Глава 9 Красная армия сжимает кольцо

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 9

Красная армия сжимает кольцо

Когда передовые части двух советских фронтов встретились 28 января, первая фаза операции успешно завершилась. Советские генералы, должно быть, отпраздновали успех, но впереди предстояло много тяжелых боев до того, как можно было бы заявить об окончательной победе. Красная армия могла бы сжимать кольцо до полного разгрома окруженной группировки или попытаться принудить немецкие войска к сдаче от голода и лишений. В обоих случаях было необходимо предотвратить немецкие попытки разорвать кольцо окружения снаружи. В целях изоляции окруженных войск противника был создан внешний фронт окружения, от Панчева на востоке до Константиновки на западе. Около двух третей этого рубежа обороняли войска 2-го Украинского фронта. 5-я гвардейская танковая армия отвечала за участок фронта между Звенигородкой и Водяным, а прикрытие района к востоку от Водяного было поручено 53-й армии[139].

Изначально танковая армия Павла Алексеевича Ротмистрова имела в своем составе только три танковых корпуса, но потом она была усилена 49-м стрелковым корпусом, состоящим из трех стрелковых дивизий, и саперной бригады. Танковые корпуса не предназначались для создания фронта обороны, и поэтому Ротмистров был рад получить стрелковые дивизии. Протяженность линии фронта вынуждала его держать танковые части и в обороне, но прибытие пехоты позволило ему выделить танковому корпусу узкий сектор обороны и даже создать резервы[140].

Андрей Григорьевич Кравченко, командующий 6-й танковой армией, оказался в гораздо более шатком положении. 28 января он получил приказ вывести из боя наиболее мощное свое соединение, 5-й механизированный корпус, и отправить его на 100 километров к западу. Причиной этому послужила критическая ситуация, сложившаяся в результате проведения немцами операции «Ватутин» в районе Балабановки. Кравченко лишился оперативной группы, сформированной на основе 233-й танковой бригады из частей 5-го механизированного корпуса[141].

5-й механизированный корпус с приданными частями временно переходил в подчинение 40-й армии. В тяжелых погодных условиях корпус проделал стокилометровый марш. Снег с дождем и отсутствие машин в стрелковых бригадах заставляли многих солдат идти пешком. Людям приходилось двигаться с полной выкладкой и в валенках. Несмотря на сложные условия, корпус прибыл в назначенный район под Старым Животовом и занял оборону. Немцы обнаружили появление корпуса и воздержались от атак на его позиции. 5-й механизированный корпус провел несколько атак местного значения. Однако на третий день после прибытия корпус получил приказ вернуться в 6-ю танковую армию[142].

Поскольку механизированные бригады имели гораздо более сильную пехотную составляющую, нежели танковые корпуса, утрата 5-го механизированного корпуса тяжело сказалась на положении Кравченко. Некоторым утешением для него стала передача армии 47-го стрелкового корпуса в составе двух стрелковых дивизий, на подходе были и другие подкрепления. В пределах нескольких дней должна была прибыть и занять оборону в районе Рыжановки 2-я гвардейская воздушно-десантная дивизия. Но окажется ли оборона Кравченко достаточно устойчивой, зависело прежде всего от того, какие подкрепления сможет направить против его танковой армии немецкое командование. Он уже знал о прибытии передовых отрядов немецкой 17-й танковой дивизии. На подходе могли быть и другие танковые дивизии[143].

40-й армии генерала Филиппа Федосеевича Жмаченко был выделен сектор обороны справа от 6-й танковой армии, к западу от села Кобыляки. Его дивизии были сильно растянуты: четыре из них, прикрывавшие район восточнее Охматова, имели в среднем по 11 километров обороняемого фронта, хотя Жмаченко был воодушевлен тем, что каждой дивизии немцев, противостоявшей ему, приходится оборонять примерно вдвое больший участок[144].

Ватутин и Конев решили организовать оборону фронтом на юг, несмотря на то что недалеко находились заманчивые цели для наступления. В частности, всего 55 километров от позиций 6-й танковой армии оставалось до Умани, в которой практически не было немецких частей, способных остановить советский удар. Умань была весьма важным для немцев транспортным узлом, а кроме того, в ней находилась важная авиабаза. Эта авиабаза играла первостепенную роль в организации снабжения окруженных под Корсунем частей по воздуху. Это была очень заманчивая цель, и может показаться удивительным, что советские войска не воспользовались возможностью овладеть Уманью. Но не следует забывать, что за исключением Сталинграда операции на окружение никогда не были сильной стороной Красной армии. Поэтому начни она наступление на Умань, скорее всего, либо немцы прорвали бы фронт окружения, либо советские наступающие части были бы остановлены. В некоторых подобных случаях вырвавшиеся вперед советские танковые части оказывались уничтожены. Зная о подобном опыте, советские генералы имели веские причины для осторожности в своих действиях.

Имелись и другие факторы, которые могли повлиять на их решения. И 5-я гвардейская, и 6-я танковые армии уже 28 января были растянуты на обширном пространстве. Советские командующие просто не имели под рукой значительных сил, чтобы продолжить наступление в направлении Умани, и, кроме того, не могли быть уверены, что у немцев не имеется в распоряжении достаточно сил для остановки их продвижения.

Изменчивая погода, череда снегопадов, дождей и оттепелей, должна быть тоже принята во внимание как аргумент против советского наступления на Умань. Могло оказаться, что войска завязнут на дорогах именно тогда, когда они будут отчаянно нужны на каком-либо участке. Учитывая все эти факторы, решение советского командования оставить войска в обороне фронтом на юг было осторожным, но разумным, особенно если оно основывалось на преувеличении численности окруженной немецкой группировки. Таким образом, Ватутин и Конев выделили силы, которые считали достаточными для удержания внешнего фронта окружения, и постарались как можно скорее сократить размеры «мешка».

Имея 40-ю, 53-ю, 5-ю гвардейскую танковую и 6-ю танковую армии на внешнем фронте окружения, для сжатия кольца Ватутин мог задействовать 27-ю армию, а Конев — 4-ю гвардейскую и 52-ю армии. Изначально ни 27-я, ни 52-я армия не были особенно сильными. 4-я гвардейская армия, безусловно, была самой многочисленной — она 29 января имела в своем составе семь дивизий, тогда как в двух других армиях было по три дивизии[145].

Но сам по себе факт наличия дивизий — совсем не то же самое, что наличие дивизий в нужном месте. Утром 29 января основные силы 4-й гвардейской армии продвинулись недалеко от исходных позиций, которые она занимала 25 января, а 52-я армия вообще не имела продвижения. Район, в котором наступала 5-я гвардейская танковая армия, все еще не был полностью взят Красной армией под контроль, а это, по сути, означало, что большей части войск, выделенных для организации внутреннего фронта окружения, придется с боями создавать требуемый контур «мешка».

Войска Ватутина добились большего успеха. 27-я армия вышла к окраинам Стеблева и Шендеровки, а следовательно, почти треть расстояния, разделявшего 1-й и 2-й Украинские фронты, уже была позади. Однако трудности снабжения наступающих частей горючим, боеприпасами и другими необходимыми материальными средствами, а также тот факт, что 27-я армия в это время располагала только двумя дивизиями в этом секторе, исключали для 1-го Украинского фронта возможность глубокого продвижения на юго-восток. Поэтому армии Конева обязаны были развивать наступление.

Как мы уже видели, 27 января немецкая 11-я танковая дивизия сумела отрезать 20-й и 29-й танковые корпуса от основных сил фронта на востоке. Ротмистров приказал обоим корпусам продолжать наступление на Звенигородку и направил на восстановление коммуникаций с ними 18-й танковый и 5-й гвардейский кавалерийский корпуса. Первую попытку двух советских корпусов выполнить это задание 28 января вряд ли можно назвать успешной. Им удалось пробить бреши в немецкой обороне, но, конечно, было бы преувеличением говорить, что им удалось восстановить коммуникации.

Прибытие существенных советских подкреплений в итоге изменило баланс сил[146]. 29 января советский нажим на район Турия — Писаревка усилился, даже хотя 1-й батальон 26-го танкового полка удержался на высоте 205,4 западнее Писаревки и вел огонь по советским танкам и другим подразделениям, стремившимся пробиться на запад. Немецкие танки нанесли им существенные потери, но и «Пантеры» получили много попаданий, хотя лишь один танк был потерян безвозвратно. В конце концов немецкому командованию пришлось признать, что советская оборона в районе Капитановки стала слишком сильной. В разговоре с Вёлером фон Форман предложил временно разделить 14-ю танковую. Ее 108-й моторизованный полк был уже отрезан севернее Капитановки, и фон Форман считал целесообразным подчинить другой моторизованный полк 3-й танковой дивизии, которая расширила бы свой фронт на запад. Танковая боевая группа 14-й танковой дивизии должна была занять место 11-й танковой дивизии, которая, в свою очередь, смещалась дальше на запад, пытаясь отрезать советские передовые части ударом западнее Турии. Вёлер согласился с фон Форманом, который быстро направил соответствующие указания командирам дивизий. Немцы также отвели танки 11-й танковой дивизии, занимавшие позиции между 1-м батальоном 26-го танкового полка и боевой группой фон Брезе.

Постепенно расчищая под Капитановкой коридор к своим передовым группам, Конев размышлял, как эффективнее использовать имеющиеся силы. 18-й танковый корпус, который сражался на южной стороне коридора, должен был продвигаться вперед, чтобы соединиться с остальными частями 5-й гвардейской танковой армии. 5-й гвардейский кавалерийский корпус был направлен на северо-запад для создания плотного кольца вокруг двух окруженных немецких корпусов. Этот маневр был важным шагом к сжатию отрезанных немецких войск[147].

Когда «бутылочное горлышко» было прикрыто, гвардейцы-кавалеристы должны были двигаться на Шполу, чтобы, достигнув города, повернуть на север. Между Капитановкой и Шендеровкой существовал большой промежуток, где у каждой из сторон были лишь разрозненные группы. Это создавало одновременно и проблемы, и возможности. Если бы немцам удалось собрать сильный кулак из боеспособных сил двух окруженных корпусов, они могли бы прорвать кольцо. С другой стороны, если бы советские войска воспользовались слабостью немецкой обороны на этом участке, они могли бы ударить на Корсунь и, возможно, рассечь окруженную группировку на части, что было подходящей задачей для кавалерии. У гвардейского кавалерийского корпуса генерал-майора Селиванова марш до Шполы занял бы два дня, но, учитывая почти не меняющуюся обстановку, рассечение котла было заманчивой целью для советского командования[148].

Перегруппировка немецких сил

Штаб XXXXVII танкового корпуса не имел особых оснований для радости во второй половине дня 29 января. В полдень рубеж Россоховатка — Рейментаровка был оставлен, и части корпуса заняли новые позиции южнее. Все же немцы имели некоторое представление о районе, через который Красная армия наступала на запад. В 14:20 были замечены приблизительно 1500 всадников в сопровождении танков Т-34, двигавшихся на запад от Писаревки. Немецкие наблюдатели нацелили на колонну огонь артиллерии, но ничего больше сделать не могли. Несколько позже немцы обнаружили интенсивное движение транспорта служб снабжения на западе, в районе Оситняжка — Писаревка, но не могли ничего предпринять в сгущающихся сумерках. Очевидно, 2-й Украинский фронт восстановил снабжение своих передовых частей в Звенигородке. Другой причиной для беспокойства стала боевая группа фон Брезе, отрезанная пару дней назад. Она получила приказ попытаться пробиться к Журавке, чтобы иметь возможность взаимодействовать с 11-й танковой дивизией, которая имела задачу по преследованию советских войск северо-западнее Новомиргорода. Едва ли лучше было настроение в штабе 8-й армии. Уже в 00:35 29 января XI армейский корпус доложил, что советские части ворвались в Ташлык, на стыке 389-й и 72-й дивизий. Утром бой продолжился, но до полудня немцы были выбиты из Ташлыка. Майор Норберт Биттл, офицер штаба 8-й армии, получил приказ вылететь в Корсунь, чтобы получить отчет о текущем положении немецких войск. Плотная облачность и периодические дожди позволили самолету благополучно добраться до Корсуня. Полет майора Биттла, вероятно, воодушевил офицеров, находившихся в «мешке», но это был не единственный самолет, прилетевший в Корсунь. В первой половине дня 23 Ju-52 приземлились в Корсуне, доставив крайне необходимые припасы и ознаменовав начало операции по снабжению окруженных войск по воздуху, что позволило эффективно обеспечивать их боеприпасами и горючим.

Для Биттла и командующих XI и XXXXII армейских корпусов было совершенно ясно, что XXXXII армейский корпус был слишком сильно растянут. Советский прорыв на южном фланге корпуса дополнительно увеличивал и без того длинный фронт корпуса, по мере того как Красная армия наступала по южному берегу Роси. Создать что-то похожее на оборону вдоль Роси можно было, лишь оголив северный участок фронта. К вечеру 29 января оборонять северный участок фронта корпуса длиной более 75 километров остались лишь три батальона из корпусной группы «Б». Хотя советские войска, атаковавшие позиции корпусной группы «Б», были слабыми, положение немцев все равно было непригодно для обороны, особенно с учетом того, что оборона южного участка фронта представляла собой не более чем заслоны. Оборона XXXXII армейского корпуса с перемещением батальонов напоминала тришкин кафтан.

Главным приоритетом немецкого командования в отношении окруженных войск было соединение 1-й танковой и 8-й армий. Южная сторона кольца была, безусловно, более важной, и войска в «мешке» приходилось перемещать на юг.

Наиболее мощной частью в «мешке» была дивизия СС «Викинг», которая в последнее время мало участвовала в боях, за исключением танков из ее состава. Она находилась далеко на севере, на участке, где советские войска практически не проявляли активности, так что это был подходящий вариант для переброски на юг, где дивизия даже могла бы быть передана XXXXII армейскому корпусу, поскольку XI армейский корпус находился в более стабильном положении.

Майор Биггл вернулся из «мешка» в 16:00 и сделал доклад, но еще до его возвращения Вёлер и Шпейдель обсуждали дальнейшие планы с командованием группы армий «Юг». Все были согласны, что наиболее важным районом является южная часть «мешка», что было подтверждено информацией Битгла. Командование группы армий «Юг» подчеркнуло, что район Богуслава жизненно важен в связи с запланированным контрнаступлением, и Стеблев тоже необходимо удерживать до последней возможности.

Генерал Лиеб был убежден, что необходимо отвести сильно растянутый северный фронт, но не получил четкого согласия вышестоящего командования. Несмотря на это, во второй половине дня он начал отвод своих частей на рубеж Россавы. Он доложил об этом в штаб 8-й армии, но передача сообщения задержалась, и штаб получил эту информацию только в 23:10.

Отступление было важным маневром, одним из немногих принципиальных изменений в расстановке немецких сил во второй половине дня и вечером. Как мы уже видели, 11-я танковая дивизия была усилена танковой группой из состава 14-й танковой дивизии и еще несколькими подразделениями танков и штурмовых орудий[149]. Эти войска перемещались к западу, а 8-я армия тем временем проводила еще более важные перемещения. Вечером 320-я дивизия прибыла для прикрытия сектора, занимаемого 11-й и 14-й танковыми дивизиями. Ее предыдущие позиции заняла 10-я моторизованная дивизия. К тому же 13-я танковая и 376-я пехотная дивизии уже были в пути, и их прибытия можно было ожидать в течение дня или двух. 24-я танковая дивизия также двигалась в район расположения XXXXVII танкового корпуса, но до прибытия в район Корсуня ей предстояло преодолеть длинные раскисшие дороги.

Перемещения частей производились и внутри «мешка». Дивизия СС «Викинг» была в основном переброшена из XI в XXXXII армейский корпус. Одиннадцать танков из дивизии СС «Викинг» были переданы 72-й дивизии, все еще остававшейся в XI армейском корпусе, и направлены в село Матусов. Тем не менее это решение также являлось вкладом в смещение сил в южную часть «мешка».

Антон Мейзер отступает, 29 января

Перемешивание подразделений в ходе боев все усугублялось. Иногда это являлось результатом обдуманных приказов, иногда — следствием нажима противника, а иногда оно возникало в отрезанных группах, как это случилось в группе артиллеристов, в которой оказался Антон Мейзер.

Утром 29 января эта группа продолжала двигаться на запад, и поначалу действия противника этому не препятствовали. Через некоторое время артиллеристы вышли в холмистый район. Дорога уходила на южный склон холма, затем поворачивала направо, но лишь для того, чтобы снова завернуть налево, перед тем как вывести к мосту через реку. Оттуда она уводила на южный склон следующего холма. Продвигаясь вверх по склону первого холма, немцы услышали взрывы артиллерийских снарядов и поняли, что их целью, видимо, является мост, но шрапнельные снаряды с ударными взрывателями не причиняли мосту никакого вреда, лишь немного повредив дорогу[150].

Отряд мог пересечь реку южнее, для артиллерии и повозок другой возможности, кроме переправы по мосту, просто не было, поэтому пришлось принять рискованное решение. Гаубицы были оставлены в укрытии, пока лейтенант Сораевски занимал позицию юго-западнее моста, откуда он мог направлять лошадей, тянущих орудия. Он заметил, что советские артиллеристы стреляли через равные промежутки времени. Одна за другой упряжки с орудиями и повозками подъезжали к его позиции, а он, глядя на часы в руке, отдавал приказ на стремительный проезд через мост одной упряжке зараз. Задача ездовых была непростой, поскольку миновать мост нужно было очень быстро, успев до следующего залпа советских пушек, но не настолько быстро, чтобы лошади и орудия начали скользить на обледенелой дороге.

Вначале все шло по плану, и несколько упряжек благополучно переехали через мост и добрались до точки, в которой их ждал Мейзер, чтобы направить в место, скрытое от советских наблюдателей. Однако, когда легкая повозка, запряженная двумя лошадьми, готовилась въехать на мост, советские пушки выстрелили спустя более короткий промежуток времени. Шрапнель из разорвавшегося снаряда оторвала одной из лошадей две ноги. Она сделала еще несколько шагов на обрубках ног и упала возле моста, утянув в придорожную канаву вторую лошадь. Повозка осталась стоять на дороге, но поперек нее, перекрыв все дорожное полотно. Ездовой не растерялся и догадался распрячь невредимую лошадь, прежде чем укрыться самому.

К счастью, лейтенант Сораевский был достаточно дальновиден и оставил с Мейзером группу из одного унтер-офицера и шести солдат. Они немедленно кинулись к поврежденной повозке. Когда они добрались до моста, то сразу же спрятались в укрытие. После того как артиллерийский залп обрушился на место вокруг моста, солдаты выскочили из укрытия, распрягли мертвую лошадь и столкнули повозку в сторону, прежде чем снова укрыться, как раз перед очередным залпом. Переждав взрывы, они снова бросились к повозке, а еще один солдат прискакал на лошади, ведя за собой другую лошадь. Лихорадочно работая, они сумели запрячь лошадей в повозку, и ездовой стал понукать их тянуть как можно скорее. Вскоре разорвалась следующая серия снарядов, шрапнель свистела вокруг, но никто не был ранен. После этого драматического эпизода остальные орудия и повозки пересекли реку без происшествий. Группа артиллеристов двинулась дальше на запад, переправилась через еще одну реку и встала на ночлег. Мейзер получил небольшую группу пехотинцев под начало и задание оборонять мост, по которому они только что переправились. Помимо небольшой перестрелки ночь прошла спокойно.

Дальше на запад, где советская 40-я армия и 6-я танковая армия схватились с немецким VII армейским корпусом, обе стороны прекратили активные боевые действия, относительно удовлетворенные достигнутыми позициями, и начали готовиться к дальнейшим боям. По всей видимости, боевые действия в полосе XXXXVII танкового корпуса также стали стихать, и обе стороны занялись перегруппировкой своих частей, но внутри кольца обстановка оставалась неопределенной.

Нажим советских войск усиливается

Когда 2-й Украинский фронт наладил коммуникации со своими передовыми частями в Звенигородке, он сконцентрировался на окруженных немецких войсках. Достигнув Шполы, 5-й гвардейский кавалерийский корпус был направлен на Бурты и Ольшану, тогда как стрелковые дивизии пытались удержаться на его правом фланге. Селиванов решил задействовать 63-ю кавалерийскую дивизию слева, 12-я гвардейская кавалерийская дивизия наступала справа, а 11-я кавалерийская дивизия — в центре. Было важно захватить территорию. Коридор, удерживаемый 2-м Украинским фронтом, был чуть шире 20 километров, гораздо уже, чем в секторе 1-го Украинского фронта.

Немецкие атаки южной стороны коридора прекратились, но если бы они возобновились с участием значительных подкреплений, такая небольшая ширина коридора представляла бы большую опасность. Было бы разумно попытаться отбросить немцев к Городищу[151].

30 января кавалеристы Селиванова продвигались к Буртам и к концу дня увидели окраины села. Однако расстояние до Ольшаны было больше, и к вечеру 30 января передовые группы 63-й кавалерийской дивизии дошли только до Зеленой Дубровы. До Ольшаны все еще оставалось 8 километров. Бой за Ольшану пришлось отложить до следующего дня[152].

Дальше к востоку Антон Мейзер проснулся утром и обнаружил, что советские части переправились через реку в двух километрах южнее моста, за оборону которого он отвечал. Его раненая нога постепенно заживала, что было большой удачей, поскольку он не видел альтернативы отступлению и решил избегать дорог. Его маленькая группа с трудом пробиралась по снегу, покрывавшему местность, пока не дошла до села, оборонявшегося пехотой из того же батальона, что и нынешние подчиненные Мейзера. Во второй половине дня деревня была оставлена, и отступление продолжилось. В ходе этого отступления двое из товарищей Мейзера были убиты: один — выстрелом в голову, другой — выстрелом в грудь. В темноте решено было остановиться на ночлег на заснеженном холме. Для обеспечения его круговой обороны были отрыты окопы. Голодные солдаты, мокрая одежда которых не могла защитить от непогоды, приготовились к холодной ночи[153].

Утром 30 января Вёлер решил посетить некоторых из своих командиров дивизий. Он вылетел в 320-ю дивизию, а затем и в 11-ю и 14-ю танковые дивизии. Он выяснил, что 320-я дивизия сменила 11-ю танковую согласно плану и что танки фон Витерсхейма готовы наступать на Журавку и Межигорку. Однако у него имелся ряд жалоб. 1-й батальон 26-го танкового полка, укомплектованный «Пантерами», оказался очень неопытным, а командир батальона был убит. Его следовало заменить более опытным офицером из дивизии «Великая Германия», который, как можно было надеяться, будет командовать батальоном более эффективно. Фон Витерсхейм также жаловался на плохую воздушную поддержку, заявляя, что разведка, проводившаяся Люфтваффе, была недостаточна и привела к случаям открытия огня по своим, например когда его собственные войска подверглись бомбардировке немецкими самолетами. Но фон Витерсхейм не только жаловался, он также хвалил советскую кавалерию, которую, как он считал, составляли очень хорошие части.

На командном пункте 14-й танковой дивизии Вёлеру сообщили, что боевая группа фон Брезе, с которой не было связи уже несколько дней, сумела пробиться в северо-западном направлении и достигла Вязовки. Таким образом, боевой группе удалось лишь вырваться из своего собственного окружения в большой «мешок», в котором находились XI и XXXXII армейские корпуса. После выхода боевой группы фон Брезе из состава 14-й танковой дивизии последняя оказалась слабой и в пехоте, и в танках.

Вёлер уехал до того, как танки фон Витерсхейма пошли в наступление в середине дня. Встретив лишь слабое сопротивление, они прошли через Межигорку дальше на Журавку, где стали сюрпризом для советских частей, марширующих на запад. В смятении, вызванном внезапным появлением вражеских танков, советские колонны понесли потери, прежде чем немецкие танкисты повернули обратно на Межигорку. Отсутствие пехоты для их защиты делало слишком рискованным удержание завоеванных позиций в темное время суток.

Пока Вёлер советовался с командирами из XXXXVII танкового корпуса, Лиеб был занят сосредоточением возле Стеблева различных войск для атаки. Она началась в 1:00 в направлении на Шендеровку. Помимо очевидной выгоды от приближения к основным немецким силам снаружи «мешка» целью этой атаки было ослабить нажим советских частей на слабые немецкие силы, оборонявшие район Ольшана — Бурты. Вначале немцы добились заметного успеха, выйдя на окраины Шендеровки за три часа. Но в этот момент прибыли советские подкрепления и остановили продвижение растянувшихся к тому времени немецких сил.

Информацию о результатах боя у Стеблева штаб 8-й армии получил в 16:30, и Вёлер заключил, что северный фронт окруженной группировки следует сократить в целях высвобождения дополнительных подразделений, которые можно было бы отправить под Стеблев. В 18:00 Вёлер позвонил Буссе в управление группы армий «Юг», чтобы обсудить эту идею, но получил жесткий ответ. Фельдмаршал фон Манштейн считал, что об отходе не может быть и речи, поскольку группа армий была связана приказами ОКХ. Два часа спустя штаб 8-й армии получил приказ командования группой армий «Юг», что позиции в северной части «мешка» необходимо удерживать.

Почти одновременно Лиеб по радиосвязи отправил 8-й армии сообщение о том, что ему придется вывести один батальон из группировки под Стеблевом, чтобы удержать линию обороны на севере. Возможно, именно это заставило фон Манштейна и Буссе задуматься. В 22:15 Лиеб получил указание как можно скорее сообщить, сколько войск удастся высвободить, если отвести назад войска, обороняющие северный фронт «мешка».

Пока генералы тратили время на споры, все острее вставали вопросы, не терпящие отлагательств. В «мешке» оставалось более тысячи раненых. Вначале была надежда, что удастся вывезти их по воздуху из Матусова, но продвижение советских частей лишило немцев возможности использовать аэродром в Матусове. Теперь вместо этого для эвакуации из окружения раненых нужно было везти к взлетно-посадочной площадке в Корсуне.

Погода по-прежнему была непредсказуемой, но, по всей видимости, стоило ожидать продолжения оттепели. За ночь 29 января дороги замерзли, но когда на следующий день температура поднялась, они снова оттаяли. Некоторые проселочные дороги вовсе стали непроходимыми для любого транспорта, кроме гусеничного. 31 января погода по-прежнему создавала много трудностей. Утром небо было затянуто облаками, но к середине дня начало проясняться. И снова температура опустилась почти до нуля. Дороги становились все хуже.

После полудня снова наползли зловещие тучи, и скоро шквалистый ветер, ливни и снегопад сделали положение солдат невыносимым. Немецкая пехота на передовой страдала больше всего. В изношенном обмундировании и плащ-палатках пехотинцы 14-й танковой дивизии мало чем могли прикрыться от осадков. Они промокали днем и замерзали ночью. Покрытые грязью, они вскоре стали напоминать ходячие комья глины. Неудивительно, что число больных солдат резко возросло. Единственное, чем можно было бы облегчить жизнь солдатам, — это предоставить им возможность достаточно частого отдыха в лучших условиях. Однако очень низкий процент активных штыков в результате продолжительных боев означал, что все боеспособные солдаты были нужны на фронте. Таким образом, возникал порочный круг. Высокие потери вынуждали строить оборону на меньшем количестве солдат, которым из-за этого приходилось проводить большее время в окопах. Это, в свою очередь, означало, что нагрузка на каждого из солдат возрастала, делая их более подверженными болезням, а также несчастным случаям, которые из-за изнуренного состояния людей случались чаще. В связи с этим приходилось эвакуировать с передовой все больше солдат, и нагрузка на оставшихся в строю увеличивалась еще больше. И в этом 14-я танковая дивизия никоим образом не отличалась от остальных немецких частей, сражавшихся под Корсунем, и, скорее всего, положение солдат обоих советских фронтов мало отличалось от описанного выше.

Даже если днем наступала оттепель, ночью могло быть очень холодно. Проснувшись утром 31 января, Антон Мейзер увидел, что двое из его товарищей не двигались. Один из них за ночь замерз насмерть. Второй был еще жив, но из-за сильного переохлаждения не мог пошевелить ногами. Обоих положили на сани и отправили на север, где, по их представлению, должен был находиться перевязочный пункт.

Мейзер так никогда и не узнал, сумели ли они добраться до цели.

На протяжении ночи Лиеб и его штаб продумывали, сколько подразделений удастся высвободить, сократив фронт на севере. В результате в 3:40 они сообщили в штаб 8-й армии о двух батальонах и трех артиллерийских батареях. Не слишком впечатляющие цифры, но, учитывая общие силы XXXXII армейского корпуса на тот момент, они кое- что значили. Немедленной реакции высшего командования на эту информацию не последовало.

Тем не менее Лиеб был не единственным, кто осознавал необходимость отступления от Днепра. В 09:00 Шпейдель и Буссе говорили по телефону, и в этом разговоре Буссе подчеркнул, что приказ удерживать позиции на Днепре исходил из ОКХ. Буссе отметил, что следует говорить не об отводе войск, а об оттеснении фронта силами противника. Было очевидно, что ни один из немецких командиров на Украине не желал держаться за Днепр до последней возможности. Они рассчитывали лишь на то, что нажим советских войск будет достаточно сильным, чтобы послужить предлогом к отступлению, но все же не настолько, чтобы представлять серьезную угрозу. Учитывая проводившийся Гитлером курс, отступления были допустимы только для войск, находившихся под ударом противника.

Несмотря на нехватку людей, немецкие силы, наступавшие южнее Стеблева 31 января, сумели добиться успеха, хотя и гораздо более скромного, чем в предыдущий день. Были захвачены Тараща, Туркенцы и Петрушки, но продвинуться удалось всего на два или три километра.

Подготовка немецкой контратаки на Шполу

Положение в Ольшане было критическим уже несколько дней, а 31 января советские войска, скорее всего, из 63-й кавалерийской дивизии генерал-майора Белошниченко перешли в атаку под Вербовкой, находившейся непосредственно к востоку от Ольшаны. Этот маневр угрожал отрезать Ольшану от остальной части окруженной территории, оборонявшейся XI и XXXXII армейскими корпусами. Коридор между основными силами XI армейского корпуса и Ольшаной, в котором ключевое место занимала Вербовка, удерживался очень слабыми подразделениями дивизии СС «Викинг». К счастью для обороняющихся, для их усиления прибыла боевая группа фон Брезе.

Очень интересно было бы узнать, что думал о сложившейся ситуации фон Брезе. Первый раз его боевая группа была окружена и отрезана от основных сил в течение нескольких дней у Капитановки. Лишь только вытащив оттуда почти всю свою группу, теперь он получил приказ лезть в новую западню, где угроза оказаться отрезанными казалась неотвратимой. Если у фон Брезе были подобные опасения, то события, происходившие восточнее, вероятно, усилили его беспокойство. Ранним утром 31 января Красная армия атаковала Матусов с запада и добилась заметного продвижения, достигнув Носачева в 10 километрах к северу от Матусова, где немцы все еще оборонялись. Введя в бой свои последние резервы, XI армейский корпус сумел организовать что-то, напоминающее оборонительную линию, но они могли лишь держаться и надеяться, что советское командование не пришлет новые подкрепления. Немцам повезло в том, что командование 2-го Украинского фронта в это время все еще продвигало основные силы 4-й гвардейской армии вперед, но Штеммерману это было неизвестно.

В западной части «мешка», где держала оборону немецкая 88-я дивизия, после отступления к Россаве боевые действия несколько утихли. Одна из причин этого заключалась в том, что в этом районе 1-й Украинский фронт располагал малым количеством частей, способных наступать. Этот участок в основном прикрывали подразделения 54-го и 159-го укрепленных районов, предназначенных главным образом для оборонительных действий. Большинство подвижных частей 27-й армии было направлено в прорыв, но 31 января она смогла возобновить атаки на участок немецкой обороны западнее Богуслава, имевший форму носа. Прежде чем немцы сумели остановить продвижение советских войск, они оказались отброшены на рубеж Хутора — Богуслав.

В штабе XXXVII танкового корпуса появился повод для определенного оптимизма. 13-я танковая дивизия была на подходе, и в 15:00 генерал-майор Ганс Микош, командир дивизии, вошел в штабной кабинет Рейнгарда, чтобы обсудить предстоящие операции. Его дивизия была не особенно сильной, поскольку имела лишь 18 боеготовых танков и пока прибыло менее половины из них. В дивизии также не хватало 4152 офицеров и солдат. К тому же размокшие дороги сильно задерживали продвижение, и фон Форман подозревал, что лишь сотня пехотинцев из дивизии сможет принять участие в атаке на рассвете 1 февраля. Тем не менее это было первое существенное подкрепление, которое фон Форман мог бросить в Корсуньскую битву по своему усмотрению, а не танцуя под дудку Конева.

Дополнительным утешением для него стал успешный рейд, проведенный 11-й танковой дивизией, которая снова послала свои танки под Межигорку. В этой атаке, которая стала прелюдией к наступлению, запланированному на 1 февраля, танкисты фон Витерсхейма заявили о 15 уничтоженных танках противника. 11-й танковая дивизия намеревалась нанести удар из своего района сосредоточения северо-западнее Новомиргорода, а 13-я танковая дивизия должна была атаковать со своего плацдарма на Большой Выси в Петроострове. Дивизии должны были сойтись вместе и форсировать реку Шполку западнее Шполы. Немцы надеялись, что советский нажим на группу Штеммермана, таким образом, будет ослаблен.

И все-таки фон Форман скептически относился к возможности успеха и в 16:00 обсуждал этот вопрос со Шпейделем. Фон Форман полагал, что 13-я танковая дивизия сможет направить в атаку только танковую группу и слабый пехотный полк всего из сотни пехотинцев, и сомневался, имеет ли смысл эта атака.

«При любых обстоятельствах танковая группа и пехотный полк 13-й танковой дивизии завтра утром должны пойти в атаку», — отвечал Шпейдель.

«Задача неясна, — сказал фон Форман. — Направление нашего удара проходит через Шполу или западнее Шполы?»

«Ваша первая задача — нанести удар во фланг и тыл вражеской группировки в Шполе, но войска должны быть готовы и к атаке западнее Шполы».

«Но в таком случае нам требуется более подробная информация о противнике и наших силах западнее Шполы».

«Атакующим частям самим предстоит установить положение противника. XI армейский корпус находится в Матусове, и 8-я армия не может ждать еще сутки. Завтра 11-я и 13-я дивизия должны атаковать».

«Но 11-я танковая дивизия задействована под Турией и Тишковкой, — возражал фон Форман, — и ее танковая группа ведет бой в Лебедине, где ее силами подбито 15 вражеских танков».

«Завтрашняя атака должна быть проведена. Мы не можем оставить в беде XI армейский корпус».

«Но, имея всего сотню пехотинцев, я не могу наступать на север с неопределенной целью».

«Цель ограниченна. Цель — южное крыло XI армейского корпуса».

Так закончился этот спор, но через полтора часа Вёлер позвонил фон Форману и снова подчеркнул необходимость атаковать на следующий день, и как можно раньше, всеми имеющимися под рукой подразделениями 11-й и 13-й танковых дивизий, не заботясь о флангах, чтобы установить связь с XI армейским корпусом. Фон Форман снова имел возражения.

«Я вполне понимаю необходимость атаки, но что мне делать, если враг ударит на юго-запад от Шполы?»

«Прикройте фланг батальоном», — отвечал Вёлер.

«Но у меня нет свободного батальона».

«Приказ на атаку отдан, и я требую, чтобы она началась как можно раньше завтра утром. Я также прошу вас по возможности быстрее оказать помощь 3-й танковой дивизии и 376-й пехотной дивизии. Кажется, противник на этом участке ослаблен».

Без сомнений, Вёлеру пришлось принять трудное решение. Возможно, он еще раз убедился, что оно было верным, когда несколько минут спустя ему позвонил Венк. 1-я танковая армия провела разведку дорог к югу от Звенигородки и ни на одной из них не обнаружила советских войск. Кроме того, Красная армия окапывалась на участке VII армейского корпуса. Это позволяло предположить, что угроза западному флангу фон Формана была незначительной или вовсе отсутствовала. Наступление фон Формана, по крайней мере, давало неплохой шанс уменьшить давление противника на группу Штеммермана и, возможно, даже позволило бы установить с ней связь.

Штеммерман нуждался в любой передышке. Еще чуть-чуть, и войска в юго-восточной части «мешка» оказались бы отрезанными от остальных сил. По размокшим, разъезженным дорогам удалось перевезти в Корсунь 750 раненых из приблизительно тысячи собранных под Матусовом. Однако их еще требовалось вывезти по воздуху, а на погоду рассчитывать не приходилось. Нужно было предпринять все, что могло предотвратить приближение Красной армии к аэродрому.