличие от русских пушек, которые все еще стоят на дороге. Мы продолжаем вести по ним бешеный огонь. Тридцать мин взорвались почти одновременно в самом тесном пространстве, вокруг батареи. Ни одного русского артиллериста, который мог бы стрелять по нашей колонне, в живых не осталось. Мы также блокировали русских и со стороны леса. Я веду огонь тремя минометами слева по дороге, тремя справа от нее по опушке леса. У меня столько боеприпасов, что я могу стрелять сразу из шести минометов. Мои парни так активно ведут огонь, что я начинаю опасаться, как бы опущенная в трубу мина не взорвалась раньше, чем ее покинет. Я и сам полон злости и возбуждения, тем более что все пока нам удается и идет по плану. Маленькая колонна при подавленных нашим огнем противотанковых орудиях противника всего лишь с небольшим числом стреляющих из винтовок пехотинцев выходит из котла! Сатанинская радость охватывает меня! Я с воодушевлением кричу своим минометчикам: «Огонь! Огонь! Огонь!» До сих пор прорыв проходит удачно. Теперь все зависит от того, чтобы не случилось какого-либо непредвиденного обстоятельства, которое заставило бы нас повернуть назад. Наши легкие орудия также продолжают непрерывно стрелять. Я даю команду вывести из боя четыре миномета и погрузить их на грузовики. Пушки также должны следовать вместе с колонной, выходящей из окружения. При погрузке у меня возникают затруднения с одним из двух последних минометов. При общей эйфории мы и не заметили, что этот миномет вообще не стреляет! Какой-то «неудачник»? Быстро выяснили причину: внизу в трубе неподвижный ударный болт выскочил! Однако демонтаж не так-то прост! Трубы горячие, почти что раскаленные! Если бы удалось наладить огонь обоих минометов, можно было бы найти хорошую позицию на обочине дороги и обеспечить колонне надежную защиту. Я остаюсь с обоими минометами и жду, когда первые мины будут пущены в ход. Собаки часто кусают отставших, и мы можем полагаться только на самих себя. Проходят минуты, которые кажутся вечностью. Русские «ожили» на опушке леса, но я уже слышу выстрелы минометчиков и вижу первые эффективные разрывы. «Собирайте минометы! Грузите! Оставшиеся боеприпасы забирайте с собой! Докладывайте, как идет погрузка». Все происходит очень быстро. Мы уже едем на моем грузовике, который везет наши боеприпасы (русский «Шевроле»), минуя разбитые нами противотанковые орудия. Осматриваем их, довольные нашей работой. За орудиями нет ни одного ивана. Я вижу также осколки от взорванных снарядов к орудиям. В целом русские расположили на дороге четыре орудия в боевой готовности, и теперь они полностью выведены из строя. Противнику нанесен существенный урон. По нашим грузовикам с обеих сторон ведется лишь беспорядочный огонь из винтовок. С минометом, у которого разбит ударный болт, как было сказано, по-прежнему большие проблемы с демонтажом. У мины не сработал взрыватель, и она осталась внизу в трубе. Теперь ее необходимо осторожно вынуть. За четыре года войны у нас было только два внушающих страх разрывов мины в канале ствола. При этом каждый раз минометчики получали ранения. Здесь нам, однако, повезло. Я позволил произвести 125 выстрелов по русским противотанковым орудиям на дороге из этого миномета. Командир батальона был в восторге от моего «огненного колдовства». Таким образом, остатки 2-го батальона легко отделались при своем отступлении.

25 января 1945 г. Мы благополучно «убежали» от ивана, который пытался поставить заграждение поперек дороги, чтобы не выпустить нас. Поехали дальше на северо-запад до деревни, в которой заняли новые позиции. Но мы вынуждены не спускать глаз с окружающей нас местности. Противник уже снова обстреливает нас своей артиллерией. Впрочем, первая ночь прошла спокойно.

26 января 1945 г. Но уже утром появились первые русские бомбардировщики, начали бросать на нас бомбы, обстреливать ракетами и стрелять из пулеметов. А ведь здесь мы рассчитывали несколько часов провести спокойно. А, оказалось, напрасно. Кроме того, уже поступил приказ оставить позиции и ехать дальше в северо-западном направлении, где уже намечена новая линия обороны. По дороге движутся на битком набитых телегах беженцы, которые покинули деревню. Они и не предполагают, как близко от них находятся русские. Их бывший партийный руководитель (местной НСДАП) запретил им бежать! Таким образом, они оставались в деревне до конца! А ведь позднее на дорогах были замечены многочисленные следы от гусениц русских танков! Это ужасно! Население проинформировали плохо. Эта опрометчивость ему дорого стоила. Либо людей не предостерегли вообще, либо слишком поздно. Мы много пережили так же, как французские и английские военнопленные, но они потом повели себя очень порядочно с немецкими крестьянами и землевладельцами (в большинстве случаев женщинами), возвращающимися из эвакуации, помогали им, как могли. Они сами убегали от русских! Некоторые из них погибли вместе с немецкими крестьянами. Это говорит о том, что с военнопленными обращались, когда они работали в немецких семьях, совсем не так плохо! Деревни, которые мы проезжаем, создают впечатление, как будто бы жители покинули их всего несколько часов назад. Все выглядит как после поспешного бегства. Мы подъезжаем к городу Пассенхайм, слезаем с грузовиков и двигаемся пешком по заснеженному лесу к железнодорожной линии Алленштайн — Ортельсбург. К вечеру я с минометами продвигаюсь со стороны железнодорожной насыпи к намеченной позиции. Враг ожидается с северо-востока. Улица города, примерно в 250 м перед нами, идет почти параллельно к дороге. Железнодорожная насыпь круто спускается к улице. Непосредственно за нами густой ельник. После того как минометчики оборудовали для себя надежные позиции, они начинают пристрелку. У нас нет охранения пехотой, и мы должны сами себя защищать. Те, кто не работал на насыпи, собрались в деревянном бункере у дороги, чтобы разогреть что-либо из продуктов. Наша пехота вырыла окопы дальше слева от железнодорожной насыпи и во дворе усадьбы справа от нас. Ночью мы прибываем в относительном спокойствии. По крайней мере, нет необходимости все время следить за противником. Но это спокойствие обманчиво! Внезапно на улице начинается какое-то движение. И сразу же — стрельба. Итак, русские уже снова здесь. Наша стрельба ведется беспорядочно. Однако противник на нее не отвечает. Мои люди готовы пустить в ход минометы. В воздух поднимается несколько сигнальных ракет, освещая все пространство ярко-белым мерцающим светом. Противник открывает справа винтовочный огонь. Русские расположились за рельсами. Но там же только вчера вечером были наши пехотинцы? На нашей позиции уже разрываются мины русских минометов. Мои люди по-прежнему остаются у минометов безо всякой охраны. Обстрел позиции начинается снова, и один из минометчиков, ефрейтор Бадер, падает на землю с раной в ноге. Так как положение здесь совершенно неясно, а кроме того, расположенная справа от нас пехота больше не гарантирует нашей безопасности, я приказываю сменить позицию. При сильном огне с флангов — причем теперь стреляют уже пулеметы вдоль рельсов — удается вывести с позиции всех минометчиков и оружейников, а также вынести боеприпасы, конечно, не без последующих потерь. Однако наша пехота, кажется, овладевает положением. Постепенно становится спокойнее. Я отвожу своих минометчиков примерно на 800 м назад лесом в усадьбу. Там уже расположились наблюдатели тяжелых орудий пехоты (15-см). Мы заходим в усадьбу. Тот, кто еще на это способен, пытается положить шапку под голову и уснуть. Мы так устали, скоро сможем спать на ходу. Ночь проходит без происшествий. Я обдумываю уже диспозицию на следующее утро.

27 января 1945 г. Мы снова осторожно пробираемся лесом до железнодорожной линии. И убеждаемся, что русские здесь очень сильны. Огневые позиции следует оборудовать глубже в лесу. Через 200 м мы находим маленькую поляну, именно такую, в которой можно расположить пять минометов. Для их установки достаточно выкопать лишь небольшие ямки. Мой наблюдательный пункт оборудован на опушке леса. Там я вновь встречаю обер-фельдфебеля Гроссе, который теперь командует ротой. Так как я не имею, к сожалению, ни радио, ни телефонной связи, то должен подавать голосом (по цепочке) свои сообщения с наблюдательного пункта на огневую позицию. Один из моих командиров отделения, которым командует унтер-офицер Визер, ведет пристрелку из миномета. Каждая из его команд на открытие огня разносится по лесу, и затем ее подхватывает один из связных и сообщает мне. Но иван может услышать наши команды! К сожалению, унтер-офицер Визер был убит осколком мины. Если русские ведут пулеметный огонь по лесу, то рикошет от деревьев бьет нам прямо по ушам. Тогда наблюдение уже становится трудной проблемой. Так как железнодорожная насыпь подходит плотно к опушке леса и круто спускается к улице, образуется закрытый «мертвый угол», который для нас весьма нежелателен. Поэтому я вызываю заградительный огонь непосредственно за дорогу и даже до обочины дороги, поэтому осколки мин часто пролетают буквально около моих ушей. Мы смогли бы блокировать улицу нашим огнем, но что делает иван там, где мы так хорошо подготовились и все простреляли? Он атакует не у нас, а проходит стороной, мимо. Короче, противник выбирает участок самого незначительного сопротивления. Мы не имеем здесь никакой «линии фронта».